Если историю Гордона и Махди Уинстон Черчилль описывал с чужих слов (ему в ту пору было всего десять лет), то в походе генерала Китченера он принимал участие непосредственно, хоть и не самого начала.

Главными противниками англо-египетских войск на первом этапе войны был нездоровый климат и тяжелые бытовые условия. Армия начала нести потери еще до начала боевых действий. В то лето жара стояла редкостная даже для этих мест и особенно часто случались песчаные бури. Не было спасения от мух и других летающих насекомых. В Суакине, где войска ожидали выступления, практически отсутствовали природные источники пресной воды. Башни опреснителей – характерная деталь городского пейзажа этого порта. Но необходимость пить опресненную морскую воду плохо сказывалась на здоровье солдат. Кроме того, армия испытывала недостаток в свежем мясе. Все это привело к тому, что в городе вспыхнула цинга.

От нее страдали почти пятьдесят процентов личного состава англо-египетских войск. Большое количество солдат, прибывших из Индии, чтобы принять участие в отвоевании Судана, было отправлено обратно для поправки здоровья. Причем цинга была не единственной болезнью, с которой приходилось бороться, нередки были случаи малярийной лихорадки, у многих начался гепатит. Четверть британского офицерского корпуса была вынуждена по болезни вернуться в Индию или Англию, и только шесть офицеров не были положены в госпиталь. Когда корпус все-таки выступил, к старым несчастьям прибавилась еще и холера.

Несмотря на вышеперечисленные сложности, в июне 1896 года был взят Фиркет. Потом снова начались проблемы. «25 августа, – рассказывал Черчилль, – после полудня ветер изменил свое направление. Началась песчаная буря, которая сопровождалась грозой, разразившейся во всей Нубийской пустыне. Ливень, не прекращавшийся и на следующий день, заставил бригаду Льюиса отложить начало марша. Но на следующий день подразделение все же выступило. Однако еще до того, как солдаты добрались до первого пункта набора воды, начался третий за три дня шторм, которому предшествовала песчаная буря. Сразу же после наступления темноты от колонны отстали триста человек и, усталые и обессиленные, вернулись в Коше. Когда бригада подошла к Садин Фанти, на землю в изнеможении опустилось 1700 солдат. В одном из батальонов, насчитывавшем семьсот человек, лишь шесть могли шагать строем. Семь человек умерли от истощения, и еще восемьдесят были помещены в госпиталь. Переход бригады из Коше в Абсарат получил мрачное название – «марш смерти».

Дожди, шедшие несколько дней, привели к наводнениям, подобных которым в Судане не случалось около пятидесяти лет. Вода, стекавшая с широких равнин, заполняла узкие ущелья, превращая их в бурные реки. Размыло двенадцать километров железнодорожных путей. Рельсы были погнуты, подвижной состав разбит, телеграфные провода порваны. То, что строилось неделями, было разрушено за несколько часов. Наступление было приостановлено, еще не успев начаться.

В этот момент успех всей кампании висел на волоске. Общественное мнение еще не было уверено, стоит ли продолжать боевые действия. Пессимисты были наготове. «Правительство шовинистов», «генерал-невежда», «еще одна катастрофа в Судане» – вот о чем судачила молва. Любая задержка вызвала бы гневный протест. Известия о «марше смерти» еще не достигли Лондона, но репортеры, возмущенные тем, что их «приковали к штабу», были готовы рассказать и об этом. И, кроме всего, армию необходимо было кормить, а с дервишами нужно было сражаться. В эти тревожные дни, когда под угрозой находилось продолжение всей операции, организаторские таланты сирдара проявились ярче, чем когда-либо за всю его карьеру. Спешно отправившись в Могра, он нашел там телефон, который, к счастью, еще работал. Китчинер знал, где находится каждый его солдат, каждый кули, каждый верблюд или осел. За несколько часов, несмотря на то, что движение железнодорожного транспорта было парализовано, он собрал пять тысяч солдат у разрушенного участка железной дороги и обеспечивал их питанием до тех пор, пока работа не была закончена. Сообщение было восстановлено через семь дней. Наступление приостановилось, но оно не было прекращено».

В сентябре 1896 года англо-египетские войска подошли к Донголе, городу в Северном Судане, расположенному по обе стороны Нила. Ожесточенные бои развернулись уже на подступах. Записки Черчилля относительно этих событий особенно подробны и живописны, хоть он и прибыл в Судан несколько позже, следовательно, основывался не на собственных воспоминаниях, а на рассказах очевидцев: «В полумиле к югу, на противоположном берегу реки, находилась длинная линия окопов и стен с проделанными в них бойницами. Фланги этого оборонительного сооружения упирались в глубокие болота, раскинувшиеся к северу и югу от Хафира. Небольшой пароход, несколько гайссас и других лодок бросили якорь у берега, чтобы произвести разведку. Сознавая свою слабость, благоразумный эмир ловко переправил отряды через реку, отделив себя от гибели широким водным потоком.

Ширина обороны дервишей достигала полумили. Приблизившись к северному ее краю, египетские корабли открыли огонь из всех орудий, поражая укрепления противника и поднимая тучи пыли и каменных осколков. Дервиши, как это потом неоднократно случалось, вызывали восхищение противника своей храбростью. Воодушевленные прибытием из Омдурмана тысячи джихада и пятисот копьеносцев под командованием Абдель Баки, артиллеристы дервишей встали к своим орудиям, а стрелки заняли позиции в окопах и, несмотря на тяжесть своего положения, открыли огонь.

«Корабли продолжали медленно приближаться, борясь с течением. Когда они подошли к Хафиру, где русло сужалось до шестисот ярдов, по ним открыли огонь орудия умело замаскированных батарей. По кораблям вели прицельный огонь стрелки, укрывшиеся в глубоких ямах у самого края воды и спрятавшиеся в ветвях деревьев. Последние держали под обстрелом палубы кораблей, бронированные щиты практически не обеспечивали никакой защиты. Летящие пули вспенили воду вокруг кораблей, барабанили по бортам и в тех местах, где отсутствовала броня, пробивали их. Огонь был настолько плотным, что возникли сомнения, стоит ли продолжать обстрел. «Тамай» повернул назад и отплыл вниз по течению к ставке сирдара. Остальные корабли не двинулись с места и продолжили бомбардировку позиций дервишей. «Тамай» вскоре вернулся на свое место и, двигаясь против течения, принял активное участие в обстреле.

Зрелище, которое открывалось солдатам, было поистине захватывающим. За полосой реки на фоне освещенного ярким солнцем голубого неба отчетливо просматривались позиции противника. За линией окопов, у глиняных домишек и укрытий, виднелись крепкие фигуры одетых в джиббу солдат. Еще дальше за ними, на равнине, совершали маневры кавалерийские отряды, солнечный свет, отражавшийся на остриях их широких копий, слепил глаза. У самого Нила верхушки пальм были усеяны дерзкими стрелками, их позиции можно было легко обнаружить по струйкам дыма или когда маленькая фигурка, как подстреленная птица, падала на землю. Вода вокруг шедших против течения и испускавших большие клубы дыма кораблей кипела от падавших пуль и снарядов. Флотилия опять подошла к узкому месту, наблюдавшие за ней с суши солдаты снова затаили дыхание, и в опять двигавшаяся первой «Метемма» повернула назад и под радостные крики арабов устремилась к безопасному месту. Стало ясно, что корабли не смогут пройти здесь.

Обстрел длился два с половиной часа, и сирдар понял, что его флотилия не сможет подавить сопротивление дервишей. Он отдал приказ Де Ружемонту, принявшему командование после того, как Коллвиль был ранен, пройти на полном ходу мимо укреплений, не пытаясь их разрушить, и продолжить движение к Донголе. Для прикрытия кораблей три артиллерийские батареи под командованием майора Парсонса были размещены на болотистом острове Артагаша, в это время года соединенного отмелью с правым берегом Нила. В то же самое время три пехотных батальона выдвинулись вперед и заняли позиции напротив укреплений дервишей. В 9 часов утра восемнадцать пушек начали обстрел укреплений противника, растянувшихся на 1200 ярдов. В тот же момент пехота и ракетные подразделения открыли огонь по верхушкам пальм. Артиллерия заставила замолчать три из пяти пушек дервишей и потопила маленький пароход «Тахра», а пехота уничтожила огневые позиции на деревьях. Используя возникшее преимущество, в десять часов корабли флотилии, выстроившись в ряд, начали движение вверх по реке и, несмотря на яростное сопротивление арабов, прошли мимо укреплений и устремились к Донголе. После этого можно было сказать, что сражение закончено.

Неизвестно, отступил бы Бишара, если бы не боялся оказаться отрезанным. По-видимому, он считал, что сирдар по правому берегу Нила пойдет к Донголе и переправится к ней под прикрытием кораблей. Как и многие другие мусульманские военачальники, Бишара всегда заботился об отступлении, тем более тогда, когда ему противостояли превосходящие силы противника. Но, за исключением этой чисто военной причины для отступления, имелась и другая, более конкретная. Все принадлежащие Бишаре запасы зерна находились на гайссасах, стоявших на якоре у западного берега. Артиллерийский и пулеметный огонь с острова Артагаша перекрывал подходы к лодкам. Ночью голодные дервиши несколько раз пытались добраться до своих запасов, но луна светила ярко, а артиллеристы были начеку. Все атаки дервишей были отбиты. К утру они оставили Хафир и отошли к Донголе».

Это было самое кровопролитное сражение из тех, что решило судьбу Донголы. В дальнейшем произошло лишь несколько бескровных стычек. Гарнизон города не дождался необходимых подкреплений из Омдурмана и предпочел капитулировать. Потери армии Китченера непосредственно при взятии Донголы были следующие: британцы – 0; египтяне и суданцы: убит – 1, ранено – 25; всего – 26. Это был крупный успех, но он не означал немедленного продолжения наступления вдоль Нила. Автор книги «Война на реке» подводит промежуточные итоги: «Кампания 1896 года закончилась оккупацией Донголы. Было захвачено в плен около девятисот солдат, в основном чернокожие сторонники джихада. В руки победителей попали все шесть орудий, большие запасы зерна, огромное количество знамен, копий и мечей. Вся провинция, наиболее плодородная часть Судана, теперь находилась во власти египтян. Наличие водного пути от третьих порогов до Мерави позволило кораблям речной флотилии подняться вверх по реке на двести миль. В течение следующего месяца большая часть армии закрепилась в Мерави, за четвертыми порогами, в Деббе и Корти. Оружие, припасы и продовольствие подвозились по железной дороге, а затем перегружались на суда лодочной службы. Мерави, находившийся лишь в ста двадцати милях от Абу Хамида, являлся удобным исходным пунктом для наступления, если к таковому будет получен приказ. Но долгая задержка была неизбежна, и почти год не происходило никаких столкновений между силами хедива и халифы».

Тем временем второй командующий египетской армией генерал Xантер в жестоком бою отвоевал еще один город на Ниле – Абу-Амад, и теперь Китченер мог связать железной дорогой этот пункт с находившимся у него в тылу важным городом Вади-Хальфа. Благодаря железной дороге англо-египетские войска могли беспрепятственно получать подкрепления и резко активизировались. Черчилль полагал, что вся кампания была выиграна именно благодаря железной дороге, которая прокладывалась прямо в ходе военных действий. «Железная дорога строилась, – писал он, – и все больше офицеров и сержантов-египтян из действующей армии, а также резервистов назначались на должности начальников станций. Смышленые сержанты и рядовые становились сцепщиками вагонов, кондукторами и стрелочниками. Движение по железной дороге контролировалось при помощи телефона. Для того чтобы работать на телефоне, были найдены люди, умевшие читать и писать. Часто они умели читать и писать только свое имя, причем делали это с таким трудом, что нередко вместо подписи оставляли отпечаток пальца. Чтобы дать этим людям начальное образование и подготовить персонал для работы на железной дороге, в Хальфе было организовано две школы. В этих учебных заведениях, расположившихся под сенью двух пальм, двадцать учеников постигали основы грамоты».

8 апреля 1898 года при Атбаре были разбиты войска эмира Махмуда, одного из ближайших сторонников халифа Абдуллы. Наступлению в глубь Африки в это время помешало очень жаркое лето, однако едва лишь оно закончилось, англо-египетские войска в количестве 26 000 человек, 18 000 египтян и суданцев и 8000 англичан начали продвижение к Омдурману. 1 сентября 1898 года они уже стояли лагерем неподалеку от столицы. Далее – события этого дня в описании Черчилля, на этот раз, непосредственного участника событий: «Британская и египетская кавалерия, поддерживаемая корпусом верблюжьей кавалерии и конной артиллерии, быстро выступила вперед и вскоре на целых восемь миль удалилась от расположения основных сил. Как и раньше, 21-й уланский полк находился на левом фланге, ближайшем к реке; следовавшие немного позади отряды египтян, выстроившись в форме полумесяца, прикрывали правый фланг. На Ниле виднелись пароходы военной флотилии, медленно плывшие против течения. Кавалерия получила приказ произвести разведку у стен Омдурмана, корабли же должны были начать обстрел города.

Как только 21-й уланский полк обогнул склоны холмов Керрери, на горизонте показались очертания грязно-желтого остроконечного купола. Это была гробница Махди, находившаяся в самом центре Омдурмана. В подзорную трубу можно было рассмотреть и глиняные домишки, похожие на заплаты на коричневой ткани равнины. Здесь Нил, воды которого блистали, как сталь, в лучах утреннего солнца, разветвлялся; за деревьями, растущими на омываемой с двух сторон полоске земли, виднелись белые стены домов. Это были руины Хартума, а мы находились там, где сливаются Белый и Голубой Нил.

Между Керрери и Омдурманом высился черный холм, скрывавший часть окрестностей города. Вокруг него раскинулась огромная песчаная равнина, окруженная с трех сторон скалистыми горами и уступами, покрытыми сухой травой и редкими кустарниками. У берегов реки, похожих на рамку, в которую был заключен весь открывшийся перед нами пейзаж, беспорядочно раскинулась маленькая деревушка. Именно здесь должно было произойти генеральное сражение. Не было видно ни живой души. Многие считали, что сражения не будет – ведь армия подошла к стенам Омдурмана, а враг ни разу не попытался преградить путь.

До гор, скрывавших от нас город, оставалось проехать еще три мили. Увидеть армию дервишей, если она вообще была у Омдурмана, и понять, будет ли сражение, можно было, только забравшись на вершину этих гор. Мы осматривались. Сперва мы не заметили ничего особенного: стены Омдурмана, дома, песчаная равнина, спускавшаяся от холмов к реке. Затем справа, примерно в четырех милях от того места, где мы находились, появилась длинная черная полоса, испещренная белыми пятнами. Это был враг. Нам показалось, что примерно три тысячи дервишей выстроились перед зерибой, сооруженной из густых колючих веток. Офицеры согласились, что это лучше, чем ничего. Едва ли стоит описывать, как кавалерия, петляя и описывая круги, двигалась к позициям противника. Вытянувшись в три линии, напоминавшие змей: светлая – 21-й уланский полк, более длинная и темная – египтяне, пестрая – верблюжья кавалерия и конная артиллерия, – наши отряды приближались к врагу. Офицеры решили остановиться на равнине в трех милях от города.

Было около одиннадцати часов. Неожиданно черная линия – то, что, как мы думали, было зерибой, – начала шевелиться. Это были люди, а не ветви деревьев. Из-за гор выходили все новые и новые отряды. Мы, как завороженные, смотрели, как дервиши покрыли весь склон. На нас пятью колоннами быстро наступала огромная армия. Казалось, что движется сам холм. Между рядами пехоты двигались всадники, передовые отряды кавалеристов занимали равнину. На ветру реяли сотни знамен, солнце, отражавшееся на наконечниках вражеских копий, слепило глаза».

Абдулле удалось собрать под стенами Омдурмана около 60 тысяч человек. Правда, тысяч шесть успело дезертировать еще до начала сражения, тем не менее, численное преимущество махдистов было, по крайней мере, пятикратным. Таковы цифры, приведенные Черчиллем, Википедия говорит о десятикратном преимуществе, в ряде других источников сказано, что преимущество было четырехкратным. Может быть, автор «Войны на реке» и ошибался в некоторых цифрах, но саму битву он живописал с натуры: «Противник стройными рядами наступал по фронту шириной в четыре мили. Перед колонной основных сил цепью двигался мощный отряд гвардейцев-мулязимов. Слева от него под светло-зеленым флагом на египетскую кавалерию наступали 5000 солдат из племен дегейм и кенана. Ими командовал Али Вад-Хелу. В центре шли регулярные части, выстроенные в каре. Ими командовали Осман Шейх-эд-Дин и Осман Азрак. Эти отряды насчитывали до 12 000 чернокожих стрелков и 13 000 копьеносцев. Над ними реяло огромное темно-зеленое знамя. Цвет был выбран неслучайно: Шейх-эд-Дин завидовал Али Вад-Хелу, имевшему личный штандарт, и хотел таким образом ему досадить. Халифа с отрядом телохранителей, насчитывавшим до 2000 человек, двигался чуть позади. В резерве под черным стягом шел Якуб и 13 000 солдат, большая часть которых была вооружена мечами и копьями. Справа под широким красным флагом на египтян наступал шериф с 2000 солдат из племени дангала. Осман Дигна с 1700 солдат из племени хадендоа прикрывал правый фланг дервишей. Слава Османа была столь велика, что ему не нужно было использовать отличительных знаков. Огромная армия быстро приближалась к британским эскадронам».

Зрелище было впечатляющим, но защитники Омдурмана не имели ни современного оружия, ни должного представления о современных способах ведения войны. А у англичан имелись гаубицы, канонерские лодки и новейшее оружие – пулемет Максима. Об этом сражении часто пишут как о столкновении средневекового войска с армией технологической цивилизации, тем не менее победа последней отнюдь не была предрешена. К тому же артиллерия у этой средневековой армии все же имелась, хоть и не столь совершенная, как у противника. Результаты первого дня сражения были неоднозначны: «Примерно в одиннадцать часов канонерские лодки вступили в перестрелку с вражескими батареями, расположенными на обоих берегах реки. Разрывы снарядов были слышны целый день. Со склонов гор мы могли видеть, как белые пароходы боролись с течением, двигаясь среди облаков дыма. Дервиши отчаянно сопротивлялись, но британцы били без промаха. Вскоре все оборонительные сооружения на реке были разрушены, а их защитники поспешили укрыться на улицах города. Стены Омдурмана были разрушены во многих местах. Во время артиллерийского обстрела города погибло много мирных жителей.

Арабские иррегулярные отряды под командованием майора Уортли также вели активные боевые действия. Они должны были действовать совместно с флотилией и занимать форты и укрепленные поселения на восточном берегу Нила. Как только огонь с канонерских лодок заставил замолчать береговую артиллерию, майор Уортли отдал приказ своим отрядам начать наступление на форты. Джаалин, единственное племя, на которое можно было положиться, двигалось в резерве. Остальные племена были размещены согласно их собственным предпочтениям. Когда был отдан приказ к атаке, 3000 человек устремились к укреплениям. Дервиши начали отстреливаться. Пройдя примерно 500 ярдов, солдаты майора Уортли остановились и начали стрелять в воздух; издавая яростные вопли, они прыгали и угрожающе жестикулировали, но отказывались двигаться вперед.

Майор Уортли бросил в атаку воинов из племени джаалин. Двигаясь в колонне, эти храбрецы, обуреваемые жаждой мести, медленно приближались к деревне. Окружая дом за домом, они захватили поселение и уничтожили всех 350 защитников, включая эмира. Потери джаалин составили около 60 человек.

Деревня была взята, восточный берег очищен от противника. Флотилия продолжила движение вверх по реке. На берегу была развернута батарея гаубиц, которая в 1:30 начала обстрел гробницы Махди. Все это мы, солдаты 21-го уланского полка, могли хорошо видеть, находясь на склонах песчаных холмов. Мы даже на некоторое время забыли об армии дервишей, наступавшей по суше. Купол гробницы резко выделялся среди глиняных построек города. Над ним разорвался первый снаряд – яркая вспышка, клубы белого дыма и, через мгновение, глухой звук взрыва, затем второй. После третьего выстрела вместо белого дыма над гробницей поднялось большое красное облако, в котором постепенно растворились ее очертания. Когда дым рассеялся, мы увидели, что прежде остроконечный купол теперь приобрел округлую форму. Обстрел гробницы продолжался, снаряды пробивали стены, превращали маленькие купола в пыль.

Тем временем дервиши приближались, и это заставило египтян сесть верхом на своих лошадей и отойти в более безопасное место, откуда они могли бы наблюдать за происходящим. Полковник Бродвуд считал, что дервиши могут отрезать путь к отступлению, и вскоре после часа дня принял решение вернуться назад. Дервиши довольствовались лишь несколькими выстрелами, и египтяне без особого риска пересекли болотистое русло Хор Шамбата.

Когда дервиши заметили, что кавалерия отступает, они осмелели. Небольшие группы из пяти или шести всадников стали приближаться к египтянам. Там, где местность позволяла это, кавалеристы полковника Бродвуда останавливались и открывали огонь по противнику. Было убито или ранено около шести дервишей.

Но огромная армия продолжала величественно двигаться вперед, заставляя кавалерию отступать все дальше и дальше. Стало ясно, что если армия махдистов продолжит наступление, то сражение произойдет еще до наступления темноты».

Большинство историков склоняются к мысли, что махдисты имели шансы на победу, но упустили нужный момент. Скажем, высказывается мнение, что продолжи армия Абдуллы наступление той же ночью, исход кампании мог бы стать совсем иным. В темноте современное вооружение генерала Китченера, винтовки «Ли-Метфорд», пулеметы Максима и скорострельные полевые орудия оказались бы бесполезны. Во всяком случае, их применение было бы сильно затруднено и потери англичан в ночной схватке стали бы огромны. Махдисты, имевшие огромное численное преимущество и не испытывавшие недостатка в храбрости, пусть даже и вооруженные копьями и мечами, в этой схватке имели бы превосходство, не говоря уже о той панике, которую могли бы посеять 3000 разбежавшихся верблюдов с поклажей, но махдисты на ночную атаку так и не решились, а утром иcход победы решало уже не столько мужество туземных солдат, сколько превосходство англичан в современном вооружении.

Боевые действия возобновились на следующее утро, прежде, чем над Нилом взошло солнце: «Было четверть шестого. Еще стояли сумерки, но с каждой минутой становилось светлее. Там, на равнине, расположился враг. Число дервишей оставалось прежним, равно как и их решимость и их намерения. Их фронт растянулся теперь почти на пять миль, он был образован большими скоплениями людей, соединенных более тонкими линиями. Позади и ближе к флангам располагались большие резервы. С гребня они выглядели как темные кляксы и черточки, по которым пробегало странное мерцание – отблески солнечного света, отраженного от клинков и копий. Примерно без десяти шесть стало ясно, что эти толпы не стоят на месте, но быстро наступают. Вдоль их рядов и между ними галопом скакали их эмиры. Разведчики и патрули рассыпались по всему фронту. Затем они издали боевой клич. Они находились еще в миле от холма и были скрыты от армии сирдара складками поверхности. Но их крики были слышны, хотя и слабо, тем войскам, которые стояли у реки. До тех же, кто смотрел на них с холма, эти крики долетали волнами страшного рева, подобно вою поднимающегося ветра или моря перед штормом».

Войска махдистов двигались двумя колоннами: зеленые знамена и черные знамена атаковали левый фланг англичан. При этом черные знамена оказались ближе к англичанам, чем зеленые, и те буквально смели их залпами из винтовок «Ли-Метфорд», огнем скорострельных гаубиц и пулеметов. Ближе, чем на 300 ярдов, никто из них к позициям англо-египетских войск так и не подошел.

Тем временем зеленые знамена заняли холмы Керери на правом фланге англо-египетских войск, заставив отойти находившуюся там конницу и верблюжий корпус. В 8 часов Китченер отдал приказ 21-му уланскому полку, в составе которого находился Черчилль, атаковать войска дервишей на правом фланге. Этот момент – один из самых драматичных в его сочинении: «Как только 21-й уланский полк покинул зерибу, разведчики дервишей, разместившиеся на вершине холма Сургэм, оповестили об этом халифу. Они сказали, что английская кавалерия подходит, чтобы отрезать его от Омдурмана. Абдулла решил поэтому усилить свой правый фланг. Он немедленно приказал четырем полкам, каждый по 500 человек, которые были позаимствованы из тех сил, что стояли под черным знаменем и которыми командовал эмир Ибрагим Халил, поддержать людей хадендоа в сухом русле. Пока мы ждали приказов на гребне, эти люди спешили на юг, двигаясь вдоль впадины, скрытые от нас отрогом холма Сургэм. Уланский патруль с риском для жизни обследовал русло в то время, когда его занимали еще только первые 700 хадендоа. Вернувшись назад, они доложили, что его удерживают около 1000 человек. Однако прежде, чем они успели вернуться к своему полку, это число возросло до 2700, но возможности узнать об этом у нас не было. Выслав эти подкрепления, халифа верхом на осле с небольшим эскортом отъехал от черного знамени и приблизился к пересохшему руслу, чтобы наблюдать за событиями. Он, таким образом, находился от этого места всего в 500 ярдах.

Мы двинулись шагом в плотном строю и прошли так около 300 ярдов. Рассеянные отряды дервишей отошли назад и скрылись из вида, и только одна неровная линия людей в темно-синих одеждах осталась стоять примерно в четверти мили от нас, чуть левее нашего фронта. Их было около сотни. Полк выстроился в линию, каждый эскадрон образовал свою колонну, и мы продолжали двигаться шагом, пока не приблизились к этому небольшому отряду дервишей на 300 ярдов. Стояла полная тишина, особенно впечатляющая после недавнего шума. Вдали, за тонкой синей линией дервишей, видны были толпы беглецов, спешивших укрыться в Омдурмане. Но неужели эта горстка верных своему делу воинов сможет задержать полк? И все же было бы благоразумно осмотреть их позицию с другого фланга, прежде чем послать против них эскадрон. Головы эскадронов медленно развернулись налево, и уланы, перейдя на рысь, двинулись колонной через фронт дервишей. Тогда, как по команде, все люди в синем опустились на колени и открыли ружейный огонь. Промахнуться по такой цели и с такого расстояния было невозможно. Люди и кони стали падать один за другим. Оставался только один простой путь, приемлемый для всех. Полковник, который был ближе к линии фронта противника, чем весь остальной полк, уже успел разглядеть, что находилось за рядом стрелков. Он приказал протрубить сигнал: «развернуться в линию вправо». Труба издала резкий звук, который был едва различим за шумом стрельбы и грохотом копыт. Мгновенно все шестнадцать эскадронов развернулись и сомкнулись в одну линию, которая понеслась на врага галопом. 21-й уланский полк пошел в свою первую атаку в этой войне.

В двухстах пятидесяти ярдах от нас люди в темно-синем стреляли как сумасшедшие, окутанные тонкой пленкой голубоватого дыма. Ударяясь в землю, пули поднимали в воздух клубы пыли и осколки камней. Чтобы защитить лицо от жгучей пыли, уланы надвинули на глаза шлемы, как кирасиры при Ватерлоо. Движение было стремительным, а дистанция короткой. Но прежде, чем мы покрыли ее наполовину, ситуация изменилась. Там, где только что была видна ровная местность, показалась глубокая складка – пересохшее русло. И оттуда неожиданно, как в театральном представлении, с громкими криками выскочила плотная белая толпа, по ширине почти такая же, как наш фронт, и глубиной человек в двенадцать. Десятка два всадников и дюжина ярких знамен поднялись из-под земли как по волшебству. Несколько фанатичных воинов вырвались вперед, чтобы принять удар. Остальные твердо стояли на месте, ожидая его. Уланы при виде этого явления только ускорили шаг. Каждому необходимо было набрать скорость, достаточную для того, чтобы прорвать столь плотную преграду. Эскадроны на флангах, заметив, что они частично перекрывают друг друга, немного изогнули линию вовнутрь, образовав полумесяц. Все это дело заняло всего несколько секунд. Стрелки, которые до последнего момента храбро вели огонь, были кувырком сметены в овраг. За ними, на полном скаку и в плотном строю, туда же устремились британские эскадроны, которые врезались в строй врага с яростным криком. Столкновение было страшным. Около тридцати улан, люди и кони, и не менее двухсот арабов были опрокинуты на землю. Удар ошеломил обе стороны, и секунд десять трудно было разобрать, где друг и где враг. Испуганные кони врезались в толпу, люди, свалившиеся в кучу, поднимались на ноги и в недоумении озирались по сторонам. Несколько упавших улан успели снова сесть на коней. Кавалерия по инерции увлекла их дальше.

Упорная и непоколебимая пехота редко встречается с упорной и непоколебимой кавалерией. Либо пехота бежит, а кавалерия рубит бегущих, либо, если пехота не теряет голову, она остается на месте и успевает перестрелять почти всех всадников. В данном же случае действительно столкнулись две живые стены. Дервиши сражались мужественно. Они пытались подрезать лошадям поджилки. Они стреляли в упор, едва ли не упирая стволы ружей в тела противников. Они перерезали поводья и стремянные ремни. Они умело кидали свои длинные копья. Они использовали все приемы, известные искушенным в военном деле и знакомым с кавалерией людям; кроме того, они орудовали тяжелыми острыми мечами, глубоко врезавшимися в плоть. Рукопашная схватка у противоположной стороны русла продолжалась, вероятно, около минуты. Затем кони вновь набрали скорость, уланы ускорили шаг и вырвались из толпы врагов. Через две минуты после столкновения все уцелевшие в схватке освободились от облепивших их дервишей. Тех, кто упал, рубили мечами до тех пор, пока они подавали признаки жизни.

В двухстах ярдах полк остановился, развернулся, и меньше чем через пять минут уланы перестроились и были готовы к новой атаке. Люди были полны решимости прорубить себе путь назад сквозь толпы врагов. Мы были одни друг против друга – кавалерийский полк и бригада дервишей. Возвышавшийся между нами и остальной армией гребень скрывал нас из виду. Об основном сражении мы забыли, так как его не видели. Это было наше личное дело. Там, вероятно, происходило побоище, но здесь бой был честный, ибо нашим оружием, как и у дервишей, были сабли и копья. К тому же на их стороне было численное преимущество, и они занимали более выгодную позицию. Все были готовы решить наш спор раз и навсегда. Но постепенно сознание того, во что нам обошелся этот дикий бросок, стало доходить до тех, кто нес ответственность. По равнине носились кони без всадников. Люди, получившие с дюжину ран, в крови с головы до ног, из последних сил пытались удерживаться в седлах. Лошади с огромными дымящимися ранами хромали и падали вместе со всадниками. За 120 секунд из 400 человек мы потеряли убитыми или ранеными 5 офицеров, 65 рядовых и 119 лошадей.

Линия дервишей, расстроенная атакой, стала немедленно восстанавливаться. Они сомкнулись и мужественно и стойко приготовились выдержать еще один удар. Однако с точки зрения военной тактики было сперва необходимо вытеснить их из пересохшего русла и лишить их позиционного преимущества. Полк снова выстроился, три эскадрона в линию и один в колонну, развернулся вправо, обошел дервишей с фланга, спешился и открыл плотный огонь из многозарядных карабинов. Под давлением этого огня противник развернул свой фронт, чтобы встретить новую атаку, так что теперь обе стороны выстроились под прямым углом к своим прежним позициям. Как только перестроение фронта дервишей завершилось, они перешли в наступление против спешившихся кавалеристов. Но мы вели прицельный огонь, и не было сомнений, что наша атака имела большой моральный эффект и что противник уже не был столь непоколебим. Так или иначе, но они вскоре отступили, хотя и в полном порядке, к холму Сургэм, над которым еще развивалось черное знамя халифы, а 21-й уланский полк занял оставленную ими позицию, покрытую телами наших убитых».

Собственно, на этот эпизод и приходятся основные потери Китченера. В других местах суданцы до врагов так и не добрались, отброшенные убийственным огнем. Их потери оцениваются в 9—11 тыс. человек. Англо-египетская армия вступила в Омдурман около четырех часов пополудни. Покинув свою столицу, Абдулла попытался организовать партизанскую войну, но вскоре погиб в одной из стычек. Прах Махди был извлечен из разрушенного мавзолея и брошен в Нил. В начале 1899 года между Англией и Египтом было подписано соглашение об установлении совместного управления в Судане, но фактически страна стала еще одной английской колонией.

 

Не будем утверждать, что под властью англичан суданцы достигли благоденствия и процветания, но одного у европейских колонизаторов было не отнять. Они действительно положили конец не только массовой работорговле, но и институту рабовладения. Ибо британским предпринимателям требовались лично свободные африканские рабочие, а британские власти не устраивало то влияние, которое приобретали в стране олигархи от работорговли.

Помнится, Дэвид Ливингстон, путешествуя по Черной Африке еще в 1870-е годы, заметил, что невольников, пригнанных из глубины континента, заставляют нести на плечах слоновые бивни, которые потом продают вместе с ними. Только это и обеспечивает достаточно высокий уровень прибылей. Великий путешественник и гуманист высказал мысль, что пущенный по местной реке пароходик, вывозящий слоновую кость, нанес бы более чувствительный удар по работорговле, чем проповеди. Британские власти в Судане поступили еще радикальнее, чем советовал Ливингстон. Они построили железную дорогу.

Английским коммерческим компаниям, получавшим правительственные хартии на те или иные земли, вменялось в обязанность искоренять на этих землях работорговлю и рабовладение, и это требование действительно выполнялось. Однщй из причин, по которым обосновавшиеся в Южной Африке потомки голландцев были недовольны английским господством, была отмена в английских колониях рабства, в то время как фермеры-буры привыкли использовать у себя в хозяйстве рабский труд. Впрочем, порой английские компании пытались обеспечить себя рабочей силой, принуждая туземных вождей пригонять соплеменников на работу, что не слишком отличалось от рабовладения. Но многие усматривали разницу. Когда Киплинга спросили, не считает ли он, что в Британской Южной Африке во многих местах используются, по сути, рабы, он с раздражением ответил: «Этого нет и не может быть. Может быть лишь принудительный труд, но в обществах, находящихся на примитивном уровне, это неплохо».