Если физически европейцы мало проникали в глубь Черной Африки, это не означает, что туда не проникало европейское влияние. Важные политические и экономические изменения, происходившие в большом мире, изменяли и структуру африканских обществ. Увы, часто не лучшим образом. Более того, случалось, что по мере роста социально-экономического влияния Европы физическое присутствие европейцев в сердце Африки сокращалось, потому что в нем отпадала потребность. Известный историк-экономист Фернан Бродель в своей книге «Время мира» написал по этому поводу следующее: «В конце XVI века в Сан-Сальвадоре, столице Конго, имелось более ста португальских купцов и добрая тысяча искателей приключений того же происхождения. Впоследствии размах дел сократился, мелкие роли уступили африканским посредникам и комиссионерам, в частности мандингам, обозначавшимся родовым названием меркадорш (mercadors), и сотрудникам вспомогательным, метисам и черным, именовавшимся помбейруш (pombeiros). Эти последние, кем бы ни был хозяин, на которого они работали, более жестоко эксплуатировали своих братьев по расе, нежели белые».

Трудно точно определить ту временную грань, с которой главным товаром, вывозимым из Африки, стало не золото, не страусиные перья, не камедь и даже не слоновая кость, а чернокожие невольники. Изначально торговля рабами, видимо, была здесь органичной частью торговли вообще, так как институт рабовладения, очевидно, был знаком африканским племенам. Как писал тот же Фернан Бродель, рабство было здесь эндемичной повседневной структурой. Хотя он сетовал на отсутствие у нас сколько-нибудь достоверных сведений об африканских обществах, какими они были до того, как вошли в соприкосновение с чужеземцами.

Начало массовому вывозу невольников положили арабские купцы, снабжавшие этим товаром сначала халифат, а потом Османскую империю, а также Индию. По оценке известного историка А. Мэддисона, общая численность негров, доставленных за весь период торговли ими на разные рынки мира, составляет 22 млн 713 тыс. человек. Из них приблизительно 1/3 невольников была переправлена до 1500 года.

Впрочем, тут мы опять-таки сталкиваемся с недостатком сведений. Выше была приведена точка зрения Мэддисона, но оценки разных специалистов сильно разнятся. Предполагаемое число невольников, вывезенных из Африки за все время активной работорговли в этом регионе, колеблется в пределах 10–50 млн человек.

Арабская работорговля по понятным причинам тяготела к восточному побережью. В Западной же Африке работорговля приобрела промышленные масштабы после открытия европейцами Америки. Именно плантации Нового Света, отчаянно нуждающиеся в рабочей силе, стали главными потребителями «черной слоновой кости». Переход корабля через Атлантику с трюмом, набитым рабами, и продажа их на плантации Нового Света были лишь одним из элементов «подсистемы западной экономики», как часто характеризуют африканскую работорговлю. Корабли, задействованные в этом процессе – португальские, английские, испанские, голландские или французские – занимались, как выражаются современные исследователи этой проблемы, «треугольной торговлей». То есть их маршрут описывал треугольник: из какого-нибудь европейского порта судно отправлялось к Атлантическому побережью Африки, оттуда в Вест-Индию, а затем возвращалось в Европу. В каждой из вершин треугольника купец получал прибыль. В европейских портах Нанте, Ливерпуле, Амстердаме на борт брали дешевые ткани, железные изделия, медную и стеклянную посуду, разноцветные стеклянные бусы, крепкие спиртные напитки, ножи, огнестрельное оружие, порох. Все это везли в Африку и меняли на черных невольников. Затем работорговец отправлялся в Новый Свет и сбывал там этот товар. На вырученные деньги закупались колониальные товары: сахар, табак, индиго, хлопок. Их везли в европейские порты, чтобы в свою очередь продать. Часть прибыли шла на закупку новых европейских товаров для Африки. Как видим, система была очень рациональной, в ее исправном функционировании были заинтересованы не только вест-индские плантаторы, но и западноевропейские ремесленники, а потом промышленники. И хотя это звучит цинично, эта же система до поры до времени способствовала бурному, хотя и извращенному развитию африканских обществ. Ведь «товар» добывали и поставляли главным образом сами африканцы. Делом пришельцев было лишь назначить достаточно привлекательную цену. Государства внутренних районов отправляли на побережье тысячи рабов, связанных друг с другом кожаными ремнями. «Торговля невольниками, – писал известный африканист Филипп Кертин, – это подсистема атлантической экономики, но она также и подсистема большой модели западноафриканского общества, его образа действий, его религии, его профессиональных стандартов, его собственного самосознания и еще многого другого». Сначала продавали тех, кто и раньше числился в рабах, потом, чтобы разжиться ценным живым товаром, стали устраивать регулярные набеги на соседей. Если соседи не ловились, могли подсунуть работорговцу ненужных родственников. Кончилось тем, что продавали всех кого можно и кого нельзя. Король Конго сетовал, что «воры и люди без совести похищают сыновей нашей знати и наших вассалов, подталкиваемые иметь португальские изделия и товары, до коих они жадны». Но не сам ли он подтолкнул своих подданных к подобному образу действий?

Фернан Бродель писал: «Работорговля, непомерно развившаяся под влиянием американского спроса, потрясла весь Черный континент. В отношениях внутренних районов и побережья она сыграла двойную роль: ослабляя, ввергая в упадок крупные государства внутренних областей – Мономотапу, Конго – и, напротив, благоприятствуя натиску мелких государств-посредников, расположенных вблизи побережья, своего рода маклеров, которые снабжали европейских купцов невольниками и товарами… Черная Африка была более глубоко порабощена этим процессом, чем то утверждали историки в недавнем прошлом. Европа пустила свои корни в самое сердце континента, далеко за пределы своих прибрежных позиций, островов – перевалочных пунктов, пришвартованных и гниющих на месте судов или же обычных пунктов работорговли, или фортов (первый из них, самый знаменитый, Сан-Жоржи-да-Мина, построенный португальцами на Гвинейском побережье в 1454 году). Эти португальские форты, затем голландские, английские или французские, которые так дорого было содержать, служили защитой от возможных нападений негров и против налетов конкурентов. Ибо белые, игравшие в одну и ту же торговую игру, при всяком случае рвали друг друга в клочья, захватывали форты соперников, вели военные действия, активные, если и не успешные, вне пределов крупных конфликтов».