Глава 26
В такси Дина пыталась думать о делах, но никак не могла переключиться. Она продолжала видеть двух взрослых и ребенка, которые, похоже, были рождены для того, чтобы встретиться. Как плакала эта итальянка, когда ей объяснили, что она пока не может забрать девочку. Как сжалась и нахмурилась Аня-Арина, узнавшая в свои два года вкус горьких разочарований. Как страдал этот милый толстяк. Когда он взял в свою большую ладонь ручку девочки, его глаза стали детскими, беспомощными и виноватыми. Если ничего не случится, все будет хорошо. Дину утомляла собственная недоверчивость: «если ничего не случится…» Ну почему должно что-то произойти? Почему плохое? Ох. Потому что так часто бывает.
Можно было не спешить. Топик остался на «Соколе» с Анной Ивановной. И Дина попросила водителя остановиться у автостоянки, где работал Олег Федоров. Она расплачивалась, когда из ворот выехал темно-зеленый «Рено». За рулем сидела молодая блондинка, а рядом с ней Олег.
– Я не выхожу, – быстро сказала Дина. – Пожалуйста, за той машиной.
– Чокнутые создания эти женщины, – вздохнул, ни к кому не обращаясь, шофер. – Как будто мужиков мало. Вцепятся в какого-то хмыря болотного и поделить его не могут.
Несмотря на скептицизм, за «Рено» он пристроился вполне профессионально. Так они доехали до дома на улице «Правды». Здесь Дина расплатилась, отпустила такси, а сама растерянно оглядела пустынный двор. Что делать дальше?
* * *
В мягком свете прихожей Сандра сразу увидела, как изменился Олег: глаза впали, от носа к губам залегли глубокие морщины, углы губ опущены, виски седые. Старик. Она сбросила на пол шубку своим коронным движением и соблазнительно выгнула бедро, зажигая в нем огонь. Но, похоже, дрова совсем отсырели. Олег смотрел устало, безразлично, отстраненно. Ладно. Сглотнем. Сандра кивнула ему на вешалку:
– Раздевайся. Выпить, поесть хочешь?
– Мне все равно.
Сандра прошла на кухню, а Олег замешкался в недоумении: ему показалось, что в ее быстром взгляде мелькнула злоба. Он побрел в гостиную, опустился в кресло. Олег обрадовался, увидев Сандру у ворот. Это решало проблему, куда себя деть. Невыносимо тяжело таскать постоянно ноющую душу и не знать, в каком месте и в какое время она может успокоиться. Он подумал, Сандра – то, что сейчас нужно. Только с ней можно сразу бездумно провалиться в горячий омут. Спрятаться от себя. Забыться. Но в этой красивой гостиной Олег почему-то уже не думал, что это хорошая идея. Ему расхотелось проваливаться в омут. Возможно, ему расхотелось это делать именно с Сандрой. Он смотрел, как она идет к нему своей расхлябанной походкой «от бедра», как заносчиво вздернут ее подбородок, как уверенно, по-мужски разливает она по стаканам виски. Ее узкое лицо непроницаемо, словно маска, в плотно сжатых тонких губах – вызов, в странных неморгающих глазах… Что в них, в этих глазах? Уж точно не любовь. Презрение? Разочарование? Бесстыдные тайны?
Олег пересел к Сандре на диван, вынул из ее руки стакан и поставил на стол. Она смотрела ему в глаза и не шевелилась. Он притянул ее к себе, прижался лицом к маленькой груди. Ее ладони легли ему на затылок, она выгнула спину. Потом легонько отстранила его, встала коленями на диван и высоко задрала короткую юбку. Под ней были пояс с резинками и чулки. Больше ничего. Олег тоже встал на колени, только на пол. Сильным движением раздвинул ее ноги, прижался губами, зубами к горячей открывшейся плоти. Вот он, сладкий омут. Олег застонал, забормотал что-то бессвязное. Сандра расслышала только одно слово: «Верочка».
Резкий удар коленом пришелся по носу. Олег почувствовал кровь на губах, во рту, упал ошеломленный, ничего не понимающий.
– В чем дело? Что, черт побери, происходит?
Сандра стояла перед ним, широко расставив ноги, не поправляя задранную до пояса юбку, лицо ее было совершенно белым. Белые губы приоткрылись, она скалила острые зубы и шипела грязные ругательства.
Олег похолодел от ужаса. Кто эта страшная баба, открывшая злобный, грязный рот?
Он встал, прижал платок к окровавленному носу.
– Я что-то не то сказал… Извини. Это случайность. Так бывает. Бессознательно.
– Бессознательно член поднимается. А язык – сознательно. Если мозги работают.
– Ты как разговариваешь со мной? Ты…
– Ну, кто? Говори!
– Никто. Я пошел, пока мы большего не наговорили.
– Да кому ты нужен, разговаривать с тобой. Вали отсюда к своим Верочкам протухшим. С тебя ж самого уже песок сыплется. Донжуан хренов.
– Замолчи. Закрой свою поганую пасть, или…
– Или что? Ударить меня хочешь? А может, убить? Давай, посмотрим, на что ты способен.
Олег рванулся в прихожую, схватил куртку, дрожащими руками открыл дверь и вылетел на площадку. Плохо соображая, он не сразу нашел кнопку лифта. И вдруг дверь вновь открылась, и он услышал визг Сандры:
– Детей убивают у таких ублюдков! Чтоб у них не было потомства! Чтоб следа от них не оставалось.
Олег бросился к двери, но она громко захлопнулась перед ним. Он забыл про лифт. Пошел по лестнице, держась за перила, сгорбившись, чувствуя, как страшная боль разрастается в груди, сжимает горло, сводит скулы, бьется в глазах…
Озябшая Дина уже собралась уходить, когда открылась дверь подъезда и из нее не вышел – выпал Олег. «Случилось что-то ужасное, – подумала она. – По нему как будто танк проехал». Олег был трезв, но еле передвигал ноги и явно не знал, куда идти. Дина, не придумывая предлогов, подошла к нему и взяла за локоть.
– Олег! А я мимо проходила. Смотрю – ты. Ты домой?
Он смотрел на нее и молчал. Было неясно, узнал ли он ее. Неважно. Дина взяла его под руку и потащила к шоссе. Поймала такси, запихнула его на заднее сиденье. У дома на проспекте Вернадского расплатилась, потянула его за рукав. Они вместе вошли в подъезд, она довезла его на шестой этаж, нажала звонок и, когда выглянула Вера, улыбнулась:
– Получай супруга. Я его у автостоянки подобрала. Мне кажется, он нездоров.
* * *
Сергей вошел в кабинет следователя Павла Ивановича. Внес свою повинную голову.
– У меня серьезный разговор. За помощью пришел и покаяться. Нужно искать Володю Пантелеева, опера из «Гольянова». Он наблюдал по моей просьбе за одним объектом. Поехал вчера ночью за ним за город и пропал. Оба пропали. Тот тоже дома не появился.
Павел Иванович снял очки и пристально посмотрел на Сергея. Как будто очки ему мешали рассмотреть преступную суть этого пижона-частника.
– Рассказывай по порядку.
* * *
Нина нервно ходила по квартире. Все валилось из рук. Она не понимала, что происходит. Ее любимая дочь Наташенька, самая послушная и ответственная девочка на свете, впервые за несколько лет прилетела в Москву и не ночует дома. В отличие от Дашки Наташа всегда была очень строгой и сдержанной в своих поступках. Она была, наверное, самой бедной в классе, но всегда выглядела опрятно, изящно и даже стильно. Как-то волосы по-новому причешет, пояском украсит старенькое платье, косынку на шею повяжет, и уже мальчики на нее заглядываются. Они с Дашей погодки, но Наташа была по-настоящему старшей сестрой. Следила за Дашиной одеждой, приводила ее из школы, кормила, стирала. И еще матери помогала торговать на улице, чтоб свести концы с концами. Только однажды она доставила Нине страдания. Когда стала встречаться с сыном дворничихи Андреем. Он учился на класс старше, и за ним девочки всего района бегали. Говорят, некоторые учительницы тоже оказывали ему внимание. Андрей был невероятно красивым парнем. Он и сейчас хорош собой несказанно. Но теперь с ним все ясно. А когда он вошел в их квартиру первый раз, Нине показалось, солнце осветило комнаты. Но уже во второй раз она с тревогой поняла, что перед ней очень опасный человек. Не потому, что красив и может обидеть Наташу, бросить ее ради другой. Матери обычно опасаются именно таких вариантов. Нина же относилась к ним спокойно. Все было серьезней. Что-то неуправляемое, смятенное, беспокойное прочитывалось в темно-голубых глазах, в жесткой складке у красивых губ, в манере говорить, стоять, сидеть. Что-то, способное в любой момент вырваться наружу, разрушить все вокруг, поставить с ног на голову. К сожалению, он влюбился в Наташу всерьез и не собирался ее бросать ради другой. Он выбрал другое поведение: дышать не давал ей спокойно, замучил своей страстью, ревностью, приступами ярости. Девочка перестала спать, есть, нормально разговаривать с матерью и сестрой. У нее появился страх, паника, как будто она ждала нападения из-за угла. Нина выписала ей успокоительные таблетки, выдавала по одной на ночь. Но однажды, возвратившись домой, она обнаружила Наташу в ванной. Дочь рвало густой белой пеной, а рядом лежали две пустые упаковки от лекарств. Нина вызвала «Скорую», Наташе промыли желудок. Она неделю пролежала на кровати лицом к стене. Нина отключила телефон и не открывала дверь на звонки. Она даже отпуск взяла за свой счет. Ухаживая за Наташей, Нина с ужасом обнаружила синие пятна на ее руках – отпечатки мужских пальцев – и темные следы укусов-поцелуев на шее и груди. Она прижала дочь к себе и тихонько прошептала в розовое ухо: «Он скотина, деточка. От него надо спасаться. Он погубит нас всех. Это я тебе как женщина говорю». На следующий день Наташа попросила Нину забрать документы из школы. Она только перешла в десятый класс. Потом они съездили в какую-то убогую больницу на другом конце Москвы – Наташе сделали аборт. Она подружилась там с девушкой из модельного агентства. Та однажды взяла ее с собой, познакомила с директрисой. Так началась Наташина карьера. Так она добилась того, чего заслуживала. Приехала в Москву уже знаменитой, состоятельной, успешной. И вдруг опять Андрей. Пьянь, рвань, патологический психопат, избивающий до полусмерти свою жену. Нина какое-то время пыталась обманывать себя. Но сегодня Людка, жена Андрея, перегородила ей дорогу:
– Где твоя модель ночует? Не там ли, где мой муж? Его вторую ночь нет.
Конечно, там. Нине рассказало об этом нестерпимо ноющее сердце.
* * *
Станислав дрожащими руками сжал стакан с холодной водой, который принесла ему медсестра.
– Я ничего не понимаю. Где тот человек? Старик? Он обещал постоянно здесь находиться. Сказал: как только понадобится пересадка, тут же найдет донора, все уладит. Где же он? Почему его не ищут?
Сестры сочувственно переглядывались, пожимали плечами. Они честно пытались найти Андрея Ильича. Звонили во все больницы, где тот появлялся. Но его нигде не оказалось. Нянечка даже домой к нему ездила, но дверь квартиры никто не открыл.
– Успокойтесь, – уговаривала старшая медсестра Станислава. – Время есть. Ребенок подключен к искусственной почке. Это может долго продолжаться.
– Я не хочу, чтобы мой ребенок был подключен к какой-то машине. Я хочу, чтобы он ходил, бегал, играл. Он еще очень маленький! Вы ничего не понимаете.
Станислав закрыл лицо руками. Молоденькая сестра вдруг разрыдалась:
– Что же это за день такой ужасный. У Александра Сергеевича сынок умер, у хирурга нашего. Его даже оперировать не стали, разрезали только, а там… Ой, я не могу здесь больше работать. Пойду во взрослую больницу.
– Добрый день, – негромко произнес кто-то рядом со Станиславом. – Откройте лицо. Я хирург, Александр Сергеевич. Вы только что слышали, мой мальчик умер. Никто не смог его спасти… Я хочу сказать, что у вашего сына есть донор. Есть все анализы, сейчас будут оформлены документы, мы с женой подпишем… Она здесь, в кардиологии. У нее сердечный приступ.
Станислав ошеломленно смотрел в спину уходящему врачу.
– Подождите, – бросился он за ним. – Я не знаю, как… Мне сказали, нужно заплатить. У меня с собой вся сумма.
Александр Сергеевич медленно повернулся:
– Это совсем другой случай. Мой мальчик стоит дороже всех денег. У меня и так много лишних. Вы можете идти домой. Завтра вам позвонят.
* * *
Дина с Топиком встретили у метро Александра Васильевича и повели его в гости. Он хмыкнул, окинув взглядом скромную квартирку, пробормотал что-то типа: «Ох уж этот Кольцов со своими идеями». Долго мыл руки в ванной. Вымученно улыбнулся, когда Дина поставила на стол горячий пирог с капустой и чашки с крепким кофе.
– Какая прелесть… Диночка, у меня был ужасный день… Я так просто ничего не проглочу.
Дина понимающе кивнула, почувствовав: он видел сегодня нечто такое, что разрывает его душу. Больные глаза, втянутые щеки… Дина поставила на стол бутылку коньяка и два бокала. Александр Васильевич налил ей чуть-чуть, а себе до краев. Выпил, еще налил и выпил, потом достал упаковку болеутоляющих таблеток и запил их третьим бокалом коньяка. Похоже, случилось что-то ужасное. Но спрашивать нельзя. Раз уж позвонил, что хочет приехать, сам все расскажет.
– Дина, что у Сергея с расследованием убийства девочки из этого дома? – Александр Васильевич наконец сделал первый глоток кофе.
– Ой, он параллельно еще расследует похищение мальчика из дома ребенка. Я его попросила. В общем, так совпало. Я знаю директора, делала фильм о ней. Ну, он влез в это во все, и ему вообще стало казаться, что оба дела связаны. Может, преступник один… Но я не совсем его понимаю. Там детей похищают для продажи, для каких-то экспериментов, возможно, трансплантации, а здесь просто дикое зверство…
– Дикое. Но версии есть?
– Наиболее вероятная одна – месть семье. Со стороны кого-то, кто эту семью знал. Понимаете, там документы пропали в день убийства: метрика девочки и свидетельство о браке родителей. Так вот, на днях половина разорванного брачного свидетельства появилась на работе отца, Олега Федорова. Была приклеена жвачкой к двери туалета. Сергей разыскивает женщин, брошенных Олегом. А вы что думаете?
– Разыскивать, конечно, всех надо. Всех, кто имеет отношение к семье. Но вы занимаетесь той версией, о которой я говорил? Преступление отморозков, подонков, возможно, несовершеннолетних, которые и сейчас совсем рядом, но их никто и не думает подозревать. Конечно, знак, вырезанный скальпелем, возня с документами – это действительно характеристики преступления, совершенного из мести. Но есть еще такая вещь, как имитация. Насмотрелись триллеров, начитались детективов. Чем больше деталей, тем больше версий, тем легче скрыться за логическими построениями настоящему убийце. Он может испытывать только удовлетворение от совершенного… Это жесткость, садизм… Вы в школу ходили?
– Я пойду завтра.
– А я был в одной сегодня. В подвале нашли задушенную пятилетнюю девочку из дома напротив. Опущу детали осмотра тела. Родители сказали, что из ушек пропали сережки, которые они надели ей именно в тот день, а с руки – красивые часики. Убийц нашли сразу. Их видели вместе с девочкой, когда они вели ее в школьный двор. Одной убийце – 11 лет, а другой – девять! Девочки! Дети! Их привели, и они спокойно рассказывали, как душили, потому что малышка не захотела снимать сережки. «Драгоценности» у них нашли.
Александр Васильевич дышал тяжело, с хрипом, видимо, обострился его хронический бронхит.
– Что же это такое? – спросила Дина тихо, бессильно.
– Я скажу. Это сволочизм взрослых, отмороженность общества. Дети – показатель, лакмусовая бумажка. Их рожают без любви, терпят между пьянками, поножовщиной, воровством, массой безнаказанных преступлений, которые смакуют в кино, в газетах, по телевидению. А рядом растут или жертвы, или чудовища. Последние чувствуют себя достойными членами общества, истязая и убивая слабых, отбирая у них какую-то мелочь. Нужно уметь зарабатывать, разве не это долдонят им с утра до вечера? Вот они и зарабатывают. Я не прав?
– Вы всегда правы. Только чудовища – это тоже жертвы.
– В каком-то смысле. Но я имею в виду новую популяцию – не знающую боли, страха, сострадания, нравственной азбуки.
– Что с ними будет? С девочками-убийцами?
– Ничего. Полежат в психиатрической больнице. Сразу скажу, что никаких отклонений в психике у них не обнаружат. Жестокость – не отклонение. Такая психика считается здоровой. Это тупые, злобные, уже опытные преступницы и пока еще дети! Они плачут, когда хотят есть, просятся домой. Но они получат возможность повзрослеть и окрепнуть. А та, пятилетняя, что пошла с ними, у нее уже ничего не будет… Я пойду, Дина. Плохо мне как-то. Подумайте о том, что я сказал. Любой следователь вам подтвердит: самые циничные, страшные преступления совершаются по отношению к детям. Сейчас мы находим беспощадных убийц, не нуждающихся в мотивации, среди подростков. Они таким образом пытаются взрослеть и выживать в море криминала.
– Я подумаю, Александр Васильевич. Или постараюсь не думать.