Книга: Иной Путь
Назад: IV. IV
Дальше: IV. VI

IV. V

"Ты знаешь все, что надо знать
Я знаю чуть больше, чем надо…"

 

— Да все яснее ясного с этим убийством, — горячился лейтенант Мельницкий. — Парень его кончил, как пить дать!
— Доказательства? — майор закурил, откинулся на спинку стула.
— Какие еще нужны доказательства? Мы взяли его прямо над трупом!
— Доказательства. Хотя бы какие-нибудь.
— Да он сам признался! Капитан Краснов спрашивал — твоих рук дело? Он кивал! Я вам говорю, дело ясное!
— Ясное только то, что тебе, лейтенант, очень не хочется начинать карьеру с висяка, — спокойно отозвался майор, стряхивая пепел прямо на потертый линолеум. — Значит, так: пока не предоставишь мне по этому делу доказательств — либо вещественных, либо свидетельских показаний — даже не пытайся выдвигать обвинения Ветровскому. А сперва вообще неплохо бы парнишку допросить.
Лейтенант вздохнул. Он уже понял, что так легко отвертеться не выйдет.
— Хорошо, давайте допросим. Здесь или…
— Здесь, чего бегать лишний раз?
Арестованного привели через пять минут. Выглядел тот, мягко говоря, неважно: покрасневшие белки глаз, слипшиеся сосульками волосы, синяки под глазами, огромный кровоподтек на скуле и яркая ссадина на лбу. "Работу капитана Краснова видно сразу" — недовольно подумал майор, присматриваясь к подозреваемому.
Юноша был смертельно бледен, а в глазах застыло странное чувство, которое никак не поддавалось точному определению. Некая смесь из детской обиды, боли утраты, ненависти к убийце, мрачной решимости, глубокого одиночества и еще — обреченная покорность судьбе. Потухшие это были глаза. И уж точно не чувствовалось, что их обладателю всего лишь шестнадцать лет.
— Итак, господин Станислав Вениаминович Ветровский, студент первого курса психологического факультета высшего института Петербурга, зачем вы убили вашего приемного отца? — будничным тоном спросил Мельницкий, вроде как отстраненно глядя в окно, но в то же время краем глаза наблюдая за реакцией обвиняемого.
Майор только головой покачал — молод еще лейтенант, и постоянно забывает о существовании такой штуки, как презумпция невиновности. Против Ветровского ничего не было, и оба это знали.

 

Сперва Стасу показалось, что он ослышался. Они что, и в самом деле полагают, что это он убил Вениамина Андреевича? Но оба полицейских выглядели вполне серьезно, да и неуместна была бы подобная шутка.
Но на сильные эмоции юноша сейчас был не способен. Это несколько часов назад, когда он очнулся в отдельной камере, придя в себя после успокоительного, и осознал, что произошло, тогда да — готов был кататься по полу, выть, кричать и ненавидеть все, что только можно было ненавидеть. Вот только скованные за спиной руки и затекшее в неудобном положении на жестких и холодных нарах тело не желали слушаться, а за решеткой негромко переговаривался с кем-то по мобилу дежурный. Стас не хотел, чтобы кто-то видел его таким, и просто около часа лежал, невидяще глядя в стену и не замечая, как лицо становится мокрым от слез.
Сейчас же, услышав это невозможное, идиотское обвинение, он едва не рассмеялся — горько, сквозь все еще застывшие в горле слезы.
— Я не убивал его, — просто ответил он, почти не переменившись в лице.
— Согласно показаниям капитана Краснова, при задержании вы утверждали обратное.
— Я ничего не утверждал. У меня был шок, истерика. Потом мне вкололи успокоительное, я был не адекватен и не мог отвечать на вопросы, — безэмоционально проговорил Стас, не глядя ни на одного из полицейских.
— Как в таком случае вы объясните свое появление рядом с трупом?
— Я возвращался домой. Вениамин Андреевич, скорее всего, вышел в магазин что-нибудь купить. Я решил срезать, и пошел через дворы и переулок. Когда зашел в переулок — увидел тело, и сворачивающего за угол человека. Я подошел к лежащему, хотел спросить, не нужна ли помощь. Потом узнал его, и… — светлые ресницы дрогнули, юноша почти незаметно прикусил губу, пытаясь удержать рвущуюся из глаз боль.
— Почему вы шли со стороны переулка, а не от метростанции?
Вопросов было много, они повторялись, переплетались, взаимоисключались… Молодой полицейский явно решил попрактиковаться в методиках ведения допросов. Стас не возражал — ему было все равно. Методично отвечал, не сбиваясь и не путаясь в показаниях, равнодушно смотрел в стену. Через полчаса попросил дать ему сигарету.
Щелчок зажигалки совпал со скрипом открываемой двери.
— Юрик, я понимаю, что тебе очень хочется побыстрее раскрыть это дело, но я тебе гарантирую, что парень не виноват, — раздался за спиной Стаса веселый мужской голос. Вслед за голосом появился и его обладатель — пухлый мужчина лет сорока, с объемистым брюшком и блестящей лысиной, на которой поблескивали капельки пота. — Нашему клиенту одним ударом чего-то очень широкого и острого, как наточенная до остроты ножа лопата, прорубили грудную клетку, располовинили сердце и еще ухитрились расколоть левую лопатку.
— Это ж какая силища нужна! — присвистнул лейтенант, а капитан неодобрительно посмотрел на эксперта — мол, хоть бы подождал, пока теперь уже экс-подозреваемого выведут.
— Именно. Больше того, я берусь утверждать, что такой мощный удар не мог нанести обычный человек, не обладающий специальными познаниями и особой силой. Так что отпустили бы вы парня, против него нет ровным счетом ничего. Он физически не смог бы это сделать.
Стаса и правда отпустили. Не прошло и двух часов с начала допроса, как он уже вышел на крыльцо полицейского участка, оставив подписку о невыезде и теперь надо было что-то делать и куда-то идти. Минут десять юноша стоял на крыльце и курил — вещи вернули, а в сумке валялась початая пачка. Потом медленно спустился по ступенькам и побрел в сторону дома.
Он знал Вениамина Андреевича меньше года — но даже представить себе не мог, как он будет дальше без него жить. Без этой теплой поддержки, без советов и рассказов, без долгих ночных разговоров за огромной кружкой с чаем, без…
Еще вчера такой привычный и понятный, мир казался неизвестным, чуждым и как никогда враждебным. И Стас не знал, как ему теперь жить в этом мире, без приемного отца, ставшего дороже всех на свете, без его понимания.
Через полчаса юноша был дома. Зашел в комнату, стараясь не смотреть на стол, где лежала раскрытая книга, на кровать Вениамина Андреевича, на его пиджак, висевший на спинке стула… Молча снял верхнюю одежду, достал из шкафа чистое, взял полотенце и, механически переступая ногами, поплелся в душ.
Сознание отказывалось полностью принимать смерть инженера. Этого не могло быть просто потому, что такого не должно было произойти никогда! Но Стас прекрасно помнил мертвое, удивленное лицо, жуткого вида рану на груди и стальной отблеск на крыльях взлетающего убийцы.
"Так вот они какие — крылатые!" — проскользнула злая мысль.
После душа он вернулся в комнату. Мокрые волосы облепили плечи, свежая майка на спине неприятно клеилась к влажной коже. Заперев дверь, юноша медленно прошелся по комнате, останавливая взгляд на каждом предмете, так или иначе связанном с Вениамином Андреевичем. Но смотреть на рабочий стол отца он избегал намеренно и только когда все остальные предметы были старательно изучены, а все связанные с ними воспоминания вытащены на поверхность сознания, он взглянул на стол.
Раскрытая книга — по истории, наверное. В последнее время инженер увлекся историей средневековья, и запоем читал множество книг, посвященных этой теме, от серьезных ученых исследований до литературы, повествующей о приключениях людей в том времени. Рядом с книгой — полупустая кружка с остывшим, невкусным чаем. Вениамин Андреевич терпеть не мог холодный чай! Стас бросился к столу, схватил кружку, сбегал на кухню за кипятком, заварил ароматный напиток заново, тщательно отмеряя количество крупных чайных листочков, и добавив для аромата сушеный стебелек мяты. Поставил исходящую ароматным паром кружку на стол…
…и сполз на пол, содрогаясь в рыданиях. Этот чай уже не был никому нужен…

 

Более или менее пришел в себя Стас только к вечеру. Несколько часов лежал на кровати, закинув руки за голову, и молча смотрел в потолок. Вениамин Андреевич не одобрил бы, если б его воспитанник забросил универ и погрузился в жалость к самому себе, мысли о том, как же он теперь несчастен и одинок. И юноша заставил себя собраться с силами, включил ноутбук, зашел в интерсеть…
Спать он лег только под утро, когда глаза слипались, пальцы не попадали по клавиатуре, а мозг попросту был неспособен воспринимать информацию… Утром встал по будильнику, чувствуя, что краткий сон не принес отдыха.
День прошел в хлопотах — позавчера Ветровский ничего не сдал из-за не вовремя севшего ноутбука, вчера его просто не было на занятиях. После окончания пар — репетиция в актовом зале. Потом на работу, где пришлось объяснять, почему он не принес готовый макет вчера. После работы измученный и уставший до предела Стас отправился домой — и снова не смог заснуть: стоило закрыть глаза, и перед взглядом вставало мертвое лицо и блестящие в свете фонаря, мокрые от дождя и крови стальные перья.
Неделя до благотворительного вечера пролетела незаметно. Юноша спал по пять-шесть часов через ночь, сделал для мероприятия все, что только мог, сдал все "хвосты" по учебе и снова вышел на уровень лучшего студента-первокурсника на факультете психологии — разумеется, деля это самое первое место с Черкановым.
Двое суток непосредственно перед вечером и вовсе пронеслись, как один миг. Ни секунды без дела, ни мгновения на то, чтобы задуматься о произошедшем.
Наконец наступила пятница. Сидя на второй паре, обществознании, Стас усердно конспектировал лекцию преподавателя, одновременно с тем прокручивая в мыслях все детали вечернего представления. Афиши расклеены, билеты можно купить у любого из их компании — у самого Ветровского уже приобрели штук десять или чуть больше. Однако Стас не тешил себя ложными надеждами. Пятнадцать евро — сумма достаточно смешная, чтобы почти каждый мог себе это позволить, и шли студенты на благотворительный вечер отнюдь не из сочувствия к приютским детям, которым должны были пойти все вырученные деньги. Им просто было любопытно — а что это такое? Да и программа была достаточно интересна — фокусы, фехтование, танцы…
В перерыве между третьей и четвертой, последней, парой, Ветровский не пошел в столовую — он вообще почти не ел последнюю неделю. Только дома ужинал, да и то не каждый день. Зато в огромном количестве потреблял кофе и крепко заваренный чай, и без конца курил — в день уходило не меньше двух пачек.
Устроившись на любимом широком подоконнике напротив входа в аудиторию, где должна была проходить последняя пара, Стас вытащил из сумки блокнот и карандаш. Вырвал листок, положил его на крышку ноутбука и скупыми, отрывистыми линиями в который уже раз попытался нарисовать крылатого убийцу. Он видел его во сне каждый раз, когда хоть на несколько минут забывался и терял контроль над своим сознанием. Но юноше этого было мало, он хотел помнить это лицо в малейших деталях, хотел зафиксировать неверный, расплывающийся образ.
И сегодня у него начало получаться. Почти не прорисованные штрихи на заднем плане, обозначавшие стены домов, детально проработанный фонарный столб с широкой отметиной от удара крыла. Сами крылья — огромные, но все же неспособные поднять в воздух вес человеческого тела. Как он летает? Кожаные штаны с грубым ремнем и пряжкой. Мускулистое, красивое тело, перечеркнутая странным, совершенно прямым шрамом грудь, мокрые волосы, липнущие к груди. И лицо…
Вот с лицом были проблемы. То ли Стас не так хорошо его разглядел, то ли просто не хватало художественных способностей, а скорее — и то, и другое. Когда юноша спал, крылатый виделся ему очень четко, но пробуждение смазывало черты, и при попытке нарисовать выходило совсем не похоже.
Исчеркав несколько листков Ветровский, наконец, нашел вариант, наиболее соответствующий тому, что помнил из снов. Положив на крышку ноутбука уже два листа бумаги, он принялся старательно перерисовывать на окончательный вариант те детали, в которых был уверен. Резкий, словно высеченный из камня подбородок, тонкие, плотно сжатые, губы. Несколькими штрихами наметил нос. И глаза…
Только начав прорисовывать глаза, Стас понял, что его больше всего беспокоило во внешности убийцы. Взгляд. В устремленном на юношу взгляде крылатого было столько смешанных, странных эмоций, что передать их на бумаге казалось невозможным, особенно Стасу, который художником, по сути, не был — так, баловался немного.
Закрыв глаза, он сосредоточился на том страшном воспоминании, когда в полусотне метров от него лежал на асфальте Вениамин Андреевич, еще живой, еще целых несколько секунд живой. Вот Стас застывает, неверяще глядя на крылья, вот момент нанесения удара — лежащий вздрагивает всем телом и замирает. Крылатый поднимает голову, на мокрой стали перьев блестят вода и кровь, но крови Стас не видит. Убийца смотрит ему в глаза.
Горечь, сочувствие, ненависть, боль. И — вина.
Стас не сразу понял, что вслепую водит карандашом по бумаге. А когда понял, посмотрел на результат — и вздрогнул.
Листок бумаги соскользнул с крышки ноутбука, и плавно спланировал на пол. Ветровский быстро отложил ноут, и спрыгнул с подоконника — но не успел.
Как раз в этот момент мимо шли две девушки с третьего курса, и почти законченный рисунок лег ровно под ноги одной из них, потрясающе красивой шатенке. Студентка наклоняется, тонкие пальчики подхватывают лист бумаги.
— Твое? — улыбнувшись, спрашивает она Стаса, не глядя на рисунок. Тот судорожно кивает, протягивает руку — и в этот миг взгляд девушки случайно скользит по карандашным линиям.
Содрогнувшись, она отдернула руку и сделала шаг назад, не отрывая взгляда от рисунка. В огромных глазах поочередно отразились узнавание, надежда — и страх.
— Откуда это у тебя? — тихо спросила студентка, переведя испуганный взгляд на Стаса.
— Эээ… Нарисовал, — ляпнул он, ошарашенный подобной реакцией.
— Кого ты нарисовал? — не отводя глаз спросила она, лицо девушки было белее снега.
— Я его видел только один раз… Подожди, ты его знаешь? — юноша сделал быстрый шаг навстречу, протянул руку, пытаясь не то выхватить листок, не то сжать ее запястье, но студентка успела отшатнуться.
— Где ты его видел?
— Подожди, давай не здесь поговорим, — сказал он, нервно оглядываясь. Помедлив секунду, она кивнула.
— Хорошо. У тебя еще сколько пар?
— Это последняя.
— Замечательно, у меня тоже только одна осталась. Давай после пары внизу, на крыльце встретимся и пойдем куда-нибудь, поговорим, — девушка сделала несколько шагов от Стаса, судорожно сжимая рисунок.
— Хорошо. Только… — он протянул руку за рисунком.
— Можно, я пока что у себя оставлю? — она посмотрела на юношу с мольбой. — Пожалуйста…
Несколько секунд поколебавшись, он согласился.
— Оставь.
До начала пары оставалось минут пять. Прижавшись лбом к оконному стеклу, Ветровский пытался понять, откуда эта девушка могла знать крылатого убийцу. Ничего умного в голову не приходило. В конце концов Стас решил не гадать, все равно после пары можно будет поговорить, и задумался о другом, а именно — о полицейских и о том, поверили ли они ему.
Когда он пришел в себя в камере и более-менее осознал произошедшее, первая мысль была апатична и самоубийственна: да ну их всех к чертям, катись оно все в пропасть, теперь уже все равно… Стас лежал на нарах, отвернувшись к стене, и беззвучно плакал. Он не собирался ни отрицать что-либо, ни подтверждать, апатия овладела им почти полностью. К счастью, подобное не понравилось уже Стеку, который прекрасно понимал что, во-первых, говорить полиции правду нельзя — в лучшем случае, упрячут в психушку, а во-вторых — полицейские никогда не смогут поймать убийцу. И смерть Вениамина Андреевича останется неотомщенной. Как раньше остались неотомщенными гибель Тайгера и Сивого — Стас не хотел расстраивать приемного отца, который уж точно не одобрил бы убийства Джонни. Стас вообще постоянно "не хотел расстраивать", и превратился из молодого волка в домашнего, ухоженного, ласкового и не драчливого пса — да, сильного и большого, но старающегося избегать любых неприятностей тому, кто был так добр с ним. И скрывшемуся до поры в глубинах подсознания Стеку это не нравилось. Слишком грандиозным, сложным и важным было то, чему он-цельный решил посвятить свою жизнь. А теплая, уютная жизнь под кровом Вениамина Андреевича, дающего юноше все то, чего он был лишен на протяжении многих лет, сделала его слабым. А Стек не хотел, чтобы он-целый становился слабым — слабый не смог бы выполнить то, что должно. И потому сейчас он заставлял себя продумывать предстоящий допрос, на котором нужно было убедить полицейских в своей невиновности и в то же время ни слова не сказать о настоящем убийце.
Все получилось. Теперь можно было на время отпустить жесткий контроль над собой. Только на время, совсем ненадолго. Потому что впереди — вечер, который должен быть проведен на максимально высоком уровне, потому что впереди — сессия, которую надо было сдать на высшие баллы, потому что впереди — долгий и тяжелый бой за мир.
Стас ни словом не обмолвился друзьям о своей потере. Он вел себя почти как обычно, и никто не мог разглядеть за напускной небрежностью и веселостью его голоса боли и ненависти, снедавших юношу. Он заставлял себя думать о благотворительном вечере, о сессии, о работе — только не о мести. Это потом. Сперва то, что должен сейчас. Месть — блюдо, которое стоит подавать в холодном виде.
Но иногда мысли все же появлялись. Он представлял, как найдет крылатого, как убьет его, в последнее мгновение сказав, за что тот умирает… вот только стоило перейти от мечтаний к реальности, как все упиралось в одну неразрешимую, казалось, проблему.
Как найти крылатого?
Сегодня повезло. Повезло невероятно, фантастически. Кто бы мог подумать, что знающий убийцу человек учится в том же институте, что и Стас? Кто бы мог подумать, что очередная попытка нарисовать крылатого увенчается успехом именно в тот момент, когда это было необходимо? Похоже, после всего кошмара последних дней, судьба решила смилостивиться, и черная полоса все же сменилась белой.
Едва войдя в аудиторию, Ветровский тут же выкинул из головы все посторонние мысли. Учеба, снова учеба и ничего, кроме учебы.
Получив заслуженные двенадцать баллов и сдержанную похвалу от Галины Викторовны, он одним из первых вышел в коридор и тут же бросился к лестнице.
Девушки на крыльце еще не было, но Стас успел только прикурить сигарету, когда она, на ходу застегивая курточку, выбежала из дверей. На бледных щеках горел яркий румянец, большие серые глаза полны старательно скрываемого страха и надежды, не накрашенные губы кажутся слишком яркими — искусала, пока сидела последнюю пару.
— Пойдем в парк, хорошо? — она нервно огляделась. — Я бы не хотела, чтобы нас слышали…
— Конечно.
Отойдя от крыльца метров на двести, они свернули на аллею, окончательно пропав из поля зрения толпившихся у выхода из корпуса студентов.
— Кстати, меня Катя зовут, — первой нарушила молчание девушка. — Катя Годзальская, я на третьем курсе финфака учусь… — она замолчала, сама прекрасно понимая, что ее фамилия, курс, факультет и все прочее совершенно не волнуют собеседника. Скорее, сказала просто для того, чтобы хоть чем-то разрядить тишину.
— Стас Ветровский. Психфак, первый курс. Извини, но давай…
— Да-да, конечно, — понимающе перебила Катя. — Так откуда ты его знаешь, и…
— Расскажи сперва ты, — жестко оборвал ее Стек.
Девушка вздрогнула, непонимающе на него посмотрела.
— Почему ты разговариваешь со мной таким тоном?
Ветровский понял, что выбранная тактика неверна.
— Извини. Просто мне очень нужно его найти, вот я и…
— Понимаю. Прости, я не уверена, что смогу тебе помочь. Я и сама хотела бы его найти, но… — она опустила голову, несколько секунд помолчала, и продолжила уже совсем другим тоном, приглушенно и грустно: — Мы познакомились очень странно, совсем случайно. Я почти ничего не помню, только глаза и эти крылья… Такого ведь не бывает — чтобы у человека были крылья! Крылья — это нечто такое, что…
Не зайди речь о убийстве Вениамина Андреевича, Стека бы смело ураганным ветром. Но увы — сейчас он не думал ни об Ордене, ни о Крылатых. Только о мести.
Но та часть Стаса, что желала добра и взаимопонимания для всех живущих, к неудовольствию Стека не позволила ему лгать.
— Как показывает практика, крылья не всегда являются показателем личностных качеств, — Стас взглянул ей в глаза.
— Ты знаешь так много крылатых? — усмехнулась Катя.
— Нет, только одного. Того, которого нарисовал. Того, кто убил моего приемного отца, — жестко проговорил он, делая шаг вперед и оборачиваясь к собеседнице, вынуждая ее остановиться, едва не натолкнувшись на него.
Она вздрогнула, часто-часто заморгала. И без того большие, сейчас ее глаза казались огромными.
— Ты что-то не то говоришь. Он не может быть убийцей.
— Может. Он убил человека у меня на глазах. Ни за что. Он убил моего приемного отца.
— Что ты несешь?! — Катя отшатнулась, во взгляде — страх, неверие, отрицание.
— Я видел своими глазами. У него острые перья, и он очень сильный — одним ударом пробил грудную клетку сердце, и расколол лопатку, — шаг за шагом, Стек надвигался на нее.
— Врешь! Он не убийца! — она дернулась было в сторону, но юноша схватил ее за запястье. — Отпусти меня!
— Где его искать? Где он бывает?
— Я не знаю! Отпусти меня, ты, псих! — неожиданно сильно рванувшись, она сумела высвободить запястье, и бросилась бежать. Ветровский кинулся следом, но бегала Катя и правда быстро — догнал он ее уже у выхода из парка.
— Стой, мы не договорили! — крикнул он.
В следующую секунду Годзальская метнулась левее. Стек сперва не понял, почему. А когда понял, ему оставалось только досадливо скривиться и заставить себя успокоиться.
— Кать, он тебя обидел? — Кирилл Бекасов ласково улыбнулся девушке, спрятавшейся за его спиной, и повернулся к Стасу — уже безо всякой улыбки. Взгляд его стал… нет, не угрожающим. Но Ветровскому отчего-то стало не по себе.
— Нет, я просто не хочу с ним говорить, — выпалила Катя.
— Тогда в чем проблема? Он настаивает? — в голосе Бекасова прозвучало недоумение. И юноша тут же понял, что в этой драке он не победит. Ни физически, ни по общим результатам. Он слишком неправильно повел себя с Катей, и теперь придется приложить немало усилий для того, чтобы попытаться помириться и все же не потерять эту крохотную ниточку, способную привести его к убийце.
— Уже не настаиваю, — спокойно ответил он. — Кать, извини. Я был слишком настойчив и резок. В другой раз поговорим, если захочешь, ладно?
Та кивнула.
— Идем, я провожу тебя, — Кирилл обнял Годзальскую за плечо.
Стас проводил их взглядом, тяжело вздохнул и направился обратно к корпусу. До начала выступления оставалось совсем немного времени.
Назад: IV. IV
Дальше: IV. VI