Книга: Звездный колокол
Назад: Часть первая ИСХОД
Дальше: Москва Институт им. А. Конаша Через сорок лет

Орин
Бегство

— Эй, с тобой все в порядке?
Боевик стоял посреди комнаты и растерянно улыбался. Приглушенный свет рисовал его высокую фигуру на фоне черного, залитого дождем окна: глубокие темные тени, неожиданный отблеск на смуглой коже, длинный светлый шрам на загорелом предплечье. И поза — этакая спокойно-расслабленная готовность к броску. Ну и реакции! Змеи отдыхают…
Нужно собраться с силами и ответить.
А не получается.
Внутри — свернутая в тугой узел колючая проволока, и непонятно из-за чего. То ли из-за того, что он ударил, то ли из-за чего-то другого — настолько мерзкого и постыдного, что даже думать про это не хочется.
— Ну, ты и псих, — в голосе боевика послышалось неподдельное уважение. — С тобой все нормально? Вызвать кого-нибудь? Да не молчи ты, отвечай, давай!..
— Нет, — с трудом выговорил Ит. — Не надо никого вызывать.
— Может, хоть встанешь? — Боевик сделал шаг вперед, и Ит против воли еще сильнее вжался спиной в стену. — Помочь?
— Нет. Сейчас…
Для того чтобы встать, надо, как минимум, сначала разогнуться. Попробовать. Не получается. Больно. Хотя если вот так, как сейчас, еще терпимо. Колени к подбородку, намертво сцепленные замком руки… хочется еще сильнее сжаться в комок, чтобы каким-то внутренним усилием тела раздавить, расплющить это средоточие боли, притаившееся в глубине, но не получается, не хватает сил… тогда — хотя бы спрятать пылающее от стыда и унижения лицо, и закрыть глаза, чтобы не видеть, просто не видеть — и этой фигуры, и окна, и осеннего дождя, и света…
Ит судорожно вздохнул, всхлипнул — хотелось тихо, но не вышло. Боевик, конечно, заметил. Присел на корточки рядом, участливо заглянул в глаза. На лице — все та же растерянная улыбка непонимания.
— Чего с тобой такое? Эй, псих?..
Только бы он не дотрагивался. Только бы он… Только бы…
— Мне надо выйти, — относительно приемлемая фраза. Одна маленькая деталь — чтобы выйти, надо встать. Всего-то.
— Ну, выйди. Вставай давай. Помочь?
— Не надо.
— Слушай, я тебе что-то все-таки отбил. — Улыбка становится чуть виноватой, но именно что чуть. Не чувствует он за собой особой вины. — Сейчас медиков вызову.
— Не надо!
Ну-ка, кто у нас сильнее — воля или тело? Собраться. И — рывком. Все эти плавно-медленно-тихонько — к черту. Рывком — на ноги. В глазах темнеет, но буквально в трех метрах впереди выход из комнаты… как хорошо, что эти домики такие маленькие, и нет бесконечных коридоров, переходов, и прочего, лишнего, ненужного… Несколько шагов, и дверь послушно открывается, выпуская туда, куда хотелось — под ледяной осенний дождь, и со всего маху на колени, и холодная вода по обнаженной спине, и терпкий запах умирающих листьев и травы, и спасительный холод, и мокрые, скользкие камни, и непроницаемая мгла.
Бесконечный дождь, ночь; одно-единственное желание, которое вполне можно осуществить — оказаться максимально далеко отсюда, а для этого нужно встать на ноги, и пойти прочь, ведь там, в конце пустой улицы — тропинка по склону, вниз, с горы, потом выход в степь, потом был перелесок, потом река… дойти, и… больше всего хочется… если кто-то другой не пристрелит, то я сам…
— О-па… Так, гермо, хватит. А ну, давай обратно, — голос решительный, и рука на плече, и ничего, совсем ничего нельзя с этим сделать. Они же сильные. Настолько сам привык быть сильным, что забыл, насколько они сильнее. Я с ним не справлюсь. Уже один раз попробовал — получил. Сполна. А ведь он бил не всерьез, так, слегка приложил, даже не для острастки, просто рефлекторно, защищаясь. — Давай, говорю. Мне и без этого неприятностей хватает. Да не трону я тебя, на кой мне это?!
— Он же сказал…
— Ты совсем тупой, что ли? Тебе чего надо — тесты сдать или под дождем красиво поваляться? На Терре-ноль был? Поговорку знаешь?
— Какую?..
— Тебе чего — шашечки или ехать? — ехидно поинтересовался боевик.
— Но я не могу — вот так!
Все. Довольно! Молчать дальше — это еще раз нарваться. На эту улыбку, на протянутую руку, на…
На запах.
Пряный, сладкий, очень необычный — чем-то похоже на запах сухой листвы, меда (знакомая нота, но это лучше не трогать), вереска, солнца. Летняя степь на закате пахнет немного похоже…
— А кто тебя заставляет — так?.. — Кажется, он опешил. — Да. Реально псих. Ты сколько этим не занимался, гермо?
— Сорок один год.
— Ох и ни фига себе! — В голосе — неподдельное восхищение. — Мне семи хватило, чтобы все к чертям завалить. Прикинь, ни одного теста не прошел, вообще. — Боевик засмеялся. — Давай обратно, а? Жопой в луже, оно, конечно, охренеть как весело, но чего-то мокро.
— Что ты сказал про тесты? — Вроде бы стало чуть полегче.
— Сейчас сообразим, чего можно сделать. — Снова смех, уже покровительственный. — Не в первый раз. Сука Огден, чего удумал! Я ему не лабораторная зверушка, чтобы меня спаривать с кем попало.
— Я тоже. — Боль действительно успокаивалась. — Ладно, пошли. И надо рыжего вызвать…
— Напарника, что ли?
— Ну да.
Все еще больно. Пришлось опереться на протянутую руку, чтобы встать. Может, и впрямь что-то отбил? Но — уже спокойнее. На порядок спокойнее. Почему было сразу не сказать, что трогать не собираешься? Или… собирался, но раздумал?
Ну и день. Кошмарный день. Лучше бы его не было.
Начато, впрочем, было не самое плохое…
* * *
— Ты кто? Ты твоя мать или ее дочь? — Ит строго посмотрел на сидевшую напротив Маден и прищурился.
— Пап, ну не смешно это сейчас, — недовольно проговорила она. — Рыжий! Ит опять издевается!.. Пап, перестань, правда. Пузо же, ну чего ты… какая мама…
— Ты сидишь за столом и пуза не видно, — справедливо возразил Ит. — А вообще ты стала похожа на букву «я» из русского алфавита, ты в курсе?
— В курсе, Рыжий уже сказал. — Маден улыбнулась.
— Всегда он первым успевает, — проворчал Ит.
— Не всегда, — возразила Маден. — А вам точно нужно уходить?
Ит ждал этого вопроса. И в который раз удивился ее долготерпению: десять дней она держалась, ничего не спрашивая, а они в это время собирали снаряжение, ездили на стрельбы, на тренировки с чужой боевой группой, заканчивали в очередной раз переподготовку. Она все это видела. Вернее, они все это видели, все трое, вся эта странная семья. Семья их дочери. Видели — и молчали.
Но она все-таки не выдержала, сдалась.
— Надо, котенок. Действительно, надо. Поверь…
— Я не могу поверить, пап. — В травянисто-зеленых глазах Маден он сейчас видел то, что никогда, ни одного раза в жизни не появлялось в глазах ее матери, их жены. Орбели так смотреть не умела…
— Почему? — Ит посерьезнел. Сел ровнее, положил перед собой руки. Разговор предстоял неприятный, и он внутренне напрягся, собрался.
Дочь молча смотрела на него — с такой печалью, что сердце защемило.
Слабенькое осеннее утреннее солнце освещало кухню; через раздвинутые шторы в небольшое окно падали на пол прозрачные тонкие лучи, и за спиной Маден было сейчас бесконечное, линялое, словно бы выцветшее небо. Светло-рыжие волосы Маден, подсвеченные этим солнцем, сияли, словно нимб, и ему в который раз уже показалось, что она, их самая любимая на свете девочка, — святая… впрочем, наверное, так оно и было. Потому что не бывает не у святых — этой печали и боли в глазах, и таких тоненьких рук, и полупрозрачных пальчиков, и… какая же я скотина, с раскаянием думал Ит, так обидел свою девочку, так обидел, и ведь еще ни слова не сказал и уже обидел, и, не дай Всевышний, она сейчас расплачется, и…
— Потому, что вы — добрые, — убежденно ответила Маден. — Пап, я же знаю. Я вижу. Вам не нужно… так.
— Может быть, — беззвучно ответил Ит. — Но иначе невозможно. Ты ведь это тоже видишь.
Она кивнула, чуть слышно всхлипнула.
— И это из-за мамы, — обреченно сказала она.
— Отчасти, — успокоил ее Ит. — Всего лишь отчасти. Мама…
— Ит, не говори, что мама ни при чем, — попросила Маден. — Потому что это будет неправда. Она — при чем. Еще как при чем. И чем дальше, тем все хуже. Я… пап, я не могу больше жить на фронте. Особенно сейчас.
— Тебе надо жить твоей жизнью. Нормальной жизнью.
— Которая нормальная для таких, как я? — горько спросила она.
— Да, — кивнул Ит. — Нормальной — для твоей семьи. Мама этого понимать не хочет. Мы с Рыжим — понимаем.
Скрипач, стоявший все это время молча в дверном проеме, согласно кивнул. Подошел к дочери, погладил по волосам. Она тут же доверчиво к нему прильнула, и улыбнулась сквозь подступающие слезы — совсем как в детстве. Рыжий тоже улыбнулся, щелкнул ее по носу.
— Мы не такие плохие, как говорит мама, — шепнул он. — Все она врет. Ну, или почти все. Ну, треть. Четверть. Одну десятую. Сотую. Но на сотую мы почти что хорошие, правда-правда.
Сел рядом с ней, и она ткнулась носом ему под мышку. Все-таки расплакалась. Как же ей тяжело, бедной. Сердце защемило еще сильнее…
— Син, — позвал Ит тихонько. — Ну не надо. Ты родишь, мама уедет, и все потихоньку наладится.
— Мама уедет, но вы… — Она все еще всхлипывала. — Почему вам не остаться? Ну почему…
— Малыш, мы год ждали допуска. — Скрипач отвел взгляд. — Именно этого допуска, ты же знаешь.
Она кивнула, всхлипнула.
— Син, все будет хорошо, — заверил Ит, стараясь, чтобы голос звучал бодро. Получилось плохо, да и обмануть дочь не представлялось возможным — при ее способностях любой обман был просто смешон.
— Нет, пап, не будет. — Она отрицательно покачала головой.
— Будет, — упрямо возразил Ит.
— Если вас убьют…
— Ну, во-первых, это не так просто сделать, — рассудительно начал Скрипач. — Во-вторых, в наши планы это не входит. А в-третьих…
— Рыжий, вы не вернетесь домой. — В голосе Маден была сейчас обреченная уверенность. — Что бы ни случилось, вы все равно не вернетесь домой. И… Из-за нас… тоже…
— С чего ты это взяла? — удивился Скрипач.
— С того, что я вижу тот крест, который вы на себе поставили. — Она порывисто вздохнула. — Ведь вы… вы не такие… вы должны быть… но…
— Если бы мы были «не такие», у нас не было бы тебя, — упрекнул ее Ит. — И Фэба не было бы. Вот нам захотелось, и мы выбрали, чтобы было так, как сейчас. Нет никакого креста, котенок. И домой мы вернемся, может, не насовсем, ты права, но вернемся.
— А если тут будут экипажи? — с горьким вызовом спросила она.
— Им придется кормить птиц, — пожал плечами Скрипач. — Впрочем, ты и сама справляешься неплохо…
* * *
Маден родилась потомственной Встречающей, второй в колене после умершего сорок один год назад Фэба, — это выяснилось, когда в возрасте трех лет она впервые в жизни увидела Сэфес. Ит и Скрипач замечали что-то необычное и раньше, но Орбели этого необычного видеть категорически не хотела. Она желала для своего ребенка другой судьбы, и все последующие годы их совместной жизни превратились в войну за эту самую судьбу. Сначала — в едва заметную, но после…
Первые пять лет после возвращения с Терры-ноль их на серьезные задания не выпускали ни под каким видом — по здоровью. Лечиться пришлось долго и основательно, но они оба этому факту тогда только радовались — больше всего в тот период им хотелось быть дома, с женой и дочерью. Брали всякую рутину, уезжая максимум на месяц, много работали в учебке, набрали стажерскую группу. Десять лет пролетели, как один долгий и счастливый день.
Но после…
Сначала Орбели стала пропадать все чаще и чаще — то она уезжала к родителям, в Девятнадцатый Ти, то вместе с женой Ри, Марией, занималась какой-то странной благотворительностью в мирах первого уровня. Ее чем дальше, тем больше стала затягивать большая политика — игра, от которой оба они старались держаться подальше; игра, в которую против своей воли оказался в свое время втянут Ри; игра, которая безумно нравилась Марии… и Орбели, как выяснилось, тоже. В доме они жили в результате втроем, и, несмотря на то что Маден была совсем еще ребенком, дом буквально расцвел — такого мира, такого покоя он не знал уже очень давно. Для Ита и Скрипача пять лет, проведенные рядом с дочерью, были одними из самых лучших за всю жизнь: они великолепно понимали, кто она такая, и каждый день рядом с ней был для них маленьким чудом. Скрипач как-то сказал, что завидует будущему экипажу, который достанется дочери — к ней будут не просто выходить из Сети. Лететь будут, сломя голову… Надо ли говорить, что они не только не препятствовали занятиям Маден, нет, они потакали ей во всем, в чем было можно и даже в чем нельзя: например, в тринадцать она впервые попала на настоящий рабочий выход (вернулись Леон и Морис) и работала «на подхвате» вместе со взрослыми Встречающими. После этой недели Морис дал ей первое рабочее имя — Солнечная… они радовались втроем, но потом приехала Орбели и недвусмысленно дала понять, что играм пора положить конец. Хорошо хоть, пробыла недолго — после ее отбытия Маден плакала несколько дней. Она никак не ожидала от матери такого унижения, и обида ее была ужасна; душа отказывалась принять совершеннейшую несправедливость и, главное, непонятно откуда идущую черную ненависть.
Потом, когда Маден было шестнадцать, Орбели переселилась к ним вновь — с ее точки зрения, воспитание дочери было запущено, испорчено. Требовалось хорошее образование, а также материнская забота, которой подросшая Маден стала к тому моменту бояться и всячески сторонилась. Она постоянно пропадала у Сони с Владой, Встречающих Леона и Мориса, она уезжала на сходки и лекции в учебный центр, она взяла сложнейший и совершенно ненужный (с точки зрения Орбели, конечно) курс по тонким потокам; она хотела учиться медицине, и ее совсем не прельщала судьба, которую прочила ей мать. Экономикой она заниматься категорически не желала, но Орбели отвезла двадцатилетнюю дочь в Ти, невзирая на все ее протесты, и заставила поступить в престижный дорогой университет — по специальности, которая у Маден вызывала лишь отвращение. Ит и Скрипач возражали, как могли, но переупрямить Орбели представлялось невозможной задачей. Скрипач сам чуть не плакал, вспоминая несчастные глаза дочери во время прощания на терминале.
— Не надо было ей разрешать… — сказал тогда Скрипач.
— Ну, попробуй. Не разреши, — обреченно отозвался Ит.
Впрочем, характер у Маден оказался на поверку ничуть не слабее, чем материнский, в чем они через год получили возможность убедиться.
Влада с Соней, узнавшие, что Орбели силой увезла дочь, переглянулись и начали смеяться. Скрипач тогда спросил — что же в этом смешного? Влада серьезно посмотрела на него и пообещала — увидишь.
— Она редкая девочка, — уверенно произнесла Соня. — Да, Орбели пытается с ней бороться. Но сейчас Орбели лишь ускорила ход этой борьбы. В которой выиграет не она.
— Ты думаешь? — удивился Ит.
— Знаю. — Соня снисходительно улыбнулась. — Готовься.
— К чему?
— К чему-то. — Соня засмеялась. — Сложно сказать, к чему именно, но все равно готовься.
Через год Маден вернулась.
Не одна.
Их не было дома дней десять, они водили своих стажеров на пробную отработку — веселый, ни к чему не обязывающий выход, по сути — большая игра, в которую охотно играли и стажеры третьего года обучения, и они сами. Возвращались, как думали, в пустой дом.
Однако в доме, к их вящему удивлению, обнаружилась дочь и… совсем молодой гермо, на вид — максимум лет двадцати.
— Кто это? — Обалдевший от неожиданности Скрипач, стоя на пороге гостиной, смотрел то на Маден, то на перепуганного гермо. — Син, ты язык проглотила? Ты почему здесь, ты же должна быть в университете!..
— Я его бросила. — В голосе Маден был страх, но одновременно — вот удивительно — какой-то отчаянный вызов. — Я туда больше не вернусь!
— Ладно, ладно, хорошо. — Ит обошел застывшего как статуя Скрипача, положил сумку со снаряжением на низкий резной столик и сел на диван. Гермо, стоявший молча у дальней стены гостиной, вдруг резко повернулся и скрылся в коридоре. Ит проводил его недоуменным взглядом. — Котенок, объясни толком, что произошло?
— Я… — Она переводила беспомощный взгляд с Ита на Скрипача и обратно. — Я… замуж вышла. Это мой муж, папа.
— А куда… э-э-э… пошел твой муж? — поинтересовался отмерзший Скрипач. — Он поздороваться не хочет?
— У него там его муж, — обреченно ответила Маден. — Мы… мы теперь втроем. Пап…
— Чего? — спросили они хором.
— Может, вы меня все-таки послушаете?.. Я побоялась, даже Владе и Соне не сказала. — Маден виновато опустила глаза. — Вы на меня не сердитесь?
— На тебя невозможно сердиться, — упрекнул Скрипач. — Расскажи все по порядку, и мы подумаем, что делать дальше.
Как выяснилось, Маден пробыла в университете всего полгода, больше не выдержала. Связаться с отцами она не рискнула, доступ к счету ей Обрели частично заблокировала, и проверяла каждый шаг, отслеживая и наставляя на путь истинный. Правдами и неправдами Маден достала денег и… сбежала, пройдя через сеть Ойтмана в один из отдаленных миров рауф. Там удалось подработать, и она, опасаясь преследования матери, прошла еще дальше — и уже в этом мире познакомилась с Гвеном и Отири. Ужасный мир, просто ужасный, и чудо, что потенциальные Встречающие там сумели выжить. Пять месяцев Маден с Гвеном трудились не покладая рук, кем придется, отказывая себе во всем, не гнушаясь любой, абсолютно любой работы, и с трудом набрали сумму на проход в систему Анлиона, а там помог Ри, и они, после месяцев скитаний, добрались кое-как до дома. Отири не может работать, его три года назад искалечили в уличной драке, вернее, даже не в драке, а в самом настоящем побоище — и теперь он ходит-то с трудом, постоянные головные боли, изуродованы кисти обеих рук, на лечение денег не было, он бы умер, если бы не Гвен, какая работа…
А ребята, оба — Встречающие, причем Отири еще и потомственный, в третьем колене. Его родители остались без экипажа во время реакции Блэки, долго перебирались из мира в мир, попались Антиконтролю, Отири сумел сбежать, а они — не сумели. А позже он подобрал Гвена, и они решили попробовать добраться или до Аарн, или до какого-нибудь мира Контроля, но тут случилось то, что случилось, и Гвен три года ухаживал за инвалидом, в которого превратился его муж, уже без всякой надежды на то, что жизнь изменится… а потом появилась она, Маден, и Гвен в нее влюбился, и они все втроем решили, и вот… ну и вот… Вот так все и получилось.
Ит слушал ее рассказ, и у него волосы на голове вставали дыбом от мысли, что их родной котенок, их девочка на опасных древних транспортах моталась по галактике, даже не имея возможности связаться с ними, попросить о помощи… К концу рассказа Маден он понял, что к Орбели у него появился не просто счет, а СЧЕТ, да такой, что попадись ему жена в тот момент, это был бы уже не скандал… что-то большее.
— Так, — решительно сказал Скрипач, выслушав ее сбивчивый рассказ. — Все. Никаких университетов, никаких поездок и никакой самодеятельности от мамы. Вызывай Владу, Соню, Мансий, Хилль, подавай заявку в учебку, а мы…
— А вы что?
— А мы пошли знакомиться. — Ит решительно встал. — Котенок, все хорошо. Поняла? Все хорошо. А будет еще лучше.
Маден бросилась к нему, повисла на шее, потом протянула вторую руку, и Скрипач тоже обнял ее — минуту стояли молча, Ит гладил тонкую спинку, утешая, ободряя, и думал, что все действительно будет хорошо — а если не будет, то у него в сейфе, в подвале, есть несколько очень неплохих образцов оружия, и плевать он хотел на все приличия…
Скандал Орбели, конечно, закатила грандиозный. На след сбежавшей дочери она вышла лишь тогда, когда та уже была дома. И тогда первый раз случилось совершенно невозможное — Скрипач просто не пустил в дом жену. Слова, в тот день произнесенные, стали непробиваемой стеной между ними — да так ею и остались. Уже навсегда.
…враг собственному ребенку — да, ты и есть этот враг, который выбор ребенка понять и принять не хочет и не может.
…не я враг, а вы — потому что подвергаете жизнь ребенка огромному риску, и еще…
…и еще ты ненавидишь и Контроль, и все, что с ним связано, ведь так?
…и мне есть за что его ненавидеть, и очень странно, что вы так его любите — а уж кому, как не вам, знать, как Контролирующие калечат себе и окружающим жизни.
…не Контроль калечит жизни, а те, кто не может принять сам факт того, что существует нечто большее, чем пачка денег или вкусная жрачка.
…я ее мать, и мне виднее, что для нее лучше, а что нет.
…ты хочешь сказать, что мать — это такое божество, которое все за всех знает и все уже решило, но на самом деле это вовсе не так, да будет тебе известно, и порой, представляешь себе, дети оказываются умнее и мудрее, чем их матери.
…и что с того? У нее ничего нет — ни жизненного опыта, ни знаний, ни профессии. Кем она станет вашими заботами? Служанкой при двух чокнутых, мнящих себя святыми, сидящей год за годом на одном месте и ждущей, когда их величества соизволят притащить свои задницы в мир приписки?
…убирайся отсюда прочь и, пока не поставишь мозги на место, не смей даже подходить к порогу этого дома!!!
Три года…
Три года потом они пытались как-то наладить шаткий мир — и это в результате удалось, с большим трудом, но удалось.
Три года лечили Отири — молодой рауф и впрямь был в весьма плачевном состоянии. Три года брали только короткие задания, и в результате сильно поиздержались.
Но постепенно все наладилось.
Маден, Гвен и Отири перебрались жить в учебный центр, впрочем, они большую часть времени все равно проводили с другими Встречающими. Обучение, длящееся почти восемнадцать лет, они закончили одновременно — из них получилась очень редкая структура, потому что лучше всего они работали именно втроем, тогда как обычные Встречающие чаше всего работают парой.
А сейчас Маден ждала ребенка — они все-таки решили родить до того, как брать экипаж. Можно было бы взять, претенденты были, но… если возьмешь, то двадцать пять лет никаких детей заводить нельзя. Когда мальчику будет три года — можно брать, тем более что они работают тройкой.
Естественно, Орбели, прекрасно знавшая о намечающемся пополнении, приехала… лучше бы не приезжала… мальчишки от нее шарахаются, Маден ходит сама не своя, да и им самим в своем же доме не осталось места.
Раньше все было иначе.
Теперь — все изменилось.
Кардинально, и, по всей видимости, уже бесповоротно.
* * *
За эти годы Ит и Скрипач, по их собственному ощущению, очень сильно изменились и сами.
Во-первых, тот внутренний надлом, появившийся после отработки Терры-ноль, никуда не исчез. Как сказала Влада — бездонную пропасть можно пробовать засыпать, но дело это бесполезное.
Во-вторых, чем дальше, тем больше хотелось… обратно на Терру. Они использовали любую возможность, чтобы попасть туда, брали самые нелепые поручения и задания, лишь бы провести там хоть день, хоть два. Нет, пока Маден была маленькой, о Терре они думали редко, не до нее было, но когда дочка выросла, их стало тянуть туда все сильнее и сильнее.
В-третьих, в один прекрасный день они обнаружили, что дома стало… как-то некомфортно. Нет, все было прекрасно, молодежь вела себя образцово, никто никому не мешал, да и Маден так трогательно обо всех старалась заботиться, но…
…но им хотелось, как выяснилось, совсем другого. Уединения, тишины, какой-то отрешенности, что ли. Дома этого больше не было, да и быть не могло: молодое семейство рауф, странное даже с точки зрения других рауф, что говорить о человеческой, утвердилось в доме уже точно на постоянной основе, и они поняли — через какое-то время отсюда придется уйти. Маден, конечно, догадалась обо всем сразу, и началась борьба, в которой верх одержали все-таки они, но — частично, лишь частично. У Маден было слишком много условий, которые надлежало выполнить.
Первое — развод с матерью.
Попробуй выполни…
Маден отчаянно не хотела, чтобы они и дальше состояли в браке с Орбели, она видела — от того, что происходит, всем только хуже, а казалось бы, куда еще хуже. Она понимала, что является причиной этой затяжной ссоры, из которой нет возврата, она понимала, что оба отца безоговорочно приняли именно ее сторону, и она не могла не переживать из-за того, что в результате получилось.
Все происходящее напоминало Иту и Скрипачу какую-то липкую, вязкую паутину, из которой ужасно хотелось вырваться.
Хоть куда-то.
Лучше бы туда, куда хочется, конечно.
Подали заявку на отработку — их не выпустили. Мурыжили целый год, истрепали все нервы, потом вроде бы дали добро на выход… шикарный выход, что говорить. Годовой заброс на Терру-ноль, именно туда, куда они просились, на отличных условиях, причем заброс широкого профиля, без уточнений — и боевая работа, и агентурная… оплата втрое против обычной, красный код подразумевается автоматом, должность — не рядовая, да плюс научка, да плюс своя квартира там же, да плюс свое снаряжение, разрешенное к ввозу… Сказочный выход.
Дело было за малым.
Пройти тесты.
И ведь почти прошли, но случилось непредвиденное — причем за четыре дня до выхода.
* * *
Рыжий спалился.
Позорнейшим образом, на стимуляторах.
Причем поймали его не где-то, неизвестно где, а в собственном доме — это было самое отвратительное.
От тестов у них был отвод на двадцать пять лет, но этот отвод уже кончился. И они снова, как в молодости, начали выкручиваться и обманывать, благо, что опыт был богатый. В ход шло все: от имитаций и подделок до откровенного издевательства над собой.
Лишь бы выпустили.
Лишь бы проскочить.
И ведь удавалось! До этого дня — удавалось… даже после смерти Эдри, и то удавалось.
Но сегодня…
После разговора с Маден и вечернего скандала, произошедшего дома, Ит сидел в кабинете заместителя куратора кластера, и чувствовал, что нервы уже не просто на пределе, а за пределом. К начальству он отправился при всех регалиях: форма, «летопись жизни» на правом рукаве, занимающая больше чем половину этого рукава, волосы заплетены в косу, и даже стилет в косу вставлен, как по уставу положено.
Сначала он выслушал небольшую лекцию от Огдена, который, несмотря на двухсотлетнее знакомство, сейчас делал настолько официальный и неприступный вид, что становилось тошно.
Потом в кабинет Огден вызвал с какой-то радости следующего посетителя. Этим посетителем оказался темноволосый смуглый рауф, на полголовы выше покойного Фэба, мало того, рауф этот был еще и боевиком, причем перевели его сюда всего лишь три месяца назад.
Огден предложил им двоим его выслушать.
Они выслушали.
После Ит встал, и, не говоря ни слова, вышел вон из кабинета.
Он ожидал от Огдена чего угодно, но только не такого.
Ругани, скандала, склоки, нотаций — практически всего.
Но услышать то, что он услышал… за всю свою жизнь его ни разу не унижали до такой степени. Ни разу. Он на автомате шел по улице, ничего вокруг не видя и ощущая лишь жгучий, отвратительный стыд. То, что боевик, оказывается, все это время шел рядом, он сообразил только тогда, когда подошли к стоянке флаеров, располагавшейся на окраине учебного центра.
— Ну чего? — мирно поинтересовался боевик. — Ко мне или к тебе?
Ит посмотрел на него так, что боевик непроизвольно отступил на шаг назад.
— Слушай. — Боевик перешел на другой тон — небрежный, покровительственный. — Тебе на Терру надо? Так?
Ит кивнул.
— Вот и мне надо. А если нам чего-то надо, то этого нужно что? Добиваться, — сделал поразительное умозаключение боевик. — Так что ты это… не выпендривайся, что ли. У тебя до выхода сколько?
— Четыре дня, — ответил Ит через силу.
— Во, а у меня пять! — обрадовался боевик. — Как раз за три дня успеем. Слушай, гермо, ты чего, а? Дело-то плевое. Давай ко мне, что ли, если к тебе нельзя. Нельзя ведь, так?
Ит кивнул.
— Поехали, — решительности боевику было не занимать. Он запрыгнул на свой флаер, легкая летающая платформа слабо вздрогнула. Ит, поколебавшись секунду, встал рядом с ним.
«Будь что будет, — подумал он безучастно. — Может, и впрямь из этого что-то получится. Чего я хочу? На самом деле, чего я хочу? Не понимаю… то ли провалиться сквозь землю, то ли убежать куда-то, то ли сделать что-то такое, после чего меня не станет…»
А ведь это уже было, вспомнилось ему.
Самый короткий путь на Терру-ноль.
Он слабо усмехнулся — нет, не получится. Не та степень отчаяния. Вся гадость, которая сейчас происходит, — не смертельна. Ни для кого из них. Да, от нее хочется сбежать, но чтобы сразу на тот свет… как бы не так.
* * *
Скрипач прилетел минут через десять после того, как Ит скинул ему вызов. Ит к тому времени уже успел переодеться и лечь — все-таки ему было нехорошо. Если разобраться, ерунда, в другой ситуации на такую боль он бы и внимания не обратил, но сейчас боль стала поводом, отсрочкой… Можно полежать, подумать. Может, даже поспать. Собрать в кучу разбегающиеся мысли, привести их в относительный порядок. А еще — хорошенько поразмыслить над тем, что делать дальше. Например, стоит ли работать тут, на Орине, или есть смысл перевестись куда-то еще, где к рауф относятся лояльно. Вселенная большая, ведь можно найти себе место, в котором не будут говорить такие вещи, правда? Та же Терра-ноль. Хорошо бы туда на постоянной основе. Жилье есть, им двоим много не надо…
— Ты чего? — Встревоженный Скрипач быстрым шагом вошел в комнату. — Что случилось?
— Случился Огден… спроси, он расскажет. — Ит кивнул в сторону боевика, имя которого до сих пор так и не узнал. — Со мной все нормально, полежу немного, помедитирую… нет, рыжий, правда, все в порядке.
— Я его слегка приложил, — сообщил боевик с виноватой улыбкой.
— Потому что я его спровоцировал, — тут же добавил Ит.
— Ясно, — подытожил Скрипач.
— Мы в соседней комнате посадим, пока ты отлеживаешься, — предложил боевик. — Тебя как зовут?
— Рыжий. Можно Скрипач, без разницы. А тебя?
— Кир. Кир Гревис. Так вот, чего удумал падла Огден…
Они вышли. Ит махнул рукой, свет послушно погас. Он натянул одеяло повыше, повернулся на бок. Прислушался к себе — все-таки, болит или нет? Вроде нет… Или почти нет. О чем я хотел подумать?.. А не все ли равно. Лучше поспать. Сон — тоже бегство. Когда спишь, реальность для тебя не существует. Это где-то еще по дому ходит рассерженная Орбели, это где-то в другом месте Маден спорит с ней, а два ее мужа сидят в комнате, не смея носа высунуть за порог. Это не здесь, не сейчас рыжий стоит посреди собственной ванной с «палитрой» в одной руке и снотворным в другой… спасибо, что не голый, только вытащил, раздеться не успел. Не здесь, не сейчас Огден читает лекцию о том, кто такие на самом деле рауф. И тесты тоже… Это все где-то еще. Не здесь. Не сейчас. И не с ним…
Проснулся он от того, что в соседней комнате оглушительно смеялись на два голоса. Ит прислушался — да, действительно, Скрипач смеялся. Причем, кажется, так легко и свободно он не смеялся уже черт-те сколько. Лет десять — точно. А то и больше. Что у них там происходит такое?..
В комнате было совершенно темно, и он подумал что, скорее всего, спал совсем недолго — часа два, ну три. Ит встал — свет тут же включился сам — и, подойдя к двери, осторожно стукнул по косяку.
— Заходи… открыто… — Рыжий все еще хохотал. — Кир, и чего?..
— …и это убожество на подгибающихся ногах чикиляет ко мне. Спасите нас, говорит, а то нам, похоже, каюк. Моя группа стоит, как стадо фуцелей, и не понимает, какого… мы тут все делаем. Причем стоим мы в полной защите — все как положено, замкнутый контур, биологичка активная. Кругом — природа. Да какая!.. Лужайка, как из сказки, вся в желтеньких таких цветочках, горный склон, ручеек. Благодать! И это вот, которое когни. Стоит. Двумя руками прикрывает… ну, это самое. Я спрашиваю — кого и от чего спасать-то будем, любезный? Он машет рукой — там, мол. Смотрю — кусты шевелятся. Вокруг полянки — полно кустов, и все шевелятся, прикинь?
— И чего было в кустах?
— В кустах… Рыжий, в кусты заглядывать было нельзя, поверь… не, мы заглядывали, пока искали всю эту научную шатию… так вот, я тебе скажу, что я много чего видел, но чтобы с таким рвением этим кто-то занимался…
— А из-за чего это было? — Рыжий, скрестив ноги, сидел в головах кровати, боевик развалился в кресле и сейчас курил тонкую коричневую сигарету.
— Ты не поверишь, но это зацвел местный эндемик. Они до высадки растения перепроверили три раза, но знаешь, поговорка есть, что всего угадать невозможно? Когда они проверяли, он не цвел. Когда высаживались и снова проверяли, он опять не цвел. А когда разбили лагерь, он зацвел и пробил на раз защиту, прикинь? Кто же знал, что пыльца работает как афродизиак?.. Причем действует только на когни. Мы там потом ходили чуть не голышом, с нами ничего не было. А этих выносило — только в путь.
— Класс, — восхищенно констатировал Скрипач. — И что в результате?
— Да ничего, перепродали мир кому-то. Я так считаю, что, будь это индиго, кто-нибудь хорошо там нагрел бы руки на секс-туризме. Так что все эти гонки про рауф, которые придумывает Огден… Рыжий, это все хрень. Полная… сам видишь, как все просто делается.
— У нас таких случаев не было, — признался Скрипач. — Хотя смешного тоже хватало. Заслали нас как-то с этим вот разыскать одного Барда, которого по недоразумению занесло в…
— Простите, что я вас прерываю, — Ит сделал шаг вперед, — но мы, кажется, должны каким-то образом решить какие-то вопросы. Я прав?
— Спокойно, псих, — посоветовал Кир. — Не переживай.
— Ит, он прав. Вопросы действительно решаются быстрее, чем мы думали. — Скрипач усмехнулся. — Мы с тобой пошли не по тому пути. Все проще.
— Не понимаю, — нахмурился Ит.
— Скажем так, мы по этому пути не ходили… ммм… — Скрипач задумался, подыскивая слова. — Не ходили, потому что у нас не было возможности. Для этого нужно…
— Мужик для этого нужен. — Кир, кажется, с тактичностью был не в ладах. — В данном случае сойду и я. А мне сойдете вы, потому что мне, если честно, фиолетово.
Ит нахмурился еще больше, посмотрел вопросительно на Скрипача, потом на Кира. Тот возвел очи горе, щелкнул в воздухе пальцами, возмущаясь, по всей вероятности, очевидной итской тупости.
— Не надо для этого в койке ничего делать, — объяснил он. — Растормозились, на три точки нажали, и через полминуты гуляй. Все. Доступно?
Ит ошарашенно посмотрел на него. Боевик продолжал смотреть ему прямо в глаза, совершенно не смущаясь. Да еще и ухмылялся при этом.
— Так и есть, — подтвердил Скрипач. — Пять-шесть раз повторить, с паузами, конечно, и пусть Огден подавится своими тестами и россказнями. Мы пробные делали, смотри сам. За три часа — по десять процентов в плюс. Кир говорит, что это пристрелочный результат, начальный, дальше будет лучше. Я — верю.
— То есть, по сути, это тоже… подделка, — тихо сказал Ит.
— Тебя что, это не устраивает? — с вызовом спросил боевик.
— Меня-то как раз более чем устраивает, — криво усмехнулся Ит. — Я просто…
— Ты просто медленно догоняешь, — констатировал боевик. — Ладно, сейчас догонишь. Рыжий, ты погуляй пока что минут десять, а я ему объясню, чего и как.
— Раздеваться надо? — неприязненно спросил Ит.
— Рубашку сними и довольно. — Боевик встал.
— Слушай, сколько я спал? — запоздало вспомнил Ит. Повернулся к Скрипачу — и опешил, на сотую долю поймав его взгляд, направленный на Кира. Во взгляде было… восхищение и какая-то совершенно незнакомая радость. — Ты чего?..
— Я — чего? — удивился Скрипач. — Да вроде ничего. Четыре часа ты спал.
— А что вы делали, пока я спал?
Они недоуменно переглянулись.
— Ничего, — удивленно ответил Кир. — Что мы могли делать?
Ит промолчал. Видимо, просто показалось. Действительно, от такой жизни впору рехнуться…
— Простите, — выдавил он через силу. — Глюки какие-то, честное слово…
— Говорю же, псих, — уверенно сказал Кир. — Скрипач, выметайся.
— Сгоняю за едой, — предложил Рыжий. — Трое суток тут торчать, если вы не забыли. Кому чего?
— По фигу, чего привезешь, все сгодится, — ответил Кир, стаскивая через голову рубашку.
— Ты мясо ешь?
— Ем, чего же не есть… Так, рыжий, ты еще тут?
— Раскомандовался, — проворчал Скрипач.
— Только не домой, — попросил Ит. — Смотайся к Соне, ладно?
— У Сони мяса нет.
— Блин, я не подумал. Ну тогда в учебку. Но домой не надо! Крику не оберешься…
— Жена, что ли? — нахмурился боевик.
— Типа того. — Ит решил, что в подробности вдаваться не стоит. — Ладно. Давай рассказывай, чего нужно делать.
* * *
Его звали Кир Гревис. Ему оказалось сто семьдесят лет, почти на сто лет моложе их самих; у него были кобальтово-синие глаза, темные, густые волосы; и еще — он постоянно улыбался, то больше, то меньше, словно на лице его поселилась когда-то тень затаенной радости, да так и не ушла — грустить он не умел. Казалось, уголки его губ в любой момент могут поползти вверх, и так оно и было — по малейшему поводу, который тому же Иту поводом вовсе не казался, Кир мог начать смеяться… и лишь позже объяснял, чему именно. Уверенный, точный в движениях, язвительный — он словно был средоточием какого-то ритма, исключающего покой; он словно был тут и не тут одновременно — и, если окружающие были не против, они тоже попадали в этот ритм, и пространство начинало двигаться словно бы в каком-то замысловатом танце, повинуясь воле Кира Гревиса.
Ит видел: Скрипач был Киром в буквальном смысле очарован. Если существовал для их нынешней ситуации идеальный вариант, то сейчас этот вариант находился рядом.
С ним можно было главное — не думать о том, что происходило на самом деле; не разговаривать на темы, набившие оскомину, не пытаться решать нерешаемые проблемы, и не пробовать искать выходы из безвыходных ситуаций.
Трое суток они провели в домике, предоставленном Киру под временное жилье. Крошечный домик, находившийся в горном поселении, стоявшем по границе зоны Официальной службы — дальше располагалась карантинная зона, а еще дальше — жили Сэфес и Встречающие, к которым любым представителям Официальной службы без особого разрешения даже приближаться было нельзя. Это, впрочем, никого не волновало, потому что переходить границу зоны никто и не собирался.
Две комнаты, маленькая кухня да ванная — вот и весь комфорт. Перед входом — кое-как выровненная каменная площадка. А дальше — горный склон, поросший низкими, побитыми ветром кустами. Домик этот был модульным, временным, необжитым. Кир, судя по всему, обживать его и не собирался. Его присутствие в домике было обозначено снаряжением, аккуратно сложенным у стены одной из спален, да слабым запахом дыма от сигарет, которые он курил.
Сигареты, кстати, произвели на Скрипача впечатление.
— И тебя выпускают работать? — спросил он с недоверием.
— Выпускают, — пожал плечами Кир. — Почему нет?
— Но ведь курить запрещено, — напомнил рыжий.
— Вам, может, и запрещено. Но тебе не приходило в голову, что любой запрет можно обойти?
— Как?.. — с подозрением спросил Скрипач.
— Запросто! — Кир рассмеялся. — Во-первых, последствия нейтрализуются, во-вторых, я не курю при группе или при начальстве, а в-третьих… — Он запнулся.
— Ну?
— В-третьих, сигарета — часть одного из ритуалов моей религии.
— Чего? — Скрипач опешил. — Какой религии?
— Черт ее знает, — пожал плечами Кир. — Если честно, я еще не придумал. Но, не поверишь, уже для шестого начальства прокатывает.
— Ты переводился… шесть раз? — удивился Ит.
— Больше, — невозмутимо ответил Кир.
— А зачем? — удивился Скрипач.
— Так получилось.
Вопросов друг другу они почти не задавали. По крайней мере, вопросов, которые имели бы отношение к работе и к личной жизни. Это было негласным правилом: молчать. Максимум, что они друг о друге знали, так это то, что Кир Гревис — офицер одного из мобильных боевых подразделений, а они двое — агенты другого боевого подразделения. Также Кир знал, что у них есть жена и дочь. Про личное он не говорил, хотя тут и так все ясно — будь у него кто-то, он бы не срезался на тестах. Значит, одинокий.
Трое суток, которые они провели в домике, оказались неожиданно хорошими. Воспрявший духом Скрипач принялся всех кормить (он неплохо готовил), Ит привел комнаты в относительный порядок, а Кир, невзирая на их смешки и подколки, сделал совершенно невозможную вещь: смотался к транспортникам и приволок бутылку какого-то дорогущего алкоголя. Как объяснил, в пику Огдену.
— Он нас послал сюда предаваться разврату и пороку, — объяснял Кир вечером. — Вот и предадимся по полной программе. Если на тестах вылезет остаточная фаза усвоения, я ему лично объясню, что не смог на трезвую голову и без подготовки прыгнуть в койку с первыми встречными. Причем объясню так, чтобы комиссия хорошо это расслышала.
— Не думаю, что на него это подействует, — с сомнением заметил Ит. — У него омерзительный характер. Понимаешь, с любым законом можно поступать по-разному. Можно обратить его в помощь кому-то, а можно с помощью этого же закона этого кого-то опустить ниже некуда. Вот Огден как раз из второй категории. Особенно если речь идет о рауф. Когда куратором была Эдри, все было иначе.
— Огден этот ваш давно не нарывался, как я погляжу, — отозвался Кир с ласковой улыбкой. — Ну ничего. Значит, все еще впереди.
— И многие… нарвались уже с твоей помощью? — спросил проницательный Ит.
— Порядочно, — отозвался Кир.
— Тебя из-за этого переводят? — полюбопытствовал Скрипач.
— Нет, — мотнул головой Кир. — Так, мы пьем, или рыбу заворачиваем?
…В последний день Ит решился, и попробовал задать Киру пару-тройку вопросов, на которые ему было просто интересно получить ответы. Например, откуда взялась эта методика, и можно ли ее использовать… ммм… с помощью той же «палитры», к примеру?
— С «палитрой» не выйдет, — с сожалением отозвался Кир. — Пробовали, не прокатило. То есть сам себе ты этим способом тесты не обеспечишь. А все остальное… понимаешь, вот смотри сам. Как оно бывает в природе, соображаешь?
Ит прищурился.
— В смысле? — переспросил он.
— Объясняю. Все эти замороки «про любовь» — это разумные придумали, — улыбка Кира стала вдруг жесткой, а голос циничным. — «Замки» всякие, другие гермовские штучки… Нет этого всего в природе, у тех же животных. Все быстро, все на ходу. Жизнь такая, что церемонии, сам понимаешь, разводить некогда. Добыл пожрать, покрыл особь следующего пола, поспал часок — и снова беги, жратву добывай. Иначе что? Иначе сдохнешь. Или, что еще вероятнее, тебя прикончат. В природе у гермо нет времени полчаса в «замке» зависать, а потом еще час мозги в кучу собирать. А у мужика тем более нет времени с ним возиться — потому что ему, чтобы род сохранить, за ночь двоих-троих покрыть надо. И что получается? Вот это самое и получается. Да и у гермо особо церемониться с бабой времени нет. Тоже — покрыл быстро и рванул по делам. — Кир засмеялся. — Так что вся эта методика, она проще некуда. Феромоновый ряд присутствует? Присутствует, потому что двое, которые для этого нужны, — есть. Кнопочка? Тоже есть, причем не придуманная, а настоящая, на которую нажать можно, чтобы тело сработало. Ну и вот. Воздух понюхал — нажал на кнопочку — тело сработало — полминуты, и ты в порядке. И я тоже в порядке, потому что мне на самом деле достаточно почувствовать то, что чувствуешь ты, чтобы мой организм тоже сработал, как требует момент. Это — снова феромоны, но уже не мои, а твои. Сам видишь, в койку для этого прыгать не обязательно.
— Вижу, — кивнул Ит. — Знаешь, я как-то не думал об этом… вот так. Ведь мы эти точки тоже используем в работе. Но не для того.
— Для чего? — поинтересовался Кир.
— Блокировка, частичное выключение объекта, ограничение подвижности, — перечислил Ит. — Работает это только с рауф.
— Правильно, — покивал Кир. — Только на самом деле эти точки нужны для того, чтобы мужик мог спокойно обездвижить любого гермо, раскрыть его, как надо, и быстро сделать свое дело, причем без риска, что этот гермо дернется и оторвет ему случайно нужную часть организма. Сечешь?
— Секу. — Ит покачал головой. — Теперь-то уже конечно секу. Век живи, век учись…
— Верно мыслишь, псих. Так вот. А чтобы гермо раскрылся, есть еще одна кнопочка — ты на нее жмешь, и получается что?
— Выброс эндорфинов, разумеется. И сданные тесты.
— Верно! — Кир назидательно поднял палец и с превосходством посмотрел на Ита. — Ну, что со мной происходит, надеюсь, понятно.
— Ты ловишь этот выброс и, видимо, тут же выдаешь ответный.
— Так и есть, — подытожил Кир. — И не хрен было устраивать трагедии на пустом месте и сидеть задницей в луже.
— И ты снова прав. Ты раньше тесты так же проходил?
— Я их вообще проходил последний раз семь лет назад, — неохотно ответил Кир. — Да, так же. Потом… потом у меня был отвод. Но в этом году он закончился.
Ит видел — говорить Кир категорически не хочет. Поэтому настаивать на продолжении разговора он не стал. Дальше просто сидели, трепались ни о чем, поджидая зависшего в ванной Скрипача (что он там делает? ты не поверишь, но он моется), а потом, уже вечером, втроем направились в Центр.
И сдали все положенные тесты.
С первого раза.
* * *
Им пора было за снаряжением, домой, а Киру еще сутки предстояло провести в своем домике, но теперь уже одному — он ждал, когда вернется с тренировки часть его группы.
Дошли вместе до стоянки флаеров, подозвали платформы.
— Счастливо! — Рыжий улыбнулся, махнул рукой. — Может, еще пересечемся.
— Это как получится, — пожал плечами Кир. Ухмыльнулся, по своему обыкновению. — Куда пошлют.
— Удачи! — Ит улыбнулся. — Мы сегодня выходим.
— Да я понял… ладно, ребята! Бывайте…
Их флаер взмыл в воздух, и через минуту Кир уже не мог различить крошечную точку в надвигающейся на степь тьме. Он встал на свою платформу, мазнул пальцем по управлению — флаер взмыл в воздух, и понесся обратно, в сторону недалеких гор. Лететь было минут десять. Кир сел, сжался, обхватил себя обеими руками — почти так же сидел у стены Ит, разве что стены сейчас не было.
«Может быть, в этот раз», — думалось ему.
Если будет та отработка, о которой говорилось, — вполне может получиться. И тогда… тогда все кончится.
По крайней мере, для него самого точно кончится.
Невозможно это — вот так.
Без того, кто делает жизнь настоящей — невозможно.
И зачем я так себя повел? Грубость эта… «животные», «покрыл», «бабы», «гермовские штучки»… сто лет не видел нормальных семей, в которых кто-то кого-то любит… да если вдуматься, раньше тоже не видел. Родители… столько лет прошло, и даже лица их уже давно выцвели в памяти, и ничего почти не сохранилось — только какой-то смытый стоп-кадр, как оба отца держат на руках маму, одновременно, а она смеется и пытается взъерошить волосы тому, что стоит справа…
И вот эти двое — сейчас. Кнопочку, говоришь, нажал? А что у тебя в душе сейчас нажато и кто это сделал? Сам?
Да нет, конечно. Невозможно. Выискался тоже. Не умею я так, как они — говорить без слов одними глазами, например. Да ничего я не умею. И не с кем мне это уметь.
Мальчик, пожалуй, умел… да и то, не так как-то он это делал.
Кир нахмурился. Флаер, оказывается, уже давным-давно висел возле домика, но Кир продолжал сидеть в той же позе, обхватив руками колени.
Мальчик вел себя иначе. Мальчик умел очень тонко презирать весь окружающий мир, и было в этом презрении какое-то свое, неповторимое и ни с чем не сравнимое очарование. Но не более того.
— К черту, — беззвучно произнес Кир в пустоту. Слез с флаера, оттолкнул платформу ногой. — Пошло оно все к черту. Хватит.
Главное — получилось сдать тесты.
Последнее препятствие преодолено.
Путь на Терру-ноль был открыт.
Назад: Часть первая ИСХОД
Дальше: Москва Институт им. А. Конаша Через сорок лет