3

Будь я проклят, если в алькове не уместился целый оркестр — рояль, саксофон, две скрипки, кларнет и ударник со всеми своими погремушками. Конечно, можно бы обойтись магнитофоном с усилителем, но на что только не пойдешь ради матерей-одиночек! Что касается расходов на оркестр, то они частично покрывались экономией на напитках — содовая вода в коктейлях, бурда за столом, выдаваемая за вино, и отсутствие коньяка — так что оркестр не являлся таким уж расточительством. Напитки появились, только когда мы протанцевали больше часа. За баром появился Хакетт, принялся откупоривать шампанское и, не разбавляя ничем, разливать по бокалам. Очевидно, в заключение приема миссис Робильотти решила пойти на жертвы.

Как партнерша по танцам Роза Тэттл была не находкой. Внешне она вполне годилась для танцев и даже обладала в какой-то степени чувством ритма, но дело заключалось в принципиальном отношении к танцам. Она и танцевала весело, а это, конечно, никуда не годится. Танцевать весело нельзя. Танец слишком важная штука, чтобы во время него веселиться. Он может быть яростным или торжественно-важным, беспечным или бесстыдным, танцем ради искусства танца, но никогда не веселым. Если тебе весело, ты становишься слишком болтлив. Элен Ярмис была партнершей получше, вернее, могла бы стать, не держись она так чертовски скованно. Едва мы начинали танцевать как следует, она вдруг вся напрягалась и превращалась в двигающуюся куклу. Роста она была подходящего — голова на уровне моего носа, и чем ближе я находился к ее крупному рту с изогнутыми губами, тем больше она мне нравилась, особенно, когда углы рта загибались кверху.

Робильотти пригласил Элен на следующий танец. Оглядевшись вокруг, я увидел, что все почетные гости разобраны, а ко мне направляется Цецилия Грантэм. Я не тронулся с места. Она подошла, остановилась от меня на расстоянии протянутой руки и откинула назад голову.

— Ну? — проговорила она.

Как я понимал, тактичность предполагалась только в отношении матерей-одиночек, и я вовсе не обязан был растрачивать ее на дочь хозяйки.

— Что «ну»? — отозвался я.

— А то, что я хочу поглядеть, как вы сумеете избежать танца со мной.

— Очень просто. Скажу, что заболела нога и сниму ботинок.

— Вы на это способны?

— Конечно.

— Пожалуй, — кивнула она, — лишь бы помучить меня. Неужели вы никогда больше не обнимете меня в танце? Неужели я буду вынуждена унести в могилу свое израненное сердце?

Вероятно, у вас может создаться обо мне ложное впечатление, но я передаю все точно до последней мелочи. Я видел девушку — я говорю «девушку», хотя она была на несколько лет старше Розы Тэттл, которая уже дважды испытала радость материнства, — я видел Цецилию всего четыре раза. Трижды в этом самом доме во время поисков драгоценностей, а в последний раз на короткое время оказался с нею наедине, когда назначил ей невзначай свидание и пригласил поужинать и потанцевать во «Фламинго». Танцевала она хорошо, даже очень, но и пила не хуже и к полуночи затеяла ссору с какой-то дамой, в результате чего нас выпроводили вон. В течение нескольких месяцев она донимала меня телефонными звонками, не меньше двадцати раз предлагая переиграть нашу встречу, но я был занят. На мой взгляд, во «Фламинго» был лучший во всем городе оркестр, и я не желал портить это впечатление. Что касается ее настойчивости, то я предпочитаю думать, что после меня ей не мог понравиться никакой другой партнер. Однако я считал, что она уже давно позабыла про все это, но вот начиналось все сызнова.

— Это не сердечная рана, — сказал я. — Это ваше воображение. К тому же опасаюсь, что если начну с вами танцевать, то через минуту-другую вы станете делать мне замечания и тем самым все испортите. Я вижу это по вашим глазам.

— В моих глазах только страсть. Неужели вы этого не видите? У вас есть Библия?

— Нет, забыл прихватить. — Из внутреннего кармана пиджака я вынул блокнот, который всегда ношу с собой. — Это сойдет?

— Вполне. Держите. — Она накрыла блокнот ладонью. — Клянусь, что если вы согласитесь танцевать со мной, я буду вашим послушным котенком в горе и радости, во веки веков и никогда не сделаю того, что вы не пожелаете, аминь.

Миссис Робильотти, которая танцевала с Полем Шустером, поглядывала на нас. Спрятав блокнот в карман, я обнял дочь хозяйки за талию и через три минуты пришел к заключению, что девушке, которая так танцует, можно простить все недостатки.

Музыканты устроили передышку, и я проводил Цецилию к креслу, думая, будет ли тактично пригласить ее на следующий танец. Но тут к нам подошла оставленная в одиночестве Роза Тэттл, Цецилия обратилась к ней, как женщина к женщине:

— Если вы за мистером Гудвином, я не стану осуждать вас. Он здесь единственный настоящий танцор.

— Я не ради танцев, — отозвалась Роза, — Да у меня и духу не хватило бы просить его танцевать со мной. Просто я хочу кое-что сообщить мистеру Гудвину.

— Выкладывайте, — предложил я.

— Только приватно.

— Вот как нужно это делать. — Цецилия рассмеялась и встала, — У меня ушло бы на это сто слов, а вы уложились в два. — Она направилась к бару, где Хакетт разливал шампанское.

— Садитесь, — предложил я Розе.

— О, я не займу у вас много времени. — Она продолжала стоять. — Просто я подумала, что вам это следует знать, коль вы детектив. Я понимаю, что миссис Робильотти не желает никаких неприятностей у себя в доме, и хотела было предупредить ее, но думаю, что лучше всего поделиться с вами.

— Я нахожусь здесь не в качестве детектива, мисс Тэттл. Я уже говорил об этом. Я пришел сюда развлечься.

— Знаю, но все равно вы детектив. Можете рассказать миссис Робильотти, если сочтете нужным. Я не хочу обращаться к ней, но если случится нечто ужасное, а я никого не предупрежу, то меня смогут порицать.

— А почему должно случиться нечто ужасное?

— Я не говорю, что должно случиться, но может. Фэйт Ашер всюду носит с собой яд, вот и сейчас он у нее в сумочке. Вы не знаете об этом?

— Нет, конечно. Какой яд?

— Ее личный яд. Она еще в «Приюте» рассказывала нам, что это какой-то цианид, и даже показывала маленький пузырек. Она всегда носит его с собой, если не в сумочке, то в карманчике, который специально нашила себе на юбке; она на всех своих платьях сделала такие карманчики. Она сказала, что еще не решила покончить с собой, но если решит, то примет этот яд. Некоторые девочки подумали, что она просто рисуется, кое-кто даже подшучивал над ней но только не я. Я поняла, что она действительно может это сделать, и в этом случае, если бы я смеялась над ней, меня станут порицать. Теперь, когда она уехала из «Приюта» и устроилась на работу, я решила, что она бросила свою затею. Но Элен Ярмис была с ней в туалете, увидела пузырек в сумочке и спросила — по-прежнему ли он с ядом, — и Фэйт ответила — да.

Роза замолчала.

— Ну и что? — спросил я.

— Что «ну и что»? — не поняла она.

— И это все?

— По-моему, вполне достаточно, если знать Фэйт так, как я. Этот роскошный особняк, дворецкий, расфранченные люди, оркестр, шампанское — именно здесь она может это проделать, если вообще решится. — Роза вдруг оживилась.

— На ее месте я проделала бы это только здесь, — заявила она. — Высыпала бы в шампанское яд, встала на стул, высоко подняв бокал, и крикнула: «Пусть вместе с этим уйдут все наши горести!» — как говорила одна наша девочка, когда пила кока-колу. Я выпила бы все до дна, отшвырнула бокал, слезла со стула и медленно стала бы опускаться на пол, а мужчины бросились бы меня поддержать… Интересно, сколько времени я бы умирала?

— Минуты две или даже меньше, если выпить хорошую дозу. — Я похлопал ее по руке. — Ладно, вы мне все выложили, теперь позабудьте об этом. Вы сами-то видели пузырек?

— Да. Она мне показывала.

— Нюхали, что там находится?

— Нет. Она не отворачивала пробку.

— Пузырек стеклянный? Видно содержимое?

— Нет, пузырек из какой-то пластмассы.

— Вы говорите, что Элен Ярмис видела яд у нее в сумочке? Какая из себя эта сумочка?

— Черная, кожаная. — Она обернулась. — Вон она лежит на кресле, видите? Я не хочу показывать пальцем…

— Вижу. Вы уже показали глазами. Забудьте обо всем. Я прослежу, чтобы ничего ужасного не произошло. Хотите танцевать?

Она кивнула, мы присоединились к танцующим парам. Когда оркестр замолк, мы пошли к бару и выпили шампанское. На следующий танец я пригласил Фэйт Ашер.

Так как Фэйт разыгрывала свой спектакль уже год или больше, а в пузырьке мог быть просто-напросто аспирин или жареные орешки, но даже если он содержал цианистый калий, шансов, что может произойти что-нибудь — был один на десять миллионов Все же на меня была возложена ответственность, и я приглядывал и за сумочкой на кресле, и за самой Фэйт Ашер. Это было проще простого — когда я с ней танцевал, потому что в это время я мог не обращать внимания на сумочку.

После танца мы стояли у окна и беседовали, когда подошел Эдвин Лэдлоу и поклонился ей:

— Не желаете ли потанцевать со мной, мисс Ашер?

— Нет.

— Я сочту за честь…

— Нет.

Лэдлоу был всего на два дюйма выше ее, возможно, она предпочитала более высоких партнеров. Меня, например. Или, может быть, она отказала Лэдлоу в танце из-за его растрепанной шевелюры? Если в ее отказе было что-то более личное, — может быть, он обидел ее каким-нибудь неосторожным словом, то это произошло не за столом, где они сидели далеко друг от друга, а перед ужином или после. Лэдлоу ретировался, и как только заиграл оркестр и я раскрыл было рот, чтобы вновь пригласить Фэйт на танец, подошел Сесиль Грантэм и увел ее. Он был моего роста, и прическа у него была в порядке. Я пригласил Этель Варр и на этот раз ничего не говорил о ее лице. Во время танца я старался не вертеть головой, но вел свою партнершу так, чтобы не упускать из вида Фэйт Ашер и сумочку на кресле.

Нечто ужасное все же произошло, а у меня не было ни малейшего предчувствия, что это может случиться. Я люблю думать, что предчувствия никогда не обманывают меня, но на этот раз я ошибся… Хуже всего, что я в этот самый момент, болтая с Этель Варр, не спускал глаз с Фэйт Ашер. Я видел, как Сесиль Грантэм проводил Фэйт к креслу, стоявшему метрах в пяти от кресла с сумочкой, видел, как она села, а Сесиль отправился к бару, вернулся с двумя бокалами шампанского и протянул один бокал ей, видел, как он поднял свой бокал и что-то при этом сказал. Я поглядывал на все это уголком глаза, чтобы не показаться Этель Варр невежливым, но в тот момент глядел прямо на Фэйт. Не потому что я что-то предчувствовал — просто рассказ Розы Тэттл о яде в шампанском засел у меня в голове, и это было вполне естественно. Итак, я в оба глаза смотрел, как Фэйт сделала глоток и вдруг вся затряслась, выронила бокал, пыталась подняться, издала нечто среднее между стоном и криком и вдруг повалилась на бок. Она пыталась удержаться за подлокотник кресла и, если бы Сесиль не сгреб ее в охапку, оказалась бы на полу.

Когда я подскочил, он все еще держал ее. Я сказал, чтобы он опустил ее, поддержал за плечи и велел немедленно вызвать врача. У нее начались судороги, голова дергалась из стороны в сторону, ноги начали сучить по полу, и, когда Сесиль пытался удержать ее за колени, я сказал, что это бесполезно, спросил, вызван ли врач, и кто-то позади меня ответил, что уже вызывают. Стоя на коленях, я поддерживал Фэйт так, чтобы она не ударялась головой об пол. Робильотти, Кент и дирижер оркестра сдерживали наседающих на нас людей. Судороги стали затихать и вскоре вовсе прекратились. Фэйт прерывисто и тяжело задышала, вскоре затихла, шея у нее словно окостенела, Я понял, что наступил паралич, никакой врач не поспеет вовремя, чтобы спасти ее.

Сесиль что-то кричал мне, раздавались и другие голоса, я повернулся и крикнул: «Замолчите! Ни я, никто уже не в состоянии помочь ей!»

Тут я увидел Розу Тэттл.

— Роза, идите и стойте возле сумки, чтобы никто не трогал ее. Не спускайте с нее глаз

Роза повиновалась.

Миссис Робильотти сделала шаг ко мне и сказала:

— Вы находитесь в моем доме, мистер Гудвин. Эти люди мои гости. Скажите, что с ней случилось?

По запаху изо рта Фэйт, когда она тяжело дышала, я понимал, что случилось, но ничего не ответил, только спросил:

— Кто вызвал врача?

— Цецилия звонит, — отозвался кто-то.

Все еще стоя на коленях, я снова обернулся к Фэйт. Взглянув на часы, я отметил, что было пять минут двенадцатого. Фэйт лежала на полу уже шесть минут. На губах у нее появилась пена, глаза остекленели, шея не гнулась. Прошло еще две минуты. Я взял Фэйт за руку и надавил на ноготь среднего пальца. Ноготь остался белым. Еще тридцать секунд — никаких изменений.

Я поднялся и обратился к Робильотти:

— Мне самому звонить в полицию или это сделаете вы?

— В полицию? — встревоженно переспросил он.

— Да. Она умерла. Мне лучше остаться здесь, а вы позвоните, да поскорее.

— Нет, — твердо заявила миссис Робильотти. — Мы вызвали врача. Здесь распоряжаюсь я и сама позвоню в полицию, когда сочту нужным.

Я разозлился. Нехорошо, конечно. Никогда нельзя злиться, оказавшись в трудной ситуации, особенно на самого себя, но я не мог сдержаться. Всего только полчаса назад я уверял Розу, что она может положиться на меня, я прослежу, чтобы ничего ужасного не случилось!.. Я оглянулся. Муж и сын хозяйки, две гостьи, дворецкий, трое кавалеров — никто из них не собирался возразить миссис Робильотти. Цецилии здесь не было. Роза стерегла сумочку. Тут я увидел дирижера, широкоплечего парня с квадратной челюстью, который, стоя спиной к алькову, глядел на происходящее, и обратился к нему.

— Меня зовут Гудвин. А вас?

— Джонсон.

— Хотите проторчать здесь всю ночь, мистер Джонсон?

— Нет, конечно.

— Я тоже. Предполагаю, что эта девушка была убита, если полиция сочтет то же самое, вы знаете, что это значит. Поэтому чем скорее они явятся сюда — тем лучше. Я частный детектив и обязан находиться возле убитой. В прихожей есть телефон. Позвоните по номеру СП — 730100.

Он направился к арке, но миссис Робильотти велела Джонсону остановиться и пошла ему наперерез. Он просто обошел ее, не вступая в пререкания. Тогда она крикнула:

— Робби! Сесиль! Остановите его!

Они не тронулись с места, и она накинулась на меня:

— Немедленно убирайтесь вон из моего дома!

— С удовольствием! — огрызнулся я. — Но если я уйду, полиция тут же привезет меня обратно. Никто не имеет права покинуть место убийства.

Робильотти взял жену за руку.

— Не нужно, Луиза… Это, конечно, ужасно… Сядь, успокойся…

Он посмотрел на меня.

— Почему вы думаете, что это убийство? Почему вы так сказали?

Поль Шустер, подающий надежды молодой адвокат, заговорил:

— Я тоже хотел спросить вас об этом, Гудвин Ведь у нее в сумочке был пузырек с ядом.

— Откуда вы знаете?

— Мне сказала мисс Варр.

— Мне это тоже сказали. Именно поэтому я попросил мисс Тэттл посторожить сумочку. Все же я думаю, что это убийство, но о своих догадках расскажу полиции. Все вы можете…

Вбежала Цецилия Грантэм.

— Ну, как она? — Цецилия остановилась возле меня, глядя на Фэйт Ашер.

— Боже! — Она сжала мне локоть — Почему вы ничего не делаете?

Я положил ей руку на плечо и отвернулся.

— Спасибо, — произнесла она. — Боже, такая красивая… Она умерла?

— Да. Вы вызвали врача?

— Сейчас приедет. Я не могла дозвониться до нашего… Я вызвала скорую… Но что может сделать врач, если она умерла?..

— Никто не считается умершим, пока врач не констатирует этого. Таков закон.

Послышалось чье-то причитание, я обернулся и повысил голос:

— Можете дать отдых ногам. Кресел всем хватит. Только держитесь подальше от кресла с сумочкой. Если хотите выйти, я не могу вас удерживать, но рекомендую не уходить. Полиция может превратно это понять, тогда вам придется отвечать на лишние вопросы.

Раздался звонок в дверь, Хакетт направился в прихожую, но я остановил его.

— Хакетт, останьтесь здесь. Теперь вы один из нас. Мистер Джонсон их впустит.

Он это и сделал. Звука открываемой двери слышно не было — двери в богатых домах открываются без скрипа, но из прихожей послышались голоса, и все обернулись в сторону арки. Вошли полицейские, двое участковых в форме. Они остановились в дверях.

— Мистер Роберт Робильотти?

— Я Роберт Робильотти.

— Это ваш дом? Нам позво…

— Нет, — сказала миссис Робильотти. — Этот дом мой.