VII. Убийство Кэрью
Из более чем двадцати лет, на протяжении которых я имел честь называться партнером Шерлока Холмса, год 1884-й остается в моей памяти как главнейший в карьере человека, коего я считаю самой выдающейся личностью XIX века. Пока я был занят тем, что шлифовал отчет о нашем первом совместном деле – я опубликовал его под несколько причудливым названием «Этюд в багровых тонах», – сыщик, бывший центральным персонажем этой повести, упрочивал свою репутацию, помогая множеству клиентов, и начинал уже приобретать в некотором роде статус знаменитости. То, что Холмс питал отвращение к славе и всем налагаемым ею обязательствам, к делу совершенно не относилось, ибо личность, наделенная подобными замечательными способностями и даром к их использованию, едва ли может избежать шумихи в обществе.
Но мы даже не догадывались, насколько распространилась слава Шерлока Холмса, пока однажды поздней осенью, возвращаясь с допроса уборщицы-кокни в связи с похищением на Манчестер-сквер, не заглянули в паб, дабы распить бутылочку портвейна и сопоставить записи. Это происходило вскорости после того, как Холмс разоблачил полковника Мортимера Эпвуда, в свое время служившего в Индии, как виновного в неудачном нападении в 1879 году на главную контору «Кэпитал энд Каунтиз Бэнк», в результате которого был убит старший кассир. Редкая газета не публиковала тогда отчет о роли частного детектива в распутывании этого дела. Мы не просидели и пяти минут, как рядом за столом разместилась группа пьяных поденщиков, понятия не имевших, кто был их соседями, и тут же принялась распевать песенку, которую я попытаюсь воспроизвести здесь, насколько мы ее расслышали:
Когда не знаешь, кто злодей иль кости где лежат,
Когда концы усов лишь щиплют Грегсон, Лестрейд,
Джонс,
И в Скотленд-Ярде полисмены, словно мухи, спят,
Иди тогда на Бейкер-стрит, живет там Шерлок Холмс!
В песне было еще несколько куплетов, но при упоминании своего имени Холмс вспыхнул, вскочил на ноги и, швырнув на стол горсть монеток, бросился к дверям. Мне пришлось бежать за ним следом.
На улице при виде убитого выражения на лице моего друга я не смог сдержаться и так и покатился со смеху. Поначалу он лишь хмуро косился на меня, но спустя некоторое время весь юмор ситуации дошел и до него, и он позволил себе печально улыбнуться.
– Цена за славу утомительна, Уотсон, – сказал он. – Эта песенка, возможно, циркулирует по всем пивным Лондона. Если она достигнет ушей Скотленд-Ярда, не слыхать мне вовеки ее окончания.
– Это крест, который вам предстоит научиться носить, – отозвался я, утирая слезы. – Вы же не надеялись сохранять анонимность вечно.
– Должен признаться, что тешил себя подобной надеждой. Однако все это еще может обернуться во благо, если приведет к новым приключениям. Всеми фибрами души ненавижу праздность.
– Будьте осторожнее, – предостерег я его, – со времени вашего последнего отпуска прошел уже почти год.
– Хоть бы и следующий столько же не начинался! – воскликнул он. – Действительно, Уотсон, Ноттингем оказался наихудшим местом отдыха для человека деятельного темперамента.
– Напротив, это было отличное место. Вы уже и забыли, что были на грани нервного истощения, когда мы уезжали?
– А вы забыли, насколько перед возвращением из отпуска я был близок к тому, чтобы лезть на стены нашего старомодного коттеджа? Когда же вы усвоите, что мой единственный отдых заключается в работе? Эге, да тут какое-то убийство!
Словно почуявшая след охотничья собака, Холмс навострил уши при виде мальчишки на углу, размахивавшего газетой и кричавшего:
– Убийство в Вестминстере! Рассказ свидетеля об убийстве прошлой ночью сэра Дэнверса Кэрью! Убийца опознан! Спасибо, сэр. – Мальчик убрал в карман полученную от Холмса монету и вручил ему экземпляр газеты.
– Послушайте-ка это, Уотсон! – объявил Холмс, когда юнец с зазывными криками побежал дальше. И прочел следующее:
ШОКИРУЮЩЕЕ УБИЙСТВО ЧЛЕНА ПАРЛАМЕНТА
Лондонское общество потрясено внезапной и жестокой смертью сэра Дэнверса Кэрью, члена парламента, видного филантропа и приближенного к Букингемскому дворцу, во время прогулки прошлой ночью по левому берегу Темзы в Вестминстере. Полиция была вызвана на место происшествия в два часа ночи мисс Эвелин Уиллборо, служанкой мистера Джеффри Макфаддена с набережной Миллбанк, которая заявила, что из окна своей спальни видела, как совершилось преступление. Полиция обнаружила на дорожке изуродованное тело сэра Дэнверса, подвергшегося тяжким побоям, рядом с расколотой половиной трости, по заявлению служанки, и послужившей орудием убийства.
При допросе мисс Уиллборо – девушка, судя по всему, романтического склада – заявила, что около одиннадцати часов вечера перед отходом ко сну она сидела у окна и созерцала залитую лунным светом дорожку внизу, когда увидела случайную встречу сэра Дэнверса и другого мужчины, малорослого и неприятного на вид. Сэр Дэнверс, по ее словам, поклонился и спокойно заговорил, судя по жестам, спрашивая о дороге, после чего другой мужчина, в котором она узнала мистера Хайда, в прошлом ведшего какие-то дела с ее хозяином, без малейшего повода впал в ярость и нанес сэру Дэнверсу ужасный удар тростью. Старый джентльмен упал, и прежде чем он смог подняться, упомянутый мистер Хайд наступил на него ногой и обрушил на него удары тяжелой рукоятки своей трости. При виде этого служанка, согласно ее словам, упала в обморок и не приходила в себя до двух часов ночи, когда, увидев, что сэр Дэнверс лежит неподвижно, а нападавший исчез, она вызвала полицию.
Хайда свидетельница описывает как низкорослого мужчину, почти карлика, с большой головой и грубыми чертами лица.
– Бог мой! – вскричал я. – Холмс, не думаете ли вы, что этот мистер Хайд и есть тот самый, который…
– Это может быть только он, – перебил меня детектив. В глазах его появился столь знакомый мне суровый блеск. – Описание весьма специфично. Я знал, что подобное произойдет, Уотсон. Разве я не предупреждал Аттерсона, что, если он отстранит меня от дела, может быть загублена не одна жизнь? Меня удивляет лишь одно: что Хайду потребовалось столько времени, дабы раскрыть свою сущность. Подождите здесь, Уотсон.
Мы как раз стояли перед нашим домом. Холмс сунул мне в руки газету, нырнул внутрь и буквально несколько мгновений спустя вернулся, сжимая что-то в руке.
– Уберите в карман, – велел он, протягивая мой револьвер. – Возможно, он вам пригодится. Свой я тоже взял.
– Куда мы направляемся? – спросил я, пряча оружие.
– В самое логово убийцы. Кэб! – Он взметнул свою длинную руку, призывая проезжавший мимо экипаж, и тот остановился в нескольких метрах от нас. – Сохо-сквер, извозчик, и поспеши! – рявкнул сыщик, когда мы залезали. Кэб тронулся прежде, чем я успел оторвать ногу от земли.
– Отчет написан весьма осторожно, – сказал Холмс, указывая на газету у меня на коленях. – Полиции известно больше, чем они говорят.
– С чего вы взяли?
– Ниже в колонке приводятся слова детектива, которому поручили это дело, – инспектора Ньюкомена, – и он избегает обычных банальностей, на которые обычно не скупятся полицейские Скотленд-Ярда, когда пребывают в полной растерянности. Уж поверьте мне, более всего сдержанны они бывают в преддверии ареста подозреваемого. Вот когда наши доблестные полицейские в тупике, тогда они просто соловьями разливаются. Не удивлюсь, если мы окажемся не первыми сегодняшними посетителями Хайда.
Холмс как в воду глядел, ибо у парадной дома, где этот человек снимал жилье, стоял тощий молодой констебль. Он отказался нас пропустить, и Холмс спорил с ним, пока на пороге не появился дородный шотландец, облаченный в начищенный котелок и серое суконное пальто до лодыжек. У него были рыжеватые усы, подстриженные на армейский манер, и близко посаженные холодные глаза, которыми он по очереди сурово нас оглядел.
– В чем дело, Трамбл? – вяло спросил шотландец у констебля. – Кто это такие?
Холмс представил нас. При упоминании имени частного детектива здоровяк напустил на себя высокомерный вид.
– Шерлок Холмс, – повторил он, морщась. – Мне известна ваша репутация. Газеты только и превозносят ваши успехи за счет Скотленд-Ярда. Еще есть застольная песня, в которой…
– Песню сочинил не я, – прервал его Холмс. – Будь оно так, от моего вмешательства ее метрика и ритмика только выиграли бы. А так они никуда не годятся. Вы, я полагаю, инспектор Ньюкомен, которому поручено расследовать убийство Кэрью?
– Да, так и есть, и меня интересует, откуда вам это известно и как вы меня здесь обнаружили. Ведь даже в Скотленд-Ярде не знали, что я сюда направился.
Во время его речи дверь вновь открылась, и из дома вышел угрюмый Дж. Дж. Аттерсон. При виде Холмса и меня глаза его расширились.
– А, мистер Аттерсон, – поприветствовал его мой товарищ. – Не удивлен встрече с вами здесь, хотя подозреваю, что сами вы и не были готовы увидать меня. Вот и ответ на ваш вопрос, инспектор: у нас с мистером Аттерсоном было совместное дело, и тогда-то мне и стало известно о его эпизодическом знакомстве с мистером Хайдом. Я подумал, что этот джентльмен явится к вам, как только услышит о трагедии, произошедшей прошлой ночью в Вестминстере.
– Это не совсем так, – возразил адвокат. На его лице застыла тревога, словно он опасался, что эта встреча, которой он предпочел бы избежать, может иметь какие-то нежелательные последствия. – Сэр Дэнверс был моим клиентом, и этим утром полиция нашла среди его имущества письмо ко мне. Б́ольшую часть дня я отсутствовал, но полчаса назад вернулся и обнаружил поджидавшего меня инспектора, и как только он рассказал о происшествии, я, естественно, отвез его по этому адресу, который предоставил мне Хайд. Я… Я рассказал полиции, что мы встречались с Хайдом всего один-два раза, случайно. – Он умоляюще посмотрел на Холмса, словно заклиная того не разглашать его причастность к делу Генри Джекила.
Мой товарищ понял намек.
– А когда вы прибыли сюда, то обнаружили, конечно же, что пташка уже упорхнула из клетки.
– Думаю, это не ваше дело, – процедил инспектор.
– Наблюдать за торжеством правосудия – дело каждого человека, – парировал Холмс. – Инспектор, я знаком с этим типом, Хайдом. Человек он умный и жестокий – довольно опасное сочетание, – и крайне маловероятно, что он будет оставаться в своих комнатах, раз его связь с этим темным делом стала известной. Вы обнаружили, несомненно, что он собрал вещи и сжег бумаги?
Ньюкомен дернулся, но быстро взял себя в руки. Однако сделал он это не достаточно быстро, чтобы скрыть подтверждение, что догадка Холмса оказалась верна.
– Вы вмешиваетесь в официальное полицейское расследование, – заявил он. – Я вынужден попросить вас покинуть это место. Если вы не уйдете, то Трамбл проследит, чтобы вас удалили силой. Ну так как?
– Вы отвергаете мое предложение помощи? – спросил Холмс.
Инспектор смерил его надменным взглядом.
– Я не сомневаюсь, что найдутся такие детективы, которые приняли бы вашу помощь, но я не из их числа. Дело открыто и будет успешно доведено до конца. Никто не исчезает, не оставляя следов. В течение двух недель я посажу Хайда за решетку, и благодарить за это буду лишь себя самого. До свидания, джентльмены.
– Я могу быть свободен, инспектор? – спросил Аттерсон.
– Да, если вы сообщили мне все, что знаете о Хайде, – ответил Ньюкомен.
– Уверяю вас, все.
– Тогда я больше не смею вас задерживать, благодарю за оказанную помощь. Если вам угодно, Трамбл подзовет кэб.
– Нет, спасибо. Если мистер Холмс и доктор Уотсон не возражают, я поеду с ними.
Ньюкомен открыл было рот, но затем, по-видимому, передумал и захлопнул его. Он развернулся и распахнул дверь:
– Трамбл, следуйте за мной. Нам надо закончить обыск. – Дверь с шумом закрылась за ними.
– Теперь, после того как вы сделали из меня соучастника по сокрытию сведений от закона, – обратился Холмс к Аттерсону, когда мы все сели в экипаж и адвокат назвал свой адрес, – я надеюсь, что вы сообщите мне что-то действительно важное.
– Думаю, вы поймете, почему я так поступил, когда увидите, что у меня есть, – ответил тот, уставившись в окно.
Старый холостяк Аттерсон владел в городе домом, в котором жил и практиковал. Он провел нас по лестнице в свой кабинет, аскетичную комнату, заставленную от пола до потолка стеллажами с юридической литературой. Из прочей мебели там были лишь полированный стол, два кресла с высокими спинками, обитые кожей с пуговицами, да черный металлический сейф, стоявший на стальных колесиках в затененном углу. Адвокат зажег лампу, согнулся перед сейфом и отпер его ключом, пристегнутым к цепочке для часов. Он достал из ниши сложенный лист бумаги и, выпрямившись, протянул его Холмсу.
– Я солгал Ньюкомену, когда сказал ему, что узнал об убийстве лишь от него самого, – произнес он. – По дороге в клуб этим утром я случайно подслушал разговор двух рабочих на перекрестке. Один из них оказался на месте преступления вскорости после прибытия полиции, его допросили и отпустили. Он упомянул Хайда. Я прямиком отправился к Джекилу и предупредил о возможном разоблачении. Он вручил мне это письмо.
Холмс развернул лист бумаги. Я взглянул на него через его плечо. Письмо было написано неровным почерком без наклона и усеяно множеством клякс, словно писавший его пребывал в страшной спешке. Вот что там говорилось.
Мой дорогой доктор Джекил!
Вам, кому я долго столь недостойно отплачивал за множество щедрот, не стоит утруждать себя беспокойством о моей безопасности, поскольку я обладаю достаточными средствами для бегства, в котором испытываю острую необходимость.
Ваш покорный слуга
Эдвард Хайд
– И когда доктор, по его словам, получил его? – спросил Холмс, отрываясь от письма.
– Этим утром, через посыльного, – ответил Аттерсон.
– Конверт был?
– Я спрашивал у Джекила. Он сказал, что машинально сжег его.
Какое-то время Холмс молча изучал бумагу на свет.
– Фулскап, – объявил он наконец, опустив письмо. – Довольно распространенный формат, хотя и отнюдь не дешевый. Верхнюю половину отрезали несколькими движениями очень тупых ножниц – обратите внимание на смятый край. Наверняка там был фирменный бланк. Почерк отражает решительность и некоторую образованность, несмотря на явные старания скрыть ее.
– Но с какой стати Хайду скрывать, что он образованный человек? – удивился адвокат.
– Еще один вопрос из множества других, которыми изобилует это дело. Могу я оставить это у себя? – Он сложил письмо и уже хотел было убрать в карман.
Аттерсон смутился.
– Пожалуйста, не поймите меня превратно… – начал он.
– Что ж, очень хорошо, раз уж за все это время я не заслужил вашего доверия. – Холмс сунул письмо адвокату.
– Дело не в этом. Джекил отдал мне письмо, позволив воспользоваться им по собственному усмотрению, но я не думаю, что обнародование его отношений с бесчеловечным Хайдом как-то поможет официальному расследованию убийства Кэрью. Это лишь очернит имя уважаемого человека и ни к чему более не приведет. Мне будет гораздо спокойнее, если сей документ будет храниться здесь. – Он взял письмо и вновь запер его в сейфе.
– Боюсь, уже слишком поздно, – раздраженно отозвался детектив. – Или вы еще не заметили, что некий уважаемый человек уже замешан в омерзительнейшем убийстве? Как Джекил выглядел, когда вы с ним встречались?
– Доктор явно мучился угрызениями совести. Он сказал, что узнал о трагедии из криков газетчиков на соседней площади. До этого, вероятно, письмо представлялось ему крайне загадочным. – Аттерсон нахмурился. – Было одно странное обстоятельство, но, полагаю, оно объясняется расстроенным состоянием Джекила.
– Какое же? – ухватился Холмс.
– Ну, как я уже отметил, он сообщил, что письмо доставил посыльный. Однако, покидая доктора, я попросил его дворецкого, Пула, описать этого посыльного, и тот заявил, будто никто подобный не приходил. Вы можете это объяснить, мистер Холмс?
– Это довольно странно, – задумчиво проговорил сыщик.
– И все-таки письмо существует, а значит, кто-то должен был его доставить.
Холмс никак на это не отреагировал.
– Оставим Джекила на время, – сказал он. – Вам известно, что этот… что инспектор Ньюкомен обнаружил в комнатах Хайда?
Аттерсон предложил нам сигары из антикварного ящика на столе. Мы отказались. Пожав плечами, он взял одну, обрезал ее кончик гильотиной, снял стекло настольной лампы и склонился прикурить.
– Вот это действительно странно, – ответил адвокат, выпуская дым. – Самой убийственной уликой оказалась, конечно же, другая половина трости, которой было совершено убийство; трость эту, с прискорбием вынужден признаться, я лично подарил Генри Джекилу по случаю его сорокадвухлетия. В остальном, боюсь, ничего существенного. Хайд, как вы догадались, собрал свои вещи и весьма поспешно скрылся, не оставив ничего, что могло бы навести нас на его теперешнее местонахождение. В этом, конечно же, нет ничего удивительного. Однако Ньюкомен был весьма озадачен, обнаружив, что мерзавец сжег свою чековую книжку.
– Чековую книжку?
– В камине нашли обугленный корешок среди изрядного количества пепла. Хайд, должно быть, потратил б́ольшую часть ночи на одно только сжигание бумаг. Он наверняка сошел с ума, иначе зачем ему уничтожать средства, столь необходимые для бегства?
– Действительно, зачем? – отозвался сыщик. – В этом деле опять появился новый поворот. Я бы охотно занялся расследованием, если бы только вы уполномочили меня.
Аттерсон мрачно покачал головой:
– Я не могу этого сделать, мистер Холмс. Джекил более не связан с Хайдом, а потому не имеет личного интереса в этом деле. А поимка преступника все равно не вернет сэра Дэнверса. Вы можете поступать, как вам будет угодно, но не рассчитывайте на мою помощь.
– Я уже говорил вам, что свершение правосудия – в интересах каждого человека, – холодно ответил Холмс. – Кому как не вам, адвокату, знать это. Мне вас жаль, Аттерсон, но не более. Человек – это не остров, защищенный от штормов злобного моря.
– Думаю, вам лучше уйти. – Лицо Аттерсона потемнело.
– Совершенно согласен. В этой комнате душно. До свидания.
Неужели мы сдадимся? – спросил я своего товарища по дороге домой.
– А что нам еще остается? – огрызнулся Холмс. Его профиль на фоне окна экипажа был напряжен от гнева и разочарования. – Джекил – лжец, Уотсон. Он замешан в этом деле больше, чем Аттерсон подозревает.
– Откуда вы знаете?
– Он сказал своему другу, что узнал об убийстве сэра Дэнверса утром из выкриков мальчишек-газетчиков. Но в утренних газетах о происшествии нет ни слова – мне это известно, потому что я прочел их перед завтраком. Джекил знал об убийстве еще до того, как новость о нем стала достоянием широкой публики. – Взор сыщика был устремлен на серый пейзаж, проплывавший за окном. – Вглядитесь в этот лабиринт, Уотсон. Где-то там затаился убийца, и он будет оставаться на свободе, пока мы с вами связаны нежеланием сотрудничать – как причастных к делу чиновников, так и главных действующих лиц. Злоумышленник не по зубам Скотленд-Ярду, ибо слишком хитер. Но, с другой стороны, он слишком импульсивен, чтобы долго не конфликтовать с законом. Зверь, вкусивший крови, захочет попробовать ее снова. Нет, черт возьми! – Холмс ударил кулаком по борту экипажа. – Видит бог, мы не сдадимся! – Он повернулся, устремленные на меня глаза сверкали, словно стальные клинки. – С этого момента, доктор, мы устанавливаем постоянное дежурство. Пусть у нас заболят уши от подслушивания чужих разговоров и глаза нальются кровью от изучения всех лондонских газет, но мы не оставим поиски.
– И что же мы будем искать?
– Не узнаем, пока не найдем. Но в подписи Хайда ошибиться нельзя. – Взор сыщика затуманился, и он мрачно усмехнулся. – Так вот какая у вас игра, мистер Хайд? Залечь на дно и выжидать, пока блюстители порядка не ослабят хватку? Что ж, в эту игру умеете играть не только вы. Итак, начинаем игру в прятки, с вашего позволения. – И с этими словами он разразился безрадостным смехом, пробравшим меня до глубины души.
