Во второй половине 30-х гг. была доведена до конца и коллективизация. Для социального преобразования страны завершение этого трудного дела было не менее важным фактором, чем создание крупной промышленности. Однако результаты его в силу средств и методов, примененных для их достижения, были отнюдь не положительными. К концу 1932 г. 211 тыс. колхозов объединяли 14,7 млн. крестьянских дворов, что составляло 61,5 % общего их числа. В октябре этот показатель возрос до 71,4 %, в июле 1935 г. – до 83,2, к концу 1937 г. он составил 93 и к середине 1940 г. – 97 %. Непрерывное увеличение процента коллективизации не отражает всей сложности явления, ибо процент этот выведен на основе резко сократившегося числа крестьянских дворов. С 1 января по 1 апреля 1933 г. – решающий период для закрепления достигнутого в процессе коллективизации: число единоличных хозяйств уменьшилось на 4,8 млн. единиц, однако в колхозы вступило лишь 2,1 млн., остальные просто прекратили существование. До начала коллективизации насчитывалось около 25 млн. дворов; к началу 1933 г. их оставалось еще 23,7 млн.; к апрелю 1935 г. – 21 млн. и к концу 1937 г. – меньше 20 млн. В 1940 г. в колхозах числилось 18 661 300 дворов, представлявших без малого 100 % крестьянских хозяйств. Значительное численное уменьшение объяснялось уходом в города, а также – особенно в 1933–1934 гг. – большим сокращением населения в самих деревнях.

Завершению коллективизации способствовали важные элементы компромисса, которые по ходу дела были в нее введены. Возобновление колхозного наступления после тяжелого кризиса зимой 1933/34 г. опиралось на итоги дискуссий по вопросам сельского хозяйства, состоявшихся в Центральном Комитете партии и на совещаниях секретарей обкомов во второй половине 1934 г., то есть в то время, когда всего сильнее было то направление, которое мы условно обозначим как «кировскую тенденцию». Это вовсе не значит, что начиная с какого-то момента вступление в колхозы крестьян, остававшихся вне коллективных хозяйств, сделалось просто делом их доброй воли. На них оказывалось сильное давление: взимались большие налоги, устанавливались более высокие, чем для колхозников, заготовительные нормы, хотя нормы в колхозе были и без того весьма обременительными. Инициатива введения этих мер, как утверждают, исходила лично от Сталина. В то же время в ход были пущены некоторые реальные стимулы и средства убеждения. Даже после вступления в колхоз крестьянину предоставлялось небольшое личное хозяйство – клочок земли и хлев.

По правде говоря, и после катастрофических перегибов зимы 1929/30 г. колхозник сохранял право собственности на маленький участок земли вокруг своего дома, хотя никто толком не знал, в чем оно состоит. В июле 1934 г. на последнем совещании секретарей обкомов, о котором имеются сведения, было решено облечь это право собственности в четкую законодательную форму. Процесс ее выработки продлился несколько месяцев и завершился в феврале 1935 г. на Втором Всесоюзном съезде колхозников-ударников. Съезд утвердил также новый Примерный устав сельскохозяйственной артели, придавший колхозам более определенный юридический статус.

Новому Уставу суждено было целых 35 лет оставаться чем-то вроде основного закона советской деревни. Его статьи гласили: земля остается государственной собственностью, но передается колхозам в вечное пользование; каждый колхозник может располагать для личных нужд участком земли размером от четверти до половины гектара (в некоторых районах до гектара), содержать корову с двумя телятами, одну или двух свиноматок, до десяти овец, неограниченное количество кур и кроликов, до двадцати ульев. Все эти цифры увеличивались, если речь шла о районах, где преобладало скотоводство, а не земледелие.

Второй важнейшей отличительной чертой нового Устава были демократические принципы, которые он закладывал в основу деятельности колхозов как кооперативных предприятий. Высшим руководящим органом колхоза объявлялось общее собрание колхозников, единственно уполномоченное принимать решения по наиболее важным вопросам. Для ведения всей текущей работы собрание выбирало председателя и правление из 5–9 человек в зависимости от размеров артели. Закреплялась организация труда по бригадам, и устанавливались принципы и примерные пропорции распределения коллективного дохода и продукта артели. После покрытия производственных издержек и уплаты налогов от 10 до 20 % денежных доходов предназначалось на расширение так называемых неделимых фондов, то есть достояния колхоза; остальное распределялось между колхозниками в соответствии с выполненной каждым работой.

В работе созванного в феврале 1935 г. Второго съезда колхозников-ударников можно отметить целый ряд конструктивных и интересных элементов. Единственный доклад на съезде был сделан Яковлевым, руководившим теперь сельскохозяйственным отделом ЦК. Докладчик прямо поставил многие существующие в деревне проблемы. Темой, преобладавшей в выступлениях, было личное хозяйство колхозника и размеры этого хозяйства: здесь-то и коренился самый неотложный вопрос.

В прениях выступил Бухарин. Его речь – а это была его последняя речь на большом публичном заседании – встретили «горячими продолжительными аплодисментами» и даже криками «ура». Выступление Бухарина представляло собой страстное напоминание о том историческом пути, который прошла русская деревня, где меньше столетия назад «крестьянин был рабом, вещью, которую помещик мог продавать, менять на борзого щенка или на бочонок с водкой, пороть, отдавать в солдаты, женить и разводить по своему произволу». Оратор высоко оценивал новшества, внесенные новым Уставом: гарантированное колхозам вечное пользование землей как «составную часть этого твердого хозяйственного порядка, социализма»; развитие рыночных отношений и торговли как основу здорового роста экономики; «демократизацию» колхозов путем повышения «роли общего собрания» как предпосылку превращения каждого колхоза в случае войны «в несокрушимую крепость обороны нашей страны» от врага (того врага, которым, по мнению Бухарина, становился фашизм: его обличению была посвящена вторая, не менее страстная половина речи).

В отличие от других Сталин на заседаниях съезда не выступал. Он взял слово лишь в комиссии по редактированию Устава, причем позже разрешил опубликовать из своей речи лишь краткую выдержку, в которой защищал предложение оставить колхознику его «личное хозяйство, небольшое, но личное». Разумеется, Сталин отстаивал это решение как вынужденный компромисс, хотя он ни разу не употребил этого слова, поскольку большинство крестьянства думает пока иначе, чем меньшинство в лице колхозников-ударников, и поскольку колхозы еще не в состоянии удовлетворить «личные нужды» колхозников. Речь шла поэтому о необходимом компромиссе, без которого невозможно было бы добиться «укрепления колхозов».

О том, что дело не сводилось на этот раз к простой пропаганде, свидетельствует хотя бы тот факт, что и в 1932 г. в республиках и областях с нерусским и даже неславянским населением процент коллективизации был ниже. Для преодоления сопротивления местных жителей применялись разнообразные приемы. В Закавказье, например, крестьянам оставили небольшие сады и виноградники. После гибельного опыта начала 30-х гг. еще более осторожной сделалась работа по коллективизации в районах скотоводов и кочевников, в горных районах Кавказа, в Дагестане, Казахстане, Киргизии, Туркмении, на Крайнем Севере. Здесь уже не создавались артели, но старались основать простые трудовые ассоциации типа тозов, оставляя скот в личном владении. Было даже дано согласие на то, чтобы подобные ассоциации образовывались на традиционно племенной основе. За границей был закуплен скот с целью возместить потери животноводам Казахстана. С большей осторожностью стали подходить и к задаче перевода кочевников на оседлый образ жизни.

Правда, с конца 1935 г. и в этих районах началось преобразование более простых коллективных хозяйств в артели. Но процесс на этот раз шел довольно медленно: настолько, что кое-где завершился лишь в 1940 г. (сохранившиеся остатки прежней системы еще давали о себе знать 10–15 лет спустя). С другой стороны, новый Устав позволил колхозникам в этих краях держать больше скота: до 10 лошадей, 8–10 коров, 100–150 овец, 5–8 верблюдов в зависимости от области. Скот сверх этих пределов был куплен колхозами, а не просто коллективизирован.