21
— Я в толк не возьму, когда вы все это провернули, Ольга Владимировна!
Фролов обиженно сопит, закрывая окна. Газ улетучился, Артура утащили бравые ребята из охраны «Металлинвеста», равно как и попавших под воздействие газа охранников, сгоряча сунувшихся в мою квартиру. А мы сидим в гостиной, на диване приходит в себя Валерий, а мы с Фроловым ссоримся под пристальным наблюдением Миши Семеновых, который уже нашел на кухне марконовский чай и соорудил себе полную чашку этого напитка.
— Я купила тампоны, разрезала один пополам, еще в машине, отрезала хвостик, и когда мы поднимались в квартиру, сунула половинки себе в нос. Только и всего. Нет, можно, конечно, было задержать дыхание, но мало ли, чисто случайно бы потянула носом, инстинктивно — а я была нужна самой себе в сознании. Потому проделала все это, уж извините.
— А я ничего не заметил.
— Конечно. И никто бы не заметил.
— Дьявольская ловушка у вас в доме, знаете ли…
— Конечно. Это изобретение моего мужа. Когда делали ремонт в купленной квартире, Клим оборудовал ее таким вот девайсом — на всякий случай.
— Но вы знали, знали, что Прохоров ждет вас в квартире!
— Предполагала, исходя из знания его личности.
— И вы знали, что это он пытался убить вас?
— Предполагала, потому что не знала причины, и узнала только сегодня. Да, это могло быть из-за документов, которые я изучала в вашем офисе, но тогда зачем он открыл контракт и на детей тоже? Я должна была это понять, и мне дали намек, но, чтобы знать наверняка, нужно было с ним поговорить.
— Но он мог вам не сказать, а просто пристрелить с порога.
— Нет, он никогда бы так не поступил. Это было не в его характере. Ему было важно, чтобы я понимала, почему он так делает.
— Но вы могли мне сказать, хотя бы намекнуть!
— А зачем бы я стала делать за вас ваше домашнее задание?
Миша фыркнул, поперхнувшись чаем.
— Да, Оль, ты все такая же заноза в заднице. Костя, ты иди, отдыхай, а мы тут с Ольгой поговорим еще.
Фролов удаляется, злобно нахмурившись и всем своим видом показывая, как я не права, и что если бы не прямой приказ шефа, он бы еще не так со мной поговорил. Но он, конечно, знает, что нет у него на меня управы, разве что убить, но это в любом случае неудачная идея.
— Валера, ты как?
— Пить хочу…
Он с трудом сел на диване, обхватив голову руками.
— Что за вещество? Голова как пивной котел…
— Обычный снотворный газ, очень концентрированный. Действует мгновенно, поэтому я задержала дыхание и быстренько открыла окна — он очень летучий.
— Так вот каким был твой план Б в тот день, когда приходил Серега с теми двумя!
— Ну да. Я собиралась проделать все это, но вместо меня поработали Пупсик с напарником.
Мы молчим, все трое. Я думаю о том, что мне нужно к моим детям. Миша, наверное, планирует завтрашний день. А Валерий, скорее всего, собирается отчалить в Мексику на свои раскопки. И это к лучшему, учитывая обстоятельства. Я не гожусь ему ни в жены, ни в любовницы. Я и Марконову не гожусь. Единственный человек, который бы понял меня и одобрил, — это Клим. Но его нет, а значит, я просто доживу свою жизнь так, как она идет.
Зазвонил мой сотовый, и я вздрогнула, увидев номер. Это Пупсик.
— Привет, рыбка моя. Как жизнь?
— Привет. Да ничего жизнь, бьет ключом.
— Гаечным?
— Типа того. И все по голове.
— Думаю, это уже в прошлом. Послушай, там у тебя целый комитет серьезных людей, а потому дай трубу большому боссу.
— Скажешь, в чем дело?
— Все просто. Контракт на тебя принял один неприятный гражданин, и мы с напарником его слегка успокоили, но за ним надо бы приехать и забрать.
— И спрятать?
— Ну, это уж на усмотрение принимающей стороны. Дай трубу большому человеку, рыбка моя, недосуг трепаться.
Я протягиваю сотовый Мише, он удивленно поднимает брови, минуту слушает, потом выходит из комнаты, унося с собой мой телефон.
— Кто это был? — Валерий смотрит на меня потемневшими глазами. — Черт, голова-то как болит теперь…
— Ну, прости. Ты сам его впустил.
— Я думал, он твой друг.
— Он был когда-то моим другом, ты невнимательно слушал.
— Так кто звонил-то?
— Да Пупсик звонил. Надо ему что-то от Миши.
— Понятно.
Он поднимается и идет на кухню, я слышу, как он наливает себе воды. Ну вот и весь роман, собственно. Марконов далеко, ему не до меня, да и не гожусь я ему, а этот гражданин… Археолог, что с него взять…
— Оль, послезавтра летим в Тель-Авив.
Миша Семеновых возвращает мне сотовый, а уж о чем там они с Пупсиком договорились, я знать не хочу.
— Мне доктор звонил, что послезавтра…
— Вот-вот. Так что послезавтра утром я заеду за тобой, будь готова лететь. А завтра отдыхай, на тебе лица нет.
Это просто макияжа на мне нет, а лицо на месте.
— Да что мне готовиться, паспорт взяла и сумку со шмотками, вот и все сборы.
— Ты идеальная женщина. Я еще тогда это Климу говорил. Ладно, Оль, до встречи. Больше ни о чем не беспокойся. Кстати, если ты не против, то отныне кабинет на пятом этаже твой.
— Ты приглашаешь меня на работу?
— Прошу. И говорю прямо: ты мне нужна. Надеюсь, ты подумаешь и согласишься.
— У меня паршиво с субординацией.
— А плевать мне на субординацию, Оль! Все, пока.
Я закрываю дверь и молча иду в ванную. Мне надо вымыться и переодеться в чистую одежду. Мне надо как-то успокоиться и осознать, что произошло. И мне надо подумать о том, что Марконов сбежал в Испанию не просто так. Когда взорвалась моя машина, он решил, что вынудил Артура к этому своим любопытством насчет устава. Он все это время знал, что Артур может попытаться меня убить, но почему-то молчал. Оплатил больницу, адвоката, охрану, перечислял мне деньги — и молчал. И я не знаю, как спросить его об этом. Да никак, скорее всего. Я представить не могу, что заведу с ним такой разговор. С ним о многом нельзя говорить — такой уж он человек.
— Так ты завтра в Мексику?
— Думаю, да. Если возьму билет, то вылет из Питера в два часа дня, нет — полечу вечерним рейсом на Лос-Анджелес, а оттуда уже…
— Понятно. Тогда ложись спать, утром голова уже болеть не будет.
— А ты?
— А я завтра кое-какие дела сделаю, а послезавтра с утра в Израиль, ты же слышал, Матвея оперировать будут, я должна быть там. И вообще я соскучилась, и посмотрю, как там дети устроились.
— Я позвоню тебе.
— Ага, звони.
Ни хрена ты не позвонишь, конечно, но это и неважно. Я завтра поеду в больницу, найду в реанимации ту девочку, которая убеждала меня, что Матвей обязательно выживет, и отдам ей обещанные серьги. Она заслужила их, потому что первая тогда подала мне надежду. А потом я полечу к своим детям, а потом вернусь и буду жить, как жила. Вернется Марконов, и мы с ним снова станем вместе обедать — гостить в его доме я, конечно, больше не буду, после этой его «смешной» я больше не хочу даже думать о нем в таком ключе, но он ведь останется моим другом, а это немало. И у меня есть новая работа, на которой будут неплохо платить, и кабинет у меня с комнатой для отдыха… А значит, жизнь идет. А ты уедешь на свои раскопки и забудешь обо всем. А потом встретишь подходящую женщину, полюбишь ее, она родит тебе детей, и все у тебя будет отлично, это я тебе как аналитик говорю.
А я постараюсь забыть тебя. И со временем не вспомню уже, как ты целовал меня и… Ничего я не вспомню.
Все в итоге получилось правильно и справедливо. Ведь у нас с Богом был договор — ну, вот. Все сложилось. А Матрона Ивановна меня ругала. Мне-то эти дела виднее, хотя иногда очень хотелось бы ошибиться, но вот ведь не случалось мне ошибаться. Есть система, как шахматная партия, только эта партия длится всю жизнь, а если рассматривать все в целом, то игра длится от начала времен — и закончится в момент, когда вострубит ангел, возвещая конец света. А пока мы все — и фигурки на доске, и сама игра в целом. Одно вытекает из другого, и если понять, как это работает, то никаких неожиданностей в жизни не будет. Вот я давно поняла, хотя, безусловно, иногда очень противно бывает все знать.
— Расскажи мне, как там пацаны.
Лариса наливает мне чаю, ломтями нарезает рулет, от одного вида которого меня мутит. Как можно это есть, я не представляю.
— Ну как, нормально. Денька там уже приспособился работать — его знания оказались очень востребованы. У нас все-таки очень неплохое образование дают детям. Правда, потом с этим образованием никуда, но в Израиле его умения уже оценили. Матвей почти в норме, вчера сделали последнюю операцию, доктор Бахоткин заверил меня, что близнецы снова станут абсолютно одинаковыми.
— А глаз?
— С глазом порядок, зрение стопроцентное. Ларис, не надо сахара.
— Все худеешь?
— Да не люблю я сладкого с некоторых пор. Как вы тут с Семенычем поживаете?
— Отлично поживаем, — Лариса осторожно смотрит на меня. — Марконова видела?
— Ага. Он с той телкой расстался, сейчас у него какая-то другая. Жаловался мне, что не клеится ничего.
— Нашел, кому жаловаться…
— Ну, мы же с ним друзья. Ларис, этого ничто не отменит — он мой друг, и пусть перетрахает всех телок на свете, неважно. Когда-то же он остановится.
— Все еще сохнешь по нему?
— Похоже, что нет.
Осталась невероятная нежность, и желание утешить и помочь, остались наши вечера, когда мы смотрели «Полицейскую академию» — я с восторгом, он — со скептической миной на лице. Многое осталось, но любовь… Что-то умерло во мне, перегорело, когда он сказал, что, дескать, нашел себе «смешную» и трахался всю ночь.
— Валерка звонит?
— Детям звонит, мне звонил один раз. Лариса, да плевать на мужиков, они все какие-то малахольные.
— Ну, не все. Что Валерка говорил?
— Да говорил, что скоро вернется, и у него ко мне разговор есть. Правда, я в толк не возьму, что за разговор, все ведь ясно уже.
— Ничего не ясно. Кстати, Матрона Ивановна о тебе спрашивала.
— Загляну на днях, сейчас работы много. Ларис, ну вот ей-богу — как белка в колесе!
— И как тебе на новом месте? Так пригрузили сильно?
— Да нет, это не там пригрузили, у Миши как раз работается отлично. Работа та же, что и раньше, но сейчас у меня еще фирма, которую создавал Клим, так что стараюсь везде успеть.
— А что Артур?
— Да ничего. Говорят, слишком быстро ехал, был пьян, вот и…
Это, конечно, официальная версия, а что там было на самом деле, думаю, знают только Пупсик да Миша Семеновых. Ну, это их дела, меня не касаются.
— Что-то ты скучная, Оль. Случилось что?
— Да хрен его знает, Лариска. Не то давление у меня, не то с желудком что… Ты понимаешь, вчера чуть в обморок не упала, а замутило так, что… Мне бы обследование пройти, вот только у кого?
— У гинеколога.
— С чего бы это?
— Мать, ты в зеркало давно смотрела?
— Каждый день смотрю, а что?
Лариска хмыкнула, открыла ящик стола и подала мне зеркальце.
— Вот это пятно у тебя на лбу — это что?
— Да это от солнца, лето же почти прошло, сегодня уже двадцатое августа! У меня от загара это.
— Ну да, лето, — Лариса смотрит на меня со смесью жалости и лукавства.
Конечно, лето, что ж еще. Эта мысль никогда не посещала меня, и от ужаса у меня даже руки ослабели. Двадцатое августа! Блин, в этот день всегда неприятности!
— Оль, ты с таким ужасом сейчас смотришь на меня, словно случилось что-то страшное.
— Все, Лариса, мне пора бежать.
— Ты куда?
— На работу, вспомнила, что надо одни документы передать, а у меня из головы вон!
— Оль, подожди!
— Потом, Лариса, потом! Некогда мне. Семенычу привет, приходите в гости.
Я бегу по лестнице, подгоняемая ужасом. Черт подери, ведь я и забыла уже, что… Я решила, что если у меня уже мальчишки взрослые, то я не могу снова вляпаться в такое, а ведь должна была об этом подумать, должна! Вот идиотка, а еще аналитик!
— Беременность, девять недель.
Врач вытирает мне салфеткой живот — аппарат узи выдал снимок, и я в ужасе закрываю глаза. Что теперь делать?!
— А до какого срока можно…
— Прервать? До двенадцати недель, еще успеваете.
— Спасибо.
Значит, все можно исправить и жить как раньше. Блин, вот ведь курица, ведь должна бы знать, что от этого дети бывают! А теперь надо как-то с работы отпрашиваться, объяснять что-то, а потом — как все это перенесу, учитывая, что меня уже оперировали совсем недавно… Но выхода нет, у меня мальчишки взрослые совсем, не хватало еще, чтобы они узнали… Блин, как это все некстати!
— Беременность двойней, конечно, непростая вещь, да еще в вашем возрасте…
— Двойней?!
— Да, два плода — вот, смотрите: сердечки бьются уже. Их там двое. На аборт на когда записывать? Надо анализы сдать, а срок уже большой, быстро только в частной лаборатории.
— И сколько ждать анализов?
— В частной за день сделают, так что можно на послезавтра, на утро.
— Ну, так и пишите на послезавтра.
— Халат с собой принесете, тапки, рубашку и постельное белье. Оплатите в день операции. Паспорт возьмете и все анализы. Вот список, вот адрес лаборатории. А сейчас идите к участковому врачу, пусть даст направление.
— Спасибо.
Я выхожу из кабинета и спускаюсь по ступенькам. Черт подери, как это могло случиться? Двое… Как Матвей с Денькой… Тогда только-только все эти аппараты УЗИ появились, и нам тоже сказали, что их двое, но сидели они как-то так хитро, что пол определить врачи не смогли, и мы до последнего ждали с Климом девочек. Но тогда был Клим, и дети были любимыми и долгожданными, а теперь это досадная помеха. В моем возрасте у женщин уже внуки бывают, а не дети маленькие. Да и что я с ними стану делать, если предположить, что оставлю? Да ну, глупости какие!
Сотовый звонит долго и неприятно, но я не беру трубу — это Семеныч зачем-то наяривает, и я подозреваю, зачем. У Лариски язык как помело. Вот не терплю я этих добрых самаритян, которые отчего-то лучше меня знают, как мне жить на свете.
— Я знал, что ты сюда побежишь.
Семеныч возник передо мной, как статуя Командора.
— Идем-ка потолкуем.
— Не о чем.
— Оль, ты что это удумала?
— Семеныч! Вот ей-богу, я тебя уважаю как человека и пароход, я обязана тебе за Матвея по гроб жизни. Но если ты сейчас станешь читать мне мораль или указывать, что следует сделать, я тебя пошлю, не посмотрю ни на что и пошлю! Не доводи меня до этого, мне бы очень не хотелось так поступать.
— Я не буду тебе указывать. Я прошу пять минут твоего времени, а дальше поступай как знаешь. Мое отношение к тебе не изменится, я всегда считал, что решение насчет рожать или не рожать должна принимать женщина.
— Тогда и толковать не о чем.
— Есть о чем. Просто послушай меня. Пять минут, засекай время.
— ОК, время пошло. Говори.
Он вздыхает и смотрит на меня, как на запущенный случай язвы желудка.
— Я просто констатирую факт. Тебе сорок лет, ты молодая, здоровая, образованная, обеспеченная тетка. Почему тебе не оставить этих детей?
— Потому что они мне не нужны.
— А Матвей и Денис нужны?
— Конечно. Это же мои дети. Я родила их от мужчины, которого любила и люблю по сей день, они — его живое продолжение и самое главное, что есть в моей жизни. И жизнь эта уже устаканилась, я живу ее так, как считаю нужным. И в ней нет места еще двоим детям, а у меня нет ни сил, ни желания снова начинать возню с младенцами. Мне придется работу оставить, ты это понимаешь? И у этих детей не будет отца.
— Глупости. Это же Валеркины дети, так неужели ты думаешь, что он…
— Семеныч, мне его благородные порывы на хрен не нужны, ясно? Как и эти дети. Так что забудь о своей высокой миссии спасать заблудшие души, я взрослая тетка, я знаю, что делаю.
— Стало быть то, что Валерка тебя любит, для тебя не аргумент?
— Для меня вообще ничто сейчас не аргумент, девять недель уже, шутка ли?
— Да, сердца уже бьются. Лариса тоже беременная у меня, кстати.
— Лариска?! А мне не сказала…
— Не успела. Ладно, Оль, это твое решение. Просто подумай вот о чем: там, внутри, твои дети. У них уже сердца бьются. Они такие же, как Матвей и Денис.
— Все, Семеныч, время истекло. Ты попробовал, твоя совесть чиста.
Я поднимаюсь и иду по коридору, а он остается. Уж эти мне хорошие люди с их однозначной положительной моралью! Они думают, что знают все лучше меня, но только я сама могу решать, что мне делать со своей жизнью.
— Сорок лет… Что ж вы, женщина, так неосторожно, и такой срок большой, да еще многоплодная…
Хмурая врачиха заполняет карточку, выписывает направления на анализы.
— У меня старшим уже двадцать один год. Думала, уже все.
— Есть женщины, рожающие близнецов. Вот направление. Сдайте анализы и не затягивайте с этим, срок уже большой.
Я выхожу из кабинета и еду на работу. Конечно, я все правильно решила. Зачем мне все это? И что скажет Марконов? Впрочем, а что ему говорить? Он развлекается с веселыми, молодыми, беспроблемными тетками. Конечно, я ему ничего не скажу. Он не поймет. Он ничего не поймет из моей нынешней жизни, ему это не надо, в его мире этому всему нет места.
Скоро приедут домой мои дети, им осталось доучиться совсем немного, и я их пристрою к Мише — попрошу, он возьмет. Или Марконова попрошу, парни у меня умные, способные, обузой не будут. А там женятся, внуки пойдут…
Я наливаю себе томатного сока и думаю о том, что в жизни случаются и похуже неприятности, чем нежелательная беременность. По крайней мере, меня никто не собирается убить.
Сотовый звонит, номер незнакомый.
— Привет, рыбка моя.
— Привет, Пупсик.
— Узнала, приятно. Как жизнь, что с голосом? Что не так?
— А ты чего звонишь-то, что-то случилось?
— Да я просто так звоню, по-дружески. Что произошло?
Пожалуй, Пупсик — последний человек, которому я хотела бы рассказать, что произошло. Но он начисто лишен всех обывательских предрассудков и поймет меня правильно, потому что сидеть и молча себя накручивать я больше не могу.
— Ну, что я тебе скажу… — он умолкает на полуслове.
— Ну, скажи уж хоть что-нибудь.
— Тебе не понравится. Но это мое мнение, ты не обязана к нему прислушиваться, я просто скажу, что думаю, а ты не обижайся, ладно?
— Ладно, говори.
— Я думаю, что ты должна оставить этих детей, дать им шанс.
— Но…
— Нет, ты послушай меня. У тебя получается рожать хороших людей, а значит, нужно дать шанс и этим. Нищей ты не будешь, у тебя ремесло в руках есть. Ты любишь его?
— Кого?
— Мужика этого, который отец?
— Он хороший и очень мне нравится… Но я не могу сказать, что люблю его. Я любила своего мужа, но…
— Но его нет, а есть этот парень. Ну, даже если ты ему не скажешь, даже если не будешь с ним. Я считаю, что этим детям надо дать шанс.
— Ты не…
— Я все понимаю. И сомнения твои понимаю отлично. Сложно быть женщиной, а уж такой, как ты, — и подавно. Но ты справишься. Оставь их.
— Я не…
— Я предупреждал, что тебе не понравится. Ладно, Оль, я тебя грузить не буду. Ты сама должна все решить, и, что бы ты ни решила, — это должно быть твое собственное решение, а не навязанное извне. Пока, рыбка моя, позвоню через пару недель.
Я сижу и думаю о том, что где-то там, у меня внутри, замерли в ужасе два комка клеток. Вот черт подери! Поеду домой, что ли…
— Пей чай-то, Оля.
Матрона Ивановна гладит меня по голове и подвигает ко мне блюдо с пирогом. Пирог с капустой, соленый, и я с удовольствием отрезаю кусок.
— Значит, решила оставить?
— Да, решила. Как представила — сидят они там, прижавшись друг к другу, как птенцы перед грозой, и ждут, когда их… В общем, не буду я этого делать, пусть будут. Вырастила двоих — выращу еще двоих, труднее было, сейчас-то хоть на ногах прочно стою.
— Ну, вот и верно ты решила. Ешь пирог-то, ешь. Все будет хорошо, Оленька, вот посмотришь.
— Да как-то будет, что ж.
— Когда ребятки твои возвращаются?
— Послезавтра. Соскучилась — сил нет. Правда, новости у меня для них очень странные.
— Глупая ты девка! Они рады будут.
— Может, будут, а может, и нет. Да и стыдно, Матрона Ивановна, в моем возрасте…
— С мужиком спать, значит, не стыдно, а дети — стыдно? Глупостей не говори, уж у тебя-то не должно быть подобных мыслей.
Мы сидим на веранде, лето догорает в клумбах с астрами и цинниями. Они родятся в марте, я думаю. Ничего, как-то будет. Найму няню, и не одну, так что все это решаемо.
— Валерке скажешь?
— Нет. Мое дело. Он уехал, не выдержал того, что оказалось моей жизнью. Слишком много всего жестокого, а он человек мирный. Ему нужна женщина его круга, а я что…
— Ну-ну. Поглядишь.
— Да не на что глядеть. Ведь если скажут ему Семеныч с Лариской, ну, приедет он в благородство поиграть. А мне не нужно его благородство. Мне не шестнадцать лет, чтоб по залету замуж выходить, я сама все решаю.
— А то как же. Конечно, сама. Мальчишки вернутся, приходите все вместе в гости.
— Конечно, придем в гости, покажемся. Матвей уже совсем такой, как и был, худой только.
— Ничего, были бы кости, а мясо нарастет.
Как-то так получилось, что в моей жизни плотно обосновалась целая толпа самых разных людей: и Лариска с Семенычем, и Матрона Ивановна, и Пупсик, и Миша Семеновых. И Марконов стал другим — раздражительным и часто мрачным, что-то там не клеится у него с его «смешными». Но он мой друг, и я, конечно, на его стороне, несмотря на то, что он немного струсил — но у друзей бывают недостатки, у меня они тоже есть, он с ними мирится, а я мирюсь с его. Любовь, наверное, прошла, но осталась симпатия, нежность и желание защитить его, бестолкового, ломающего остатки собственной жизни связями со всеми этими девками, которые не понимают, какой он, по сути, классный и добрый — Марконов.
Теперь моя жизнь снова изменится. Снова родятся дети. Это легко звучит, но то, что за этим последует, меня пугает. Как к этому отнесутся близнецы? Что я скажу Марконову? Он не поймет… Вот Лариска с Семенычем будут рады, конечно, и Пупсик. Пожалуй, что опасные связи преследуют меня всю мою жизнь. Черт, устала-то я как сегодня… Это все нервы. Очень трудно было принять решение.
Квартира встретила меня звуком работающего душа. Только у одного человека мог оказаться ключ.
— Привет. Извини, что не позвонил.
Он загорел, волосы выцвели, похудевшее тело обросло рельефными мускулами, вокруг глаз добавилось морщин.
— Привет. Если ты голодный, то жрать нечего.
— Кто бы сомневался. Ничего, что-нибудь придумаем.
Он идет в гостиную, я слышу, как он достал одежду, чем-то шуршит. Быстро же они с ним созвонились! Но мне его благородства не надо.
— Оль.
— Что?
Он смотрит на меня с такой тоской, и я не понимаю ее причины.
— Я хотел поговорить с тобой.
— Говори.
Он знакомым движением ерошит волосы — он вообще какой-то привычный и знакомый. И я, похоже, рада его видеть. Но это ничего не меняет.
— Я уехал тогда… Мне казалось, что ты меня презираешь.
Я уставилась на него во все глаза. Чего угодно я ожидала, только не этого.
— Презираю?!
— Ну, этот человек вот так просто вошел сюда, наставил на меня оружие, и я молча ждал тебя, и он тоже — несколько часов вот так. А ты пришла и все решила. И я подумал, что тебе нужен кто-то… Кто-то такой, как твой бывший муж. А я что… Я всегда считал себя вполне мужиком, а тут оказалось, что…
— Что ты не бандит и не убийца? Это не изъян.
— Не знаю… Но прошло два месяца, я боялся звонить тебе, не хотел лишний раз тебе напоминать о себе, пока не понял в какой-то момент — нет мне без тебя жизни, и работа не в радость. А потому — вот…
Он протягивает мне кольцо с большим бриллиантом.
— Откажешь — пойму. Но я должен был попробовать, иначе никогда себе этого не прощу. Оль, ты выйдешь за меня?
Это было бы мило, если бы не было ложью от начала до конца. Он просто узнал о беременности и решил поступить как честный человек. Но мне не нужны эти игры в благородство, мне никто не нужен, я сама справлюсь.
— И что тебе сказал Семеныч?
— Семеныч?
Он смотрит на меня недоуменным взглядом.
— Ну, он же звонил тебе?
— Он никогда не звонит, Оль. А то ты Валентина не знаешь. Я звонил ему недели две назад, договорились встретиться, когда вернусь. Мы же на шашлыки ко мне на дачу собирались, ты разве забыла? А что такое с Семенычем?
— Ничего.
Я вижу, что он не врет. Но сейчас принять вот так его предложение… Как-то нерационально и неправильно.
— Я не подхожу тебе совершенно, Валера. Я чудовище, и другой мне не быть.
— И не надо. Оставайся чудовищем, я не против, только будь со мной, на любых условиях!
— У меня дети.
— Я знаю. Я уже стал их другом, большего им и не нужно — они взрослые. Но я буду им отцом, обещаю.
И ладно бы только им…
Я ухмыляюсь — что ни говори, иногда жизнь бывает весьма забавной.
Конечно, я взяла его кольцо, ребята! А вы что подумали?
Назад: 20
На главную: Предисловие
