Глава пятнадцатая. СЕДРИКУ ИСПОЛНЯЕТСЯ ВОСЕМЬ ЛЕТ

Бен увез сына на свое ранчо в Калифорнии; возвращение его было очень приятным. Незадолго до отъезда у него состоялась встреча с мистером Хэвишемом, во время которой адвокат сообщил Бену, что граф Доринкорт желал бы что-то сделать для мальчика, который мог оказаться лордом Фаунтлероем, и потому решил, что было бы неплохо вложить деньги в собственное ранчо, а Бена поставить управляющим, определив ему очень хороший оклад, который позволил бы ему обеспечить будущее сына.

В результате Бен уезжал хозяином ранчо, которое должно было почти полностью находиться в его распоряжении, а со временем могло и вовсе перейти в его собственность, что на деле и случилось через несколько лет. А его сын Том вырос прекрасным юношей, преданным и любящим; они были счастливы с Беном, и дела у них шли так хорошо, что Бен не раз повторял, будто Том вознаградил его сторицей за все выпавшие на его долю беды.

Но Дик и мистер Хоббс (который тоже приехал в Англию, чтобы все прошло, как надо) не сразу вернулись домой. С самого начала было решено, что граф позаботится о Дике и даст ему серьезное образование; а мистер Хоббс, оставивший лавку в надежных руках, решил, что может задержаться, чтобы увидеть, как будут праздновать день рождения лорда Фаунтлероя. На праздник пригласили всех арендаторов. Их ждало угощение, танцы и игры в парке, а вечером — костры и фейерверк.

— Ну совсем как Четвертое июля! — говорил лорд Фаунтлерой. — Жаль, что я не родился четвертого, правда? Тогда бы мы отпраздновали и то и другое вместе.

Надо признать, что поначалу граф и мистер Хоббс сошлись не так близко, как можно было бы надеяться, исходя из интересов английской аристократии. Дело в том, что раньше графу редко доводилось общаться с бакалейщиками, а среди близких знакомых мистера Хоббса аристократы попадались не часто, и потому во время их немногочисленных встреч беседа не текла ручьем. Надо также признать, что мистера Хоббса весьма поразило все то великолепие, которое Фаунтлерой счел своим долгом ему показать.

Въездные ворота с каменными львами и широкая аллея, ведущая к замку, сразу же произвели на мистера Хоббса сильнейшее впечатление; но когда он увидел замок, цветники, оранжереи, парковые террасы, павлинов, подземелье, кольчугу, парадную лестницу, конюшни и ливрейных лакеев, он совсем растерялся. Последний удар был нанесен картинной галереей.

— Это что-то вроде музея? — спросил он Фаунтлероя, входя в огромную красивую залу.

— Н-нет! — отвечал неуверенно Фаунтлерой. — Дедушка говорит, что это все мои предки и пращуры.

— Предки и… ящуры? — повторил мистер Хоббс. — Все эти люди — ящуры?! Ну и ну, ни за что бы такое про них не подумал!

Он опустился в кресло и с тревогой обвел стены взглядом; лорду Фаунтлерою стоило большого труда растолковать ему, что за портреты висели на стенах.

Пришлось ему призвать на помощь миссис Меллон, которая знала все про эти картины и могла рассказать, кто их писал и когда, и какие романтические истории связывались с изображенными на них лордами и леди.

Когда же мистер Хоббс выслушал эти истории и понял, что это были за портреты, он был совершенно потрясен и заворожен. Он стал наведываться в замок (остановился он в деревне, в гостинице «Доринкортский герб») и проводить полчаса в галерее, тряся головой и глядя на живописных леди и джентльменов, которые тоже глядели на него.

— И все графья, — бормотал он, — или вроде того! И наш-то тоже будет, и все это к нему перейдет!

В глубине души он не испытывал, как ожидал, отвращения к «графьям» и их образу жизни; возможно, что его республиканские принципы несколько пошатнулись, когда он ближе познакомился с замками, предками и всем прочим. Во всяком случае, однажды он высказал весьма примечательное и неожиданное суждение.

— Я бы и сам не прочь оказаться на их месте! — признался он, что было существенной уступкой с его стороны.

Ах, какой это был замечательный день, когда лорду Фаунтлерою исполнилось восемь лет, и как он радовался этому! Как прекрасен был парк, наполненный празднично одетыми людьми! Как развевались флаги на верхушках палаток и на шпиле замка! Все, кто только мог, пришли, ибо все от души радовались тому, что маленький лорд Фаунтлерой так и останется маленьким лордом Фаунтлероем и со временем станет владельцем всего имения. Всем хотелось взглянуть на него и на его прелестную добрую маму, которая со многими здесь подружилась. И решительно все теперь думали о графе лучше, чем прежде, и даже испытывали к нему приязнь, потому что малыш так его любил и верил ему, и еще потому, что граф признал его мать и обращался с ней теперь весьма почтительно. Говорили, что он уже успел к ней привязаться, что под влиянием маленького лорда и миссис Эррол граф может со временем стать, ко всеобщему благу и удовольствию, вполне достойным джентльменом.

Сколько народу толпилось в палатках, в аллеях и на лужайках! Там были фермеры в воскресных костюмах, фермерши в чепцах и шалях и девушки со своими возлюбленными; дети играли и бегали друг за другом; старушки в красных салопах обменивались новостями. А в замок съехались дамы и господа, чтобы посмотреть на всеобщее веселье, поздравить графа и познакомиться с миссис Эррол. Были там и леди Лорридейл, и сэр Гарри, и сэр Томас Эш с дочерьми, и, конечно, мистер Хэвишем; приехала и красавица мисс Вивьен Херберт в прелестном белом платье и с кружевным зонтиком; она была окружена кольцом поклонников, хотя Фаунтлерой ей явно нравился больше, чем все они, вместе взятые. Когда Седрик увидел ее, он подбежал к ней и крепко обнял ее, а она тоже его обняла и расцеловала так, словно он был ее любимым братишкой.

— Милый маленький лорд Фаунтлерой! — воскликнула она. — Милый мальчик! Я так рада! Так рада!

И она разрешила ему провести ее по замку и парку и все ей показать. А потом он подвел ее к мистеру Хоббсу и Дику.

— Это мой старый, старый друг, мистер Хоббс, мисс Херберт, а это мой второй старый друг, Дик. Я им говорил, какая вы красивая… И еще я сказал, что они вас увидят, если вы приедете ко мне на день рождения.

Мисс Херберт пожала руку мистеру Хоббсу и Дику и очень мило с ними побеседовала — расспросила их об Америке и о том, как они плыли через океан и как им живется в Англии; а Фаунтлерой стоял рядом, с обожанием глядя на нее, и щеки его от восторга пылали, потому что он видел, что она очень понравилась его друзьям.

— Да, — заявил потом торжественно Дик, — такой красотки я в жисть свою не встречал! Она… ну просто цветочек, вот что я вам скажу!

Когда мисс Херберт шла мимо, все на нее оглядывались, да и на маленького лорда Фаунтлероя тоже. Сверкало солнце, весело развевались флаги, в парке танцевали и играли во всевозможные игры, и, глядя на все это веселье, маленький лорд просто сиял от радости. Весь мир казался ему удивительно прекрасным.

И еще один человек был счастлив в тот день — старый человек, который, несмотря на все свое богатство и знатность, редко радовался от души. Мне бы хотелось думать, что ему потому было так хорошо на душе, что за это время он сделался несколько лучше. Разумеется, он не стал вдруг тем добрым человеком, за которого принимал его Фаунтлерой, но все же он кого-то полюбил и испытал какое-то удовольствие оттого, что совершил несколько добрых поступков, подсказанных ему чистым и любящим сердцем ребенка, — и это уже было немало.

С каждым днем он со все большим удовольствием смотрел на жену своего сына. Поговаривали, что она ему теперь положительно нравилась, и это было правдой. Ему приятно было слышать ее милый голос, видеть ее милое лицо; сидя в своем кресле, он следил за ее движениями, слушал, как она говорит с сыном. Ее нежные и добрые речи были ему непривычны; вслушиваясь в них, он начал понимать, почему малыш, выросший на глухой нью-йоркской улочке и водивший дружбу с бакалейщиком и чистильщиком сапог, оказался так прекрасно воспитан, что за него никому не пришлось краснеть, когда по велению судьбы он стал наследником графского титула и поселился в английском замке.

На самом-то деле все это было очень понятно. Просто мальчик жил рядом с доброй и нежной душой и воспитывался в добрых помыслах и заботе о людях. Возможно, это не так уж и много, но это лучшее, что есть в жизни. Он ничего не знал о замках и графах; он и не подозревал о существовании всякого блеска и великолепия; но его нельзя было не любить, ибо это была простая, любящая душа. Иметь такую душу все равно что родиться королем.

С искренним удовольствием глядел граф Доринкорт на маленького лорда Фаунтлероя — вот он гуляет с гостями по парку, беседует с теми, с кем знаком, и с готовностью кланяется, когда кто-то здоровается с ним, вот развлекает своих американских друзей, вот стоит возле матери или мисс Херберт и слушает их.

Когда же он направился вместе с Фаунтлероем к самой большой палатке, где за роскошной трапезой сидели все самые крупные арендаторы, довольству его не было границ. Арендаторы пили здравицы; выпив за здоровье графа с воодушевлением, какого его имя никогда прежде не вызывало, они подняли бокалы за «маленького лорда Фаунтлероя». И если у кого-либо прежде и были сомнения относительно того, пользуется ли юный лорд популярностью или нет, то они сию же минуту и рассеялись. Как все закричали, как захлопали в ладоши, как зазвенели стаканы! Эти люди с горячими сердцами так его полюбили, что совсем забыли о сдержанности и не обращали внимания на знатных дам и господ из замка, которые пришли посмотреть на них. Поднялся страшный шум, и какая-то фермерша с нежностью глянула на мальчика, стоявшего между графом и миссис Эррол, смахнула слезу и сказала соседке:

— Господь благослови нашего красавчика!

Маленький лорд Фаунтлерой был в восторге.

Он улыбался, кланялся и краснел от удовольствия до самых корней волос.

— Значит, я им нравлюсь, Дорогая? — спросил он. — Правда, Дорогая? Я так этому рад!

Тут граф положил руку на плечо мальчика и сказал:

— Фаунтлерой, поблагодари их за их доброту.

Фаунтлерой взглянул на него, а потом на мать.

— Это так нужно? — сказал он робея.

Миссис Эррол улыбнулась ему, и мисс Херберт тоже улыбнулась, и обе они кивнули. Тогда он шагнул вперед, и все тотчас устремили на него взгляды, — такой это был красивый и милый мальчик с открытым и смелым лицом! — и громко, что было сил, произнес своим звонким детским голосом:

— Я вам так благодарен! Я… надеюсь, что вы хорошо повеселились на моем дне рождения… потому что мне было очень весело… И я… очень рад, что буду графом… Сначала я думал, что мне это не понравится, а теперь я доволен… И эти места я очень полюбил… они такие красивые… И еще-еще… когда я стану графом, я постараюсь быть таким же добрым, как дедушка.

И среди криков и аплодисментов он отступил назад с легким вздохом облегчения и, взяв графа за руку, с улыбкой прислонился к его колену.

Этим я и хотела бы закончить свой рассказ. Впрочем, я должна сообщить еще одну небезынтересную подробность. Мистер Хоббс настолько пленился жизнью высшего общества и ему так жаль было расставаться со своим юным другом, что он продал лавку на углу тихой нью-йоркской улицы и поселился в английской деревне Эрлсборо, где тоже открыл торговлю, которой покровительствовал замок и которая потому процветала. И хотя они с графом не сошлись очень близко, все же, можете мне поверить, этот человек Хоббс стал со временем еще большим приверженцем аристократии, чем его сиятельство: каждое утро он читал придворные новости и внимательно следил за всем, что происходит в Палате лордов!

Спустя десять лет, когда Дик, закончив образование, поехал в Калифорнию навестить брата, он спросил бакалейщика, не хочет ли тот возвратиться в Америку, на что мистер Хоббс только задумчиво покачал головой.

— Нет, жить я там не хочу, — проговорил он. — Нет, не хочу… Я хочу быть рядом с ним, присматривать за ним, так сказать… Америка — хорошая страна для тех, кто молод и полон сил, — но там есть свои недостатки, ящуров там ни одного нет! Да и графьев тоже!