Глава 4
Станислав Грин, популярный эстрадный певец и солист мюзикла «Эдмон Дантес», отдыхал в своей гримерной. Это была большая комната с огромными зеркалами – от пола и почти до потолка, с широким, удобным диваном из мягкой белой кожи. Станислав расслабленно откинулся на спинку, прикрыл глаза и блаженно вытянул длинные ноги. В дверь робко поскреблись, и на пороге появилась сухонькая маленькая женщина с подносом в руках, накрытым белоснежной салфеткой.
– Стасик, прошу прощения. Я поесть принесла.
– Не хочу, – капризно произнес Грин.
– Ну, пожалуйста, Стасик, я прошу тебя. Ты же обещал не нарушать режим.
Длинные ресницы поднялись, как занавес, являя миру два темно-синих роскошных глаза. Их взгляд мельком скользнул по женщине и зафиксировался на подносе.
– Опять эта ерунда?
– Это не ерунда. Ты же знаешь, сколько врачей составляли твое меню. Ты всего месяц на диете, а посмотри, как прекрасно выглядишь. Лицо молодое, свежее, никаких отеков, кожа в прекрасном состоянии…
Красивые, четкого рисунка губы Стаса лениво растянулись в довольной улыбке. Комплименты своей внешности он мог слушать бесконечно. Особенно от Инны Дмитриевны. Эту незаметную женщину лет пятидесяти несколько лет назад Станиславу порекомендовали в качестве экономки. Прошло немного времени, и он вдруг заметил, что самые важные свои дела он стал решать после совета с ней. Ему нравились ее рекомендации относительно одежды. Она вовремя говорила о том, что ему пора сесть на диету, и сообщала обо всех современных методиках. Инна Дмитриевна контролировала процесс приготовления его пищи. Следила за режимом в любой ситуации: дома, во время репетиций и гастролей. Он стал повсюду брать с собой «Арину Родионовну», как шутливо называли ее коллеги. Стас сразу поверил в то, что у него нет более верного и преданного человека. Может, потому что незадолго до появлении Инны Дмитриевны умерла его мать и жизнь показалась ему гораздо суровее без ее обожания.
– Ну, что там у тебя? – Как-то естественно они перешли на «ты». Он даже разрешил уменьшительное обращение «Стасик», ведь у Инны это звучало совсем как у мамы.
– Кусочек кальмара с салатиком. Котлета из грудки индейки. Ананасовый сок и груша.
Инна Дмитриевна поставила поднос на сервировочный столик и придвинула его к дивану.
– Ешь медленно, – напомнила она.
– Интересно, как ты себе это представляешь? Разве что держать еду во рту до полного растворения.
Инна весело рассмеялась. Она была в восторге от его юмора, его снисходительно-доверчивого отношения к ней, от его мальчишеского красивого лица и сильной мужской фигуры. Инна знала его слабости и недостатки, и все они были ей дороги.
– Стасик, – сообщила она, собирая пустые тарелки, – тебе звонила Яна. Я не стала соединять, сказала, что ты отдыхаешь, потом сам перезвонишь.
– А что ей нужно? Деньги, может, не получила?
– Нет. По-моему, что-то с Петей. Он, кажется, заболел.
– Да? Слушай, Инн, позвони ей сама, расспроси поподробнее, а потом мне расскажешь. Спроси, что нужно: врачи, лекарства, деньги? А он точно болен? Она не придумывает?
– Не знаю. Но я разберусь, ты не беспокойся.
Инна неслышно вышла из комнаты. Стас вновь прикрыл глаза, но морщинка между бровями разгладилась не сразу. Яна, первая жена, всегда напоминала ему о жизни, не имеющей ничего общего с нынешней. О бедности, проблемах, взваленной им сгоряча на свои плечи ответственности. Стасу казалось, что все это происходило не с ним: крошечная квартира, замотанная жена, недовольная теща, плачущий ребенок. Петя родился слабеньким, часто болел, денег на хороших врачей, море, фрукты и все прочее не было. Но сейчас Стас платит Яне достаточно, чтобы обеспечить ребенку полноценный уход. Почему же возникают эти проблемы? – думал Стас с раздражением. Опыт отцовства был короток, и Грин не понимал, что проблемы с детьми возникают независимо от количества денег у родителей и их нельзя решить раз и навсегда.
* * *
Следователь уже полчаса допрашивал персонал дома ребенка. Няня Нонна Павловна легла спать на диванчике в изоляторе около часу ночи. Ира, ее помощница, осталась сидеть у стола с настольной лампой. Часа в четыре Нонна Павловна проснулась, чтобы сменить Иру. Дети спали, все было тихо, она сходила на кухню вскипятить себе чаю. Возвратилась, когда Ира уже спала на диване. Могла ли Нонна Павловна задремать за столом? Могла, конечно, но неглубоко, ненадолго. Она бы проснулась от плача, шума… Никто не слышал ни звука – ни Нонна Павловна, ни Ира, ни медсестра, ни ночная воспитательница в соседних комнатах. Но когда в семь утра Нонна Павловна стала обходить кроватки детей в изоляторе, вместо Ванечки под одеялом лежала большая кукла.
Милиционеры осмотрели палату, изучили дверь, замок и пришли к выводу, что взлома не было. Дверь открыли ключом либо снаружи, либо изнутри.
Валентина Петровна сидела в своем кабинете у телефона. Она подняла на ноги всех, кого знала: следователей МУРа, прокуратуры, адвокатов, депутатов. Она судорожно прокручивала в мозгу собственные версии: ребенка похитили потенциальные усыновители, которым по каким-то причинам отказали; посредники, продающие детей бездетным парам, бандитским группировкам, которые курируют отряды нищих и снабжают их младенцами. И, наконец, самое страшное. Они уже с этим сталкивались. Год назад на прогулке пропал мальчик. Через месяц арестовали его родную бабушку. Та посещала ребенка, приносила ему подарки и, как удалось доказать, однажды унесла его с собой. Когда к ней пришли с обыском, ребенка в доме не было. Но соседи показали, что эта женщина часто приводит к себе домой разных детей, и все они вскоре исчезают. Бабушку арестовали. Она чистосердечно призналась, что за деньги отвозит детей к своей племяннице в Подмосковье.
– А зачем вашей племяннице столько детей? – спросили ее.
– Как зачем? – искренне удивилась старушка. – Конечно, на органы.
Племянница оказалась поставщиком живых детей для операций по трансплантации. Когда к ней приехала разыскная группа, в сарае рядом с домом нашли двух малышей. Внука щедрой бабушки там уже не было. Следов ребенка так и не нашли. Более того, преступная цепочка оборвалась на племяннице. То ли она покрывала кого-то, то ли действительно не знала, кому продает детей. Валентина Петровна присутствовала на допросе бабки.
– Вы же приходили к мальчику, он вам радовался, вы его целовали. Родная кровь. И потом своими руками отдали его убийце?
– Моя дочка рожает каждый год. А жить на что-то надо? Не так уж много мне платили.
– Ах ты мразь! – разгневалась Валентина Петровна. – Живи, пока кому-то не понадобятся твои черные поганые органы. И на них найдутся покупатели.
Валентина вспоминала сейчас безжалостные маленькие глазки той старухи, ее сильные, хваткие руки, и сердце разрывалось от боли. Она видела, как эти руки хватают теплого беспомощного Ванечку, как он доверчиво кладет головку на ее плечо в полусне. Он ведь не знает, какими чудовищами бывают взрослые. Что же делать, чтобы не опоздать? Чтобы заставить всех искать, как самое главное сокровище, маленького подкидыша двух лет?
* * *
Дина проснулась от ужасного крика. Где-то совсем рядом женский голос вопил: «Убийца! Подонок! Я не могу больше! Я умираю!» Дина вскочила с кровати, зажгла свет, метнулась к окну. Вопли стали отчетливей. «Так это ведь в квартире на одиннадцатом этаже, прямо подо мной», – сообразила Дина. Она распахнула окно, свесилась вниз и негромко позвала:
– Эй, вам нужна помощь? Что случилось?
Крики прекратились. Дина подождала минуту, затем еще раз позвала:
– Эй, я ваша соседка сверху, скажите, что делать? Позвонить в милицию?
Окно под ней приоткрылось, и Дина увидела женщину в белой ночной рубашке.
– Слава богу, вы живы. Мне вызвать милицию или «Скорую»?
– Нет, – ответила женщина. – Пока не надо. Но если я постучу вам по батарее, пожалуйста, позвоните в Службу спасения. Я завтра вам все объясню.
– Хорошо. – Дина пожала плечами и закрыла окно.
Если человек рядом с «убийцей» и «подонком» строит планы на завтра, видимо, все не так уж скверно. Дина посмотрела на часы – половина второго. Уснула она около часу. Теперь будет вертеться до рассвета. Нет, лучше ответить на призывный взгляд Топаза, выйти на прогулку, а потом поспать спокойно какое-то время.
Во дворе было черным-черно. Что здесь творится с фонарями? Странно, что маньяки не ходят вокруг дома табунами. Дина привычно стала изучать чужие окна. Свет горел в квартире дворничихи Гали, в окне Степана-сатаниста, Дашки-оторвы, в окне на одиннадцатом этаже. Кричать там перестали. О! На шестом горит свет. Точно! Это квартира Федоровых. А говорили, они до похорон не вернутся. Если бы они были хоть немного знакомы, Дина зашла бы к ним. Прямо сейчас, ночью. Потому что в этот волчий час воспоминания о несчастьях начинают охоту на своих жертв. Они возвращаются со всеми страшными деталями и разрывают сердца. Тогда бывает нужен именно посторонний сочувствующий человек, в качестве соломинки, чтобы просто удержаться на земле. Свет в квартире Федоровых горел еще минут тридцать. Дина не могла уйти. Ей хотелось убедиться в том, что там легли спать. Когда весь дом стал темным, Дина взяла Топика на поводок.
– Спать, мой дорогой, – прошептала она. – Спать.
В трудных ситуациях навязчивость этого желания как раз и мешает уснуть.
Утром Дина позвонила в квартиру бабы Лиды и Степана.
– Я ваша соседка с двенадцатого этажа. Сняла там квартиру.
– Да, – кивнула баба Лида. – У Ларисы снимаешь.
– Я к вам по делу. Сейчас все на работе, мне больше не у кого спросить. Понимаете, на одиннадцатом этаже, прямо подо мной, ночью кто-то ужасно кричал. Я спросила: может, «Скорую» вызвать или милицию? Женщина сказала, что не надо. А сейчас я решила позвонить им в дверь, узнать, в чем дело, но никто не открывает. Может, там случилось что-то? Не знаете? Страшно ведь, особенно после того несчастья, что в вашем доме произошло.
– Нелька это кричит. Она так всегда. Мы уже привыкли. Нелька на голову больная.
– Но она кого-то убийцей называет.
– Да мужа своего. Он уже двадцать лет у ней «убийца». С Нелькой никто не связывается. Она никакую «Скорую» не впустит.
– Ну, раз так, мы пойдем. Я с собакой. Вон он ждет на площадке, видите? Его Топаз зовут. А меня Дина.
– Вижу. Большой. Рыжий.
– Мы в магазин. Может, вам купить что-нибудь? Чай там, сахар. Или хлеб. Хлеб вам нужен?
– Нам нужен.
– Хорошо. Мы быстро.
В булочной Дина купила себе половинку «Бородинского» и пару ржаных лепешек. Бабе Лиде – батон нарезного, плетенку, пачку чая, пакет песка и торт «Наполеон».
Дверь в квартиру бабы Лиды была открыта. Дина с Топиком вошли в захламленную чем-то несуразным прихожую.
– Эй, – тихонько позвала Дина. – Мы пришли.
– Я тут, – донеслось из кухни. – Пол домываю. Ты проходи. Вот, уже подтерла.
Дина вошла в крохотную кухоньку, выкрашенную в темно-зеленый цвет. «На фоне этого интерьера в самый раз снимать фильм о Гражданской войне», – подумала она.
– А вы одна дома?
– Не. Сын Степан в комнате. Пишет. Он не выйдет. До вечера не выходит.
Дина выложила покупки на стол. Баба Лида даже порозовела от удовольствия.
– Ой, все нам? Так ты попей со мной чайку. Я поставлю сейчас. Я не пила сегодня. Кончился.
– Конечно. С удовольствием.
Дина сняла куртку, вышла в прихожую, чтоб ее повесить. Осмотрелась. Где тут дверь этого психа? Вот. Она осторожно приоткрыла ее. В невероятно грязной комнате с кипами старых книг и газет на полу и черными шторами на окне сидел за столом под тусклой настольной лампой человек неопределенного возраста. Дверь скрипнула, но он не поднял головы. Дина рассмотрела худые плечи, темные густые, вьющиеся волосы и маленькую бородку. Человек постоянно глухо покашливал. «Похоже на туберкулез», – подумала Дина. Она тихо вернулась на кухню, открыла коробку с тортом и спросила:
– Бабушка Лида, где у вас нож?
– В шкафчике посмотри. Там коробка стоит.
Дина открыла шкаф, нашла коробку из-под обуви. В ней лежали два кухонных ножа. Она потрогала лезвия. Острые, недавно наточенные, что странно в таком запущенном хозяйстве и с таким хозяином. Лезвие на одном примерно пять сантиметров. Подобным лезвием была убита Марина. Дина все держала в руках нож, когда Топик странно, утробно зарычал, глядя куда-то мимо нее. Дина оглянулась. На пороге кухни стоял невысокий худой мужчина с бородой и смотрел на нее больным, воспаленным взглядом очень темных глаз.
