Глава 10
Артур лежал в кровати, ожидая жену. Когда дверь распахнулась, и в освещенном проеме он увидел ее силуэт, то привстал и с торжественным видом откинул одеяло.
— Котенок, я заждался, — протянул он с нежным упреком. — И мой мальчик тоже.
Катя вошла в комнату, включила свет, и он увидел ее лицо.
— Котенок, ты что…
И осекся. В руках жена держала маленькую деревянную фигурку.
Катя смотрела, как меняется выражение его лица. Когда изумление сменилось узнаванием, она сглотнула и отступила на шаг.
— Значит, все-таки ты… — проговорила она.
— Где ты ее взяла?!
Катя покачала головой и сделала еще шаг назад. Артур вскочил и рванулся к ней, но запутался в одеяле и упал. Катя выскочила за дверь и захлопнула ее, прижимая к себе статуэтку. В ответ на стук заговорили, проснувшись, Седа с матерью, и Катя затравленно огляделась. В углу стояла швабра, она схватила ее, прижала к двери. В следующую секунду створку толкнули изнутри — сначала один раз, за ним второй, третий, и из комнаты послышалось злобное ругательство Артура.
Катя метнулась в прихожую, сунула русалку в карман пуховика, дрожащими руками натянула сапоги. За ее спиной раздавался методичный стук в дверь и яростный мат мужа.
— Что случилось? — Встревоженный голос свекрови заставил Катю вздрогнуть.
«Сейчас она наденет свой цветастый халат, выйдет сюда, и тогда мне конец. Она мне горло перегрызет из-за сына».
У Кати не было времени, чтобы разбираться, какому из ее голосов принадлежала последняя фраза. Ей было достаточно понимания, что это правда.
Судорожно отперев замки, она успела схватить перчатки и сумку, а затем увидела, как выскакивает из гостиной Диана Арутюновна с безумными глазами и одновременно едет по полу швабра, а в образовавшуюся щель высовывается волосатая рука Артура, пытающегося нащупать палку и отбросить ее. Кто-то закричал — ей показалось, что золовка, — и Катя бросилась бежать вниз по лестнице, панически боясь, что вот-вот упадет на ступеньке и Диана Арутюновна догонит ее, вцепится в шею хищной цветной птицей, начнет рвать вены.
Один пролет… второй… третий…
Услышав, как на ее этаже хлопнула дверь, Катя в ужасе начала перепрыгивать через пять ступенек сразу. Сверху закричали, затопали, и она чуть не уронила сумку и не упала сама, но в последний момент вцепилась в перила и удержалась. Сбежала вниз, в темноте нащупала кнопку, открывающую дверь, и вылетела на холодный зимний воздух, задыхаясь от страха и потрясения.
Возле соседнего подъезда раздались голоса. Мельком взглянув туда, Катя увидела компанию парней, стоявших возле старой иномарки. Включились фары, и она зажмурилась от света, ударившего в лицо.
— Эй! А ну, иди сюда!
Катя быстро пошла в противоположную сторону, стараясь не переходить на бег. «А вдруг Артур выскочит за мной? Нет, он был голый, ему нужно время, чтобы одеться. И Седе, и свекрови тоже». Рассуждала Катя здраво, но панический голос внутри подхлестывал — быстрее, быстрее, еще быстрее. Уходи отсюда, здесь опасно. Запутывай следы, петляй, как заяц, держись в тени.
Повалил снег, но Катя восприняла его как союзника. В метели легче спрятаться, слиться со стенами белых домов. «Падай, падай. Закрывай меня». Она вспомнила, что на Севере попавшие в метель люди могут спастись, если успеют сделать себе что-то вроде норы в сугробе. Представила, как хорошо было бы лежать в белом коконе, дышать, нагревая холодный воздух, и слышать сквозь сон, как метель накрывает ее убежище все новыми слоями белых одеял.
Несколько больших ледяных снежинок упало ей на лоб, и Катя пришла в себя. Она стояла на границе улицы с парком — большим, заброшенным, который отчего-то не нравился ей, хотя она любила деревья. В другое время Катя никогда не сунулась бы сюда, тем более ночью, но сейчас страх гнал ее прочь от людей, от машин с включенными фарами. Она пошла по дорожке, углубляясь в ряды старых деревьев, между которыми медленно оседал снег. Метель утихла, словно лишь хотела проводить ее сюда.
Зайдя недалеко и почувствовав себя в относительной безопасности, Катя села на ближайшую скамейку и прижала руки к замерзшим щекам.
«Господи, как же так… Значит, это Артур убил Олега Борисовича?»
В ее голове все вертелось кувырком. Катю тошнило от мысли, что ее муж, поднялся к Вотчину на восьмой этаж, под каким-то предлогом заставил того открыть дверь и ударил по голове. Забрал русалку и ушел.
— Но зачем? Зачем???
«Ты ничего не знаешь о своем муже, — повторил сочувствующий внутренний голос то, что говорил ей раньше. — Ты ни о ком из них ничего не знаешь. Что они делают, когда тебя нет дома? Кто из них прячется, а кто ходит в магазин? Женщины знали, что Артур убил старика? Не могли не знать, ведь так?»
Десятки вопросов обрушились на Катю, и самый главный был — что ей делать дальше.
— Что мне делать? — беспомощно спросила она у мрачных деревьев, возвышавшихся над ней. — Мой муж убил человека, украл у него русалку, спрятал. А свекровь и золовка наверняка все знали и молчали. Что они предприняли? Бегают по району, ищут меня?
Словно в ответ на ее слова невдалеке раздался негромкий свист, и ему ответил чей-то крик от домов. Мигом насторожившись, Катя привстала со скамейки, напряженно вглядываясь туда, где светил один-единственный фонарь.
Несколько фигур остановились под ним. Приглядевшись, девушка узнала шпану, ошивавшуюся возле соседнего подъезда. «Этим-то что здесь надо?» — подумала она, похолодев от отвратительного предчувствия.
Предчувствие подтвердилось, как только одна из фигур пошла вперед по тропинке, глядя себе под ноги.
«Он… он что, ищет мои следы ?»
Она отступила от скамейки назад, к деревьям, и тут же негромкий вскрик показал, что движение выдало ее — девушку заметили.
— Санек, вон она! — крикнул один из парней, показывая на Катю. — Эй, ты куда?
И прибавил грязное ругательство, от которого она оцепенела.
Побледнев, Катя стояла за скамейкой, глядя, как подростки приближаются к ней. В голове билась единственная мысль: «Это происходит не со мной». Она помнила грубые тупые лица — с глазами, глубоко запавшими под надбровными дугами, с тонкими губами и низкими лбами. Не зря она так их боялась. Выродки.
У нее оставалась тень надежды на то, что все обойдется. Потому что не может быть все так отвратительно. С ней, Катей Викуловой, не может!
— Цыпа, — громко позвал один из парней, идя по тропинке уверенным раскачивающимся шагом. — Куда пошла? На скамейке-то удобнее!
Кто-то позади него заржал, другие двое перешли на бег. Расстояние между ними и Катей стремительно сокращалось. Девушка хотела закричать, но не смогла. Она молча развернулась и бросилась бежать в лес.
— Саня, гони ее!
— Стой, сука, куда?
— Чертова шлюха!
Лес взорвался криками. Сонный и спокойный пять минут назад, теперь он превратился в ловушку, в глубину которой загоняли Катю. «И никто не выйдет на крик, — крутилось у нее в голове, пока она мчалась, перепрыгивая через сугробы. — В этом районе никто не выходит на крики».
Она услышала сопение сзади, метнулась вправо, затем влево и, не оглядываясь, помчалась, пытаясь выбежать из парка.
Но шестеро бежавших за ней были быстрее и проворнее.
— Санек, левее бери! Уйдет, сука!
— Не уйдет!
Они играли. Они и не думали всерьез, что она на самом деле куда-то убежит от них. С азартом веселых молодых зверей, они загоняли добычу и были уверены в том, что им ничто не помешает поиграть с ней вволю, когда она окончательно обессилит.
Монстры. Чудовища этого леса, с лысыми головами, изуродованными лицами, омерзительными голосами. Выродки района, в котором никто никогда не выходит на крик.
— А, попалась!
Один из догонявших — страшный, тонкогубый, как вурдалак, — кинулся Кате под ноги, и она упала, выронив сумку. Не успев вскочить, упала снова и покатилась куда-то вниз, не заметив, что выбежала на склон оврага. Перед глазами бешено мелькали кусты, ветка хлестнула ее по лицу, и Катя провалилась в неглубокую яму, скрытую сугробом и кустами.
— Э, где она?
— Там, внизу, никуда не делась.
— Парни, я спускаюсь.
Вжавшись в снег, Катя, онемев, прислушивалась к мату, которым перебрасывались преследователи. У нее не было сомнений в том, что ей найдут через три минуты, максимум — через пять. «Они меня изнасилуют и убьют. Это нелюди. Мне никто не поможет».
Она провела ледяной рукой по горячему лбу и вдруг разглядела на снегу перед собой русалку, выпавшую из кармана. Машинально взяла ее, стряхнула снег и вдруг отчетливо поняла, что все, что ей нужно, — это только загадать желание. Одно желание! Например, спастись от них! И тогда она спасется, и все будет хорошо.
Русалка лежала в ее руке, и время для Кати словно остановилось. Потемневшими глазами она смотрела на русалку, а в памяти ее прокручивалось все, что случилось с того момента, как она взяла с полки теплую фигурку. Она вспомнила, как устроилась на работу, как гуляла с собакой Вотчина, как он рассказывал ей о том, что бережет свое желание. И как его убили.
В глубине ее души поднималось чувство, что она собирается сделать что-то неверное — то, что поможет ей только на время. А потом все вернется на свои места. Только в этом «потом» у нее не будет русалки, глядящей черными провалами глаз, изогнувшейся так, словно она собирается нырнуть в снег. Катя не могла объяснить свою уверенность, но знала, что фигурки у нее не будет.
Слева от Кати темнел какой-то предмет, который она поначалу приняла за короткую ветку. Но, взяв его в руки, обнаружила, что это обломок от лыжи снегоката — прочный, ребристый. Катя спрятала русалку в карман пуховика, закрыла его на «молнию». Собрала остатки мужества. И поднялась из своего укрытия — как раз вовремя для того, чтобы увидеть всех шестерых, спустившихся в овраг.
Они окружили ее полукругом — ухмыляясь, перебрасываясь похабными репликами, готовясь повалить ее на затоптанный снег. Катя смотрела на них, но теперь видела не монстров, каждый из которых был сильнее нее, а подростков — низкорослых, уродливых, туповатых. Вшестером они были силой, с которой она не смогла бы справиться. Вшестером. Но не по одному.
— Чего ждем? — спросила Катя, мысленно прикидывая, кто из них наиболее опасен. Выходило, что самый старший на вид, коренастый — тот, который назвал ее цыпой.
— А ты куда-то торопишься?
Они заржали, и в ту же секунду, воспользовавшись их расслабленностью, Катя рванулась в сторону и ударила ближнего, стоящего к ней.
Это был не настоящий удар — куском обломившегося полоза она полоснула ему по лицу наискось, вцепившись в черный скользкий пластик изо всех сил, чтобы удержать его.
— А-а-а! — Парень с криком отшатнулся, зажимая рукой подбородок, из которого на снег закапали темные капли.
— Чуваки, у нее нож!
— Вот стерва!
Не теряя ни секунды, девушка бросилась бежать вверх по склону оврага. Пробежать ей удалось несколько метров, а затем она начала карабкаться, молясь о том, чтобы не скатиться обратно. Полоз в руке мешал, и она не задумываясь, сунула его в зубы.
— Стой, сучка!
Обернувшись, Катя увидела троих подростков, лезущих прямо за ней. Двое других остались стоять возле раненого. Остановившись на секунду, она подождала, пока один из преследователей приблизится, и лягнула его ногой по голове. Удар был слабый, но и его хватило, чтобы парень, потеряв равновесие, покатился вниз, увлекая за собой второго.
Не прислушиваясь к ругательствам и угрозам, доносившимся снизу, Катя лезла вверх — туда, где из-за снежного края вырастали стволы деревьев.
«Только бы не свалиться. Только б не свалиться».
Бросив короткий взгляд через плечо, она увидела, что последний из ползущих за ней отстал. Неудивительно: Катя карабкалась как зверек — цепкий, проворный, быстрый. Страх по-прежнему оставался в ней, но больше не парализовал движения, не мешал думать и просчитывать действия на шаг вперед. Страх стал ее помощником. От него чутье обострилось, и она безошибочно понимала, куда можно ставить ногу, а какой участок пути нужно обогнуть, чтобы не съехать вместе с лавиной снега.
Когда она выбралась из оврага, то даже не обернулась, чтобы не тратить драгоценного времени. Она опередила их, и опередила изрядно, но у нее не было никаких сомнений в том, что на прямой они быстро наверстают упущенное.
Ей нужно укрытие. Оставаться в парке было равносильно смерти, и Катя, тяжело дыша, побежала обратно к домам, по фасадам которых были разбросаны редкие желтые квадратики освещенных окон.
Маша встала с постели, запнулась обо что-то мягкое и чуть не упала. Внизу визгливо заворчали, и она по голосу узнала Антуанетту.
— Цыц! — тихо, но сурово сказала Маша. — Радуйся, что тебя не раздавили.
Она присела, нащупала в темноте шелковистый загривок и провела по нему ладонью. Терьер быстро облизал кончики пальцев влажным языком.
— А где Бублик? Ты почему на полу спишь?
— Сейчас ты тоже будешь на полу спать! — Бабкин присел на кровати, потер глаза. — Почему колобродишь посреди ночи? Который час?
— Не знаю. Я почему-то проснулась.
Маша виновато пожала плечами, села на кровать. Она и в самом деле не знала, отчего проснулась.
— Сон плохой увидела? — Бабкин положил лапу ей на шею, начал медленно, нежно массировать.
Маша зажмурилась от удовольствия.
— Нет, мне ничего не снилось.
Рука на ее шее замерла.
— А что тогда? — удивленно спросил Сергей.
Удивление его было понятным: Маша спала по ночам, как сурок, и разбудить ее мог разве что Костин плач. Но Костя уже вышел из того возраста, когда дети плачут по ночам. А выражение «не спится» было к Маше неприменимо.
— Не знаю… Сама не понимаю, правда.
Она зажгла ночник и посмотрела на мужа, щурившегося от света. Заглянула в комнату к сыну: Костя крепко спал, свесив руку с кровати. Маша поправила руку, осторожно прикрыла дверь и прошла по квартире, удивляясь себе.
— Отчего-то ведь я проснулась, правда?
Она вернулась в комнату, где хмурый Бабкин разглядывал двух терьеров на кресле: Тонька забралась к Бублику и теперь пыталась потеснить его. Тот в ответ сонно огрызался.
— Никак не пойму, в чем дело, — проговорила Маша. — И Антуанетта наша лежала на полу, когда я встала. Что совсем ей не свойственно.
— Пакость какую-то задумала, наверно. Хотела тебя за голую пятку цапнуть.
Собака подняла голову и выразительно посмотрела на Сергея.
— Да ладно, я пошутил. Смотри-ка, Машка, она обижается.
— Она вообще умница, — рассеянно ответила Маша, думая о том, что заставило собаку лечь на пол. Антуанетта предпочитала кресло и диван. — Кстати, интересно…
Не договорив, что же ей интересно, Маша встала, ни о чем не думая, подошла к окну и раздвинула шторы.
Внизу, на белом снегу, стояла одинокая маленькая фигурка, и, задрав голову, смотрела на Машу.
— Боже мой! — ахнула та. — Катя!
Бабкин в один прыжок оказался возле жены. Ее поражала эта его особенность — с виду большой и неповоротливый, как медведь, Сергей при желании проявлял удивительную ловкость и быстроту реакции.
— Кто это?
— Это Катя!
— Та самая?
— Да! Сережа, у нее что-то случилось. Я пойду…
— Сиди! — оборвал ее Бабкин, уже стоя с другой стороны кровати и натягивая джинсы. — Никуда ты не пойдешь в первом часу ночи. Я сам за ней спущусь.
Пятнадцать минут спустя он сидел на полу, на пушистой искусственной шкуре, купленной Машей специально для него, и рассматривал девушку, сжавшуюся в комочек на кухонном диванчике.
Хорошо было уже то, что она перестала дрожать. Когда Сергей вышел за ней из подъезда, она чуть не бросилась прочь, увидев мужскую фигуру, и подошла только тогда, когда он сказал про Машу. Потом, когда она рассказывала, что случилось, Бабкина поразил контраст между ее относительно спокойным голосом и дергаными, судорожными жестами.
«Изнасиловали», — первое, что мелькнуло у Сергея в голове, как только он увидел ее перепачканный пуховик, спутавшиеся волосы и длинную царапину на лице. Видимо, та же мысль пришла в голову и его жене, потому что, разглядев Катю, она ахнула, бросилась раздевать ее и потащила в ванную, закрыв за собой дверь на защелку.
Однако по Машиному короткому отрицательному жесту, когда она вышла из ванной, Сергей понял, что его предположение было ошибочным. Он поставил чайник, поплотнее закрыл дверь в Костину комнату, чтобы голоса не разбудили мальчика, и сел в ожидании. Ждать ему пришлось недолго — жена привела умытую девушку в кухню и начала «хлопотать».
Бабкин уважительно наблюдал за ее «хлопотанием». Без лишних слов, восклицаний и расспросов она накапала Катерине настойки пустырника, принесла теплый плед, и девушка благодарно улыбнулась, закутываясь в него. «Точно, она ж замерзла, — подумал Сергей. — Я бы и не сообразил». Маша как ни в чем не бывало, доставала из холодильника какие-то кастрюльки, по очереди демонстрируя их содержимое Кате, как будто не было ничего особенного в том, чтобы малознакомая девушка прибежала к ним под окна в два часа ночи. В конце концов уговорила гостью на бутерброд с сыром и одобрительно глянула на мужа, увидев, что чайник уже вскипел.
На шум прибежала Антуанетта, вспрыгнула на диван и улеглась рядом с Катей, уткнувшись носом в плед. Катя обрадовалась, взяла собачку на руки, сбросила плед и так и сидела, наблюдая за действиями Маши, поглаживая терьера по спинке.
Теперь Сергей смог как следует рассмотреть девушку. Она была среднего роста, светлокожая, с вьющимися каштановыми волосами, глазами такого же красивого орехового оттенка и большим ртом. «Симпатяга. И красотка, должно быть, когда улыбается», — подумал Бабкин. Сейчас она не улыбалась, а глазищи на лице были испуганными, несмотря на то что Катя старательно загоняла страх вглубь. «Хорошо держится. Она в панике, но перед нами сохраняет лицо. Молодец».
Катя боялась смотреть на мужа Маши — ей казалось, что он уставился на нее неодобрительно и зло, как свойственно мужикам, разбуженным среди ночи непонятно зачем. Он сидел почему-то не на стуле, а на полу, на шкуре из магазина «Икея», прямо у стены, и все время молчал. Только пару раз они с Машей обменялись непонятными Кате короткими фразами — фразами для своих, почти никогда не ясными посторонним.
Поэтому Катя смотрела на хозяйку. На нее успокаивающе действовал мягкий Машин голос, и плавность ее движений, и даже то, какими ровными ломтями ложился сыр из-под ножа, приводило Катю в себя. Подумав о сыре, она тут же вспомнила про столовую, в которой его нарезали толстыми, как подошва, кусками, а вслед за столовой в голове всплыла мысль о документах и удостоверении для проходной.
— Сумка! — сглотнув, сказала она, прервав Машу на полуслове. — О господи. Этого еще не хватало!
— Что с сумкой? — хором спросили Маша и Сергей.
— Я ее потеряла. Оборонила в парке.
— Когда?
— Не знаю… наверное, час назад. Может быть, больше.
— Что вы делали в парке? — Бабкин решил, что девочка пришла в себя и теперь можно поинтересоваться, что случилось.
— Я убегала. Там были подростки. Гнались за мной. Упала. Выронила сумку.
— В какой части парка? — спросил Сергей, слегка огорошенный ее словами. «Я-то думал, ее муж из дома выгнал. А за ней, значит, кто-то гнался. Если не врет, конечно».
— Там… недалеко от входа. Скамейка. Дальше деревья. Между ними. — Катя вспомнила, как приглядывались преследователи к ее следам. — Следы. Много следов.
«Ой, как нехорошо ты рассказываешь-то, голубушка, — мысленно вздохнул Сергей, по опыту оперативной работы знавший, какими короткими рублеными фразами начинают изясняться некоторые жертвы или свидетели преступлений. — Разговорить бы тебя как следует, чтобы ты сложноподчиненные предложения вспомнила. Ладно, пусть Машка этим занимается».
— Маш, я в парк, — сказал он, поднимаясь. — Поищу сумку.
— Вы что! — Катя дернулась и вскочила так резко, что Антуанетта свалилась с ее коленей и возмущенно тявкнула. — Там они! Их шестеро! А может быть, и больше. Они же будут меня искать, а встретятся…
— А встретятся со мной, — кивнул Сергей и недобро ухмыльнулся.
Пружинистыми шагами прошел в прихожую, и оттуда раздалось негромкое ворчание в адрес Маши, которая опять что-то куда-то не туда засунула.
— Перчатки в выдвижном ящике, — спокойно сказала жена, затягивая в хвост пышные рыжие волосы и сразу становясь на пять лет моложе. — Телефон не забудь. Никого не убивай, пожалуйста.
Она прислушалась к повороту ключа в замке, неторопливо разлила чай по чашкам, подняла на Катю серьезные серые глаза и сказала:
— Рассказывай. Что случилось?
Артур стоял возле окна, напряженно глядя вниз.
— Не придет она, успокойся ты! — лениво сказала Седа, запахивая халат.
Диана Арутюновна покачала головой и хотела сделать дочери замечание, но сын опередил ее.
— Как не придет? — хмуро бросил Артур, не оборачиваясь. — Куда она денется? Я ей муж, ты не забыла?
Тихий смех Седы заставил его покраснеть и вцепиться в холодный подоконник.
— Муж, муж, — пробормотала она. — И куда же твоя красавица от мужа ночью ускакала, а? Думаешь, плачет где-нибудь в подъезде? Размечтался! У жеребца какого-нибудь давно в стойле стоит!
— Не смей! — Артур обернулся, и сестра отвела взгляд. — Сказал — вернется, значит, вернется.
Диана Арутюновна тяжело вздохнула: «Видит бог, хорошие дети, славные, любая мать такими гордилась бы. Чуть бы повзрослее были оба! Ох, тяжело…»
— Придет она, — веско проговорила заявила она, и Артур с Седой посмотрели на мать.
По просящему взгляду сына Диана Арутюновна поняла, что сам он вовсе не уверен в том, что Катя вернется, и ее охватила ярость на невестку, посмевшую причинить боль ее дорогому мальчику.
— Ты видела, как она удирала? — спросила Седа презрительно. — Как собачонка перепуганная!
— Вернется, — непоколебимым голосом повторила мать. — Поверьте мне, дети, я людей знаю. Она на крючке. Скажите мне, рыба сама крючок может вынуть, а? Если он глубоко сидит? Вот именно. Ложитесь спать. И ты, Артур, не стой у окна, иди. Спокойной ночи, мальчик мой.
Она ласково погладила сына по голове, с ненавистью подумала о Катерине: «Нет, не вытащить ей крючка, или я ничего в людях не понимаю!»
Диана Арутюровна Ашотян и в самом деле разбиралась в людях. Она только не просчитала, что, кроме рыбака, крючок из рыбы может вытащить кто-то другой.
— Значит, твой Артур занял деньги на операцию у каких-то криминальных личностей, потом не смог отдать долг, и из-за этого вы удрали в Москву, — повторила Маша, нахмурившись.
— Да.
— И ты бросила институт, наврала матери, подругам и стала работать здесь, в Москве, чтобы их обеспечивать. А твой муж и его мать с сестрой боятся выходить из дома, потому что у мафии длинные руки. В смысле их могут найти и убить.
— Да.
— А вечером ты нашла русалку, пропавшую из квартиры твоего соседа, которого убили не так давно. Ее, очевидно, украл и спрятал твой Артур.
Катя не стала повторять «да» и просто кивнула. В изложении Маши все звучало как-то… неправильно.
— Оставим пока в стороне русалку и убийство, — медленно проговорила Маша. — Но что за дикий винегрет у тебя в голове? Катя, милая, что ты делаешь со своей жизнью?
Катя недоуменно посмотрела на нее.
— Маша, как же вы не понимаете! Я обязана Артуру! До конца жизни!
— Ах, вот оно что! Понятно, понятно…
Маша встала, подошла к окну, из которого был виден краешек дома, откуда сбежала Катя.
— Второй раз с этим сталкиваюсь, — сказала она себе под нос. — Просто удивительно, до чего способно оно довести людей.
— С чем? С чем вы сталкиваетесь, Маша? И что способно довести?
Маша обернулась к ней, тряхнула рыжими волосами.
— С ложно понятым чувством долга. Второй раз за последний год я сталкиваюсь с тем, что ложно понятое чувство долга обрекает людей на совершение таких поступков, которые можно расценить только как медленное уничтожение своей жизни.
— Почему же «ложно понятое»? Разве вы не думаете, что я и в самом деле многое должна этой семье?
— Нет, конечно. Ты ничего им не должна.
— Почему?
— Потому что ты не можешь нести ответственность за поступки других людей. Если только ты сама не попросила их совершить такой поступок. Чем бы ни были продиктованы их действия — заботой о тебе, собственным эгоизмом или чем-то другим, — их выбор был сделан ими самими. Ты просила своего жениха занять денег на твою операцию?
— Что вы… и в мыслях не было.
— Вот видишь. Это было его собственное решение, за которое он сам и должен нести ответственность. Он обратился к людям, к которым нельзя было приходить. Но самое плохое не в этом, а в том, что в результате он подставил и тебя, и свою семью. Неужели твой муж не знал, что не сможет отдать деньги вовремя?
— Я не знаю. Наверное, знал. Маша, но как же так! Он на это пошел ради меня!
— Ты можешь убеждать себя в этом и дальше, — суховато сказала Маша. — Но я вижу результат его усилий: ты стоишь передо мной и боишься возвращаться в собственную квартиру, не говоря уже о том, что последние месяцы врешь всем, кому только можно, и бросила институт на последнем курсе. Если тебе этого мало, продолжай и дальше думать, что ты по гроб жизни обязана своему Артуру.
Она отвернулась к окну. «Черт бы побрал этих порядочных людей, готовых расплачиваться до конца жизни неизвестно за что. Девчонкой манипулируют, а она успешно поддается».
— Все-таки… — неуверенно начала Катя.
— Если бы Артур убил человека для того, чтобы найти деньги на твою операцию, ты бы по-прежнему считала, что что-то должна ему? — перебила ее Маша.
Катя замолчала. Ей вспомнилось тело Олега Борисовича, закрытое какой-то тряпкой, и его голос, рассказывающий об Антуанетте. Она сглотнула, отрицательно покачала головой.
— Вот именно, — сказала Маша, не оборачиваясь. — Хорошо, что ты не бросаешься мне доказывать, что это было бы сделано для тебя, а значит, ты в неоплатном долгу у своего нелюбимого супруга.
— Почему нелюбимого? — вскинулась Катя.
Маша обернулась к ней, и девушка увидела, что выражение лица у той не насмешливое, а сочувственное. Катя хотела что-то возразить, но вместо этого лишь молча махнула рукой. Нечего было возражать.
В прихожей раздалось звяканье ключей, а спустя минуту в кухню ввалился Сергей.
— Черт, ну и метет!
Он шумно выдохнул, положил на диван Катину сумку и кивнул:
— Проверяй, все на месте?
Секунду она недоверчиво смотрела на сумку, затем, ахнув, бросилась вытряхивать содержимое.
— Паспорт, паспорт… Вот он! Слава богу! Сергей, у меня нет слов! Спасибо вам огромное!
— Не за что. Прогулялся, свежим воздухом подышал.
— Как ты ее нашел? — Маша подошла к мужу, нежно провела рукой по стриженой голове.
— Пришел в парк, побродил и нашел.
— А вы там никого не встретили? — Катя вскинула на него испуганные глаза.
— Никого. А теперь давай ты расскажешь, кого я должен был там встретить.
— Нет, — вмешалась Маша. — Теперь мы разложим диван, потому что завтра Кате, в отличие от нас с тобой, нужно утром идти в офис. Ей необходимо отдохнуть и выспаться. Да и нам не мешает. А все рассказы — потом.
— Потом так потом, — легко согласился Сергей и неожиданно улыбнулся Кате.
Улыбка у него была хорошая, и Катя вдруг перестала его бояться и думать, что он злится на нее и на жену. Ни капли он не злился, теперь это было видно.
Лежа на маленьком кухонном диванчике, Катя чувствовала под рукой равномерное сопение теплой Антуанетты. Собачка не захотела возвращаться в свое кресло и осталась с ней. Ласково проведя по шерстке, Катя сунула руку под подушку и нащупала там деревянную фигурку.
— Спи, — сказала она то ли русалке, то ли Антуанетте и тут же уснула сама.
— Что мы будем с ней делать? — спросил Сергей, выслушав на следующее утро рассказ Маши. — Не на диванчике же ей спать.
До этого Маша выгуляла собак, заодно проводив Катю до метро, и отчиталась перед мужем, что никого подозрительного по дороге не встретила. Теперь она варила кофе и обдумывала, как помочь девушке.
— Пусть в моей комнате спит! — В дверях показался Костя, потянулся, широко зевнул.
— Костя, в школу опоздаешь! Собирайся быстро.
— Мам, я не выспался! Вы ночью шумели!
— Была причина, — веско сказал Сергей, и мальчик тут же перестал делать обиженное лицо и уставился на него во все глаза.
— Дядя Сережа, расскажите! Я тетеньку видел утром, когда она уходила.
— Все рассказы — после школы. Про тетеньку в классе никому не говори, хорошо? Семейная тайна.
Костя кивнул, счастливо улыбаясь во весь рот. Все рассказы дяди Сережи он обожал, и ради обещания Бабкина рассказать о тайне готов был мчаться в школу неумытым.
— Как ты с ним легко справился, — восхитилась Маша, когда в ванной раздался звук льющейся воды. — Я думала, он не уйдет, пока все не выяснит.
— Я сам не уйду, пока все не выясню. Куда девать красавицу?
Вопрос был не из простых. У Бабкина имелась своя квартира, но он сдал ее после того, как переехал к Маше, и теперь в его двух комнатах обитала молодая семейная пара с кошкой и рыбками.
— Может, к Макару? — предположила Маша.
— К Макару… ему сейчас только посторонних девиц не хватает для полного счастья.
— Сереж, что же делать? Можно, конечно, и у нас ее оставить пока… А что потом? И где Кате спать? Девчонка и так на диванчике вдвое скрючилась, бедная.
Маша задумалась и пропустила момент, когда кофе вспенился и полез через край турки.
— Так и знал! Женщина, ты можешь один раз в жизни нормальный кофе сварить, а?
Сергей отодвинул жену от плиты и принялся колдовать над кофе, подсыпая в него по чуть-чуть разных специй. Маша обрадованно села на диванчик и стала ждать своей порции.
— У меня из головы не выходит русалка, которую Катя нашла под ванной, — вслух подумала она. — Девочке только не хватает, чтобы ее муж оказался убийцей.
Сергей медленно отставил турку с кофе с горячей плиты и обернулся к жене:
— Что ты сказала?
— Пока ты искал Катину сумку, она рассказала, что случилось у нее дома. И там есть одна небольшая деталь…
Бабкин подвинул стул и сел рядом с Машей, забыв про кофе.
— Можно поподробнее?
Когда она закончила, он встал, посвистел себе под нос и достал телефон.
— Макар, — сказал он, когда Илюшин взял трубку и что-то пробурчал в нее сонным голосом. — Кажется, у нас есть то, что искал Кирилл Сковородов.
Катя ломала голову весь день, но так и не придумала, куда ей можно уехать, чтобы не обременять Машу и ее семью. Ей было стыдно даже подумать о том, что она снова останется в их маленькой квартирке, будет всем мешать и испортит им выходные, потому что посторонний человек в доме — это сплошное неудобство.
— Были бы деньги, — бормотала она себе под нос. — Уехала бы в гостиницу, а там уж выкрутилась бы как-нибудь.
Но денег не было. Мелкая наличность, которая валялась у Кати в сумочке, предназначалась на еду. До зарплаты еще было две недели. А остальные деньги остались у Артура и его матери. И, кроме того, Катя понятия не имела, какой смысл вкладывает сама в слово «выкрутиться».
«Из водоворота нельзя выкрутиться. Из него лишь только выплыть, если ты очень хорошо плаваешь». Плавать Катя умела только по-собачьи, да и этому нехитрому способу научилась год назад.
С утра, подавив в себе неловкость, она подошла к Снежане Кочетовой и попросила приютить ее на пару дней. Но Снежана, засмущавшись, отказала:
— Катюха, извини, не могу. Уж прости, не буду ничего объяснять. Но если бы могла — пригласила бы. А что, у тебя что-то случилось?
В глазах Кочетовой загорелось такое кровожадное любопытство, что Катя сбежала от нее, отделавшись неубедительной отговоркой и обещанием рассказать все потом.
В течение дня девушка несколько раз заходила в кабинет Кошелева, и каждый раз ей хотелось попросить, чтобы он дал ей зарплату авансом. Тогда она и в самом деле сняла бы номер в самой маленькой, самой захудалой гостинице. А еще лучше — комнату у какой-нибудь старушки. Но Игорь Сергеевич последний месяц был на взводе в предвкушении выигранного тендера, а кроме того, Кате было просто стыдно просить денег и рассказывать о том, что она ушла из дома.
«Я офис-менеджер, а не девчонка, которая нагружает начальника своими проблемами. Не хватало еще попросить, чтобы он сам приютил меня».
До конца рабочего дня она так ничего и не придумала. Коллеги хорошо относились к Кате — все, кроме Аллы Прохоровны, но Викулова прекрасно понимала, что хорошие рабочие отношения — это одно, а напроситься на несколько ночей в гости — это другое. «Не попрошайничай!» — строго говорила ей мама, когда маленькая Катя пыталась выпросить очередную конфету у щедрого гостя. «Не попрошайничай», — повторяла она, когда Катя жаловалась на несправедливую оценку в школе и собиралась поговорить с учителем, чтобы тот ее исправил. Катя крепко запомнила это и не могла заставить себя заниматься тем, что для нее с тех пор так и называлось «попрошайничать».
Вечером она возвращалась с работы в переполненном метро и представляла себе Артура. Как он спит, жует, болтает с сестрой и матерью, почесывает смуглый живот. Он ни разу не позвонил ей за прошедшее время, и Катя чувствовала облегчение от этого. Она боялась звонка мужа. Боялась думать о том, как он попал в квартиру Вотчина и зачем, и старалась просто не думать об этом.
Она представила, как займет денег у Маши с Сергеем, возьмет билет на поезд и сегодня уедет же домой, к маме, и ей на секунду стало так легко на душе, как будто она одной мыслью о возвращении вычеркнула все последние тяжелые месяцы из своей жизни. В следующую секунду ее резко толкнули в плечо, и этот толчок вырвал Катю из ее мечтаний.
«Никуда я не уеду. Я не могу просто так сбежать, ничего не выяснив, бросив все, как есть. Это трусость. И потом, я не могу оставить фирму. У нас тендер через две недели!» Ей вспомнилась маленькая элегантная Наталья Ивановна Гольц, благодаря которой Катю взяли на работу, и она покачала головой. Она никого не подведет. Останется и будет работать как ни в чем не бывало.
Ее снова толкнули перед эскалатором, и внезапно Катю охватила злость на всех вокруг — на толпу, на Артура и его семью, на коллег, на саму себя, потому что она загнала себя в ловушку, из которой не видела выхода.
«Нет, вы не выгоните меня из этого проклятого города! — яростно говорила она неизвестно кому, быстро шагая по переходу. — Можете толкать меня сколько влезет, но пока я не захочу сама уехать, я не уеду! Если нужно вцепиться зубами — я вцеплюсь зубами. Нужно держаться когтями — я отращу когти. Идите вы все к черту!»
Под ноги ей попался какой-то предмет, и Катя зло отшвырнула его ногой.
— Ой, что ж такое! — запричитал кто-то сзади. — Товарищи, помогите вещи собрать! Выпало… выпало из сумки!
Катя быстро обернулась на ходу. Позади нее пожилая опрятная женщина трясла авоськой, показывая дырку в пестрой ткани. Но на нее никто не хотел смотреть. Людской поток обтекал женщину с двух сторон, небрежно наступая на ее вещи, валяющиеся под ногами, не останавливаясь ни на секунду.
— Ой, порвала сумку! Кошелек, кошелек выпал!
«Кричит на весь переход! Подумаешь, кошелек у нее выпал! Мне бы ее проблемы…»
Катя прошла еще несколько шагов и остановилась, как будто ее ударили. На нее волной накатило отвращение к себе самой: «Господи, о чем я говорю? Что я думаю?» Она вернулась обратно, внимательно глядя под ноги, и в хлюпающей грязи, принесенной и размазанной по переходу тысячами пар обуви, нашла дешевенький синий кошелек, который сама отшвырнула ногой минуту назад.
— Деньги! Деньги не могу найти!
Женщина дрожащей рукой зажимала дыру в сумке, и вид у нее был жалкий и нелепый.
— Вот, — севшим голосом сказала Катя, подходя к ней и протягивая перепачканный кошелек. — Это ваше?
— Мое, деточка, мое!
Женщина поспешно выхватила кошелек, открыла, перекрестилась и сунула его куда-то во внутренний карман.
— Девушка, миленькая, спасибо тебе большое! Храни тебя господь, милая! Ох, как перепугалась-то я… Думала, не найду ничего! Главное — деньги на месте, вот что главное. Порвалась сумка, такое дело…
Покивав в ответ на ее благодарности, Катя медленно прошла несколько шагов. В голове у нее беспощадно, во всех подробностях, всплыло воспоминание о том, как она выронила сумку в переходе несколько месяцев назад и как металась, вытаскивая вещи из-под ног не желавших останавливаться прохожих.
— Я никогда не буду такой, как вы! — крикнул кто-то у нее в голове, но это был не ее голос. Это был голос девчонки, которая никогда бы не отбросила ногой чужой кошелек, не прошла мимо воющей бабы, растерявшей вещи из порванной сумки и просившей о помощи.
«Немного же времени тебе понадобилось, чтобы стать такой же, как они. Хочешь вцепляться зубами? Вцепляйся! У тебя хорошо получается. Ты молодец. Ты все делаешь, как надо. Немного черствости, чуть побольше равнодушия, добавить капельку своих проблем — и вот он, славный Человек Перехода. Не слышит чужих просьб, потому что в ушах наушники, а в голове мысли о своем. Не хочет смотреть на других, чтобы и они не смотрели на него. Не подает музыкантам — не потому, что у него нет денег, а потому, что для него ничего не значит их музыка. Ты почти стала такой, я тебя поздравляю».
Голос в ее голове звучал одобрительно, и это было самым страшным. Катя перевела дыхание и почувствовала, что ей не хватает воздуха. Она отошла к стене, опустилась на корточки, постаралась глубоко вдохнуть. «Это… это не я! Просто что-то нашло на меня…Что-то злое, неправильное, нехорошее! Я ведь вернулась, правда? Я все-таки помогла ей. Я ни за что не прошла бы мимо!»
«Прошла бы, — тихо сказал внутренний голос. — Ты почти сделала это».
«Да. Я не просто прошла. Я подумала о том, что глупая тетка орет на весь переход из-за ерунды, и мне хотелось, чтобы она замолчала, потому что ее крик раздражал меня. Что со мной? Что со мной случилось?»
Не думая о том, как она выглядит, о том, что пуховик будет грязным, что нужно торопиться к Маше, Катя горько расплакалась, уткнув голову в колени.
Такой и увидел ее Андрей Капитошин, возвращавшийся домой на метро первый раз за последние три месяца и проклинавший на чем свет стоит глухие московские пробки, о которых сообщил ему вездесущий Яндекс.
