ГЛАВА 22
— Глухой калека! — воскликнул Макмиллан, выслушав мой рассказ несколько минут спустя после того, как я покинул салон-вагон и общество Майкрофта Холмса. — Вот бедняга! И его, подумать только, волокут через всю страну.
— За ним ухаживает кадет, — напомнил я.
— Наверно, какой-нибудь родственник. Здесь, в Германии, много старых военных семейств. — (Как будто в Британии их меньше.) Макмиллан указал на окно. — Я разглядывал церковные шпили, мне нравятся цвета, в которые они раскрашены. Есть несколько вещей в Баварии и Бадене, которые мне по вкусу; одна из них — ярко окрашенные крестьянские дома. Они такие праздничные, не то что в Англии. Английские крестьяне ничего не понимают в этом.
— Я воспользовался возможностью пройти через соседний вагон в ресторан и заказал ужин для вас, — продолжал я, стараясь показать себя хорошим слугой. — Его скоро должны доставить.
— Прекрасно, — одобрил Макмиллан. Его настроение становилось всё лучше по мере удаления от Мюнхена. — Надеюсь, они догадаются подать какое-нибудь из этих прекрасных рейнских вин. Конечно, приятно пить пиво в деревенской гостинице, но в поезде к обеду годится только вино. А французское вино лучше немецкого, где бы мы ни находились, — сообщил он, внимательно прислушавшись к своим словам и преисполнившись восхищения собственным вкусом.
— Возможно, еду принесёт кадет; этот пассажир не хочет, чтобы его лишний раз беспокоили, — сказал я, твёрдо зная, что это не доставит удовольствия Макмиллану. — Мне показалось, что так будет благоразумнее.
— Если это устроит старика, то, думаю, всё в порядке, — сказал Макмиллан своим обычным недовольным тоном. Он взглянул в окно и испустил вздох. — Я слышал, что уже есть паровозы, которые могут проезжать чуть ли не по семьдесят миль в час. Конечно, они не в состоянии тащить много вагонов, но зато могут поддерживать высокую скорость, пока им хватает топлива. — Насколько я успел изучить его характер, он хотел сказать, что если такой паровоз существует, то он должен быть в его распоряжении.
— Мне тоже доводилось слышать об этом, — ответил я, не упомянув, правда, что прочёл эти сведения в конфиденциальной записке, поступившей из Уайтхолла. — Но вы же знаете, как легко люди поддаются всяким слухам. Им хочется верить, что такой паровоз есть, и они клянутся в том, что доподлинно знают о его существовании.
— А вы ведь циник, Джеффрис, — с надменной усмешкой сказал Макмиллан. — Я не стал бы так, с порога, отрицать существование такого паровоза. — С этими словами он жестом отослал меня прочь.
Вернувшись в своё купе, я опустился на скамью, ощущая полное изнеможение. Но едва мои веки начинали смыкаться, как тут же какой-нибудь звук выдёргивал меня из дремоты, и я уже начал опасаться, что никогда больше не смогу заснуть. Я достиг той стадии усталости, когда перевозбуждение, притворяясь насторожённостью, непрестанно теребит натянутые нервы. День клонился к вечеру, на небе появились первые отблески заката. Дома в этот час я завершал бы рабочий день у Майкрофта Холмса и собирался пить чай.
Когда кадет Крейцер постучал в дверь, я чуть не бросился на пол: настолько громко и резко этот стук прозвучал на фоне мерного погромыхивания колёс. Взяв себя в руки, я открыл дверь.
— Вот то, что было приказано, сэр, — доложил Крейцер, протягивая мне поднос с тремя накрытыми крышками блюдами. — Свинина, жаренная с яблоками и черносливом, картофель с сыром и луком, капустный суп со сметаной и кедровые орешки. — Увидев моё колебание, он добавил: — Мне уже приходилось прислуживать Макмиллану, я заказал по две порции всего — для него и для вас.
— В таком случае я вам очень признателен, — ответил я, забрал поднос и поставил его на скамью у окна. Прежде чем кадет ушёл, я спросил: — А ваш… э-э… подопечный, с ним всё в порядке?
— Он собирается отправить телеграмму на ближайшей станции; поезд прибывает туда примерно через час. — Он козырнул и удалился.
Я не испытывал голода, но понимал, что мне необходимо подкрепиться, и поэтому принялся без аппетита есть, ощущая, что все эти яства имеют один вкус перьев. А когда покончил с едой, меня стало клонить ко сну, и я понадеялся, что наконец смогу заснуть. Из-за событий последнего времени я ночи напролёт мучился бессонницей и начал уже опасаться, что потерял способность отключаться. Поставив поднос и опустевшие блюда на пол, я развернул одно из одеял и растянулся на деревянной скамье, прислушиваясь к мерному стуку колёс, навевавшему дремоту.
Когда я снова открыл глаза, было совсем темно. В первый миг я не мог понять, что же меня разбудило, но затем уловил приглушённые скребущие звуки из-за стены. В том купе находился багаж Макмиллана, и оно, как предполагалось, было заперто. Я сел и потряс головой, словно это могло прояснить мысли, и продолжал прислушиваться к происходящему в соседнем купе. Там на самом Деле кто-то пытался неслышно двигаться или мне так казалось потому, что стена приглушала звук?
В конце концов я решил, что нужно что-то предпринять, тем более что есть опасение, не разыскивает ли вор что-нибудь более ценное, чем булавки и запонки. Вот бы мне получить сейчас назад свои пистолет и нож! Но только не пускать бы их в дело… Взявшись за ручку своей двери, я услышал новый звук — мягкий глухой удар — и решил поторопиться. Открывал дверь я со всей осторожностью, дабы предательский скрип не насторожил негодяев в соседнем купе. Лучше всего, подумал я, схватить вора сзади и прижать его руки к бокам. В таком случае, даже если у него есть оружие, он не сможет сразу пустить его в ход.
Но главная трудность заключалась не в этом. Нужно было бесшумно открыть дверь, чтобы не спугнуть того, кто прячется в купе. Взявшись за дверную ручку, я услышал изнутри негромкую английскую брань — и напряжение покинуло меня.
— Герр Макмиллан, — вполголоса позвал я, постучав в дверь. Мне хотелось избежать любых недоразумений с ним или немецкими охранниками, которые, как предполагалось, охраняли этот вагон. — Герр Макмиллан, с вами всё в порядке? Ничего не случилось? Это Джеффрис.
— Слава богу, как раз вовремя, — послышалось изнутри. Дверь распахнулась, и Макмиллан уставился на меня. — Где, черти вас раздери, вы были?
— У себя в купе. Я… я спал.
— Так рано? — ехидно осведомился он.
Лампа в купе была зажжена, и я заметил, что чемоданы, сундуки и коробки Макмиллана перевёрнуты.
— Я пытался найти её.
— Кого её? — спросил я.
— Карту, конечно, — ответил он с таким видом, будто только последний дурак может не знать, что он ищет.
Сердце замерло у меня в груди, кровь застыла в жилах, но я постарался сохранить внешнее спокойствие.
— Она в той же шкатулке, где была утром. Я упаковал её с вашими башмаками и охотничьей курткой. — С каждой секундой сонливость покидала меня. — А что, она пропала?
— Найдите её, — непререкаемым тоном приказал Макмиллан.
Меня охватила такая слабость, какой я, пожалуй, ещё не ощущал. Потянувшись, я обиженно, как подобало Джеффрису, сказал:
— Конечно, если вам угодно. Но сейчас уже поздно. Ваш багаж никуда не денется. Это что, так важно? — Мне показалось, что слишком поспешное выполнение приказа может вызвать у него подозрения в мой адрес, и продолжал грубить. — Может, лучше отложить до утра?
— Я хочу, чтобы вы сделали это сейчас, — твёрдо сказал Макмиллан. Было ясно, что, если я немедленно не исполню его приказ, мне предстоит сию же минуту поближе познакомиться с худшими чертами его характера.
— Хорошо, — подчинился я, окинув взглядом разгром, который Макмиллан успел учинить в купе. Возмущение беспорядком было лишь отчасти наигранным и хорошо прикрывало нарастающую панику. — Если вы вернётесь в купе, я постараюсь найти вашу карту. — Он повернулся, чтобы выйти, но я вытянул руку. — Мне понадобится ключ, сэр.
— Понадобится так понадобится, — согласился Макмиллан, вынимая его из жилетного кармана. — Сейчас десять двадцать. Если вы не найдёте её через сорок минут, доложите мне. Тогда я сообщу охране о случившемся, и они примут меры, чтобы вернуть моё имущество.
И наведите здесь порядок. — С этими словами он удалился в своё купе, оставив меня среди хаоса, сотворённого им самим.
Всё дело было в том, что шкатулка лежала под грудой чемоданов в самом низу. Мне пришлось пятнадцать минут передвигать различные баулы и сундуки, прежде чем удалось добраться до неё. Открыв замок, я сунул руку внутрь и сразу же нащупал карту на том самом месте, куда Макмиллан велел её положить. В этот момент я почувствовал огромное облегчение: Соглашение было на месте, и его никто не касался. Зажав трофей в руке, я открыл дверь соседнего купе.
— Это то, что вы искали, сэр?
— Да, именно это, — ответил он. Видимо, у него также отлегло от сердца, раз он позволил такому презренному типу, как я, заметить его чувства. — А замок на месте?
Я вытянул руку, чтобы он увидел замок.
— Крепко заперто. У вас есть ключ от него. У меня нет.
Макмиллан подвигал челюстями, словно собирался сплюнуть табачную жвачку, и кивнул.
— Отлично. Я вижу, что сюда никто не лазил. Аккуратно положите её на место, проверьте, чтобы шкатулка была закрыта на замок, и переставьте багаж. Да, ещё пришлите официанта забрать поднос.
Теперь, убедившись, что документы на месте, он стремился как можно быстрее восстановить своё пошатнувшееся достоинство.
— А что за такая важная карта лежит в этой шкатулке, сэр? — не удержавшись, спросил я.
— Это вас совершенно не касается, — бесцеремонно оборвал он. — С вас достаточно знать, что её нужно беречь.
— Это-то я знаю, — сказал я и добавил, не в силах сдержать беспокойство: — А что делает охранник? Разве он не должен караулить всё это?
Макмиллан пронзил меня поражённым взглядом.
— Я должен был сам подумать об этом. Ступайте и найдите его. Скажите, что я хочу поговорить с ним. — Он сурово сдвинул брови; видимо, разговор предстоял жёсткий.
— Иду. — Я быстро прошёл в голову вагона, в другое купе для прислуги. Охранника там не было, хотя на скамье стояла большая кружка, на дне которой ещё оставалось немного шоколада. Было ясно, что ещё недавно он пребывал на своём посту. Рядом с кружкой виднелся чуть заметный, почти совсем подсохший след, говоривший о том, что здесь стоял стаканчик со спиртным. Все эти детали следовало запомнить для отчёта.
Охранник спал в купе по соседству с тем, которое занимал Макмиллан. Он раскинулся, как большая неуклюжая кукла; ружьё валялось рядом. Его негромкий, но отчётливый храп свидетельствовал о глубоком и крепком сне. Во мне сразу же зародилось неприятное подозрение, что парень выпил чего-то такого, что клонит в сон куда сильнее, чем шоколад со сливками. Нагнувшись над спящим, я принюхался и уловил сильный запах киршвассера. Что ж, вишня может перебить много других ароматов. Я неохотно принялся будить стража и обнаружил, что он не может сообразить, где находится, и с трудом выговаривает слова. Он, конечно, выпил куда больше стакана шнапса или что-нибудь добавил к нему.
— Герр Макмиллан волнуется и хочет поговорить с вами.
— Волнуется? — заплетающимся языком повторил охранник. — Я ничего не слышал.
— Именно об этом он и хотел с вами поговорить, — ответил я и помог ему подняться на ноги, чувствуя, что оказываю вовсе не добрую услугу.
Макмиллан встретил своего стража с откровенным неудовольствием.
— Я услышал, что кто-то проник в соседнее со мной купе. Вас нигде не было видно. Что, все немцы склонны манкировать своими обязанностями?
— Ну, понимаете… — пробормотал охранник, мгновенно покраснев как рак, — я… я уснул, mein Herr. В соседнем вагоне только один пассажир, инвалид, и когда его спутник предложил мне шоколаду, я не подумал, что от этого может быть какой-нибудь вред.
— Шоколад! — язвительно захохотал Макмиллан. — Скорее бренди.
— Нет, сэр, — вмешался я. Хотя это и было невежливо по отношению к охраннику, я говорил по-английски. — Это был шоколад, я видел остаток в чашке. — Мне не хотелось, чтобы Макмиллан принялся, по своему обыкновению, размахивать кулаками и оскорблять нашего нерадивого спутника. А успев познакомиться со своим временным хозяином, я был твёрдо уверен в том, что он именно так и поступит. К тому же нужно было избежать возможного конфликта между Макмилланом и моим настоящим хозяином. Макмиллан вполне мог обвинить инвалида из соседнего вагона в покушении на свою безопасность.
Макмиллан метнул в меня взгляд, которому позавидовала бы Медуза Горгона. Не знаю, что спасло меня от превращения в камень.
— Как вы смеете защищать этого трусливого бездельника!
— Я не защищаю его, сэр, ни в коем случае, — возразил я, надеясь лишь на то, что не буду немедленно уволен за это. — Но я не удивился бы, если бы оказалось, что в шоколад подсыпали снотворного.
— Снотворное! Что за чушь! — вспыхнул Макмиллан. — Какой дурак станет… — Тут он, видимо, что-то понял, и его глаза сузились. — Снотворное… — задумчиво повторил он. — А почему вы так считаете?
— Что ж, вы сами недавно заметили, что сейчас ещё слишком рано для того, чтобы спать. А этот человек, обратите внимание, всё ещё с трудом движется и ничего не соображает; можно подумать, что он напился до одури. А если шоколад был отравлен, то это может послужить объяснением такого состояния, не так ли?
Мои слова заставили Макмиллана задуматься; он даже побледнел от умственных усилий.
— Это возможно, — допустил он. — А если так, то у меня тем больше оснований потребовать, чтобы назначили более добросовестного охранника. — Он вновь повернулся к немцу. — Вы не справились со своими обязанностями. Вас снимут с поезда на ближайшей станции, и ваше место займёт другой охранник.
— Jawohl, mein Herr. — Немец сокрушённо склонил голову.
— И я сообщу начальству железной дороги о том, что произошло в этом вагоне. — Последняя фраза предназначалась нашему стражу, чтобы показать, что тот имеет дело с важной персоной, и, похоже, она достигла своей цели.
— Шоколад принёс сопровождающий инвалида, — попытался оправдаться охранник.
— Если хотите, я поговорю с ним, — поспешно вызвался я, стремясь насколько возможно оттянуть встречу Макмиллана с Холмсом. — Может быть, у него найдётся объяснение ко всеобщему удовлетворению.
— А это что-нибудь даст? — задумчиво спросил Макмиллан, с сомнением оглядев меня.
— Не могу обещать, но, мне кажется, это позволит вам избежать излишнего внимания к своей персоне, которое… которое… могло бы поставить под угрозу вашу миссию, — смело (может быть, даже слишком) ответил я.
Если Макмиллан и подумал, что я вышел за рамки, отведённые лакею, вслух он ничего не сказал.
— Наверно, это правильно. — Довольный тем, что ему не придётся унижаться до объяснений с мелюзгой, он всём корпусом повернулся к охраннику: — Отдаю вас в распоряжение моего слуги. Если у меня не будет больше никаких замечаний, я смогу учесть ваше раскаяние, когда буду докладывать о происшествии.
— Как вам будет угодно, mein Herr, — ответил тот с ещё более виноватым видом.
— Вы всё это сделали собственными руками, — продолжал поучения Макмиллан. — И если вам ещё когда-нибудь придётся нести такую же службу, помните о том, к чему ваша нерадивость привела сегодня.
Охранник не ответил на последние слова, но вид у него был такой удручённый, что Макмиллану вполне хватило и этого.
Я понял, что ещё до следующей остановки должен переговорить с Майкрофтом Холмсом.
Из дневника Филипа Тьерса
Сегодня вечером, вернувшись из больницы, я застал инспектора Корнелла. У него множество вопросов к М. X., и он недоволен тем, что разговор откладывается. Я не могу ответить ему, что М. X. нет в стране, и к тому же подозреваю, что Корнелл мне не поверит. Он твёрдо намерен завтра встретиться с М. Х. и не хочет слышать, что это невозможно. Я клятвенно заверил его, что огромная работа для Адмиралтейства занимает всё время и силы М. X., поскольку она призвана остановить развивающийся на континенте кризис, и это чистая правда, но инспектор Корнелл больше не желает делать на это никаких скидок. Я с нетерпением жду следующего сообщения от М. X. Тогда у меня появится хоть какое-то представление о дне его возвращения. Если я смогу назвать Корнеллу время, когда он сможет лично задать М. X. вопросы, то, уверен, его раздражение уменьшится.
Эдмунд Саттон абсолютно уверен, что за ним следят, и принял все меры предосторожности, которые они с М. X. выработали ещё четыре года назад, чтобы избежать разоблачения.
