ГЛАВА 26
Первое, что я увидел, когда сознание вернулось ко мне, было лицо склонившегося надо мной кучера. Струи дождя в свете фонаря образовывали вокруг его помятой шляпы своеобразный нимб. Затем я почувствовал страшную боль около левого уха. Приподнявшись, я притронулся к голове и вздрогнул: от прикосновения боль многократно усилилась, пронзив мозг, словно иглой.
— Что произошло?
— Вас ударили по голове чем-то тяжёлым, — вполголоса пояснил кучер голосом Майкрофта Холмса, — минут двадцать тому назад, если судить по косвенным признакам. Очень умелая работа, между прочим. Удар был рассчитан на то, чтобы вывести вас из строя, но не изувечить или убить. — Он выпрямился и громко сказал, почти прокричал на том фантастическом смешанном языке, которым говорил кучер: — Шотландца преступники уволокли.
Собрав все силы, я поднялся на ноги. Окружающий мир опрокинулся, и мне пришлось напрячься, чтобы вернуть его в нормальное положение. Убедившись, что не буду спотыкаться на каждом шагу, я направился к вагону, в котором ещё совсем недавно ехал в обществе Макмиллана и четверых охранников, но Холмс остановил меня.
— Я не стал бы этого делать, мой мальчик, — негромко сказал он, вновь склонившись ко мне, — там может быть бомба.
— Бомба? — тупо переспросил я, уверенный, что ослышался. Но тут я почувствовал, что руки мои затряслись, и ещё через несколько секунд осознал, что мне очень страшно.
— По крайней мере, должна быть, — сухо добавил мой патрон. — Если вам уже лучше, дорогой сэр, — прорычал он на своём жутком эльзасском диалекте, — и вы можете держаться на ногах, то я помогу вам. Только смотрите не падайте!
— Спасибо, — ответил я, примем сначала по-французски, а затем по-немецки. Ноги у меня подгибались, как у новорождённого жеребёнка, но напряжением всех сил мне удавалось удержаться в вертикальном положении.
Майкрофт Холмс повернулся к собравшимся вокруг, выпрямился в полный рост и заговорил по-немецки таким внушительным тоном, который сделал бы честь самому фон Бисмарку.
— Господа, вы оказались безвинными жертвами преступления, совершённого врагами всех европейских государств. На вас пришлась вся тяжесть удара некоей организации, поклявшейся сорвать длительный и сложный переговорный процесс между важнейшими державами. Они уже совершали покушения на жизнь шотландского джентльмена и его слуги. На сей раз им удалось, как вы знаете, захватить шотландца. Это обязывает его слугу и меня последовать за ними. Удалось ли кому-нибудь заметить, куда они скрылись?
Раздался нестройный хор противоречивых ответов.
— Господа, — Холмс вновь обратился к пассажирам на безупречном немецком языке, — вы сможете помочь нам лишь в том случае, если дадите верные сведения. Прошу вас, подумайте, прежде чем говорить. Если мы станем гоняться за тенями, эти злодеи смогут добиться своей цели. Так. Вы, — он указал на Дитриха. — Что вы видели?
Охранник выпрямился, и я заметил на его лице две ссадины, которых не было во время нашего недавнего разговора.
— Что ж, мне показалось, что выше по склону холма происходит какое-то движение. Затем я увидел троих-четверых человек верхом; ещё трёх лошадей вели в поводу. Они ехали краем леса, насколько позволял уклон. Когда один из людей, собиравших хворост, помахал им рукой и попросил помочь, в него… в него выстрелили.
— Кто-нибудь не согласен с этим описанием? — спросил Холмс и услышал в ответ несколько незначительных поправок. — Было четыре человека и восемь лошадей. Нет, людей было восемь, а лошадей девять. Нет, на всех лошадях были седоки.
— Понятно. Они приехали верхом к месту, где определённо рассчитывали кого-то найти. — Он утвердительно взмахнул рукой в перчатке и продолжил расспросы: — Кто видел, что случилось в вагоне? — указал он на наш вагон.
— Кажется, кто-то выбросил из той двери чемодан, — неуверенно сказал один из мужчин. — Во всяком случае, было выброшено что-то из багажа, как мне помнится.
— И шотландца оттуда выгрузили, — добавил главный кондуктор. — Его выволок доктор. Вынес его, перекинув через плечо, как мешок, да так и пошёл, а охранник потащил за ним багаж. — Видимо, он был очень доволен своим подробным докладом, так как победоносно оглядел окружающих. (Я подумал, что мой глаз, кажется, не повреждён и начинает привыкать к вечернему полумраку.)
— Очень хорошо, — похвалил Холмс. — А вы можете описать багаж?
Главный кондуктор нахмурился и поджал губы.
— Такая кожаная штука, величиной, пожалуй, с ночную тумбочку, ну, может, чуть поменьше. — Он перевёл взгляд на меня. — А вы знаете, что это могло быть?
Я уже давно опасался самого худшего, и последние слова железнодорожника подтвердили мои опасения.
— Знаю, — вздохнув, ответил я; тяжкий груз неудачи обрушился на меня, пригибая к земле.
— Содержимое было важным? — по-немецки спросил меня Холмс.
— Чрезвычайно, — на том же языке ответил я. — Боюсь, что мой хозяин не простит такого упущения.
— Ваш хозяин, — Холмс продолжал говорить по-немецки, — знает, что вы делали всё возможное для защиты его лично и его дела. Он не будет настолько строг к вам, как вы сами к себе.
— Может быть, может быть, — покачал я головой, поняв, что Майкрофт Холмс всё ещё не закончил игру. — И что же нам делать?
— Нет никакого смысла слоняться вокруг поезда в ожидании помощи. Железнодорожная служба сделает всё, что следует. Джеффрис, нам нужно взять упряжных лошадей и отправиться вслед за похитителями. — Мы продолжали говорить по-немецки, и при этих словах из группы людей, столпившихся вокруг, послышались протестующие возгласы. — Не волнуйтесь, добрые граждане, — успокоил их Холмс, — когда путешествует такая важная персона, как этот шотландец, то за графиком движения поезда внимательно следят. Мы знаем, что помощь уже идёт, но, если мы хотим избежать самого худшего, следует действовать прямо сейчас. Поезд ищут, но мы не можем ждать.
— Но ведь идёт такой сильный дождь, — перебил Холмса один из поваров, как будто об этом можно было забыть.
— Они отметили, что мы проехали Сарбур, и уже вскоре поймут, что поезд слишком сильно опаздывает, — продолжал Холмс, не обратив внимания на реплику. — Ручная дрезина или ремонтный состав вышел самое меньшее полчаса назад. Так что помощь явится довольно скоро.
— Вы уверены? — спросил машинист, скорчившийся около густо дымящего костра.
— Эту уверенность мне придают полномочия, полученные от правительств в Брюсселе, Париже и Берлине. — Холмс расправил плечи. — Дитрих, возьмите одного-двух человек, фонари и пройдите подальше по рельсам в обратном направлении, чтобы те, кто будет двигаться с той стороны, смогли вовремя вас заметить. А вы, — он указал на двоих оставшихся охранников, которые с виноватым видом стояли поодаль, — отправляйтесь с фонарями в сторону Бенестрофа. Это обезопасит нас от ещё большего несчастья.
— Откуда у Дитриха эти ссадины? — шёпотом спросил я Холмса, когда люди отправились выполнять его приказ.
— Этот… э-э… доктор ударил его, когда он пытался помешать выносить Макмиллана. Дитрих проявил себя с очень хорошей стороны. — Он огляделся с таким видом, словно боялся увидеть новые разрушения. — Вы в состоянии сидеть на лошади? Придётся ехать без сёдел. Обрежьте поводья, целые вожжи будут только мешать.
От одной только мысли о поездке верхом к горлу подступила тошнота, но я послушно кивнул.
— Да, я справлюсь.
— Вы сильный человек, Гатри, — улыбнулся Холмс. — Скоро всё кончится, обещаю вам.
В ответ я смог лишь слегка поклониться, отчего мир поплыл у меня перед глазами.
— Можно мне, по крайней мере, снять эту чёртову штуку? — спросил я, дотронувшись до повязки.
— Сможете, но только когда мы немного отъедем отсюда. Тогда нам нужно будет смотреть во все глаза. — Он оглянулся через плечо на подходившего к нам главного кондуктора и вновь повёл себя как немецкий офицер в высоких чинах. — Взнуздайте лошадей и выведите их наружу. Нам понадобится пара фонарей. Не беспокойтесь, мы возьмём их с повозки. Надеюсь, что смогу положиться на вас, и вы дадите полный и точный отчёт, когда вас найдут власти.
Вокруг уже началась бурная деятельность. Трое проводников багажного вагона тут же отправились готовить для нас лошадей.
Когда пару могучих ганноверских коней вывели из вагона, примчался один из отправившихся с Дитрихом. Он кричал на бегу, что к нам движется поезд и будет здесь самое большее через пятнадцать минут.
Поварёнок из вагона-ресторана, пройдя через соседний вагон в наш, достал из крайнего купе мой саквояж, и теперь он мирно стоял на площадке, поджидая меня.
— Обязательно скажите им, что в купе шотландца лежит бомба, — напомнил Майкрофт Холмс главному кондуктору на чистом берлинском диалекте. — Она спрятана среди багажа в прорезиненном мешке. Вы же не хотите, чтобы теперь, когда позади такие неприятности, случилась настоящая трагедия? — Подняв глаза на меринов, которых подвели к нам, он заметил, что один из них нетерпеливо перебирает ногами, пытаясь перейти на рысь. — Действительно, старина, хорошо, что тобой движет не нервное напряжение, а духовный подъём, да притом на ногах крепкие подковы. Это значит, что этой ночью ты не захромаешь и не выбросишь меня в канаву при первом же намёке на опасность, — обратился он к коню, собрал поводья и, взявшись за гриву, одним махом взлетел на его широкую спину. Его крупная фигура хорошо смотрелась на высокой ширококостной лошади, и он был достаточно тяжёл, чтобы совладать с могучим животным. Он сжал туловище коня своими длинными ногами, как клещами; высокий рост позволял ему это. Я был легче и меньше ростом и понимал, что мне будет не столь удобно.
Голова у меня раскалывалась от боли; я понимал, что пытаться так же лихо вскочить на лошадь будет просто глупо, и потому охотно согласился принять помощь главного кондуктора, когда тот пришёл с фонарями, о которых говорил Холмс.
— Думаю, что нам стоит подняться на холм, а затем направиться на запад, — сказал Холмс, когда мы отъехали от поезда.
— То, что вы говорили о приближающейся помощи, — это правда? — спросил я, отбросив наконец осточертевшую повязку.
— В общем и целом да. Но к тому же в семь часов вечера здесь ежедневно проходит поезд из Селеста в Саарбрюкен. — Он остановил своего карего коня, который, как и все представители этой масти, в полумраке казался совсем чёрным, светлело лишь брюхо да подпалина на морде, и знаком предложил мне сделать то же самое. — Прислушайтесь.
Издалека донёсся настойчивый голос паровозного свистка.
— Это просто прекрасно. Особенно с учётом того, что пришлось вынести пассажирам.
— Гатри, мальчик мой, все пассажиры будут потчевать знакомых историей об этом приключении по меньшей мере года четыре, — ответил Майкрофт Холмс в той же саркастической манере, которой обыкновенно придерживался, сидя за завтраком в своей квартире на Пэлл-Мэлл, — Один из главных недостатков нашей работы в том, что мы не имеем права рассказывать о ней. Если мы начнём болтать, все трактирщицы от Нью-Йорка до Будапешта сбегутся слушать, и у нас не останется времени заниматься делом. — Он рассмеялся и тронул коня. Взгляд его был прикован к земле, освещённой лучом фонаря, в поисках следов недавно прошедшей кавалькады.
И наконец на мокрой земле появились следы множества подкованных копыт. Судя по отпечаткам на узкой тропе, те, за кем мы гнались, двигались на запад.
— Похоже, я знаю, куда они направляются, — сказал Майкрофт Холмс через час. Уже совсем стемнело, дождь стал тише, но ветер усилился, и его резкие порывы, казалось, насквозь прожигали меня холодом, ноги и спина разболелись из-за того, что мне приходилось прилагать изрядные усилия коленями направлять моего могучего ганноверца, в голове при малейшем движении снова и снова возобновлялся монотонный гул. — Часа через два мы минуем озеро и попадём в Дьёз, где сможем переночевать. Лошадям нужен отдых, да и нам с вами, Гатри, необходимо будет согреться, хорошо поесть и известить Тьерса, что ещё не всё потеряно.
— Вы так считаете? — чуть слышно спросил я.
— Да, Гатри. Теперь я получил очень важные сведения, которых мне недоставало прежде, и это поможет нам, пока они не подозревают, что мне известно. — Он указал на дорогу, взбегавшую на дамбу между двумя прудами. — Будем следовать по ней, на развилке свернём на север и окажемся в Дьёзе.
— Развилка… север… — повторил я в некотором отупении. Мне была видна лишь одна-единственная узкая дорожка, убегавшая в темноту между озёрами. Саквояж, казалось, весил не менее пяти стоунов и с каждой минутой становился всё тяжелее. Если бы не записные книжки, лежавшие в нём, я уже давно бросил бы его. но всякий раз мысль о содержимом моей надоевшей поклажи удерживала меня от этого безответственного поступка.
— Развилка находится сразу за дамбой. Южная дорога ведёт к деревне Эмен и возвращается в Сарбур. — Он сообщил это с небрежностью, свидетельствовавшей о хорошем знании этих мест.
Я встряхнул головой. Казалось, из-за усталости я не смогу даже раскрыть рот, чтобы задать естественный вопрос о том, откуда он всё это знает. Но тем не менее я не мог не спросить:
— А что же такое опасное для Братства вам известно?
Холмс взглянул на меня, и я уловил некоторое самодовольство, проглянувшее сквозь демонические черты, которые его лицу придавал пляшущий свет фонаря.
— Мне известно, где находится замок фон Метца. Я совершенно случайно узнал об этом три года тому назад, когда мне в руки попал шифрованный отчёт Братства о многих его акциях. Благодаря полученным сведениям нам удалось тогда уничтожить четыре оплота этой организации в Австрии и Богемии. Но те, что находятся во Франции, Италии и Германии, остались неприкосновенными. В этом знании заключается сейчас моё единственное преимущество, и я обязан использовать все возможности, которые оно даёт. — Он указал на свежие следы от подков, испещрившие дорогу. — Судя по следам, они направляются в своё убежище, находящееся в этих краях. Так что давайте заночуем в Дьёзе, чтобы быть свежими и отдохнувшими, перед тем как завтра встретиться с ними.
Как удалось ему получить этот шифрованный отчёт? — подумал я. И чем пришлось за это заплатить? Меня так и подмывало задать эти вопросы, но я так сильно замёрз и устал, что был не в состоянии найти нужные слова. К тому же, должен признаться, в глубине души я боялся услышать ответ. Я ослабил поводья и, позволив своему скакуну спокойно следовать за лошадью, на которой восседал Холмс, постарался изгнать из головы видение кипящих горшков, содержащих тушёное мясо и клёцки. Эти яства казались мне сейчас слаще нектара.
Казалось, что минула целая вечность, пока мы наконец достигли Дьёза и направились по улице, вдоль которой возвышались каменные дома, к расположенной на севере городка гостинице с забавным названием «Кот-рыболов». Название иллюстрировала вывеска с изображением улыбающегося полосатого кота, вытаскивающего рыбку из воды. Город стоит на реке Сей, рядом озеро и канал, так что подобная картинка здесь, должно быть, никого не удивляет, подумал я. Майкрофт Холмс тем временем вызывал кого-нибудь из гостиницы встретить нас.
На зов поспешно выбежал конюх, укрывавшийся от дождя под клеёнчатой непромокаемой накидкой. Нетвёрдо держась на ногах и обдавая нас свежими парами грога, он принял лошадей и вежливо сообщил, что мадам сейчас выйдет к нам. Он не подал и виду, что ночное появление двоих мужчин на неосёдланных упряжных лошадях удивило его, а спокойно взял коней под уздцы и повёл в конюшню, на ходу обещая добрым животным задать им тёплого пойла и почистить.
— По крайней мере, конюх здесь знает своё дело. — одобрительно заметил Майкрофт Холмс. Подойдя к входной двери, он громко стукнул два раза. Подождал и стукнул ещё трижды. Дверь вскоре отворилась, и он, поклонившись, сказал на прекрасном французском языке:
— Добрый вечер, мадам. Сожалеем, что вынуждены побеспокоить вас в столь поздний час, но нам, как вы, вероятно, заметили, нужны комнаты. — С этими словами он протянул ей несколько ассигнаций: значительно больше, чем мог стоить ночлег. — Это за неудобства, которые причиняют голодные запоздалые путники.
Мадам была женщиной средних лет с хрупким, как у птички, телом и кислым выражением, прикипевшим к её лицу за многие годы обслуживания путников. Она была одета в тёмное платье, а голову украшал вдовий чепец. Ничего не сказав, она взяла деньги и придержала дверь, пропуская нас внутрь.
— У нас сегодня не так много дел, мсье, чтобы вы причинили какие-нибудь неудобства. На кухне остался недавно приготовленный наварен из молодого барашка, а в печи стоит тёплый пирог с сыром и луком. Если хотите, могу подать вина. — Она положила на конторку большую книгу и внимательно смотрела, как Майкрофт Холмс записал туда имя Э. Саттона из Брюсселя и Лондона и его камердинера Джошуа.
— Джошуа? — шёпотом уточнил я.
— На случай, если нам потребуется обрушить стены Иерихона, мой мальчик, — так же тихо ответил Холмс. — А теперь, мадам…
— Тилло, — подсказала хозяйка. — Вы замёрзли и проголодались. Пока вам приготовят комнаты, пройдите в мою малую столовую, и я сама подам вам ужин. Оставьте саквояж, горничная отнесёт его.
Мне не хотелось этого делать, но я понимал, что, если стану повсюду носить его с собой, хозяйка непременно задумается о его содержимом, а потом переключится на наше не совсем обычное появление, а этого следовало бы избежать. Да и трудно было предположить, что кто-нибудь явится в гостиницу безнаказанно обыскивать мой багаж. Взглянув на Майкрофта Холмса, я заметил, что тот кивнул, я подчинился и оставил саквояж у конторки.
Мадам Тилло, улыбаясь, повела нас в глубину гостиницы.
— Вам повезло. У меня сегодня заняты только две комнаты. В одной молодая дама, она едет на встречу со своими родными. И ещё джентльмен. Я думаю, военный, хотя и не в мундире. — Тут она распахнула перед нами дверь и сразу же принялась просить прощения за холод, а затем бросилась к камину, пошевелила тлеющие головешки и бросила на них два коротеньких полена. — Скоро здесь станет теплее, — заверила она.
— Очень хорошо, — сказал Майкрофт Холмс. Он с удовольствием сбросил с плеч огромное кучерское пальто и снял шляпу, потерявшую под дождём всякое подобие формы, сложил всё это кучей в стороне и сел на один из обитых материей стульев. — Мы долго ехали под дождём.
— Где сломалась ваша повозка? — полюбопытствовала мадам Тилло. — Я взглянула на ваших лошадей, на них не было сёдел, и сбруя упряжная, а не для верховой езды. Кучер небось где-нибудь вывалил вас в канаву! — Кислое выражение её лица стало ещё выразительнее, у меня даже заломило зубы.
— Вы совершенно правы, мадам Тилло, — ответил Холмс, — чего ещё ожидать в такую непогоду?
— И впрямь! — согласилась мадам Тилло и отправилась за ужином для нас. Через несколько минут она вернулась с миской ароматной баранины, тушенной с овощами, именно это представлял собой обещанный наварен, и жаренной в масле брюссельской капусты.
Холмс рассыпался в благодарностях, а затем спросил:
— Не согласитесь ли вы помочь мне ещё немного? В вашем городе есть телеграф?
— Да, — ответила хозяйка после секундного колебания, — но он для судов, плавающих по каналу.
— Не могли бы вы прямо с утра позаботиться о том, чтобы кто-нибудь отнёс депешу на телеграф? Я дам вам текст и заплачу вдвойне. — Он вонзил вилку в кусок баранины и, держа мясо перед собой, дожидался ответа.
— Заплатить придётся втройне. Я сама займусь этим, — сразу же ответила женщина. — Пишите вашу депешу и не забудьте отдать вместе с ней деньги.
— Благодарю вас, мадам Тилло, — обрадовался Холмс. — Будьте уверены, напишу, как только покончу с этой прекрасной едой. Не будет ли слишком много с нашей стороны попросить вас после ужина приготовить ванну для меня и моего слуги?
— Нисколько, — чуть жеманно хихикнула хозяйка. — Вы могли бы и не спрашивать, я сама хотела вам это предложить. — Она сморщила нос. — Я ничего не имею против запаха честного пота, но когда к нему примешивается запах паровозного угля, дыма и болотной грязи, это уже трудно вынести.
— Я считаю точно так же, — ответил Майкрофт Холмс, отрезая большой кусок баранины.
— Я распоряжусь, чтобы нагрели воды. Одна бадья для вас, а другая для слуги, — сказала мадам Тилло и вышла из комнаты.
Из дневника Филипа Тьерса
Наконец-то прибыли вести от М. X. Телеграмму принёс молочник рано утром. В ней говорилось, что они с Г. уже почти достигли цели. М. X. также известил меня, что Макмиллан похищен, и добавил, что похитители получили больше, чем рассчитывали. Он собирается вернуть похищенного, так как не хочет, чтобы у этого человека были основания сетовать на то, что единственной наградой за его службу была гибель от рук разбойников.
Г. вновь ранен, но остался на ногах и способен действовать. М. X. сообщил, что им понадобится ещё день-другой, чтобы закончить все дела здесь, а потом они сразу же отправятся домой. Он надеется, что им удастся благополучно завершить свою миссию, которая с самого нахала оказалась такой рискованной. М. X. утверждает, что необходимость мериться силами и умом со смертельным врагом помогает ему оставаться в хорошей боевой форме.
Но я всё же не могу не волноваться, поскольку в прошлом столь бодрый тон в письмах и телеграммах от М. X. говорил о большой опасности, которой он подвергался. Если до девяти часов вечера я не получу от него следующей весточки, то, следуя его указаниям, сообщу правительству о возможном несчастье.
