Глава 25
К полудню начался дождь. Он лил сплошной стеной, и день сразу померк, весь мир утратил свое многоцветье; за окнами, залитыми водой, мелькали бесформенные предметы цвета сепии. Скорость поезда упала вдвое, и прожектор на локомотиве не столько предупреждал встречных о приближении поезда, сколько освещал путь. Хотя холмы в этой области были не слишком крутыми, тем не менее при такой погоде здесь порой происходили оползни, преграждавшие путь. Поэтому машинист не хотел рисковать. Он не знал, что из-за этой разумной предосторожности я посылал ему в душе самые искренние проклятия.
– Как этот трусливый мерзавец смеет так задерживать нас? – разбушевался Макмиллан, в пятый раз в течение часа взглянув на часы. От скуки он выпил куда больше бренди, чем позволяло благоразумие, и стал сварливым. Он поминутно протирал запотевшее стекло, но открывавшиеся смутные пейзажи не доставляли ему удовольствия. – Мы опоздаем на пересадку в Льеж, и что нам тогда делать?
– Машинист должен думать о безопасности пассажиров, – огрызнулся я куда резче, чем это подобало слуге.
– Не грубите, Джеффрис, – предупредил Макмиллан. – Не забывайте: я могу уволить вас, если ваше поведение мне не понравится. А такие замечания мне не нравятся. – Он откинулся на спинку дивана. – Хоть бы этот проклятый дождь прекратился. Мы смогли бы хоть отчасти наверстать опоздание.
– Конечно, могли бы, – подтвердил я самым льстивым тоном, на который только был способен. – Но в любом случае мы попадем в Мец не позже полуночи.
К этому моменту я понял, что тревога обострялась всякий раз, когда я прибавлял приставку «фон» к названию города, к которому мы стремились, и вспоминал о том, что эта местность непрерывно переходила от Франции к Германии и обратно в течение целого тысячелетия. Фон Метц был, несомненно, немцем, а местность, чье название он избрал в качестве своего имени, так же несомненно, являлась теперь частью Франции. Это обстоятельство лишало меня последних остатков спокойствия.
– Остается надеяться на это, – отозвался Макмиллан, успокоенный моим почтительным отношением.
Я разделял его беспокойство, вызванное нашим медлительным продвижением, но напомнил себе, что погода точно так же сказывается и на возможности передвижения наших преследователей. Исходя из этого, продолжал я свои неприятные размышления, они на самом деле не поджидали нас в засаде, а находились где-то позади и должны были волноваться точно так же, как и мы.
Мои опасения оказались пророческими. Около двух пополудни, когда мы пересекали несколько ручейков, превратившихся из-за дождя в бурные потоки, состав накренился, завизжали тормоза и тревожно завыл гудок. Раздался громкий металлический скрежет, в ответ ему послышались человеческие вопли, и первый вагон сошел с рельсов. Следующие два вагона, в том числе и тот, в котором ехали мы с Макмилланом, потянулись вслед за ним, тоже соскользнули с рельсов, словно схваченные внезапной судорогой, и легли на склон холма, мимо которого проезжал поезд.
Макмиллан, от души ругаясь, хватался за все подряд, пытаясь подняться на ноги.
– Сэр, – обратился я к нему, не двигаясь с места, – будьте осторожны. Мы не знаем, насколько устойчиво стоит вагон. – Конечно, я не верил, что, даже если он примется скакать, нам может стать хуже. Опасения у меня вызывали резкие звуки, которыми сопровождались эти передвижения. Они разносились по вагону, а находившиеся рядом с нами вооруженные охранники должны были в любых обстоятельствах защитить нас от опасности. Мне удалось уцелеть после нескольких нападений убийц, и теперь было бы крайне обидно пасть от пуль собственных телохранителей.
– Но… – запротестовал было Макмиллан, однако продолжение фразы потонуло в грохоте, похожем на взрыв, раздавшемся впереди.
Теперь уже я, опираясь на наклонную стену, торопливо добрался до распахнувшейся вагонной двери. В хорошую погоду спрыгнуть на землю было бы легко, но сейчас внизу была скользкая размокшая земля. Поэтому я, со всеми предосторожностями спустясь с подножки, все равно упал, но сразу же вскочил, стряхивая с рук землю и мелкий гравий. Дождь поливал немилосердно; он сразу же промочил меня до нитки, и остатки тепла, которые я пытался сохранить в себе с ночлега, моментально исчезли.
Ближе к голове поезда я увидел двоих проводников с помощниками. Они расхаживали вдоль сошедших с рельсов вагонов и о чем-то говорили, покачивая головами и оживленно жестикулируя. За моей спиной из вагонов, оставшихся на рельсах, начали понемногу выбираться пассажиры. Многие из них были расстроены, на некоторых лицах читалось отчаяние.
Теперь было ясно, что сегодня мы не попадем в Мец. Даже к полуночи. К этой удручающей мысли добавилась еще одна, столь же неприятная. Если следом за нами движется еще один поезд, его машинист может не заметить нас и не успеет вовремя затормозить. В этом случае произойдет настоящая катастрофа. Я подумал, что следует предупредить кого-нибудь об этом, но тут увидел, что один из проводников с фонарем поплелся в хвост поезда. Оставалось надеяться, что он отойдет на достаточно большое расстояние, чтобы предупреждение имело смысл. Двое помощников проводников, одетые в непромокаемые накидки, взяли фонари, ломы и полезли под колеса изучать повреждение.
Из одного из задних вагонов примчался маленький толстый человек. Он пробежал мимо меня, громко крича, что он врач и готов оказать помощь пострадавшим. В одной руке он держал большой кожаный саквояж, а другой придерживал на голове шляпу. Еще раз оглянувшись, я увидел, что все новые и новые люди покидали вагоны и оставались мокнуть под дождем.
Один из наших охранников, двигаясь с преувеличенной осторожностью, вылез из вагона.
– И что теперь, сэр?
– Вы спрашиваете меня? – громко откликнулся я. Если мне не изменяла память, его звали Дитрих. – А что сказал Макмиллан?
Охранник (Дитрих?) невесело рассмеялся.
– Он велел нам поставить паровоз на рельсы, исправить вагоны и ехать дальше.
– Ну конечно, – сказал я. Мне было все еще не понятно, почему он пришел за указаниями ко мне.
– Нам сказали, что в критическом положении следует советоваться с вами, – пояснил охранник, понизив голос. – А сейчас, похоже, оно наступило. Значит…
– Да, кажется, дело плохо, – медленно произнес я, гадая про себя, где и от кого охранники получили приказы. Врач, дошедший до паровоза, теперь торопливо шагал назад вдоль вагонов. Он остановился у багажного вагона, прицепленного перед нашим, и спросил, не пострадал ли кто-нибудь из сопровождавших багаж.
– Несколько синяков и царапин, – последовал беззаботный ответ. – А беда в том, что все перевернулось.
Врач подошел к вагону Макмиллана и взглянул на меня.
– Там есть кто-нибудь еще?
– Да, – ответил я. – Три телохранителя и шотландский дворянин.
Врач важно кивнул и заявил:
– Я должен посмотреть, в каком они состоянии. Вы, кажется, сами ранены, сэр?
– Два дня назад, – пояснил я и добавил: – Шотландец в отвратительном настроении. Мне показалось, что будет справедливо предостеречь доброго самаритянина.
– Постараюсь не забыть об этом, – ответил доктор. Он уже карабкался по наклонной лесенке, крепко держа в руке саквояж.
– Действительно, сэр, как вы умудрились так пораниться? – спросил охранник, когда врач скрылся в вагоне. – Несчастный случай или?..
Я не нашелся что сказать и лишь заметил:
– Да, знаете, и то и другое неприятно.
– Совершенно верно, – согласился он и встал около двери, в которую только что вошел врач.
Мы находились на западе от Сарбура, в местечке под названием Лендрские пруды. Здесь действительно было множество прудов, которые зимой превращались в болота. Следующей станцией был Бенестроф. До него было довольно далеко, по моим расчетам – добрых восемь миль. Сарбур находился еще на милю дальше в обратном направлении. В это время года, да еще и по такой погоде, мало кто решился бы отправиться в любой из этих городов, тем более что близился вечер.
Я подошел к кучке людей, собравшихся вокруг машиниста, который держался за голову дрожащими руками.
– Не могу понять, – говорил он, – впечатление такое, будто здесь произошел взрыв. Вода порой делает такие промоины, если накапливается за каким-нибудь препятствием, а затем вырывается на свободу, но… – он посмотрел на паровоз, беспомощно стоявший между рельсами, – я готов поклясться, что здесь был взрыв.
– Но кому могло понадобиться устраивать взрывы здесь, в такую погоду? – спросил по-французски с сильным голландским акцентом один из пассажиров.
– Не знаю. Хотя нас предупреждали о том, что это возможно, – ответил машинист; его удивленный голос дрожал, как у обиженного ребенка. – Кто-нибудь, наверно, скажет.
Я знал, что не должен оставлять Макмиллана, особенно в том случае, если машинист прав и пути действительно были взорваны. Но я счел необходимым дать совет.
– Если кто-нибудь решится идти на станцию, не стоит делать этого в одиночку. Мало ли что случится. Пусть идут двое мужчин.
– Разумное замечание, – поддержал главный кондуктор. – Да, в обе стороны пойдут по двое мужчин. Следует соблюдать предосторожности. – Его пышные усы обвисли, с них капала вода. – Здесь поблизости проходит канал. Мы можем встретить баржу и передать сообщение на ближайший шлюз.
– Ночь приближается, можем и не встретить, – усомнился один из кочегаров. – Эти речники на ночь всегда причаливают к берегу. – Он типично по-французски пожал плечами. – С какой стати они будут помогать нам? К тому же до канала дальше, чем до Сарбура. Мы раньше доберемся до города.
– Есть раненые? – поинтересовался я, почувствовав стыд за то, что такой очевидный вопрос так долго не приходил мне в голову.
– Насколько я знаю, одна сломанная рука, – ответил главный кондуктор. – Скоро доктор сможет сказать точнее.
Я кивнул и поднял воротник. От этого не стало теплее, но, по крайней мере, вода уже не текла прямо за шиворот, хотя продолжала проникать сквозь одежду. В это время я краем глаза заметил, что из предпоследнего вагона появился наш кучер. Он ехал там вместе со своими лошадьми и повозкой.
– Подождите! – крикнул я. Мне стало досадно, что я забыл об этом пассажире. – У него есть лошади, и он может отправиться на них за помощью, – бросил я через плечо машинисту и проводникам.
Главный кондуктор хлопнул себя по фуражке.
– Он прав. Как я мог забыть? Там же пара лошадей и экипаж. – Он умолк и окинул меня подозрительным взглядом. – А вы думаете, что ваш хозяин позволит воспользоваться ими?
– Наверняка позволит, если захочет попасть в Мец, – решительно ответил я. – Позвольте мне поговорить с ним.
Машинист нетвердо держался на ногах и стонал, но когда несколько рук попытались поддержать его, он отмахнулся.
– Мне уже лучше, – с непоколебимым достоинством сообщил он.
– Очень хорошо, – ответил главный кондуктор. Он, похоже, не поверил своему подчиненному. Отозвав меня в сторону, он шепотом сказал: – Конечно, не мое дело учить вас, но, возможно, будет лучше, если вы дадите кучеру указания перед разговором с вашим господином. Это ускорит дело.
Я дважды кивнул, обдумывая предложение.
– Очень дельно. – Я даже и не думал о таком дерзком поступке, но теперь решил, что такое решение было бы, пожалуй, самым мудрым в сложившихся обстоятельствах.
– Такие люди не всегда сразу понимают, чего от них хотят, – добавил кондуктор и ободряюще взглянул на меня.
– Да, пожалуй, – согласился я и расправил промокшие плечи, намереваясь отправиться на поиски уже пропавшего куда-то кучера. В этот момент один из наших охранников (не Дитрих) подошел ко мне сзади и взял за руку.
– Прошу прощения, сэр, – негромко сказал он, – но доктор просит вас побыстрее подняться в вагон.
Я заколебался, но только на мгновение. Как только узнаю, что нужно врачу, сразу же займусь кучером.
– Что случилось? – спросил я, когда мы зашагали к вагону.
– Он не сказал. Просто велел побыстрее позвать вас.
Тут я заметил, что скулу охранника украшает ссадина.
– Хорошо, – ответил я и добавил: – Доктор осмотрел вас?
Охранник изумленно уставился на меня, а затем рассмеялся.
– Ну что вы, сэр, на учениях нам достается куда сильнее. Это… это пустяки. – Он указал на Дитриха, который помогал строить заграждение поперек линии в хвосте поезда. – Хочу помочь им. Там еще двое наших, они позаботятся о шотландце. Видит Бог, в ближайшее время никто из нас не сможет никуда деться отсюда.
Я кивнул в ответ на это заявление, выражавшее столь безропотную покорность неласковой судьбе, и в это время мне послышался шум драки. Я посмотрел на холм, но дождь слепил мне глаз, и я ничего не смог увидеть. Но пока я шагал по склону (нужно было пройти всего шагов двадцать), во мне крепло недоброе предчувствие.
– Там будет костер. – Охранник указал на людей, складывавших хворост. – Сигнал для следующего поезда, да и погреться можно будет.
– Прекрасная мысль, – с чувством ответил я. – Конечно, столь неприхотливому человеку, как я, стыдно в этом признаться, но больше всего на свете мне не нравились холод и сырость. А печи на кухне работают?
– Кажется, да. Это большая удача, – сообщил охранник, остановившись около двери нашего вагона. – Помочь вам забраться, сэр?
– Не нужно. – Я больше не замечал моего спутника. Подтянувшись на перилах, я мгновенно оказался в вагоне. И сразу же заметил, что Макмиллан лежит, растянувшись, на полу в коридоре, а врач склонился над ним.
– Он упал, – пояснил врач. Одной рукой он держал Макмиллана за запястье, – видимо, щупал пульс. – Боюсь, что голова разбита. – Он прикоснулся к спутавшимся огненно-рыжим волосам чуть выше виска.
– Позовите охранников. Они помогут вам, – посоветовал я, пробираясь к ним по наклонному полу.
– Они заняты, – ответил врач, доставая что-то из своей сумки: незнакомый мне предмет, похожий на обтянутое кожей яйцо. – Не могли бы вы помочь мне? – спросил он, подзывая меня поближе.
Склонившись над Макмилланом, я заметил на саквояже тисненое или выжженное клеймо с изображением египетского ока. Не в силах поверить своим глазам, я собрался было спросить этого человека, откуда на докторской сумке такая эмблема, но сзади меня обхватила пара крепких рук. В следующее мгновение я ощутил сокрушительный удар по голове и скорее услышал, чем почувствовал, что проваливаюсь в темноту.
Из дневника Филипа Тьерса
День сегодня тянулся бесконечно. Из Германии никаких вестей, кроме того, что М. X. и Г. не прибыли в Мец и поезд, на котором они ехали, исчез. Было употреблено именно это слово: исчез. Будто поезд каким-то неведомым образом спрыгнул с рельсов и умчался по холмам неизвестно куда. Вторая телеграмма подтвердила, что поезд не прибыл на станцию назначения и не был найден на запасных путях. Железнодорожные власти опасаются, что на линии произошел оползень или, того хуже, поезд потерпел крушение. В любом случае требуется время, чтобы найти место несчастного случая и отремонтировать путь, особенно учитывая ненастную погоду и поздний час.
Для полного веселья вечером меня посетил разъяренный инспектор Корнелл, который грозил заставить М. X. дать официальные показания о том, что ему известно насчет гибели молодой женщины. Обстоятельства ее смерти продолжают вызывать у него сомнения. Он намерен также допросить Викерса. Я послал в Адмиралтейство записку с просьбой обеспечить еще несколько дней задержки, для того чтобы разыскать М. X. Эдмунд Саттон, охотно играющий роль М. X., не считает для себя возможным вводить в заблуждение представителя закона.
Я хочу остаться сегодня в больнице допоздна. Надеюсь, что за это время придут известия с континента, самые долгожданные за все последнее время.
