Глава пятнадцатая
Брак и разлука
Июнь 1902 – октябрь 1903

В опубликованных рассказах не указано, кто та женщина, в которую влюбился Уотсон и на которой позже женился. Сам Уотсон вообще ее не упоминает, и о существовании второй миссис Уотсон можно заключить только из единственного краткого замечания Холмса. В «Воине с бледным лицом» он говорит: «Мой верный Уотсон тогда бросил меня ради очередной жены – единственный эгоистический поступок, который я могу припомнить за все годы нашего сотрудничества». И добавляет с трагическими нотками: «Я остался один». Холмс убит и жалеет себя.

Из-за молчания Уотсона относительно его второго брака некоторые комментаторы усомнились, женился ли он на самом деле. Они выдвинули предположение, что под «печальной утратой» во время Великой паузы 1891–1894 годов он подразумевал смерть ребенка или серьезную болезнь миссис Уотсон. Они объясняют то, что она исчезла из рассказов Уотсона после 1894 года, а он вернулся на Бейкер-стрит, ее длительной болезнью. По их мнению, миссис Уотсон находилась в санатории, где ее регулярно навещал муж. Когда она поправилась, Уотсон снова поселился вместе с ней – отсюда и упоминание Холмса о жене.

Кроме того, что нет никаких доказательств этой версии, никак не объясняющей молчание Уотсона, сам выбор слов Уотсоном и Холмсом опровергает их. Если бы Мэри Морстен была серьезно больна, Уотсон вряд ли бы употребил выражение «печальная утрата». Холмс никогда не назвал бы Мэри «очередной женой». Если бы Уотсон покинул его, чтобы вернуться к Мэри, которую очень хорошо знал Холмс, естественнее было бы сказать «его жена». В рассказах имеются и другие доказательства существования второй миссис Уотсон. Но кто же это? Где и когда с ней познакомился Уотсон? Когда они поженились? И почему Уотсон так старательно избегает упоминаний о ней в своих рассказах?

Есть теория, согласно которой она была экономкой Уотсона, служившей у него после того, как он съехал с Бейкер-стрит. Он женился на ней из практических соображений и стыдился об этом упоминать. По моему мнению, эта теория не выдерживает критики. Уотсон был романтиком, который женился бы по любви, но не ради какой-то приземленной цели. Да и с какой стати ему было на ней жениться? Или, коли на то пошло, зачем ему было съезжать с квартиры на Бейкер-стрит, где о нем прекрасно заботилась миссис Хадсон?

Однако прежде чем строить догадки насчет имени второй миссис Уотсон, важно попытаться установить дату заключения брака, хотя бы приблизительно. Дело в том, что от этой даты в большой степени зависит установление ее личности.

Не вызывает сомнений, что во время расследования дела о «Трех Гарридебах», которое Уотсон датирует июнем 1902 года, он еще не был женат и жил на Бейкер-стрит. Но к 3 сентября 1902 года (дата дела о «Знатном клиенте») Уотсон уже покинул Бейкер-стрит и не только жил в своем собственном доме на Квин-Энн-стрит, но и снова занимался врачебной практикой. Большинство исследователей шерлокианы сходятся на том, что эти факты связаны с его вторым браком. Поэтому часто высказываются предположения, что свадьба имела место между июнем и сентябрем 1902 года. Однако с матримониальными планами Уотсона, вероятно, все было сложнее, как мы увидим далее.

Из сказанного выше вытекает по крайней мере один факт: Уотсон встретил женщину, на которой позже женился, до сентября 1902 года. Таким образом сразу же исключается одна кандидатура, которую некоторые комментаторы считают второй миссис Уотсон. Это Вайолет де Мервиль, которая фигурирует в деле о «Знатном клиенте». Уотсон перебрался на Квин-Энн-стрит и возобновил свою медицинскую карьеру еще до начала расследования этого дела.

Другие факты также говорят против Вайолет де Мервиль. Она не была женщиной того типа, который привлекал Уотсона. Молодая, богатая и красивая, она была одержима любовью к барону Грюнеру, очаровательному, но в высшей степени нежелательному поклоннику с криминальным прошлым. Семья пыталась разлучить их с помощью Холмса, подозревавшего барона в убийстве. Вайолет де Мервиль была своевольной, избалованной и, несмотря на ее страсть к барону, бесчувственной. Уотсон предпочитал женщин с более мягким характером. Да и саму девушку, с ее стремлением к такому романтическому возлюбленному, как барон Грюнер, – богатому аристократу с таинственным прошлым, – вряд ли привлек бы Уотсон, вдовец средних лет, скучноватый скромный доктор. Социальные предубеждения того времени также были препятствием для подобного брака. Вайолет де Мервиль была дочерью генерала де Мервиля, имевшего высокопоставленных друзей. Одним из них был сэр Джеймс Деймери, который попросил Холмса заняться этим делом. По словам Холмса, сэр Джеймс слыл в обществе человеком, умевшим улаживать домашние неурядицы. Он действовал по поручению еще более знатного клиента, который, как намекает Уотсон, был в родстве с герцогами, если не с членами королевской семьи. Не исключено даже, что это не кто иной, как Эдуард VII. Короче говоря, Уотсон был недостаточно богат и знатен, чтобы такой брак представлялся правдоподобным. Кроме того, нет никаких свидетельств того, что Уотсон вообще когда-либо встречался с Вайолет де Мервиль. Когда Холмс наносит визит в ее дом, чтобы побеседовать, его сопровождает только Китти Винтер, бывшая любовница барона. Уотсон там не присутствует. И, наконец, самый убедительный довод: к этому времени Уотсон уже познакомился с молодой женщиной, которой предстояло стать его женой. Когда возникло дело о «Знатном клиенте», он уже покинул Бейкер-стрит и снова занимался практикой. Как нам известно, эти два факта считаются связанными с его вторым браком.

Однако была одна молодая женщина, с которой Уотсон уже познакомился к июню 1902 года и которая обладала многими качествами, которые он бы стал искать в будущей жене. К тому же, как и его первая жена Мэри Морстен, она была гувернанткой и, следовательно, подобно Уотсону, принадлежала к среднему классу. У этих двух женщин были и другие сходные черты, сходны и чувства, которые питал в обоих случаях Уотсон. Это поразительное сходство не может быть простым совпадением. Такая теория относительно личности второй миссис Уотсон объяснила бы странное молчание Уотсона, который не говорит о ней ни слова. Он не проявлял подобную скрытность в отношении своей первой жены, о которой так много рассказал в «Знаке четырех»: он поведал и о ее прошлом, и о подробностях своего ухаживания за ней, и об их совместной жизни. Молодая женщина, о которой идет речь, – Грейс Данбар.

Уотсон познакомился с ней во время расследования смерти миссис Гибсон, жены Нейла Гибсона, американского миллионера, владевшего золотоносными шахтами («Загадка Торского моста»). В то время, когда Холмс занялся этим делом, Грейс Данбар, гувернантка детей Гибсона, была арестована по обвинению в убийстве миссис Гибсон, которая была застрелена на мосту вблизи своего дома в Тор-плейс. Грейс Данбар сидела в тюрьме в ожидании суда. Фактически Уотсон познакомился с ней в камере. Он так же пространно описывает ее внешность и свои впечатления, как описывал тринадцать лет назад первую встречу с Мэри Морстен. «Я был заранее готов увидеть красивую женщину, – пишет он в „Загадке Торского моста“, – но мне никогда не забыть впечатления, которое произвела на меня мисс Данбар».

Уотсона очаровала не только ее красота. Как и в случае с Мэри Морстен, на него произвела впечатление одухотворенность черт ее лица, выдававших «врожденное благородство». Его также тронуло «беспомощное умоляющее выражение» ее темных глаз.

Хотя внешне эти две женщины были очень разные (Грейс Данбар – высокая брюнетка, в которой ощущалась сила, тогда как Мэри Морстен – маленькая изящная блондинка), в их описаниях есть большое сходство. В обоих случаях Уотсон сразу же почувствовал влечение, а также желание защитить и восхищение мужеством, которое они проявляли в своей одинокой жизни. Мэри Морстен была сиротой, которой приходилось работать, чтобы содержать себя; на попечении Грейс Данбар была семья, зависевшая от нее. Грейс Данбар произвела на Уотсона такое неизгладимое впечатление, что короткая поездка из Винчестера в Тор-плейс показалась ему бесконечной. Ему не терпелось, чтобы Холмс приступил к расследованию этого дела и доказал ее невиновность – что тому в конце концов удалось.

В конце рассказа «Загадка Торского моста» Холмс замечает, что теперь, когда с Грейс Данбар снято обвинение в убийстве, «не кажется неправдоподобным», что они с Нейлом Гибсоном поженятся. Тут любопытно двойное отрицание – как будто сам Холмс не убежден, что такое предположение правдоподобно. Если он догадывался о чувствах Уотсона к этой молодой женщине (что вполне могло быть), то ему просто хотелось так думать. Ведь если бы она вышла за Гибсона, то была недоступна для Уотсона.

Но я считаю, что не может быть и речи о браке между Гибсоном и Грейс Данбар. Гибсон – необузданный и коварный человек, которого ненавидят его слуги. Один из них, управляющий его поместьем, специально приезжает на Бейкер-стрит, чтобы предостеречь насчет него Холмса. Управляющий заявляет, что Гибсон – «отъявленный негодяй». По собственному признанию Гибсона, именно его плохое обращение с женой довело эту страстную и нервную уроженку Бразилии до самоубийства, которое она совершила таким образом, чтобы навлечь подозрение на Грейс Данбар, к которой был неравнодушен Гибсон. Далекая от того, чтобы поощрять его ухаживания, Грейс Данбар пригрозила покинуть Тор-плейс. Она согласилась остаться только после того, как Гибсон заверил, что прекратит ее домогаться. К тому же она должна была помогать семье, а кроме того, была убеждена, что под ее влиянием Гибсон сможет измениться к лучшему.

Все это никак не наводит на мысль, что впоследствии она вышла за него замуж. Когда миссис Гибсон была жива, не могло быть и речи о браке между Грейс Данбар и Золотым Королем. Весьма сомнительно, чтобы после смерти миссис Гибсон и освобождения Грейс Данбар из тюрьмы эта женщина с сильным и благородным характером вышла замуж за человека, который своим подлым поведением не только довел жену до самоубийства, но и подверг опасности жизнь самой Грейс.

Дата дела о «Загадке Торского моста» неизвестна. Уотсон указывает только месяц октябрь, но не год. Однако совершенно ясно, что, поскольку Уотсон в то время еще жил на Бейкер-стрит, это расследование должно было иметь место между сентябрем 1901 года и переездом Уотсона на Квин-Энн-стрит. Д. Мартин Дейкер и доктор Зайслер в числе других предлагают октябрь 1901 года – дату, с которой я согласна.

Хотя в остальном эта теория строится на догадках, я также полагаю, что после освобождения из тюрьмы Грейс Данбар покинула дом Гибсона. Поскольку в таком случае она осталась без работы, было бы вполне естественно, если бы она приехала в Лондон, чтобы посетить одно из агентств по найму, которое подыскивало места для гувернанток. Услугами такого агентства, «Вестэуэй», воспользовалась Вайолет Хантер в начале расследования дела о «Медных буках». А пока Грейс Данбар находилась в Лондоне, было бы также вполне естественно, если бы она нанесла визит на Бейкер-стрит, чтобы лично поблагодарить Холмса за то, что он спас ее от виселицы. Раньше подобной возможности у нее не было. Во время этой беседы Уотсон, наверно, возобновил с ней знакомство, что привело к их дальнейшим встречам и браку.

Эта теория также объяснила бы молчание Уотсона относительно личности своей второй жены и даже самого факта ее существования. Он не хотел, чтобы его пациенты и читатели узнали, что он женился на женщине, которая обвинялась в убийстве. Социальные условности того времени заставили его не публиковать эти факты. Но была еще более веская причина для его молчания. Гибсон был необузданным и мстительным человеком, который зашел так далеко, что угрожал Холмсу, когда тот поначалу не хотел браться за дело. В присутствии Уотсона он сказал Холмсу: «Вы сегодня сильно испортили себе жизнь, мистер Холмс, ибо я справлялся и не с такими. Безнаказанно мне еще никто не перечил». Если бы он узнал, что Уотсон женился на Грейс Данбар, которую он сам наделся видеть своей женой, он стал бы мстить. При подобных обстоятельствах вряд ли стоит удивляться, что Уотсон ни разу не упоминает вторую жену в своих рассказах.

Он не был до конца откровенен и с Холмсом, хотя по совсем иным причинам. Зная, что его старый друг – противник брака, Уотсон, вероятно, предвидел реакцию Холмса на сообщение, что он намерен снова жениться. Холмс действительно принял эту новость холодно, посчитав, что Уотсон поступил «эгоистично». В такой позиции опять проявляется стремление управлять жизнью других людей, особенно жизнью Уотсона.

В один миг Холмс лишался друга, спутника, помощника, личного секретаря, которым был для него Уотсон все эти годы. Неудивительно, что он чувствовал себя покинутым и одиноким. Необходимость заставила его нанять человека по фамилии Мерсер. «Я ему поручаю всякую черновую работу», – с легким презрением отзывается о нем Холмс в «Человеке на четвереньках». Мерсер явно исполняет некоторые из обязанностей Уотсона в прошлом. Также нет ничего удивительного в том, что Холмс не задумывался о счастье Уотсона и о его тоске по семейному очагу и женской любви. Уотсон был по натуре примерным семьянином, чего решительно нельзя сказать о Холмсе. Несмотря на свои чувства к Ирен Адлер, Холмс всегда с презрением относился к любви, а с годами становился все менее терпимым. Называя поступок Уотсона эгоистичным, он и не догадывался, что сам эгоистично пренебрегает желаниями Уотсона.

Второй брак Уотсона имел далеко идущие последствия. Он привел к тому, что дружба с Холмсом дала трещину, и хотя через шесть месяцев они помирились, отношения еще долго оставались прохладными. А еще это событие ускорило решение Холмса покончить со своей профессиональной карьерой частного детектива-консультанта.

Для Уотсона трудно было сообщить Холмсу о своем намерении снова жениться. Он выбрал весьма окольный способ. К 3 сентября 1902 года он переехал с Бейкер-стрит, но явно сказал Холмсу о своем втором браке лишь несколько месяцев спустя, после дела о «Знатном клиенте». Как нам известно, к этому времени Уотсон уже поселился на Квин-Энн-стрит и снова занимался практикой. В начале расследования дела о «Знатном клиенте» Холмс и Уотсон встретились в турецких банях на Нортумберленд-авеню и пообедали у Симпсона на Стрэнде. Следовательно, можно сделать вывод, что в то время Холмс ничего не знал о чувствах Уотсона к Грейс Данбар. Мы можем также предположить, что он еще не женился на ней.

И только пять месяцев спустя, в январе 1903 года, Холмс высказался о том, что Уотсон покинул его ради очередной жены. Судя по горечи этого замечания, Холмс совсем недавно узнал о существовании второй миссис Уотсон. Кроме того, Уотсон не участвовал в расследовании дела о «Воине с бледным лицом», которым Холмс занимался один в январе 1903 года. Позже он сам написал и опубликовал рассказ об этом деле, что свидетельствует о разрыве его отношений с Уотсоном. И только в июне 1903 года Уотсон участвует в расследовании Холмса. Любопытно, что рассказ об этом деле под названием «Камень Мазарини» написан в третьем лице. Это единственный случай в опубликованных рассказах о приключениях Холмса. Необычность такой формы побудила Д. Мартина Дейкина в числе прочих усомниться, что рассказ написал Уотсон. Авторство приписывалось то литературному агенту Уотсона, то доктору Вернеру, который купил практику Уотсона в Кенсингтоне, и даже второй миссис Уотсон. Однако я считаю, что автором был Уотсон и что он умышленно выбрал такую форму повествования. Хотя разрыв был до некоторой степени сглажен, отношения с Холмсом оставались натянутыми. В такой ситуации употребление третьего лица казалось более уместным.

Против такой теории можно возразить, что сам материал диктовал менее личный подход: многие события в «Камне Мазарини» происходят, когда Уотсон отсутствует на сцене. Сам Уотсон сознавал потенциальные трудности такой ситуации. Как он указывает в «Загадке Торского моста», некоторые приключения, записи которых он вел, могут быть рассказаны только от третьего лица, поскольку он «либо не участвовал вовсе, либо играл… незначительную роль. Однако в прошлом это не мешало ему неизменно писать свои рассказы от первого лица, вставляя прямую речь там, где Холмс повествует о событиях, свидетелем которых не являлся Уотсон. Например, он использовал такой метод в «Глории Скотт» и «Обряде дома Месгрейвов» – двух рассказах о делах, имевших место до знакомства Уотсона с Холмсом. В них почти все повествование состоит из прямой речи, так как Холмс сам рассказывает об этих расследованиях.

В рассказе «Камень Мазарини» имеются свидетельства охлаждения между Холмсом и Уотсоном. Уотсон явно давно не был в квартире на Бейкер-стрит. Он осматривает комнату, как бы заново знакомясь с такими известными предметами, как футляр со скрипкой и стол для химических опытов. Он давно не видел Холмса, так как расспрашивает юного слугу Билли о здоровье старого друга. Это также свидетельствует о том, что Холмс не бывал у Уотсона на Квин-Энн-стрит. Кроме того, в их беседе чувствуется раздражение, по крайней мере в начале встречи. Холмс выказывает радость при виде Уотсона, но, напоминая, что сифон для газирования содовой и сигары на прежнем месте, выражает надежду, что алкоголь не воспрещен и что Уотсон не стал презирать трубку Холмса и «жалкий табак». Я считаю это ироническим намеком на возможное влияние второй миссис Уотсон на вкусы и привычки мужа в те месяцы, когда друзья не виделись.

И тем не менее, съязвив в начале встречи, Холмс быстро смягчается, и вскоре разговор становится таким же непринужденным, как прежде. Холмс поддразнивает Уотсона, обращаясь к нему «мой дорогой», хотя в одном из его высказываний звучат прощальные нотки. Когда Уотсон заявляет, что не может оставить Холмса наедине с Сэмом Мертоном, отчаянным и опасным человеком, тот отвечает: «Нет, можете, Уотсон. И вы это сделаете, так как всегда играли по правилам. Не сомневаюсь, что вы доиграете до самого конца».

В то время сказать кому-то, что он «играет по правилам», было величайшим комплиментом, который один англичанин мог сделать другому. Холмс как бы оглядывается на роль Уотсона в их партнерстве и, похвалив выдающиеся качества друга, подает знак, что приходит время расставаться.

Хотя отношения и возобновились, они остались сдержанными. Так было и в сентябре 1903 года (дата расследования дела о «Человеке на четвереньках»), когда Уотсон прямо говорит о том, что «у нас… в ту пору установились довольно своеобразные отношения». Продолжая свою мысль, он объясняет, что Холмс стал воспринимать его как что-то привычное, вроде своей скрипки или табака. Хотя Уотсон был ему полезен, Холмса «раздражали неторопливость и обстоятельность моего мышления, но оттого лишь ярче и стремительнее вспыхивали догадки и заключения в его собственном мозгу». «Такова была моя скромная роль в нашем дружеском союзе», – с легкой грустью добавляет Уотсон. В этих высказываниях тоже звучит прощальная интонация, особенно в последнем. Кажется, будто Уотсон смотрит со стороны на свои отношения с Холмсом и в первый раз ясно их видит.

Но если Холмса раздражало тугодумство Уотсона, то Уотсона, в свою очередь, порой сердило поведение Холмса. Он никогда еще не высказывал такой критики с ранних дней периода 1881–1889, когда они только поселились в квартире на Бейкер-стрит. Это было вызвано посягательством Холмса на его время.

Новая практика Уотсона на Квин-Энн-стрит была «весьма порядочная», как описывает ее он сам. Это была фешенебельная часть Вест-Энда, с центром на Харли-стрит, где у всех лучших и самых дорогих докторов были свои кабинеты. Врач Холмса доктор Мур Эгер тоже имел практику на Харли-стрит. Квин-Энн-стрит располагалась неподалеку от Портленд-плейс, и от нее можно было дойти пешком до Риджентс-парк и до садов на Кэвендиш-сквер. Эта улица, которая пересекает Харли-стрит, во многом осталась такой же, какой была при Уотсоне в конце XIX века. В архитектурном отношении Квин-Энн-стрит интереснее, нежели Бейкер-стрит. Высокие четырехэтажные дома с узкими полуподвалами построены в разных стилях: от классической простоты XVIII века, отдававшего предпочтение кирпичным фасадам с лепными украшениями и простыми окнами, до изысканности декоративных эркеров, мансардных крыш и импозантных балюстрад.

Эта третья практика, наверно, обошлась Уотсону дороже, чем захудалая практика в Паддингтоне или менее обширная в Кенсингтоне. Как он осилил эту покупку – маленькая тайна. Ведь он не умел обращаться с деньгами и питал слабость к скачкам. Грейс Данбар, на попечении которой была семья, вряд ли могла помочь из своего жалованья гувернантки, если только Гибсон не вознаградил ее на прощанье чеком за все, что она вынесла из-за его поведения. Разумеется, у Уотсона были деньги от продажи практики в Кенсингтоне, и он получал авторские гонорары за изданные рассказы. Не исключено, что ему также повезло на бегах или он удачно вложил деньги в акции. Как бы то ни было, ему удалось приобрести практику, и переезд на Квин-Энн-стрит был шагом вперед в его профессиональной карьере. Есть все основания считать, что, будучи молодоженом, Уотсон с энтузиазмом взялся за работу, стараясь добиться успеха, как это было в Паддингтоне, когда они с Мэри создавали свой очаг.

Несомненно, Уотсон был занят по горло. Оказав медицинскую помощь барону Грюнеру в «Знатном клиенте», он поспешил прочь – вероятно, к одному из своих пациентов. Профессиональные обязанности делали его менее терпимым к посягательству Холмса на его время. Вызванный на Бейкер-стрит одним из «лаконических посланий» Холмса в начале дела о «Человеке на четвереньках», Уотсон был разочарован, обнаружив, что его вызвали, чтобы поговорить о пользе собак в сыскной работе – Холмс вздумал написать об этом монографию. «И по такому пустяку меня оторвали от работы?» – не без оснований спрашивает себя Уотсон. Хотя записка Холмса, гласившая: «Сейчас же приходите, если можете. Если не можете, приходите все равно», была забавной, тон был безапелляционный, и в нем чувствуется недостаточное уважение к профессиональному долгу Уотсона.

Уотсон недоволен, когда Холмс хочет, чтобы он провел несколько дней в одном университетском городке, помогая ему выяснить причины странного поведения профессора Пресбери («Человек на четвереньках»). «Холмсу, вольной птице, ничего не стоило сняться с места, мне же потребовалось лихорадочно менять свои планы, так как моя практика в то время была весьма порядочна», – говорит Уотсон. Невнимание Холмса непростительно – ведь он прекрасно знал о профессиональных обязанностях Уотсона. В «Камне Мазарини» он замечает, что у Уотсона вид «загруженного работой врача, которого осаждают больные».

И все же, несмотря на те случаи, когда терпение Уотсона подвергалось тяжким испытаниям, он оставался верным и любящим другом. Когда он узнал о нападении на Холмса, занимавшегося делом о «Знатном клиенте», «ужас пронзил душу» Уотсона, и он регулярно посещал своего друга в течение следующих шести дней. Он также охотно согласился потратить немало времени на изучение китайской керамики по просьбе Холмса. И это несмотря на то, что Холмс, с его привычкой интриговать собеседника, не сказал, для чего это нужно. «Долгие годы научили меня беспрекословному послушанию», – с покорностью судьбе говорит Уотсон, отправляясь за книгой на эту тему в Лондонскую библиотеку на Сейнт-Джеймс-сквер, в которой служил помощником библиотекаря его друг Ломакс.

Возвращаясь к вопросу о женитьбе Уотсона, я полагаю, что мы можем примерно представить себе события, которые привели к ней. Снова встретив Грейс Данбар по окончании расследования «Загадки Торского моста», Уотсон начал с ней встречаться, держа это в секрете от Холмса. В какой-то момент между июнем и сентябрем 1902 года они решили пожениться, однако Уотсон, зная, как отреагирует на это Холмс, намеревался открыть истину постепенно. Поэтому он первым делом переехал с Бейкер-стрит в свой собственный дом на Квин-Энн-сквер и продолжил медицинскую карьеру. Неизвестно, как он объяснил это Холмсу. Возможно, сказал, что нуждается в деньгах. А быть может, просто выразил желание снова заняться медицинской практикой.

Хотя Холмса не могло порадовать такое решение Уотсона, он принял его философски. Как мы знаем, ничто не указывало на разрыв их отношений в период дела о «Знатном клиенте». Их дружба дала трещину незадолго до января 1903 года, когда Грейс Данбар и Уотсон поженились. Вероятно, это была скромная церемония в бюро регистрации браков – и Холмс осознал всю степень так называемого предательства Уотсона. Фактически они не виделись до июня 1903 года, после чего их отношения оставались прохладными.

В предполагаемой хронологии дел этого периода я выделила курсивом информацию, касающуюся второго брака Уотсона и его влияния на отношения с Холмсом, чтобы стала ясна последовательность событий. Кое-какие из этих дел уже приводились в таблице, представленной в четырнадцатой главе. Из-за того что эти дела связаны с событиями, описанными выше, я повторяю их здесь.

Некоторые комментаторы, и в их числе Д. Мартин Дейкин, усомнились в подлинности некоторых из этих рассказов. Как видно из хронологической таблицы, все даты первой публикации относятся к более позднему периоду 1921–1926 годов. По этой причине мы обсудим спорный вопрос в эпилоге, в котором говорится об этом периоде жизни Холмса и Уотсона. Правда, один аспект, связанный с рассказом «Три фронтона», нужно рассмотреть сейчас, так как он имеет прямое отношение к психическому состоянию Холмса в то время.

Этот рассказ вызвал много критических замечаний – главным образом из-за расизма, который Холмс проявляет по отношению к Стиву Дикси, негритянскому боксеру. Два его высказывания особенно оскорбительны: «Присесть я вам не предложу, потому что мне не нравится, как от вас пахнет» – и его ответ Дикси, что он лезет в карман не за револьвером, а за флаконом духов. Никогда прежде Холмса нельзя было заподозрить в расизме. Так, в «Желтом лице» он с симпатией относится к маленькой мулатке, дочери миссис Манро от брака, который она заключила в Америке с Джоном Хеброном, негром. Холмс не делает пренебрежительных замечаний ни в адрес ребенка, ни в адрес первого мужа миссис Манро. Не высказывается он подобным образом и об индусе Даулате Расе во время расследования дела о «Трех студентах». Однако Холмс был продуктом своей эпохи, а викторианцы склонны были считать необразованных людей, не принадлежащих к белой расе, дикарями.

Следует также отметить, что Стив Дикси – крайне неприятный субъект. Холмс подозревает, что он убил молодого человека по фамилии Перкинс у входа в бар «Холборн». Сталкиваясь с такими грубыми или необузданными личностями, как, например, Нейл Гибсон («Загадка Торского моста») или доктор Ройлотт («Пестрая лента»), Холмс открыто выражает свою неприязнь. И тем не менее нужно признать, что до дела о «Трех фронтонах» Холмс никогда не выказывал презрение к человеческому существу в столь резкой форме.

В защиту Холмса следует добавить, что, как он сам говорит в рассказе «Воин с бледным лицом», у него «нюх очень острый». Его обоняние было оскорблено нечистоплотностью Дикси. Правда, это не повод для издевательских высказываний.

Другой причиной крайней грубости Холмса могло быть его психическое состояние в тот период. У него были явные признаки стресса, вызванного переутомлением, которое накапливалось годами. К этому добавился отъезд Уотсона с Бейкер-стрит и его второй брак. Уотсон описывает «пропасть отчуждения и одиночества, окружавшую таинственную фигуру великого сыщика». От одиночества Холмс снова начал употреблять наркотики, о чем упоминает Уотсон в «Человеке на четвереньках». Он туманно говорит о «более предосудительных привычках» старого друга. Кроме того, Холмс нерегулярно питался и до того исхудал, что это вызвало беспокойство о здоровье хозяина у его слуги Билли. Ясно, что Холмс снова был близок к полному расстройству своего здоровья.

Его поведение сделалось еще более эксцентричным. Вернув похищенную драгоценность при расследовании дела о «Камне Мазарини», Холмс опускает ее в карман лорда Кантлмира, к сильному смущению престарелого пэра. Холмс пытается выдать эту странную выходку за пример своего пристрастия к мистификациям, однако лорд Кантлмир гораздо ближе к истине, когда называет этот поступок диким. Холмс также стал гораздо реже смеяться, как замечает в этом рассказе Уотсон (или, скорее, анонимный автор), а периоды отрешенности стали еще более странными. Вызвав Уотсона на Бейкер-стрит в начале расследования дела о «Человеке на четвереньках», Холмс полчаса молча сидит в своем кресле нахохлившись, словно размышляет над этим загадочным делом. При этом он совершенно не замечает присутствия Уотсона в комнате.

Поэтому неудивительно, что из-за стресса эксцентричность и склонность к причудам, которые всегда были свойственны Холмсу, а также резкость и пренебрежение чувствами других усилились до такой степени, что его поведение порой выходило за рамки приличий.

Страдала и его работа. В «Человеке на четвереньках» Холмс упрекает себя за то, что не обратил внимания на важные ключи к разгадке, которые позволили бы завершить дело раньше. Фактически всего через несколько недель после этого расследования в сентябре 1903 года, которое, по утверждению Уотсона, было последним делом Холмса, он решил оставить дела и поселиться в деревне. «Мне положительно настало время удалиться на маленькую ферму, о которой я давно мечтаю», – говорит он Уотсону.

Холмс, одной из основных черт которого была любовь к театральности, знал, когда нужно уйти со сцены. Правда, занавес опустился еще не в последний раз.