10

Он не изменился. Ну, почти не изменился, хотя последний раз я видела его в день похорон Клима. Пожалуй, тогда был единственный раз, когда я точно знала, что он чувствует. А сейчас он все такой же, как был — невысокий, худощавый, с внимательными серыми глазами на непримечательном лице, светлые волосы подстрижены очень консервативно, все тот же золотой перстень с крупным бриллиантом на мизинце — всегда считала этот перстень верхом безвкусицы, но он, видимо, так не считает. Ну, хоть что-то не изменилось в этом мире.

— Досталось тебе здорово.

Конечно, досталось, да и одета я сейчас самым живописным образом — учитывая больничный халат с печатью «МИНЗДРАВ» на спине.

— Жить буду. А вот Матвей…

— Знаю. Оль, я узнавал, прогнозы осторожные, но шанс есть.

— Чего тебе?

Этот человек — плохая компания, так сказать. Во всех отношениях. И я бы не хотела больше его видеть, но когда случается что-то скверное, то плохая компания бывает лучше, чем ничего. Этот человек может быть мне полезен, я собиралась навестить его и попытаться кое-что узнать, и очень хорошо, что это он ко мне пришел, а не я к нему.

— Клим был моим другом, а мальчишки — мои крестники. Неужели ты думала, что я брошу тебя посреди всей этой каши? Оля, почему ты ни разу не обратилась ко мне?

— Ты правда хочешь знать ответ?

— Я его знаю. Вопрос, в общем-то, был риторический.

— Тогда торжественную часть объявляю закрытой.

Он смотрит на меня с этой своей непроницаемой миной, но он прав — словно и не было этих лет, и он все такой же, просто старше. А вот я — нет, я уже другая, я изменилась, и он это понимает, и мне, в общем, плевать.

— Ты знаешь что-то, что я должна знать?

— Да. Девица, которую ты уволила из офиса — это Дарья Семенова, бывшая любовница одного из моих друзей.

— У тебя нет друзей. И только не говори мне, что это ее рук дело.

— Да, ты права в обоих случаях. Это деловой партнер, и девка — его бывшая пассия. Много интересного о тебе рассказала.

— И что?

— А то, что девка эта знает то, чего знать ей не надо. Вернее, знала.

— То есть?

— Да машину водила неосторожно, понимаешь?

Ну, как не понять. Это я как раз хорошо понимаю. Бывает, что ж. Вот так едет человек, переполненный знаниями, и что-то на дороге случается, ага.

— Просветишь меня?

— Для этого я здесь.

Он никогда не говорит прямо, ему всегда нужно сначала сплясать ритуальный танец. Так уж он устроен, и я просто жду, когда затихнет последний барабан и он все-таки скажет мне то, зачем, собственно, и вынырнул через столько лет.

— А ты все так же не похожа на большинство женщин, которых я знаю. Да, Клим понимал, что делал, когда на тебе женился. Жаль, что… Ладно, хватит околичностей. Оля, тебе о чем-то говорит название «Орион-Про»?

— Конечно. Одним из учредителей фирмы является мой хороший друг.

— Да, Марконов.

— Ты с ним знаком?

— Я знаком со всеми, кто имеет хоть какой-то вес в бизнесе. Лично или через посредников. Потому что все они, так или иначе, но обращаются ко мне.

— И Марконов обращался?

— Случалось, что обращался, не сам, конечно, — у него хватает шестерок. Но именно с ним знаком лично — в Испании у нас дома на одной улице. Иногда играем с ним в теннис.

— Он знает, что мы с тобой знакомы?

— Конечно. Он знает, что я был другом твоего мужа.

Сомневаюсь я в этом. Ты и моим другом когда-то числился, а вот поди ж ты.

— И каким боком здесь Марконов?

— Эта его фирма, его и еще нескольких учредителей, «Орион-Про» недавно попалась на экономическом преступлении. Дело в том, что руководит фирмой некий господин Осокин, и то, как он ведет дела… В общем, Оля, он твоего Марконова обувал очень серьезно, и не только его, но и людей, которые заинтересованы в работе фирмы.

— Фирма торгует специями, чаем и прочим таким товаром, если я правильно помню.

— Помнишь правильно. Да, официально это так и есть, но фирма занимается еще некоторыми подрядами — в уставе прописаны разные виды деятельности, ты же знаешь. И вот через подставные фирмы, через третьих лиц Осокин берет субподряды от фирм, которые потом сразу банкротятся, но платят очень хорошие деньги. И деньги эти через другие фирмы, такие же однодневки, выводит в офшор, а суммы там семизначные, чтоб ты понимала. И все было бы шито-крыто, если бы учредители не обратились ко мне, а я, конечно, все это не выявил.

Конечно. Кто, как не он, умеет искать другой смысл в цифрах? Он — бог аналитики, повелитель цифр, он мог бы сделать себе мировое имя, если бы захотел — но ему это никогда не было нужно, слишком сильна у него тяга просто совать нос в то, что его не касается, на своих условиях, и слишком слабая связь с социумом.

— Дальше.

— Я выявил одну фирму, которая платила деньги им всем — так или иначе, но все дороги привели меня к источнику питания, так сказать.

— И?

— «Металлинвест».

— Ты хочешь сказать, что фирма, учредителем которой является Марконов, берет деньги «Металлинвеста», причем так, что владелец холдинга об этом не знает?

— Вот именно.

— Тогда там проворовался кто-то, кто стоит очень высоко.

— Так и есть, но я пока не знаю, кто.

— Ладно, пусть так. Но мне ты все это зачем рассказываешь? Я здесь каким боком?

— Оказывается, одной из фирм, через которые Осокин проворачивал свои дела, была компания «Оскар».

— То есть?!

— Да. Компания, принадлежащая папаше твоего нынешнего постояльца, Станиславу Витковскому. Где директором поставлен его младший сын, Сергей Витковский. И фирма «Оскар» — одна из фирм, с которыми был связан «Орион-Про», и через нее и фирмы, учрежденные господином Витковским на подставных лиц, выводились деньги «Металлинвеста». Ты знала об этом?

— Нет. Я вообще не интересуюсь никакими проектами, кроме инвестиционных. Для этого я там и нахожусь. Но я-то здесь при чем?

— Может, и ни при чем. Я просто так тебе это сказал.

Он никогда ничего не говорит просто так, и уж тем более не стал бы выныривать через столько лет, тащиться ко мне в больницу, прятаться здесь, чтоб просто так сказать мне, что мой шеф увяз в каких-то левых делах, которые вполне способны похоронить и его, и фирму, и меня, потому что вряд ли кто-то поверит, что я не знала о происходящем, хотя я и не знала.

— То есть ты хочешь сказать, что некто считает меня причастной к делишкам шефа и решил таким образом меня убрать?

— Оля, твоя смерть в данном случае выгодна одному-единственному человеку.

Да, шефу. Чтобы списать на меня это дело. Раз Артур его раскрутил, то дерьмо кипит у шефа просто под самым подбородком, так глубоко он увяз. И если предположить, что я могла все это провернуть через голову шефа, то только в связке с Ириной, здесь без главбуха никуда. А Ирина погибла, и погибла в моей машине. И все должно было бы в итоге выглядеть так, словно я сама убрала Ирину как соучастницу, а потом умерла в больнице от сердечной недостаточности.

Нет, не вяжется. Ведь заминировали мою машину, а не Ирины. С другой стороны, шеф точно знал, что я в эту машину в ближайшее время не сяду. Только он один и знал, что я больна, знал абсолютно точно.

— Тогда зачем было взрывать машину вчера утром?

— Видимо, он решил, что ты в нее сядешь.

Конечно. Я ездила в этой машине не раз, и накануне ночью — вполне самостоятельно. Значит, заминировали ее позже. Но это не вяжется со схемой — я должна была погибнуть от более или менее естественных причин, чтобы никто не стал копать дальше. И отчего-то я сомневаюсь, что это мой шеф пришел ночью и пристегнул бомбу под капот — хотя все указывает на него, но я знаю этого сукина сына как облупленного, чтобы понимать: он на такое абсолютно не способен. С другой стороны, есть у меня насчет него подозрения, и если они верны, то шеф способен еще и не на такое. Но полиция не будет так глубоко копать. Если отбросить мое видение ситуации и характер шефа, картинка обретает другое толкование: фотографии в белой папке, история с отмыванием денег и гибель Ирины, покушения на меня… Я думаю, кто-то подставляет шефа. Вопрос только — зачем, но я выясню, и тогда…

— Я так понимаю, ты думаешь о том же, о чем и я?

— Ты же сам должен понимать. Либо кто-то подставляет шефа и использует меня как реквизит, либо шеф проделал это, но обставил все так, словно его подставляют.

— То есть окончательных выводов ты не сделала?

— Мало информации. А к чему ты приплел сюда Марконова?

— Ну, я в курсе, что вы с ним друзья. А он косвенно замешан здесь, и я решил, что ты должна это знать.

— Он учредитель еще в десятке фирм, наравне с другими людьми. С тем же успехом можно припутать сюда любого из них.

— Но не любой из них знаком с тобой. В общем, это я так, для поддержания разговора. Если тебе что-то будет нужно — обращайся, мы же не чужие. Я был рад повидаться.

— Да, взаимно.

То, что он пришел прозондировать почву и решить, насколько я увязла, для меня очевидно. Вопрос в другом: кто ему это поручил. И если это по поручению Марконова такое затеялось — я не знаю, что и думать. Но, скорее всего, это не так. Артур не из тех людей, что станут в лоб задавать вопросы, а он сейчас провоцировал меня на эмоции, и очень откровенно. Либо он позабыл, что сам же всему меня научил, либо сделал это с какой-то своей целью, и я даже думать не хочу, с какой. А уж сентиментальности он лишен начисто, так что все эти заявления насчет «мы не чужие» — просто слова, которые рассчитаны на кого-то, кто не знает его так, как я.

— Да, ты выросла.

Я смотрю ему в глаза — мы не виделись восемнадцать лет, а до этого были знакомы четыре года, за которые он стал и моим другом тоже — в той степени, в какой он и вообще может быть кому-то другом. Смерть Клима его опечалила, он переживал это, я знала, но не так, как переживает большинство людей, он не относится к отряду сапиенсов в том смысле, что все остальное человечество. Иногда я думаю, что в него по ошибке при рождении вбросили душу какой-нибудь кобры, вот он и мается.

— Ты сам меня всему научил.

— Слишком хорошо научил.

Мы всегда понимали друг друга. Он был когда-то моим другом и учителем, я скучала по нему все эти годы, но не хотела с ним встречаться. Если я принимаю человека в качестве друга, я принимаю его со всеми недостатками, готова мириться с ними, потому что этот человек — мой друг. И мирюсь с этими недостатками ровно до того момента, пока не происходит нечто, что показывает мне, как я ошибалась, считая человека другом. Примерно так у нас с Артуром и получилось. В какой-то момент я поняла, что больше не хочу, чтобы он присутствовал в моей жизни.

— Рада была повидаться.

— Ты плохо выглядишь, солнышко.

— Матвей выглядит гораздо хуже.

— Он выживет.

Я киваю ему и ухожу. Нет у меня для него эмоций сейчас — так, как когда-то их не оказалось у него — для меня. И хотя я понимаю, что глупо было искать у него участия, но то, что он сотворил после гибели моего мужа, поставило крест на нашей дружбе.

— Кто это был?

Валерий смотрит на меня требовательно и немного сердито. Так, уже вопросы начались…

— Один знакомый. А что?

Денька спит, умаявшись от перевязки и утренних процедур, а Валерий сидит около него. Видимо, до того, как он пошел искать меня и обнаружил наше с Артуром небольшое рандеву, он читал какую-то книжку. С одной стороны, я хочу, чтобы он оставил меня в покое, с другой же — мне как-то спокойнее, когда он здесь. Словно я могу на него рассчитывать… Но вот могу ли на самом деле? Если шеф замешан в темных делишках, один ли он провернул это или же ему помог его брат, которому позарез нужны деньги, насколько я могу судить? С одной стороны, он как бы случайно появился в моей жизни, с другой — а случайно ли? Долго ли было проследить за мной в тот вечер и появиться в нужный момент в нужном качестве? А потом просочиться в мою жизнь, пытаясь петь старые песни о главном?

Я подумаю об этом позже, а пока мне надо кое-что узнать.

— Просто спросил. Нельзя?

— Можно. Это Артур Прохоров, друг моего мужа и мой — когда-то был.

— А почему — был?

— Как тебе сказать… Я даже не знаю, как это объяснить в двух словах…

— Нам некуда торопиться. Расскажи.

— Долгая история.

— Оль…

Его настырность меня раздражает. К тому же придется ворошить в памяти то, что я постаралась забыть — очень уж неприятной оказалась история, слишком горький осадок оставила. Я иногда думаю — случись это сейчас, меня бы это так же задело? И не нахожу ответа. Может быть, нет — потому что все эти годы, что прошли после смерти Клима, я никого не подпускала к себе близко. Именно из-за того, что сделал Артур.

— Артур был другом Клима — они выросли в одном дворе, ходили в один класс, потом тоже дружили, хотя Артур учился на факультете экономики, а Клим вернулся из армии, где прослужил четыре года. И они вдвоем занялись бизнесом.

— Бизнесом?

— Ну, к чему эта ирония? Тогда времена такие были, ничего не поделаешь. Стартового капитала у них не было, чтобы открыть, например, кооператив — но были мозги и определенные навыки, у каждого свои. И они полностью доверяли друг другу, потому что были друзьями, как Клим говорил, от горшка. Я иногда удивлялась, как могли скорешиться столь разные люди, и думаю, что именно потому, что знакомы практически с самого рождения, сумели дружить. Просто воспринимали особенности друг друга как должное.

— Слишком разные?

— Ну, суди сам. Клим был веселым, очень компанейским человеком с такой, знаешь, позитивной харизмой. Да, странно такое слышать, наверное, о человеке, которого в сводках называли «руководитель преступной группировки», но факт остается фактом — Клима все любили, он был человеком слова, человеком чести, он… В общем, иного человека я бы не смогла полюбить. А Артур всю жизнь такой, знаешь — себе на уме. Клим со смехом рассказывал, как он в детстве делал гешефт на том, что решал задачи окрестным лодырям — не бесплатно, конечно. И брал не деньгами, а услугами.

— Какими?!

— Клим говорил — разными. Проследить за кем-то, например. Или какое-то хулиганство организовать — Артурчик не при делах, а враг повержен. Ну, и все такое. Я лично не представляю, чтобы подобное могло прийти в голову нормальному ребенку, так что всегда считала Артура кем-то вроде урода из кунсткамеры. Но он сумел стать мне другом — сейчас уже и не знаю, сам он это подстроил или спонтанно вышло, но склоняюсь к тому, что, как обычно, он все устроил. Клим был его другом и деловым партнером, и Клим очень меня любил. Артуру же нужно было постоянно общаться с Климом, и, чтобы я не фыркала на него, он подружился со мной.

— Как?

— Очень просто. Он увлек меня наукой. Они с Климом были старше меня на одиннадцать лет, а уж опытнее… А я что — девчонка совсем, только от родителей… Что ему было обойти меня, подстроить все так, как ему было надо? Да они с Климом такие схемы проворачивали, что ахнешь, а я-то вообще на один зуб подобному интригану.

— И как он тебя увлек наукой, если не секрет? Представить не могу, как можно всерьез увлечься бухгалтерией, ничего скучнее на свете нет, я думаю.

— Понимаешь, институт мне выбрали родители. Я ненавижу цифры, ненавижу математику и все, что с ней связано. И поступать вообще-то хотела на филфак. Но папа с мамой считали, что филология — это не профессия, вот и настояли на экономическом факультете. Репетитора мне нанимали… В общем, поступила я, конечно, а как учиться пришлось — взвыла: ненавистная математика, ненавистные цифры, ненавистные тетради в клетку… В общем, я беременная тогда была месяце на пятом. Клима не было, а я пришла с учебы, достала учебники — и понимаю, что все, не могу, душа не лежит, просто умираю я над этими книжками, полными цифр! И бросить никак, папа тогда уже сильно болел, волновать его было нельзя, и чувствую, что отчислят же меня, и я бы с радостью, но папа этого не переживет! Но ведь ненавижу я эту науку так, что челюсти сводит и порвать книжки на мелкие части готова. И Клима нет, уехал… И вот я сижу, реву и ненавижу все вокруг. А тут звонок в дверь — Артура черти притащили. А я злая, зареванная… Он тогда то да се — что такое, солнышко, отчего ты плачешь? Ну, я ему, конечно, про институт рассказала, и о том, что ненавижу всю эту трижды ненужную науку, скучную и мертвую. Артур послушал, покивал головой и говорит: «Ты просто не поняла, как это работает». Ну, я-то с этой точки зрения и вовсе никогда цифры не рассматривала. Мне казалось, что более-менее практическое применение может найти арифметика, остальное — просто умники придумали, чтоб мозги людям портить. Что и озвучила тут же. Артур говорит тогда: «А спорим, я сейчас в твоих же университетских задачах найду что-то, что затмит любой детектив?» Ну, я-то не поверила — типа, хорош врать! А он в ответ: спорим. Он всегда спорил.

— И поспорили?

— Как же, дура я, что ли, спорить с ним? Клим меня специально предупредил, что спорить с Артуром никогда не надо. Вот я и не стала, а только пуще слезами зашлась. Тогда Артур говорит: «Не реви, а смотри». Взял он расшарпанный учебник, открыл там, где задания, на листе бумаги все расписал — решил задачу. А потом говорит мне: «А теперь фокус, смотри». Берет он эти же цифры, рисует таблицу, ставит средний показатель, высчитывает коэффициент и говорит: «Видишь, разница между первой колонкой цифр и второй? В первой колонке — цифры, которые нам даны изначально. Они отражают то, что нам показывают. А во второй колонке — цифры уже реальные, и знаешь, что это значит? Что те, кто составлял эту задачу, заложили погрешность, в которой видно наличие черной бухгалтерии. Люди, составлявшие учебник, взяли реальные цифры реального предприятия, они и не думали, что там подвох. Ты понимаешь, учебник-то был советский еще, и такое! И все задачи из того учебника составлены на основе реальных показателей реальных предприятий того времени, разных предприятий». В общем, через два десятка лет из-за того, что Артуру понадобилось подкатить ко мне, какое-то предприятие было уличено в изготовлении неучтенной продукции и сбыте ее же налево. Я просто офигела. Он научил меня составлять такие таблицы, научил запоминать — мелочи, моменты, все, что видишь вокруг, — и систематизировать. Занимался со мной каждый день, учил, ругал, хвалил — и я думала, что он мой друг. Он стал крестным отцом мальчишкам, их с Климом общий бизнес приносил хорошую прибыль…

— А какой бизнес?

— Консультации и безопасность. Артур все это придумал, а воплотил Клим — он так верил ему, он всегда говорил: то, что задумал Артур, всегда принесет деньги. Они вдвоем были отличной командой — Артур все время придумывал новые фишки, а Клим осуществлял, и успешно. И оба они находили огромное удовольствие в том, что обучали меня — каждый своему. Артур… Ему, я думаю, все-таки нравилось учить меня всему, что знал сам, — я быстро схватываю новое. К тому же его система, все эти таблицы и то, как это вычисляется… Он никому этого никогда не показывал.

— Но почему? Если это работает, то…

— Это работает, еще как! Но если все будут в курсе, то деньги Артур на этом зарабатывать не сможет. А поделиться ему с кем-то хотелось, вот он и научил меня, показал мне свой метод. Эта такая точность и ясность, и так просто, что удивительно, как никто другой не додумался. Артур всегда говорил, что официальная теоретическая наука этого не признает, и не надо, больше заработаем.

— То есть ты работаешь, руководствуясь методом, который изобрел господин Прохоров?

— Конечно. Он сам меня научил, несколько лет подряд ежедневно занимался со мной. Ну а Клим учил меня стрелять, замечать все вокруг, делать выводы из увиденного, не теряться в экстремальных ситуациях. Я что-то среднее между ними обоими, так Артур всегда говорил. Знаешь, я не сразу научилась у них всему этому, но Артур был нашим близким другом, я приняла его так же, как принимал Клим, и думала, что он просто неэмоциональный, а так все равно мы что-то значим для него. Оказалось, нет.

— Как это?

— Когда убили Клима, он пришел ко мне — через неделю после похорон. Я тебе передать не могу то горе, в котором тогда пребывала… Мальчишки маленькие, впереди диплом маячит, вот-вот защита, а я вдова с двумя малышами на руках, хорошо, хоть квартира есть, а деньги заканчиваются, и где их дальше брать, я имею только приблизительное представление. Артур приехал, привез денег, посидел, помолчал — и говорит: часть Клима в их общем бизнесе принадлежит теперь ему. Так прописано в уставе, так оно и должно быть, дело дробить нет смысла. И будет лучше, если я просто выйду за него замуж, и все — Клим бы этого хотел.

— Он понимал, чтоты потеряла со смертью мужа?

— Конечно, понимал, еще бы! Но пришел и сказал мне все это.

— И ты что?

— Ничего. Сегодня я говорила с ним впервые за последние восемнадцать лет. И то это была не моя инициатива. Понимаешь, вот так, буднично, — пришел, сообщил мне, что жить нам с мальчишками не на что, и предложил перебраться в его постель. Так, словно в этом было что-то нормальное. Так, словно речь идет о сделке, причем даже сделке для него где-то тягостной. Вот так в тот день я узнала ему цену и просто вычеркнула его из жизни.

— А чего он хотел сегодня?

— Слил мне кое-какую информацию, но верить ему или нет, я еще не решила, вот когда узнаю, зачем он это сделал, тогда пойму, верить ли мне тому, что он сообщил.

— Поделишься?

— Потом. Валера, а где та папка с фотографиями, что я принесла с работы?

— Где-то у меня на столе лежит среди бумаг. А что?

— Нет, ничего. Просто хотела просмотреть более предметно.

— Там тебя полиция дожидается в ординаторской, и твой адвокат прибыл.

— Сейчас пойду, надо с этим покончить, иначе покоя не дадут.

— Я буду здесь.

— Да, пожалуйста. Охранники, конечно, вещь хорошая, но…

— Я не уйду, не беспокойся.

Так ведь именно это меня как раз и беспокоит.