Глава 8
За обедом, а потом за кофе Вульф продолжал свои рассуждения о Вольтере, начатые за ленчем. Главная проблема состояла в том, можно ли называть человека великим за умение владеть пером, даже если он подхалим, приспособленец, фальшивомонетчик или интеллектуальный хлыщ. За ленчем Вольтер был оправдан во всем, за исключением подхалимажа. Как можно назвать великим человека, который искал благосклонности герцогов и герцогинь, а также Ришелье и Фридриха Прусского? Но в кабинете за кофе Вольтер был осужден. В конце концов дело решило то, о чем речь совсем не шла за ленчем: у Вольтера не было вкуса и был очень плохой аппетит. Он был равнодушен к еде, он даже мог есть всего раз в день и почти ничего не пил. Всю жизнь он был очень худ, а в последние свои годы он превратился в настоящий скелет. Абсурдно называть его великим человеком, строго говоря, он вообще не был человеком, потому что он был лишен вкуса, а желудок его высох. Он был замечательным механизмом по плетению словес, но не человеком, не говоря уже о том, что не великим.
Я не могу это передать. Я должен либо дословно излагать застольные речи Вульфа — и вы будете или наслаждаться ими, или отвергать их — либо вовсе не упоминать о них. Обычно я этого и не делаю, но в этот вечер я подозревал, что они имеют особое значение. Докладывая ему о моем визите к Блаунтам, я конечно вставил и описание внешности Комуса: кожа да кости. Я подозревал, что именно поэтому Вульф ополчился на Вольтера. Не так сильна была связь, но она существовала, и это показывало, что даже за едой он не может отключиться от своих мыслей. Так я думал, и если был прав, то ничего хорошего в этом не было. Такого никогда не случалось раньше. Значит, он боялся, что рано или поздно ему придется проглотить нечто очень неприятное и для вкуса и для желудка — допущение, что Мэтью Блаунт не виновен.
Кофе еще не был убран, а он все еще занимался Вольтером, когда за несколько минут до девяти тридцати явился Чарлз У. Йеркс. Еще одним симптомом плохого состояния духа Вульфа был тот факт, что когда в дверь позвонили и Салли спросила, уйти ли ей, он чуть поднял плечи и сказал:
— Как хотите.
Это было совсем не в его духе, и когда я пошел встречать посетителя, то вынужден был следить за своим лицом, чтоб не возникло впечатление, что мы нуждаемся в сочувствии.
Салли встретила Йеркса в дверях кабинета. Он обеими руками взял ее руку, бормоча что-то, похлопал по руке, выпустил ее и, входя бросил взгляд направо и налево. Когда я знакомил Вульфа и Йеркса, они поклонились друг другу, и Йеркс ждал, пока Салли сядет в одно из желтых кресел, которое я придвинул ей, предоставив ему красное кожаное. Усевшись, он сказал ей:
— Я пришел, потому что обещал. Салли, но я немного смущен. После вашего звонка, я позвонил вашей матери и, по-видимому, тут… недоразумение. Она, кажется, считает, что вы делаете ошибку.
Салли кивнула.
— А она не сказала вам, почему я здесь?
— Очень неопределенно. Может быть, вы мне скажете, и тогда я буду знать, почему я здесь.
Он улыбнулся ей дружески, но с желанием понять. Уклончиво, а почему бы и нет? Вице-президент банка с капиталом в миллиард долларов, который, пусть случайно, оказался причастным к делу об убийстве, занимающему первые страницы газет, вряд ли стремится увязнуть в этом еще глубже, если есть возможность избежать этого. Кроме того, он хороший шахматист.
— Я не считаю, что делаю ошибку, — сказала Салли. — Причина, по которой я здесь… потому что я… — Она не договорила, повернула голову ко мне, потом взглянула на Вульфа. — Вы не объясните, мистер Вульф?
Вульф откинулся назад, устремив глаза на Йеркса.
— Полагаю, сэр, вы человек, умеющий хранить тайну?
— Мне бы хотелось так думать. — Вульфу банкир не улыбался. — Я стараюсь быть таким.
— Хорошо. Обстоятельства требуют этого. Тут просто несовпадение в мнениях, но желательно, чтобы оно стало достоянием гласности. Может быть, вы видели вчера в газете, что меня пригласили расследовать убийство Пола Джерина.
— Это привлекло мое внимание.
— Это мисс Блаунт наняла меня вопреки совету своего отца и его адвоката, с которыми согласилась и ее мать. Она предложила мне значительный гонорар, и я принял его. Зная, что ее отцу грозит серьезная опасность, она боится, что его адвокат не справится с этой сложной проблемой и, кроме того, она высоко оценивает мои таланты, возможно, преувеличивая их. Для расследования я нуждаюсь в различных сведениях, а вы — один из тех, кто связан с делом. Миссис Блаунт полагает, что ее дочь сделала ошибку, наняв меня, но ее дочь так не считает, и я тоже. Я достаточно уважаю себя, чтобы отвергнуть предположение, будто могу повредить. Я могу обнаружить тот факт, который упустит мистер Комус. Я, однако, не сомневаюсь в его компетентности, хотя он отрицает мою. Ясно ли я объяснил, почему мисс Блаунт просила вас прийти?
— Не совсем. Меня конечно, допрашивали и полицейские и мистер Комус, но я не смог сообщить ничего полезного, — Йеркс перевел глаза на Салли, потом посмотрел вокруг. Он спросил:
— Почему вы думаете, Салли, что Дэн не справится с этим? Для ваших сомнений есть какая-нибудь особая причина?
Либо миссис Блаунт не упомянула о ревности дочери, либо он скрывал это. Салли поступила правильно.
— Нет, — сказала она, — особой причины нет. Просто я… боюсь.
— Ну ладно, — тут он обратился к Вульфу: — откровенно говоря, Вульф, я склонен согласиться с ними. Моему банку, как и мне лично, не случалось обращаться к фирме Комуса, но ведь он известный юрист и, насколько я знаю, очень способный. Что вы можете сделать такого, чего он не может?
— Пока не сделал, не знаю. — Вульф выпрямился. — Мистер Йеркс, вы считаете, что мистер Блаунт убил этого человека?
— Нет, конечно.
Но прежде чем сказать это, он украдкой взглянул на Салли, нечаянно разоблачив себя. Если он действительно считал, что Блаунт невиновен, зачем был нужен этот взгляд?
— И я так же думаю, — сказал Вульф, как будто он и вправду так думал. — Но факты, указывающие на него, очень весомы и не могут быть так просто отброшены. Вы знаете это?
— Да.
— Значит, я пока не принимаю их во внимание. Есть другие факты, например, что четыре других человека, «посредники» имели возможность отравить шоколад, входя в библиотеку, чтобы сообщать ходы. Я понимаю, что в таких случаях, иногда, если не всегда, Джерин закрывал глаза, чтобы сосредоточиться. Это верно?
— Да. Он обычно делал это после первых трех или четырех ходов. Он наклонял голову и иногда закрывал глаза руками. Йеркс повернулся к клиентке. — Вы понимаете, мои ответы на эти вопросы не означают, что я на вашей стороне, против ваших отца и матери. Нет. Но вы имеете право на свое мнение, и я хочу помочь вам в любом случае. — И продолжил, обращаясь к Вульфу: — И я согласен, что маловероятно, что вы способны повредить. Я знаю кое-что о вашей деятельности. Но и Комус знает, что четыре посредника, включая меня, имели массу возможностей положить яд. Это ясно. Вопрос в том, зачем это мне? Или любому из них?
Вульф кивнул.
— В том-то и вопрос. Взять вас. У вас нет ненависти к мистеру Джерину. Но, допустим, что у вас есть или была ненависть к мистеру Блаунту. Смерть Джерина была лишь одним из следствий того, что он выпил яд; другое состоит в том, что Блаунт в смертельной опасности. Как вам это нравится, мистер Йеркс? Меня наняли для расследования, и я расследую. Может быть, это вы предложили Блаунту самому принести шоколад для Джерина? Или же, когда сообщили ему, что Джерину плохо, это вы посоветовали вылить все из кружки и кофейника?
Глаза банкира сузились, а губы сжались.
— Понятно, — сказал он так тихо, что я едва услышал это, а у меня хороший слух. — Так вот как вы… Понятно. — Он кивнул. — Очень умно. Может быть, более чем умно. Комус тоже мог держать это в уме — не знаю. Вы задали мне два вопроса, — нет, три. На все ответ — нет. Но вы, конечно, ведете к чему-то. Это делает… хм… Хаусман, Фэрроу и Комус… хм. Конечно, никаких комментариев. — Он обернулся к Салли. — Я уже не так уверен, что вы сделали ошибку. — Снова к Вульфу. — Я правильно понял вас? Вы утверждаете, что Джерин был просто пешкой, которой пожертвовали, стремясь погубить Блаунта?
— Я это предполагаю. Это моя рабочая гипотеза. Естественно, что вы даете отрицательный ответ на мои три вопроса; так делают и остальные трое. Вы сказали бы «нет» и если бы я вас спросил, знаете ли вы об их отношениях с Блаунтом. Так сделают и они. Но ненависть одного человека к другому, столь сильная, что он неумолимо стремится его погубить, существует не в безвоздушном пространстве. Всегда есть следы этого, и я стараюсь их найти. Может быть, это чувство, сильное чувство, направлено не на Блаунта, оно может быть сосредоточено на каком-то объекте, который станет доступен лишь при устранении Блаунта. У Фэрроу это может быть контроль над корпорацией, у Хаусмана, фанатика по натуре, это может быть какое-то безумное стремление, у вас или у Комуса это может быть миссис Блаунт. Я намерен…
— Здесь присутствует дочь миссис Блаунт, Вульф.
— Да. Это просто предположение. Я не без причины назвал имя миссис Блаунт. Мистер Гудвин, видевшейся с ней, и способный судить об этом, говорит, что она может заставить любого мужчину нарушить второе предписание десятой заповеди — не пожелай жены ближнего своего. Но я только рассуждаю. У меня нет массы сотрудников, как у служителей закона, но есть три хороших человека, помимо мистера Гудвина, а дело неспешное. Мистера Блаунта не будут судить ни на этой неделе, ни в этом месяце.
Вульф нашел хорошего слушателя. Йеркс не упустил ни слова. Когда Вульф остановился, чтобы передохнуть, он спросил:
— Вы излагали эту гипотезу районному прокурору?
Превосходно. Удовлетворительный ответ на этот вопрос, с полным объяснением всех обстоятельств, занял бы несколько минут. Но Вульф только сказал:
— Нет, сэр. Они сделали ставку на мистера Блаунта. А я — нет.
Йеркс взглянул на Салли, потом на меня, но не видел нас, он просто отвел глаза от Вульфа, что-то соображая. Это заняло у него несколько секунд, потом он повернулся к Вульфу.
— Вы понимаете, — сказал он, — что для высокого должностного лица важного финансового учреждения публичность, связанная с таким делом… прискорбна. Даже несколько… стеснительна. Конечно, полиции было необходимо встретиться с некоторыми моими друзьями и сотрудниками, чтобы выяснить, были ли у меня какие-либо связи с этим Джерином, но и это было неприятно. Теперь вы, частные детективы, расследуете мои отношения с Блаунтом, что, может быть, еще более неприятно, но я знаю, что не могу вас остановить. Я согласен, что ваша гипотеза имеет право на существование. Я могу сберечь ваше время и усилия и сделать расследование менее неприятным для себя. — Он остановился, чтоб сглотнуть: все это было для него не так легко. — В банковском мире всем известно, что скоро будут выборы нового президента моего банка и что, возможно, назовут мое имя. Но некоторые директора, меньшинство, в настоящий момент выдвигают другого человека. Мэтью Блаунт принадлежит к этому меньшинству, но, поскольку он теперь… в таких обстоятельствах, то не сможет присутствовать на заседании Совета на будущей неделе. Вам не потребовалось бы больших усилий, чтобы узнать об этом, но я хочу добавить, что это не повлияло на мои отношения с Блаунтом. Дело не в том, что он против меня, просто у него есть обязательства по отношению к другому человеку, и я это понимаю. Я не буду добавлять, что не убивал Джерина, чтобы Блаунта обвинили в убийстве. Это фантастическое предположение. — Он встал. — Я желаю вам удачи. Остальные трое — Хаусман, Фэрроу и Комус обычные мои знакомые, но Мэтью Блаунт — старый дорогой друг, как и его жена.
Он сделал движение к Салли.
— И вы, Салли. Я думаю, что вам надо вернуться домой и быть там в такое время. Я уверен, что ваш отец желал бы…
Раздался звонок в дверь. Я мог бы предоставить это Фрицу, поскольку он находился еще на кухне и не было десяти часов, но мне все равно нужно было проводить Йеркса к выходу, поэтому пошел я. В газетах не было портрета Виктора Эвери, доктора медицины, но если вы ждете первоклассного врача и, открывая дверь, видите пожилого упитанного джентльмена в сером пальто с шарфом и в темно-серой шляпе, вы вежливо приветствуете его:
— Доктор Эвери?
Пока он с моей помощью снимал пальто, вышел Йеркс в сопровождении Салли, и я пришел к выводу, что доктор Эвери, по-видимому, для него простой знакомый, а не старый и высокоценимый друг; может быть, впрочем, Йеркс был слишком поглощен своими мыслями и поэтому ограничился одним словом и кивком, а все внимание Эвери было обращено на Салли. Он взял ее за руку, потрепал по плечу, сказал: «Мое дорогое дитя» — и отпустил ее руку только дойдя до дверей в кабинет. Когда я вернулся туда, закрыв дверь за Йерксом, Эвери уже сидел в красном кожаном кресле и рассказывал Салли, что ему пришлось поручить свои дела ассистенту, чтобы прийти сюда. Проходя мимо, и глядя на него сверху, я заметил много седины в его волосах.
Он обратился к Вульфу.
— Мало есть такого, чего бы я не сделал для мисс Блаунт. Я чувствую ответственность за нее, потому что принимал ее, когда она появилась на свет. Поэтому я здесь в вашем распоряжении, хотя не знаю точно зачем. Она сказала мне по телефону, что наняла вас защитить интересы ее отца. Мисс Блаунт сказала мне также, что вы действуете независимо от адвоката ее отца. Это кажется мне несколько странным, но я не вправе судить об этом. Единственная профессия, в которой я что-то смыслю, это медицина. Она сказала, что вы хотите меня видеть, и вот я здесь. Я пошел бы и дальше, хоть к самому дьяволу, если это могло бы помочь отцу мисс Блаунт.
Вульф проворчал:
— Вы думаете, что он убил Пола Джерина?
— Нет. Я так не думаю — Он взглянул на Салли так же, как Йеркс.
— Давно ли вы член «Гамбит-клуба»?
— Пятнадцать лет.
— Хорошо ли вы знаете мистера Хаусмана?
— Вообще-то не очень хорошо. Я редко вижу его вне стен клуба. Я встречаюсь с ним раз в год на дне рождения Мэтью Блаунта. Миссис Блаунт всегда приглашает нас.
— Хорошо ли вы знаете мистера Йеркса?
— Немногим лучше, чем Хаусмана.
— Мистера Фэрроу?
— Его я знаю, конечно. Вам известно, что он племянник миссис Блаунт?
— Да. Мистера Комуса?
— Я знаю его много лет. Помимо того, что мы друзья, я его врач. — Эвери повертелся на стуле, уселся. — Эти четыре человека, как вам, конечно, известно, были «посредниками».
— Разумеется. Позднее мы еще о них поговорим. Сначала о том, что произошло. Я так понимаю, что это мистер Комус позвал вас к мистеру Джерину.
— Верно. Но я и ранее знал, что Джерину плохо, за полчаса до того, как Йеркс сказал об этом Блаунту. Я сидел за пятым столом рядом с Блаунтом.
— Это тогда Блаунт пошел в библиотеку, чтобы взять кофейник и чашку и вымыть их?
— Да.
— Йеркс предложил Блаунту это сделать?
— Не думаю. Во всяком случае, я этого не слышал.
— Не предложил ли это кто-нибудь другой?
— Не думаю, но точно не знаю. Йеркс был «посредником» у наших столов, он сообщил мне шестой ход Джерина, и я придумывал ответный ход. Я пробовал гамбит Олбена Каунтера. Хафтлин использовал его против Доджа в 1905 году и сделал ему мат на шестнадцатом ходу. Но, может быть, вы не играете в шахматы?
— Я не знаю этого гамбита. — Судя по тону Вульфа, он его не интересовал. — Когда вы вошли к Джерину по приглашению Комуса, вы сразу заподозрили отравление?
— О нет, не сразу. Были слабость, депрессия и некоторая тошнота, а такие последствия могут быть вызваны самыми разными причинами. Только когда он пожаловался на страшную жажду, и рот у него был сухой, я подумал об отравлении именно мышьяком, потому что клиническая картина отравлений мышьяком всегда одна и та же. Из предосторожности я послал в ближайшую аптеку за горчицей, хлористым железом и магнезией, а когда их принесли, попробовал дать горчичную воду, а не микстуры. Они — общепринятое противоядие против мышьяка, но их можно применять только после промывания желудка и соответствующего анализа. В клубе, конечно, не было приспособления для этого, и когда симптомы стали более острыми, я вызвал скорую помощь, и его взяли в больницу Св. Винсента.
— Вы продолжали лечение в больнице?
Эвери кивнул.
— Вместе с больничными врачами. Они занялись этим немедленно.
— Но вы присутствовали та!?
— Да. До самой его смерти.
— Понимал ли он, что его отравили?
— Трудно сказать. — Эвери облизнул губы — Он понял, что в шоколаде было что-то не то. Это естественно, потому что он ничего другого не ел, а любая еда, вызывавшая у человека болезнь, в каком-то смысле ядовита, но только после приезда в больницу у него возникло подозрение, что его нарочно отравили. Вы спросили, знал ли он. Он не знал, но подозревал.
— Называл ли он кого-нибудь? Обвинял кого-то?
— Я предпочел бы не отвечать на этот вопрос.
— Тьфу! Слышали ли вы, как он назвал кого-то?
— Нет.
— Назвал ли он кого-нибудь вам и другим присутствовавшим?
— Да. Другим.
— Значит, полиция и мистер Комус, вероятно, знают об этом. Почему бы и мне не знать?
Эвери медленно повернулся к Салли.
— Я не сказал ни тебе, ни твоей матери, Салли. Но, конечно, полиции передали это — там был врач и две сиделки, и они слышали Ты попросила меня повидаться с Вульфом, и я думаю, что ты хочешь, чтоб он знал. Да?
— Да, — сказал Салли. — Я хочу, чтобы он знал все.
Эвери смотрел на нее с минуту, открыл рот, закрыл его, потом повернулся к Вульфу и сказал:
— Он назвал Блаунта.
— Что он сказал?
— Он сказал — это были его слова: «Где этот ублюдок Блаунт? Он сделал это, он это сделал. Где он? Я хочу его видеть. Где этот подонок?» Конечно, он бредил. Это совершенно ничего не значит. Но он сказал это, и полиция об этом знает. — Снова к Салли: — Не говори матери. Это ничего не даст, а ей и без того тяжело.
Салли, установившись на него, затрясла головой.
— Как он мог…
Она посмотрела на меня, и я вынужден был что-нибудь сказать.
— Чепуха, — сказал я — Он не владел собой.
Вульф, глядя прямо на Эвери, спросил:
— Он говорил об этом еще что-нибудь?
— Нет. Это все.
— Повторил, может быть?
— Нет.
— Его спросили об этом? Вы или другие?
— Нет. Он был не в состоянии отвечать.
— Тогда эта информация не имеет никакой ценности. Вернемся к клубу. Вы сказали, что он понял, что в шоколаде было что-то не то, и вы, естественно, полагали так же. Вы попробовали проверить это?
— Да, но это было невозможно, потому что уже не было оставшегося шоколада. Кофейник и чашку унесли, да вы это знаете. Я спустился в кухню, спросил у повара и официанта и поискал вокруг. Однако я не сделал одного, что должен был сделать, и сожалею об этом, очень сожалею. Я должен был спросить у Джерина, не клал ли он сам что-нибудь в шоколад. В тот момент такая возможность не пришла мне в голову, потому что он говорил, что в шоколаде, который ему подали, было что-то не то. Об этом я подумал позже, через два дня, когда дело повернулось таким образом, что Блаунт был заподозрен в умышленном убийстве. Если бы я был полностью осведомлен обо всем происшедшем в клубе, я расспросил бы Джерина. Я даже обыскал бы его карманы. Я очень сожалею об этом.
— Не возникло ли у вас предположения, что он покончил с собой? А потом, на пороге смерти, обвинил в этом Блаунта?
— Не обязательно подозревать самоубийство. Могло быть и так, но гораздо правдоподобнее, что он положил нечто в шоколад, считая его безвредным, а оно отнюдь не было таковым. Это мог быть какой-нибудь стимулятор или особый сахар. И либо по ошибке, либо в результате коварного замысла другого лица, мышьяк был внесен в безвредное вещество. Оно могло, конечно, находиться в каком-нибудь сосуде, и я позднее искал его в клубе, но прошло два дня, и полиция все уже тщательно обследовала. Библиотеку официант привел в порядок во вторник вечером и выбросил при этом мусор из корзины для бумаг. В полиции мне сказали, что у Джерина не было при себе ничего подобного, но точно они этого не знают, потому что его раздели сразу после приезда в больницу.
Вульф хмыкнул.
— Значит, все чем вы располагаете, это предположение, которое нельзя подтвердить.
— Я сожалею, что вы так считаете. — Эвери подался вперед. — Вы восприняли это так же, как Комус, когда я высказал ему данное предположение. Комус способный юрист, блестящий юрист, но, естественно, он подходит к любой проблеме с точки зрения закона. Вы правы, говоря, что моя гипотеза ничего не стоит, если ее нельзя доказать, но ведь не исключено, что ее можно подтвердить — именно поэтому я хотел рассказать вам о ней, потому что это дело для детектива, а не для адвоката. Я не стану подсказывать вам дюжину разных способов, которыми можно ее подтвердить, потому что это ваша профессия, а не моя. Но скажу вам одно, если бы я был детективом, стремящимся снять с Блаунта обвинение в убийстве, которого он не совершал, я бы не отбрасывала эту гипотезу. Я не хочу быть назойливым, но вы понимаете, что я глубоко заинтересован в этом деле.
— Понятно, — Вульф был терпелив. — Я согласен, что ваше предложение заслуживает рассмотрения, Подтвердись оно, это было бы тем ценнее, что сняло бы подозрения не только с Блаунта, но и с «посредников», имевших доступ к шоколаду. Теперь я остановлюсь на них. Ведь детектив должен принять и их во внимание. Вы предложили одно объяснение, я предложу другое. Один из этих четырех убил Джерина, но не из вражды к нему, а чтобы погубить Блаунта. Злой умысел был направлен против Блаунта. Поэтому я спросил, хорошо ли вы их знаете. Если это можно доказать…
— Боже милостивый. — Эвери вытаращил глаза. — Это вздор. Вы что, серьезно?
— Почему бы и нет? Мое предположение так же достойно рассмотрения, как и ваше, и его гораздо легче проверить. Почему это вздор?
— Почему? — Эвери развел руками. — Может быть, мне следовало сказать… неправдоподобно. Убить таким образом умышленно человека, не имеющего к вам отношения, только с целью обвинить другого. Возможно, я наивен для моего возраста и опыта, но такая испорченность… мне трудно поверить в это. Но я не могу отрицать, что это возможно.
— Значит, это не вздор. Но, вероятно, нет смысла спрашивать, знаете ли вы или подозреваете что-то, указывающее на одного из них?
— Несомненно, — он подчеркнул это. — Даже если бы я знал, я бы… — Он вдруг остановился, взглянул на Салли и повернулся к Вульфу. — Нет, это неправда. Если бы я хоть что-то знал или подозревал, я сказал бы вам. А вы?
Вульф покачал головой.
— Если я и знаю, то воздерживаюсь от высказывания подозрений. Я беседовал с тремя из них — Хаусманом, Фэрроу и Йерксом — и ожидаю Комуса завтра. Все они признают невиновность Блаунта, это радует, но не помогает. Я же не только признаю это, но настаиваю на этом, и, опираясь на вашу гипотезу, или на свою, или на какую-то другую, намерен это доказать.
