11

Фролов устало вздохнул и отодвинул пустую чашку. Бульон ему Ольга подливала два раза – видимо, он не успел пообедать, да и сейчас, похоже, не домой едет, если ужинает здесь. Или живет один?

– Спасибо, Оля, от смерти спасла. Думал, умру с голоду. На эти рекламные печеньки и йогурт смотреть уже не могу, а занят был так, что поесть не успел, некогда было съездить, так что – спасибо тебе большущее, еще чуть-чуть, и я бы точно умер. А дома пустой холодильник.

– На здоровье. Хочешь бутерброд с паштетом?

– Очень стыдно, и тем не менее давай, хочу. – Фролов посмотрел на меня. – Да, разукрасили тебя знатно. Есть средневековый миф о Руке славы, и твоя шея выглядит так, словно на тебя натравили эту самую Руку. Почему полицию не вызвали?

– Кость, ну какая полиция? Ты на нее посмотри. Полиция ее бы несколько часов промурыжила, а пользы от этого никакой, Лина не видела нападающего и говорить не может. Вот мы и приехали домой, зачем зря полицию беспокоить.

– А что вы в больнице делали?

– К Лариске заезжали. Она знает, что дети заболели, я и заехала за рекомендациями. Да и давно не виделись, а где я ее застану, кроме больницы? Ключ от машины я у нее на столе забыла, вот Лина и побежала. Надо же было такому случиться, никогда себе не прощу…

– Ну, что теперь. – Фролов откусил кусок бутерброда и блаженно прищурился. – Вкусно… Так я чего, собственно, пришел – рассказать новости. Можно было бы завтра, но лучше сегодня. Вместе подумаем, что и как.

– Ты Могульскую расколол?

– Расколол… – Фролов доел бутерброд и вздохнул. – Уффф, хорошо. Расколол – не то слово. Она же не думала, что все моментально откроется. Она была уверена, что Лина, как любой нормальный человек, увидит кучу дармового печенья, чая и кофе, ну и прочих вкусностей, и тут же примется дегустировать. Но Лина принесла с собой мешок яблок, а кофе и чай ее вообще не интересовали. Она с присущей ей аккуратностью вымыла чашку – не могла немытую поставить в шкаф, а сама улеглась в кресло и принялась грызть яблоки.

– А девица, которая приходила?

– А девицу Маша впервые видела, девица – из совершенно другой оперы. Но когда два и больше музыкальных произведения исполняются одновременно в одном помещении, получается дикая какофония, даже если одновременно играют Бах, Паганини и Дэвид Хикен. Так и здесь. Мастера столкнулись в одной точке, наступают друг другу на ноги, а жертва и в ус не дует.

– Что ты хочешь этим сказать, Костя?

– Давайте по порядку. – Фролов устало прикрыл глаза. – Маша работает у нас двадцать три дня – с момента образования рекламного агентства на базе нашего рекламного отдела. У нее отличное резюме, но вот что интересно. Когда я ввел в компьютер названия фирм, где она работала, то оказалось, что трудилась она в двенадцати из шестнадцати фирм, которые мошенники развели на деньги тем же способом, которым пытались это сделать на Лининой фирме. И везде о Маше прекрасные отзывы, но она нигде долго не задерживалась, причины были самые разные, но она всегда увольнялась сама. Понимаете, о чем я?

Ни фига я не понимаю, а Ольга, похоже, уже поняла, и они с Фроловым смотрят на меня с удивлением – как же я-то до сих пор не сообразила.

– Смотри, Лина. Она устраивается на фирму, имеет доступ к печатям. Ляпает липовые документы, каким-то образом директор их подписывает – скорее, в спешке среди многих документов. Она вполне могла спровоцировать такую спешку. Например, шеф уезжает, торопится, а она ему: ой, Иван Иваныч, вот это очень срочно, ну, пожалуйста! И шеф не отказывает – Маша всем нравится, она отличный работник, и он, наоборот, радуется, что она так переживает за дело, вон, даже его тормознула, рискуя навлечь на себя его гнев, только чтоб все документы были в срок отосланы контрагентам. Возможно, она несколько раз создавала такую ситуацию, и руководитель сначала вникал в каждую бумажку, которую она приносила, а после какого-то раза перестал. Тонкий психологический расчет.

Ну, ладно, это я поняла, и что? Я Машу у нас на фирме не видела, и подобная ситуация со спешкой у меня бы не возникла – я никогда не подписывала ничего в спешке, тем более предварительно не изучив. Я ему это пишу в планшете, пусть читает.

– Именно потому твоя подпись была подделана. Но ее подделали не для использования в суде, по этим документам вообще не собирались трясти деньги, и в полицию дело не должно было попасть. – Фролов улыбнулся мне ободряюще. – Эти документы делались с одной целью: убрать тебя из фирмы. А когда объединили бы два отдела, бюджет был бы увеличен, и тогда уж они вывели бы деньги небольшими партиями под такие же липовые услуги.

– Они?

– Она же не одна работала. Ее подельник внедрился на твою бывшую фирму при помощи человека, заинтересованного в том, чтобы тебя уволили. Они точно знали, что с тобой номер с кучей бумаг, подписанных в спешке, не прокатит, – ты в принципе так не делаешь. Добыть образец твоей подписи было несложно, вот ее и подделали. Экспертиза это доказала. Думай, кому надо было убрать тебя, чтобы занять твое место. Вот это и есть организатор мошенничества и покушения. Если бы не покушение, мы бы ее не вычислили.

Люська? Да ну. Убрать меня с прошлой работы – еще куда ни шло, но зачем меня убивать сейчас? Я же не знала ни Могульскую, ни их подельника. Я понятия не имею, кто это мог быть.

– Тебе так кажется, Лина. Иногда мы обладаем знаниями, в которых не отдаем себе отчета. – Фролов вздохнул и потянулся за вторым бутербродом. – Дело в том, что ты могла вспомнить ее подельника, если бы его увидела. Сейчас ты не подписываешь документов, ты бы просто сказала ему: привет, а ты что, тоже здесь работаешь? Но тебя решили убрать не только из-за этого. То, что конкретно те документы не должны были попасть в полицию и делались исключительно для твоего бывшего шефа, не отменяет того факта, что остальные случаи с подделкой документов – мошенничество чистой воды. А там везде подписи настоящие. И если бы не ситуация с покушением на тебя, мы бы не выяснили, кто занимается мошенничеством.

Как же, не выяснили бы. В суд всегда приходил адвокат. Уж он-то знал своего клиента. Владельца фирмы, которая трясла деньги за якобы услуги.

– Безусловно, знал. Но адвокат не имеет права отвечать на вопросы относительно клиента, в данном случае единственный клиент, которого он знает, – некий третий человек, подставное лицо. Его нашли, и он не знает людей, которые его наняли, только адвоката. Ему просто платили за то, что использовали его имя – деньги оставляли в почтовом ящике, договаривались по телефону. Расчет был верный – одинокий старик, что ему сделают, даже если выйдут на него? Деду почти восемьдесят лет, у него крохотная пенсия, и эти деньги были ему очень кстати. Адвоката тоже нанимали по телефону, документы и доверенности подписывались и отправлялись по почте обычными письмами, не заказными даже, на абонентский ящик, оформленный на того же старика. Адвокат регистрировал фирму, он же и представлял ее интересы. Идеальное преступление, концов не найти. Но тут ты, вся такая нарядная. Сначала очень мешала им на своем прежнем месте работы, а теперь и здесь могла все дело испортить, просто сказав мне в разговоре: этот человек работал со мной там-то. Он-то в резюме этого не указал именно из-за скандала, который разразился, когда ты обнаружила поддельные документы. Они должны были лечь на стол владельца фирмы, минуя тебя. Как же ты их нашла?

Ну, как… Это случайно получилось. Я искала новые счета, в бухгалтерии их не оказалось, а поставщик просил оплатить. Многие документы приходят по почте, но почту мне еще не принесли, а поставщик требовал перевести деньги в течение часа. Всякое случается, я, как правило, иду навстречу, мало ли что там у людей стряслось, зря никто не станет беспокоить партнера. И я пошла в кабинет менеджера, который занимался поставщиками, и спросила, где счета. Его в кабинете не оказалось, он был у шефа, никто не знал, как надолго он там застрял. Тогда я просто забрала папку с его стола, чтобы найти нужный мне счет. И в кипе других документов, я эти бумаги и нашла.

– Как звали менеджера?

Я отлично помню, как его звали – Тимур Колесов. Я всегда удивлялась, как можно называть ребенка именем кровавого тирана и убийцы. Но Тимур не мог это сделать. Он отличный парень, пунктуальный, исполнительный и надежный, если ему поручалось какое-то дело, можно было не сомневаться, что все будет сделано в срок и самым лучшим образом.

– Понятно, Колесов. – Фролов доел бутерброд и посмотрел на чайник. – Оль, чайку дашь?

– Нет, выгоню, не напоив чаем. – Ольга ухмыльнулась. – Печенья ты не хочешь, что же тебе к чаю?

– Давай печенье, теперь оно уже нормально пойдет. – Фролов вздохнул. – Ищи его свищи, этого Колесова… Он пришел к нам в отдел продаж неделю назад, я его отлично помню. Маша Колесова не назвала, так и забрал ее Реутов, а она молчит. Инкриминируют ей мошенничество и еще покушение на убийство. Она тебя давеча увидела, они и решили – если ты устроишься в нашу фирму, избавиться от тебя надо немедленно. А как? Ну и придумали такой способ. И ведь сработало бы! Они точно знали, что ты не приносишь с собой чашек, вот и подготовили все заранее. Вещество, которым они собирались тебя отравить, распадается в организме в первый час после смерти – вместе с белком, который начинает распадаться с первой секунды, как только кровь перестает циркулировать. В течение часа никто бы не стал делать вскрытие, тем более – брать пробы на токсикологию. А позже все эти движения были бы бесполезны.

Убить меня ради призрачной опасности разоблачения? Глупо.

– Нет, убить тебя хотели не за это. – Фролов отпил из чашки и устало прикрыл глаза. – Это надо было сделать, чтобы в полиции закрыли против тебя дело. Твой шеф в ярости написал на тебя заявление и передал документы в полицию. А как раз эти документы не должны были выйти за пределы офиса, потому что они липовые, и как только узнали бы, где ты их обнаружила, гражданина Колесова тут же арестовали. А так – нет тебя в живых, и дела нет. Так что твоя подруга Людмила все рассчитала правильно, но случай спутал все ее карты. Ну, вот так, девушка. В рубашке ты родилась, не иначе. Мне позвонить надо, дамы, извините.

Ну да, как же. В рубашке… Хотя, если посмотреть на дело с другой стороны, то Фролов прав. При такой маме, как у нас с Петькой, из меня должна была вырасти уголовница или другой деклассированный элемент, но бабушки взяли дело в свои руки, и из нас с Петькой получились полезные члены общества. А уж сколько раз меня пытались убить, но я до сих пор жива, притом что убийцы – кто в тюрьме, кто благополучно упокоился на острове. Прав Фролов, мне сказочно везет.

Он возвратился из недр квартиры, где с кем-то беседовал за закрытой дверью, и снова сел напротив меня.

– Ну, тут все ясно, Колесова найдут обязательно, это дело достаточно короткого времени – Реутов в ярости, что вокруг тебя такая каша заварилась, у него к тебе есть определенный сантимент, не зря ты его яблоками угощала, бестия. А вот остальное не вписывается ни в одну из выявленных схем.

– Что ты имеешь в виду? – Ольга налила чаю и пододвинула чашку Фролову. – Девицу, которая приходила днем?

– Да. – Фролов потянулся за печеньем. – Что заставило меня прийти сегодня в кабинет к Лине? Звонок Мирослава. Он был не на шутку встревожен: на собеседование должен был прийти его знакомый, парень из соседнего рекламного агентства, а, по словам Лины, пришла девушка. У нас в журнале указан посетитель: А. Крот. Имя полностью не записано, это упущение, но А. Крот входил в здание. На стоянке осталась машина, а его самого мы нашли в помещении, где уборщицы хранят свой инвентарь. Это именно мужчина – тот, кого и ждал Мирослав.

– Как?!

– Кто-то проломил ему голову, он этого явно не ожидал, а значит, не сопротивлялся, Лина же, судя по всему, активно сопротивлялась. Он жив, но очень плох и пока без сознания. Думаю, что девица приходила зачем-то посмотреть на тебя, но отчего она тебя не убила прямо в офисе, для меня загадка. Возможно, ей нужна была не твоя смерть, а какая-то информация или же что-то еще, чего мы и предположить не можем. Но в сухом остатке дело выглядит так: в здание вошел мужчина, а на ресепшене отметилась девица. К тому времени бедолага А. Крот лежал в каморке с ведрами. То есть он прошел в здание, показал охране удостоверение личности, а на ресепшене девица просто назвала фамилию и сказала, куда идет, охранник провел ее к лифту и поднял на этаж. Не понимаю цели ее визита, ради нее проклятая девка проникла в здание, и я выясню, какова цель. Ради нее она убила человека – чтобы просто на тебя посмотреть. То есть он жив, но она-то думает, что убила его. И она также знала, что без отметки на ресепшене даже к лифту не подойдет.

– А что на камерах?

– Оль, на камерах видно, как парень заходит в здание, предъявляет документ охране и идет по коридору в холл. Коридор полукруглый, холл не виден охране на входе. Я считал, что с нашей системой безопасности это не страшно. Камеры записали, как парень вдруг остановился и вошел в дверь кладовки – видимо, убийца его позвала. А через несколько минут вышла девица и прошла на ресепшен.

– Как она вообще попала в здание?

– Не знаю, Оля. Как не знаю, зачем она нагородила все это, если в итоге просто побеседовала с Линой и отправилась восвояси. Загадка какая-то.

Для меня тоже. Почему она не убила меня в кабинете? Да я бы ни за что ее не одолела, куда мне! Скорее всего, она предполагала, что в кабинете и коридоре есть камеры наблюдения. Она знала, что камеры есть во всем здании. Одно дело – просто выйти из какой-то двери, охрана, скорее всего, проморгала, что за минуту до этого в каморку вошел парень. Ну, идет какая-то девица по коридору – раз охрана пропустила, значит, так и должно быть, она никого не заинтересовала. Она пришла, чтобы пообщаться – зачем? Она вполне могла убить меня без лишних терзаний где угодно и не проникать в здание, не нападать на несчастного Крота… Нет, тут личное. Но Фролову этого знать не надо, потому что личное – Мирон. Она приходила в больницу его убить, вряд ли в том шприце, который она набирала, была глюкоза. А на меня набросилась с настоящей злобой. Ведь могла зарезать, у нее был с собой нож, но она стала меня душить. Я никогда прежде ее не знала, никак не могла ей насолить. Разве что она – бывшая подружка Мирона. Эта версия не хуже остальных, завтра я спрошу у этого сони, ой, а как же я спрошу? Ольга спросит.

– Версий у меня нет. Кто эта девушка, зачем она приходила, и приходила ли именно к Лине, либо же просто не знала, что Мирослава нет в офисе и, когда пришла, уже не смогла отказаться от встречи с тобой вместо Мирослава? Значит, она к Казакову хотела прийти? Я в тупике. Прогнали ее лицо по базе – безрезультатно. Кстати, каким-то образом она не оставила отпечатков. Она была в перчатках?

Я не заметила. Я вообще не смотрела на ее руки, меня больше занимало ее лицо, накрашенное так жутко, словно она собралась на Хеллоуин в роли злого Арлекина.

– Так, все понятно. – Фролов отставил чашку и встал. – Поехал домой, надо отоспаться, завтра день такой же тяжелый, как сегодня, а то и хуже. Надеюсь, Дэн расколол эту дрянь Машу, арестовал твою подружку Людмилу и нашел Колесова, иначе мне самому придется заняться его поисками. Они же удумали пощипать и нас, какова наглость, вы можете себе представить? Ладно, дамы, доброй ночи. Выздоравливай, Лина.

Он грузно встал и вышел. Ольга пошла следом, о чем-то они еще поговорили, и щелкнул замок. А я хочу спать ужасно. Я устала.

– Спать иди. – Ольга складывает посуду в мойку. – Щетка на полке в ванной, запаянная, средней жесткости. Если нужен крем, посмотри в шкафчике, может, тебе какой-нибудь подойдет.

Я иду в ванную, потом в спальню. На одной кровати лежит свежее белье, я застилаю его и падаю, укутываясь в одеяло. Боже, как я устала! А еще мне страшно, потому что я не понимаю, как получилось, что за несколько дней я оказалась втянута в какой-то хоровод убийств, заговоров, опасных моментов и нетипичных проявлений психики. Меня это раздражает невероятно. А теперь я еще и говорить не могу.

– Спишь?

Ольга вошла и нырнула в кровать, стоящую около другой стены. Она что, издевается? Я ответить не могу. Разве что промычать.

– Это Матвея кровать. Они маленькими спали вместе, мой покойный муж привез им из Польши кроватку для близнецов, и коляски у нас были такие же. А года в два мы им купили первые раздельные кровати. Они всегда очень дружили, и я, глядя на них, иной раз даже завидовала – вот так рождается человек вместе с лучшим другом. Девчонки тоже дружат, хотя иногда ссорятся. Но девчонки у меня – папины дочки, Валерка в них души не чает, как приезжает домой, баловство жуткое начинается, они ему на голову лезут. Наверное, потому, что родились они, когда ему уже сороковник был. Я-то с мальчишками этот момент раньше прошла, а для него дети оказались подарком, цену которому он до сих пор не знал. Скоро он вернется, снова примется их баловать. Это я так, к слову. Спи, Лина, завтра трудный день.

Интересно, когда у меня будет легкий день.

«Надо утром к Мирону поехать».

Я пишу ей это в планшете.

– Надо. Поедем, конечно, тем более что это уж точно его неприятности, а под раздачу ты попала. Едва не попала. Спи, Лина. Машинка достирала, завтра все наденешь чистое. Брюки те же, что и сегодня, мои тебе велики будут, а приличный свитер под горло я тебе из своих запасов выдам, ни к чему лишние взгляды и пересуды.

Тут она права – гражданам лучше не видеть, во что превратилась моя шея, следы пальцев не дают простора для иного толкования событий. Мне ни к чему печальная известность. А еще мне нужно заняться кампанией по рекламе йогуртов, у меня есть куча забавных идей, которые я завтра выдам Мирославу и заказчикам в письменном виде. Вот только надо решить, когда я вернусь домой.

Утро не могло оказаться еще гаже, потому что гаже просто некуда. Туман затянул окна, и я сразу вспомнила книгу Кинга «Туман» – как они сидели в супермаркете, потихоньку сходили с ума от непонимания происходящего, от страха и абсолютного тупика в плане привычных действий и досходились до того, что решили принести человеческую жертву. Книга, конечно, мрачная и злокачественная, что и говорить, но я увидела в ней не собственно сюжет, а то, что и хотел, наверное, донести до читателя автор, а именно: как тонка в нас позолота цивилизованности. И чуть что, лезет из каждого пещерный человек с дубиной наперевес. Может, это оттого, что мы многие десятилетия живем относительно защищенные законами и социальными установками, и посягательство на нашу жизнь – нечто из ряда вон? Привычка к безопасности иногда может сыграть дурную шутку. И когда что-то такое все же случается, то оказывается, что правовое поле может просто констатировать смерть и обеспечить расследование, а во время самого посягательства на жизнь правовое поле – штука умозрительная и неприменимая. Я не думаю, что мне пошло бы на пользу расследование обстоятельств моей смерти. Но теперь закон косо на меня смотрит, и все равно это беспокоит меня лишь в той мере, достаточно ли глубоко мы зарыли трупы. Я думаю, что да, вполне глубоко.

Да, я неандерталец. Или как это звучит в женском роде? Никак, скорее всего. Суть в том, что я предпочитаю, чтобы из ямы на острове вернулся в природу кто-то другой, но не я. Кто-нибудь скажет – закон сильного или право сильного. Но я совершенно не сильна. Просто мне повезло, а тем, что в яме, нет, но вот насчет достигнутого результата я не сомневаюсь. Это я в себе открыла совсем недавно. Оказывается, я не готова вот так, за здорово живешь, отдать свою жизнь первому попавшемуся проходимцу, которому кажется, что я ему чем-то мешаю, даже если в его глазах я выгляжу бесполезной и никчемной. Я иногда и в собственных глазах точно так же выгляжу, и что?

– Лина, иди завтракать.

Я осторожно поднимаюсь. Горло распухло, но боль не стала сильнее. Ну и то хлеб, я думала, будет хуже. Воспоминания о том, что стало с дрянью, которая это со мной сотворила, вызывают у меня мстительную радость. Ибо нефиг.

– Иди, попей бульона, и кисель я сварила, возьмешь с собой, я в термос налила. – Ольга входит в комнату и смотрит на меня. – Сейчас в больницу поедем.

Я беру чашку с бульоном и делаю глоток – вполне терпимо.

– Я тут шмотки твои перегладила, свитер вот этот наденешь, он как раз твое горло закроет от любопытных взглядов.

Надев на себя вчерашнюю одежду, я выхожу. В коридоре валяется кем-то брошенный зеленый заяц, шкаф открыт.

– Девчонок увезли в Озерное, Фролов людей прислал.

Я киваю и иду умываться. Лицо какое-то неживое, блин, а шея посинела.

– Все, едем, недосуг мешкать, дел полно.

Ехать-то мы едем, но мои мысли крутятся вокруг стольких вещей, что очень хочется побыть одной, а это пока невозможно. Больница кажется мне огромным многоглазым чудовищем в тумане, дороги не видно, машина плывет сквозь пустоту, скрытую клубами белесого дыма. И я думаю о том, что, возможно, смерть все-таки меня догонит – я раззадорила ее в последние дни, и она вполне может взяться за меня по-взрослому.

– Сильный отек. – Доктор больно щупает мое горло. – Эти таблетки под язык каждый час, воспаление снимется.

У меня странное ощущение – словно я еду в стальном вагончике для аттракционов, и этот гадский вагончик бежит все быстрее, а я, чтобы не вылететь из него, вцепилась руками в поручни, но мне это, похоже, не поможет, потому что впереди очень крутой вираж, и я все же вылечу, и тут уж придет мне конец. Может быть, это не так уж печально, учитывая, что особа я вполне заурядная и ничего для мира во всем мире не сделала, даже более того – я увеличила мировое зло, поучаствовав в убийстве двух киллеров, которые совершенно не ожидали от меня такого коварства, считая меня порядочным человеком. И все происходящее кажется мне вообще нереальным, потому что раньше моя жизнь была… ну, как жизнь. А сейчас это ералаш с привкусом крови.

Мирон лежит в кровати, вид у него уже более живой – не знаю, что с ним тут делают, но он явно чуть лучше выглядит. Ольга садится рядом и набивает на планшете какой-то текст – понятно, ябедничает ему на вчерашнюю девицу, Мирон смотрит на нее, потом переводит взгляд на меня:

– Иди сюда, детка.

Я не люблю, когда меня так называют. Ласкательно. Потому что это расслабляет.

– Посмотри на меня.

Мирон берет меня за руку. Я смотрю, мне не жаль гляделок. Тем более что ничего больше я сделать не могу, горло мое болит жестоко. Но дышу я вполне свободно, и боль уже другая, однозначно.

– Теперь все будет хорошо. – Мирон гладит мою ладонь. – А ведь ты из-за меня пострадала. Тебе я жизнью обязан уже во второй раз.

Значит, теперь мы квиты. Это хорошо, я не люблю быть кому-то должна.