II. VI

Двенадцать ударов маятника возвестили о начале нового цикла. Но сегодня Коста не стал выполнять свой ритуал полностью. Донесения и новости остались без внимания, да и медитацией он пренебрег — лишь в тысячный раз воскресил в памяти каждое лицо, не позволяя себе даже на секунду забыть о своем преступлении.

В пятнадцать минут первого крылатый взмыл в небо. Сегодняшняя встреча отличалась крайней важностью и непредсказуемостью, и на место следовало прибыть заранее.

В полукилометре от цели он снизился до самых верхушек деревьев и почти сразу приземлился, присмотрев удобную поляну. Уже пешком дошел до берега озера, огляделся — все чисто. Нашел затененное место, удобно устроился меж переплетающихся корней огромной сосны, закрыл глаза. Сейчас основным органом чувств являлось не зрение и даже не слух.

Деревья едва различимо волновались. Вчувствовавшись, он услышал их чуть встревоженный шепот — здесь был чужак. Коста был одним из очень немногих жителей Терры, кто мог насладиться тишиной природы в полной мере — его присутствие не тревожило ее покой, к нему приходили животные и прилетали птицы, а деревья никогда и никому не выдавали его присутствия. Вторжение же любого другого человека вызывало настороженность. Звери разбегались, птицы прятались в высоких ветках — они помнили, что сотворил человек с этим миром, и не доверяли ему. Когда-то они не доверяли Косте — чувствовали его чудовищную природу, видели кровь на его руках. Но — прошло время. Не забыли, нет, но простили. Его все простили. Кроме него самого.

"Чужак пришел один, и чужак не использовал никакой энергии, — сообщили крылатому жители леса. — Чужак приехал на грохочущей вонючей повозке, но оставил ее у шоссе и пошел к озеру пешком, — каркнул на ухо ворон. — Останься со мной пока что, — попросил Коста, и ворон согласно наклонил голову".

Июльская полночь, богатая на звезды и ароматы трав, окутывала его со всех сторон. Он любил находиться на природе, особенно ночью и в одиночестве — но не сегодня. Сегодня живой мир вокруг отчего-то ощущался враждебным. Он не пытался атаковать, но готов был в любой момент ударить в ответ. Сегодня лес его не любил. И не только по своей воле.

Оставив флаер у шоссе, к озеру он пошел пешком и уже успел пожалеть об этом. Сегодня — не стоило. Пятикилометровая прогулка не подняла настроения и не прибавила душевных сил, только наоборот — измотала немолодое уже тело и вселила в разум потаенный, сокрытый страх, готовый пробудиться в любой миг и охватить сознание, подчиняя его слепой панике.

Почти идеальной формы овальное лесное зеркало раскинуло перед ним свои темные воды. В иной раз он обязательно погрузился бы в эту теплую негу, пахнущую травами и торфом, нырнул бы в самую глубь и прошелся бы по прохладному коричневому песку, но не сегодня.

Сегодня лес не принимал его. Лес уже принял кого-то другого.

Остановившись у самой воды, он взглянул на часы. Ровно два. Он всегда отличался редкостной пунктуальностью. Как и тот, с кем было назначено рандеву в столь странный час и в столь странном месте.

— Ты здесь. Я знаю это, и ты знаешь, что я знаю. К чему прятаться?

Голос приглушал высокий воротник легкого летнего плаща, скрывающий лицо до самых глаз, голову и лоб прятал капюшон. Было жарко, но важнее было скрыть свою личность.

— Я знаю, кто ты. Но ты этого не знал, — с холодной усмешкой отозвался собеседник, выступая из тени.

Стальные крылья распущены за спиной на манер плаща. Как и всегда, обнажен по пояс, волосы рассыпались по спине и груди.

"Кромки перьев — острее бритвы. Как он не обрезает себе волосы?"

— Знаешь ли? — в голосе не звучит должной уверенности. Теперь — знает.

— Мне назвать имя?

— Не стоит, — с тенью досады проговорил прибывший, откидывая капюшон и расстегивая воротник плаща. Тонкая легкая ткань соскользнула на траву. Жарко. — Кто начнет?

— Не я был инициатором встречи.

— Ты назначил время и место. Ты вышел на меня. Ты связался со мной через…

— Лишь после того, как ты безуспешно пытался выйти на меня. Говори, — голос крылатого почти что безэмоционален, но в нем можно уловить нотки скуки. Это становится опасно.

— Хорошо. Я — член Братства Повелителей.

— Мне это известно.

— Я знаю. Так вот, я — член Братства Повелителей. И я пришел к тебе для того, чтобы уничтожить Братство.

— Зачем тебе это нужно?

— Братство опасно. Братству нужен мир, и желательно — весь. Даже нет, не "желательно" — обязательно. На меньшее они не согласятся. Но почему-то никому из них не приходит в голову задать себе такой простой вопрос: а нужны ли они — Миру? Изначально Братство создавалось с целью поиска новых знаний. Потом еще основатель его решил возложить на Повелителей контролирующую функцию — мир нуждался в присмотре. Но братья не справились, и доказательство тому — катастрофа две тысячи двадцатого года. Извержения вулканов, землетрясения, наводнения, смерчи, чудовищные и необъяснимые перепады температур — мир желал исторгнуть болезнь под названием "люди". Но люди выжили. И не выполнившее свою задачу Братство — тоже. Но Повелители еще могли вернуть себе право на существование, если бы направили свои силы в нужное русло, однако они предпочли борьбу за власть. Позже им было дано второе предупреждение, когда некто неизвестный уничтожил тех, кто был в особенности опасен для мира. Отчего ты оставил в живых Вацлава Пражски? — он неожиданно оборвал свой монолог вопросом.

— Пражски должен был удержать Братство от распада. Мир еще нуждался в нем, — был короткий ответ.

— Допустим. Но почему ты сейчас позволяешь Братству существовать?

— По той же причине. Мир шаток и неустойчив. Достаточно одного потрясения, чтобы все то, что удалось спасти после катастрофы, вновь обрушилось в бездну — уже безвозвратно.

— Ты считаешь, Братство может и далее выполнять функцию страховки? Или, может, даже функцию контроля?

— Нет. Но предложи мне альтернативу.

— Ты.

— Нет. Я не возьму это на себя. Я убийца, палач, каратель. Не спаситель и не строитель светлого будущего, — Коста покачал головой. — Ты знаешь, кто я, Теодор. И я не понимаю, почему ты предлагаешь мне то, от чего отказался сам.

— Мы оба по горло в крови, — согласно кивнул основатель Братства. — И еще неизвестно, на ком крови больше.

— На тебе, — это было не обвинением, а всего лишь констатацией факта. — Ты участвовал в войне, и под твоим командованием…

— Я помню, — поморщился Теодор. — Пожалуй, ты прав. И все же, вернемся к Братству. Я не знаю, каковы их цели в ближайшем будущем, но уверен в том, что они уже бесполезны и даже вредны для этого мира. И только нам с тобой теперь решать их судьбу.

— Кейтаро-дону, — произнес Коста.

— Что?

— Ты забыл упомянуть Кейтаро-дону.

— Когда ты его видел в последний раз? — сорвавшаяся с губ усмешка отдавала горечью. — А я его видел еще раньше. Решать нам с тобой, Коста. И решать сейчас.

— Кто мы такие, чтобы решать судьбу мира? — произнес крылатый. Произнес так, что было ясно — он знает ответ, знает этот своеобразный ритуал.

— Мы? Мы дети этого мира. Или дети этого ада, называй как хочешь. И кроме нас, решать некому.

— Альтернативы Братству у тебя нет. У меня тоже. Поговорим об этом, когда она появится, — крылатый развернулся и расправил крылья, готовясь взлететь.

— Остановись, — холодно произнес Теодор. И Коста почему-то послушался.

— Братство не выполняет своей миссии в полной мере. Я это знаю. Но лучше так, чем ничего.

— Смотри в оба, Коста. Иначе мы оба пожалеем, что Терра уцелела в двадцатом году.

— Я смотрю. И не вижу никого и ничего, способного заменить Братство.

— Мы можем создать Братство заново.

— Тебе мало одной ошибки? Уверен, что не допустишь ее заново? Нельзя собирать плоды с дерева, если оно уже дало однажды отравленную пищу, Теодор. И ты это знаешь.

— Если нет уверенности в том, что плоды смертоносны, лучше рискнуть вкусить их, чем умереть от голода, — насмешливо отозвался немец.

— Лучше — найти здоровое дерево. Хватит. Если я пожелаю поговорить метафорами, я отыщу Кейтаро-дону.

— Ты же сам понимаешь, что мы не найдем его до тех пор, пока он сам того не пожелает.

— Разговор теряет всякий смысл. Дай мне того, кто заменит Братство — и я помогу тебе уничтожить выродившееся потомство. Или же не мешай.

— Хорошо. Мы встретимся здесь же, через три месяца. И я назову тебе имя, — Теодор развернулся и пошел прочь от озера.

Коста долго смотрел ему вслед, чувствуя странное облегчение. Они родились в разные годы и в разных странах, но их связывали две вещи: оба были по горло в крови, и обоих прокляли искупать это. Но в отличие от немца, крылатый свое проклятие благословлял.

Он долго смотрел вслед собеседнику, даже когда тот скрылся из виду. Лишь после того, как птицы сообщили, что Теодор покинул пределы леса, Коста позволил себе сделать шаг назад и погрузиться в теплую купель озера.