Книга: Шерлок Холмс и дело о шахматной доске (сборник)
Назад: Дэвид Уилсон Шерлок Холмс и дело об Эдинбургском призраке
Дальше: Часть II Приключения констебля Джеймса Мортхауса

Часть I
Из записок доктора Джона Уотсона

Глава 1

Казалось, чем усерднее я старался отвлечься от разноголосой суеты, царившей на Бейкер-стрит, тем навязчивее она лезла мне в уши. Громыханье проносящихся по улице наемных экипажей, вопли мальчишек, докучающих лоточникам, что предлагали свой товар прохожим… Всевозможные уличные шумы словно нарочно мешали мне различить тот единственный звук, который меня действительно заботил, а именно – жуткое завывание (хотя моему другу вряд ли понравилось бы подобное определение) Холмсовой скрипки. По этой самой причине я решил отправиться на ежевоскресный моцион до обеда, а не после, и теперь напряженно прислушивался, чтобы случайно не вернуться домой прежде, чем смолкнут эти звуки. Однако это не испортило мне прогулку и не помешало наблюдать за принарядившимися лондонцами, которые возвращались с воскресной службы, намереваясь пообедать в семейном кругу или навестить родственников. Познакомившись с Холмсом и его необычайными дарованиями, я тоже начал прилежно изучать людей и их поведение. Насколько я мог судить, среди прохожих встречались и такие, кто охотно нанялся бы на самые тяжелые работы, лишь бы отделаться от традиционного воскресного визита. Я спрашивал себя, какие же у них должны быть родственники, раз они так скорбно хмурят лица, и приходил к заключению, что все же лучше иметь хоть какую-то семью, чем вообще никакой. Впрочем, тот, кто не изведал одиночества, не способен сполна оценить преимущества своего положения.
Удостоверившись, что в уличном гаме различить все равно ничего не удастся, и полагая, что в этот момент миссис Хадсон, должно быть, стряпает для нас изумительный обед, я захватил газету и, положившись на судьбу, храбро отворил входную дверь, но заунывные звуки, доносившиеся сверху, сразу отняли у меня прежнюю решимость. В дверях кухни показалась наша домоправительница и забрала у меня шляпу и пальто.
– Доктор Уотсон, я так рада, что вы вернулись, – непривычно резким тоном сказала она. – С тех пор, как вы вышли, мистер Холмс беспрерывно терзает этот, с позволения сказать, музыкальный инструмент. Я пыталась было усадить его обедать, но он отказался, заявив, что надо дождаться вас.
Я приветливо улыбнулся в ответ:
– Отлично, миссис Хадсон, я уже здесь. Предлагаю вам как можно скорее накрыть на стол.
Она поспешила в кухню, откуда тотчас донеслось звяканье торопливо расставляемых на подносе тарелок. Я бросил взгляд на лестницу, и ноги сами понесли меня на второй этаж. Должен признаться, я ощущал некоторую неловкость, собираясь прервать Холмса, однако последние два дня великий сыщик, маясь бездельем, пребывал в состоянии крайнего возбуждения. Энергия буквально изливалась из него подобно солнечным лучам, но, чтобы собрать эти лучи в одной точке и найти применение способностям моего друга, требовалась мощная линза – новое расследование. Я распахнул дверь в нашу гостиную и увидел, что детектив стоит у окна, водя смычком по струнам и наблюдая за уличными прохожими.
– Холмс! – громко окликнул его я. – Холмс!
Взмахнув смычком, он прекратил играть, обернулся и посмотрел на меня.
– Кажется, миссис Хадсон уже несет обед. Давайте-ка присядем и дождемся, пока она накроет на стол, – продолжал я.
Сыщик кивнул и положил скрипку на кресло, затем сел за стол и жестом пригласил меня занять место напротив.
– Как прогулялись, Уотсон? – спросил он.
– Весьма недурно, благодарю вас. Вы играли на скрипке все время, пока меня не было?
– Да, старина. Музыка захватила меня и помогла на время забыть о вынужденном бездействии. – Он взглянул на сложенную газету, которую я бросил на стол. – Есть ли в сегодняшнем номере что-нибудь интересное?
Я криво ухмыльнулся:
– Отлично понимаю, о чем вы толкуете. Да, есть одно сообщение. Хотя в написанное верится с трудом, учитывая, что ваше имя опять не упомянуто, а вся слава досталась Лестрейду и его людям. – Я раскрыл газету на нужной странице и стал зачитывать отрывок из статьи: – «Герцог и герцогиня Коннотские благодарят служащих Скотленд-Ярда, которые приложили все силы, дабы предотвратить трагедию. Ныне совершенно ясно, что если бы злодейский умысел похитить их маленькую дочь в день крещения удался, за возвращение малышки непременно потребовали бы значительный выкуп. Герцогская чета выражает признательность полицейским за неустанный труд, а остальной публике – за многочисленные письма со словами поддержки и сочувствия». – Я закрыл газету и снова положил ее на стол. – Ну, и что вы об этом думаете? Ни слова благодарности в ваш адрес. Готов спорить, в Скотленд-Ярде счастливы, что все так обернулось.
Холмс весело расхохотался:
– И они совершенно правы, Уотсон. Я уже говорил, что от души потешаюсь над полицейскими в тех случаях, когда они присваивают честь раскрытия преступления себе, а расспроси их поподробнее – и окажется, что они толком не могут объяснить, как сумели решить загадку.
В этот момент в комнату вошла миссис Хадсон, подала сытный обед, состоявший из ростбифа с овощами под соусом, и молча удалилась. Холмс все еще улыбался, думая о чем-то своем.
– Неужели вас не волнует, что полиция приписывает себе ваши заслуги? – не вытерпел я.
– Нисколько, мой дорогой Уотсон. Мне достаточно знать, что Лестрейд понимает свое бессилие, а потому вряд ли я когда-нибудь останусь без работы. В сущности, случай-то вышел пустяковый: страхи герцогской четы были явно преувеличены. – Он на минуту смолк и отправил в рот кусок мяса. – Впрочем, если бы герцог не заручился моим участием в расследовании, вполне вероятно, дело приняло бы совсем другой оборот и мне уже не удалось бы так успешно решить вопрос. – Знаменитый детектив откинулся на спинку стула и задумчиво проговорил: – Одно я себе уяснил, Уотсон: работа оказывается вдвойне тяжелее, если сперва приходится исправлять ошибки своих неумелых предшественников.
– Полноте, Холмс! Вы несправедливы к полицейским. Всем известно, что Лестрейд и его люди тоже кое на что способны.
– Соглашусь с вами, дружище. Однако не забывайте: если требуется починить ножку стола, зовут обычного плотника, но для тонкой работы он не годится, тут нужен искусный мастер. В том же состоит различие между полицией и мною.
Он встал из-за стола, подошел к камину и принялся набивать табаком из персидской туфли, висевшей над очагом, свою трубку вишневого дерева, затем раскурил ее и глубоко затянулся. Я был рад снова видеть Холмса в столь добром расположении духа, ибо некоторое время до этого он пребывал в угрюмом настроении, почти не подымал головы и не раскрывал рта. Предыдущее расследование окончилось несколько месяцев назад, и с тех пор мой старый друг погрузился в такую апатию и тоску, каких я никогда не наблюдал у других людей. Только что завершившееся дело герцога Коннотского приободрило его, но я видел, что гений дедукции опять находится в лихорадочном ожидании. Тем не менее пока ему не подвернулось никакой загадки, на которой он мог бы отточить свое мастерство. Я зажег сигару и уселся в свое кресло у камина.
– Что вы собираетесь делать, пока меня не будет, Холмс? – Я собирался провести несколько недель в Эдинбурге у своего кузена Патрика, и мне несколько раз дали понять, что были бы рады видеть и моего друга. – Мне кажется, вы страдаете от безделья, и, если не найдете, чем заняться, приметесь за старое и опять начнете хандрить.
Холмс вяло улыбнулся.
– Дорогой Уотсон, – произнес он, – я действительно ценю ваше общество. Правда и то, что сейчас мне нечем заняться. Однако мысль об одиннадцатичасовой поездке по железной дороге не доставляет мне удовольствия. Вы, разумеется, не откажетесь передать кузену мои извинения?
– Конечно, хотя я знаю, как он мечтает с вами познакомиться. Поезд отходит вечером, так что у вас еще есть время передумать. К тому же это путешествие даст нам отличную возможность записать обстоятельства вашего последнего дела.
Он бросил на меня быстрый насмешливый взгляд:
– Вам отлично известно, что ваши отчеты о моих расследованиях не слишком меня интересуют. Я едва могу заставить себя читать ваши опусы со всеми теми живописными вольностями, которые вы себе позволяете. Факты должны говорить сами за себя, Уотсон!
– Да, я уже слышал подобное от вас, – ответил я, вздыхая и почесывая бровь. Мне стало ясно, что уговаривать прославленного детектива бессмысленно, но вдруг передо мной мелькнул крошечный проблеск надежды. – Я вот что подумал: такому человеку, как вы, Холмс, возможно, будет полезно побывать в Эдинбурге, чтобы пообщаться со столпами научного мира. Тамошний медицинский факультет – один из сильнейших в мире, флагман новейших достижений.
Холмс затянулся и, ничего не ответив, уставился на пламя в камине.
– Ведь вы, несомненно, желаете быть в курсе последних открытий, чтобы ваши познания всегда позволяли вам занимать одно из первых мест в своем ремесле? – спросил я.
Холмс выпустил большое облако дыма и поднял брови:
– Я хорошо знаком с трудами эдинбургских ученых и не вижу смысла ради встречи с ними пересекать всю страну, ибо с недавнего времени подписан на «Эдинбургский медицинский журнал», который нахожу в высшей степени полезным изданием.
– А! – воскликнул я. – В таком случае вы слыхали о докторе Джозефе Белле, который является главным редактором этого журнала?
– Вы правы, – ответил сыщик, в подтверждение своих слов выпуская еще одно облако дыма. – Изучая устройство человеческого организма, я проштудировал его «Руководство по хирургическим операциям». Это один из самых любопытных и содержательных научных трудов, какие мне когда-либо попадались, хотя должен признаться, Уотсон, я оставил на его полях несколько незначительных замечаний. – Он вновь обратил взор к потрескивавшему пламени.
Я пристально взглянул на Холмса:
– А вы знаете, что доктор Белл – коллега и близкий друг моего кузена Патрика? Уверен, личная встреча с ним, которую, безусловно, нетрудно будет устроить, окажется не менее содержательной, чем знакомство с его трудами. Из писем Патрика я заключил, что доктор Белл не прочь пообщаться с вами, поскольку знает, что вы используете в своей деятельности его методы.
Я продолжал пристально изучать Холмса. Готов поклясться, что по его лицу скользнула легкая, тотчас исчезнувшая в клубах табачного дыма усмешка, когда он мельком посмотрел на меня, а затем вновь перевел взгляд на огонь.
– Ваши уловки со мной не пройдут, Уотсон, и вы это знаете. Жаль, если доктор Белл подвержен подобному заблуждению. С другой стороны, признаться, было бы любопытно понаблюдать, как он, в свою очередь, применяет мои методы в медицине. – Он встал с кресла, подошел к окну, бросил взгляд на лежавшую за ним Бейкер-стрит и снова посмотрел на меня. – Поскольку Лондон, похоже, сумеет некоторое время обойтись без меня, Уотсон, пожалуй, я приму любезное приглашение вашего кузена и воспользуюсь его гостеприимством в Эдинбурге. – Помедлив, он добавил: – Надеюсь, у него сыщется место и для меня, учитывая мое запоздалое решение?
Довольный исходом беседы, я встал и направился к двери.
– Ни о чем не тревожьтесь, Холмс, – сказал я на ходу. – Я тотчас телеграфирую Патрику, чтобы сообщить, что вы все же решили ехать со мной. – Улыбнувшись, я быстро вышел, но не успел сделать и трех шагов, как детектив окликнул меня:
– Уотсон!
Я обернулся и встал в дверях.
– Вы можете вообразить, что успели хорошо изучить меня, мой друг, – заявил Холмс, – однако не забывайте: я всегда иду на один шаг впереди. Нет необходимости телеграфировать кузену, Уотсон.
Я был озадачен.
– В самом деле? Но почему?
Он бросил на меня испепеляющий взгляд, однако в его глазах плясали лукавые огоньки.
– Потому что в прошлый раз вы не успели сообщить ему, что я не приеду! – провозгласил он.
– Но…
– Ни слова больше, Уотсон. – Холмс вытащил изо рта трубку и загадочно улыбнулся мне, а затем опять отвернулся к окну. – Я буду готов ровно в шесть тридцать! Надеюсь, вы возьмете на себя труд заказать нам кэб до станции.

Глава 2

До вокзала Сент-Панкрас мы ехали в полном молчании. Лишь однажды Холмс спросил, захватил ли я свой армейский револьвер. Я ответил утвердительно. До знакомства с великим сыщиком я редко брал с собой оружие, но теперь все переменилось. Не то чтобы мне часто приходилось им пользоваться, но с ним было как-то спокойнее. Мы приехали к станции почти в семь часов; рассчитываясь с кэбменом, я заметил, что Холмс стоит лицом ко входу в здание, наблюдая за толчеей. Никто не мог укрыться от его острого взгляда, все – от надменного аристократа до последнего нищего, от изысканной красавицы до грязного оборвыша – удостаивались внимания гения дедукции. Я в который раз изумился тому, что он никогда не упускает возможности понаблюдать за окружающими. Как-то я сказал ему об этом, а он резко ответил: «Нельзя позволить себе считать, что знаешь всё на свете, Уотсон, иначе в один прекрасный момент окажется, что знаешь куда меньше остальных!» Я, как врач и образованный человек, был полностью с ним согласен и не без оснований предполагал, что грядущая поездка в Эдинбург принесет пользу нам обоим.
Под просторными сводами Сент-Панкраса я подозвал носильщика, вручил ему наш багаж, и мы, пробираясь через толпу, проследовали на перрон, к ночному поезду на Эдинбург. Оба мы испытали облегчение, когда, оставив позади вокзальную суматоху, добрались до купе, разместили багаж и заняли свои места.
– Мы отправляемся в восемь, – сказал я, – и сможем насладиться закатными видами.
Холмс, который сидел напротив и смотрел в окно, слабо кивнул в ответ:
– Совершенно верно, Уотсон. Надеюсь, вы захватили свою записную книжку и мы закончим ваш отчет о похищении дочери герцога?
Я помахал в воздухе блокнотом.
– Конечно, захватил! Однако ваше рвение меня удивляет. Помнится, кое-кто насмехался над моими записками! – поддразнил я друга.
– Вовсе я не насмехался, Уотсон. Просто меня заботит, чтобы все факты соответствовали действительности и были отражены в верном порядке. Кажется, мы остановились на том, как герцог Коннотский лично благодарит меня за вмешательство?
– Мы остановились… – Я вслух прочел несколько последних абзацев, чтобы снова ухватить нить повествования, и на лице Холмса, несмотря на все его заверения в обратном, появилась легкая довольная улыбка, которая свидетельствовала о том, что он отнюдь не испытывает к моим хроникам того отвращения, в котором пытается меня убедить.
– Отлично, старина. Вы не погрешили против истины, хотя подаете факты в своей обычной манере. Итак, продолжим.
Когда поезд выехал из Лондона и покатил по живописным пригородам, над которыми уже сгущались сумерки, я записал рассказ Холмса о том, как ему удалось распутать дело, и в очередной раз поразился его способностям. Факты, которые привели прославленного детектива к разгадке, не были тайной и для меня, однако я не сумел даже предположить, какое злодеяние затевается, не говоря уж о том, чтобы предотвратить кошмарный ход событий. Холмс же раскусил коварный план в два счета. Впрочем, это отличительная черта настоящего профессионала: со стороны кажется, что он не делает ничего особенного, однако обывателю или посредственному специалисту ни за что не достичь подобных результатов. Работа над отчетом сослужила нам хорошую службу, позволив скоротать время в поездке, и когда мы наконец закончили просматривать записи, то ничего уже не могли рассмотреть за окном, кроме собственных отражений в стекле, – землю окутала непроницаемая мгла.
Я захлопнул блокнот и потянулся.
– Что ж, Холмс, пожалуй, я немного сосну, если не возражаете.
Он кивнул; мы устроили себе постели и, пожелав друг другу спокойной ночи, улеглись. Кромешная тьма, казалось, обострила мою восприимчивость: я отчетливо слышал, как Холмс беспокойно ворочается на своей полке. Впрочем, обнаружилось, что мне, при моем военном опыте, столь незначительный шум заснуть отнюдь не помешает. Я уже было задремал, как вдруг раздался голос моего спутника:
– Позвольте один вопрос, Уотсон.
– Да? – сонно пробормотал я.
– Мы знаем друг друга не так давно, однако, сдается мне, что терпеливо просиживая в долгих засадах, да и в нашей квартире на Бейкер-стрит, мы с вами успели обсудить уйму самых разнообразных тем. Вам так не кажется?
– Согласен, Холмс. Некоторые из моих армейских сослуживцев, в обществе которых я провел куда больше времени, так и остались для меня тайной за семью печатями.
– Вот именно. А нынче мы с вами едем в Эдинбург к вашему кузену, хотя прежде вы никогда не упоминали о его существовании. Да и когда вы впервые заговорили о нем пару дней назад, то лишь для того, чтобы скупо поведать мне о намечающейся поездке. Отчего так?
Я помолчал, обдумывая ответ.
– Сказать по правде, Холмс, последние несколько месяцев я нечасто вспоминал о Патрике, а раньше – и того реже. Когда я возвратился из Афганистана, он написал мне: справлялся о моем здоровье и спрашивал, чем я намерен заниматься после отставки. Это произошло еще до нашего с вами знакомства, и с тех пор я не получал от него никаких известий за исключением теперешнего письма, в котором он звал меня в Эдинбург. Я принял приглашение и уведомил кузена, что вы, возможно, также найдете это путешествие не лишенным приятности. В ответ он телеграфировал мне, заверяя, что будет рад вам. Поразмыслив об этом, я пришел к выводу, что его крайне волнует мое благополучие. Патрик, который двадцатью годами старше меня, был серьезно ранен в Крымскую кампанию. Я тогда был ребенком, но помню рассказы о его возвращении с той войны и о том, как он обосновался в Эдинбурге. Насколько я понял из его посланий, он проникся ко мне участием, узнав, что я получил похожее ранение, и хочет помочь мне освоиться в моем нынешнем положении.
– Иногда, Уотсон, родственная душа бывает благословением, но в некоторых случаях может стать проклятьем, – задумчиво проговорил Холмс. – Постарайтесь не превратиться в человека, чья жизнь определяется скорее прошлым, чем настоящим и будущим.
– Не думаю, что мне это грозит. Надо сказать, Патрик не из тех, кто способен остановиться в развитии. Вернувшись с войны, он много и упорно трудился, чтобы в итоге сделаться искусным и авторитетным врачом. Кроме того, он является личным врачом королевы, когда она посещает Эдинбург, и потому хорошо известен в высших сферах. – Я на минуту смолк, погрузившись в воспоминания. – По тому немногому, что я о нем помню, могу сказать, что кузен человек мирный, но твердый в своих убеждениях. Говорят, как хирург он превосходит самого доктора Белла – по крайней мере, в искусстве обращения со скальпелем, если не по части диагностики.
– А вы когда-нибудь встречались с этим доктором Беллом? – поинтересовался Холмс с наигранным, как мне показалось, безразличием.
– Нет, – признался я, – пока не имел такой чести, но слышал, что это презанятная личность. Он, несомненно, придерживается передовых взглядов в преподавании и, насколько я понимаю, является убежденным сторонником новой теории о значении обеззараживания и стерильности во время хирургических операций. Не говоря уж о том, что он горячо пропагандирует развитие сестринского дела и уделяет много времени отстаиванию прав младшего медперсонала.
– Весьма любопытно. Охотно сведу с ним знакомство.
Мы оба замолчали. Даже в темноте я ясно ощущал пылкое желание Холмса очутиться сейчас в нашей квартире на Бейкер-стрит, куда в любое время мог явиться посетитель, что означало бы новое расследование и новую пищу для ума. Это не предвещало ничего хорошего, но я утешал себя тем, что в Эдинбурге настроение у него, возможно, улучшится. Я не мог удержаться от мысли, что знаменитый доктор Белл, интеллект и методы которого, похоже, не уступали Холмсовым, слегка тревожит моего друга. Впрочем, подобная неуверенность была вовсе не в духе прославленного сыщика, поэтому я выкинул эти соображения из головы и под мерный перестук колес незаметно погрузился в сон.

Глава 3

Наш поезд прибыл на вокзал Уэверли точно по расписанию, в шесть часов утра, в понедельник, двадцать второго марта 1882 года. Я отлично выспался, поскольку вполне привык к длительным путешествиям и к необходимости отдыхать в дороге, чтобы по прибытии чувствовать себя бодрым. Холмс же, подозреваю, спал урывками; впрочем, судя по всему, для него это было обычное дело: я часто слышал, как он до рассвета работает в нашей гостиной на Бейкер-стрит. Следствием его деятельности неизбежно являлся полнейший хаос, который, к огромному неудовольствию миссис Хадсон, царил в комнате, когда я выходил к завтраку. Сейчас я хотел было поинтересоваться у Холмса, как ему наша поездка, но тут с перрона донесся резкий свисток, и мои размышления прервали громкие крики. Я быстро выглянул в окно и увидел, что у соседнего купе проводник ругается с каким-то пассажиром. Поезд только что остановился, и я не понимал, когда успел разгореться спор, учитывая, что состав прибыл без опоздания.
Мы с другом вышли из вагона, и к нам тут же подскочил носильщик, чтобы помочь с багажом.
– Должно быть, Патрик уже ждет нас, а если нет, то он очень скоро будет здесь, – сказал я Холмсу. – В своей последней телеграмме он сообщил, что встретит нас с поезда. Вероятно, нам следует выйти из вокзала и поискать его.
Сыщик кивнул; мы велели носильщику взять наш багаж, и тот послушно повел нас к выходу. Проходя мимо грозного проводника, который по-прежнему спорил с тем же господином, я почувствовал укол любопытства.
– Скажите-ка, милейший, – обратился я к носильщику, – вы знаете, из-за чего разгорелся сыр-бор? Не могу не поинтересоваться, ведь проводник с таким пылом напустился на пассажира, – пожалуй, он даже перегнул палку. Неудивительно, что они сцепились друг с другом.
Носильщик оглянулся на меня:
– Точно не знаю, сэр, вы уж простите. Но я слыхал, что ночью кто-то попытался выпрыгнуть из вагона еще до того, как поезд остановился. В результате человек упал, и его затянуло под колеса.
– Боже милосердный! – воскликнул я.
– Вот-вот, сэр. Сегодня все куда-то спешат. Этого пассажира могла постигнуть та же участь. Потому-то ему и попало от проводника.
Мы с Холмсом переглянулись. Настала очередь моего друга задавать вопрос.
– И что думают: человек, попавший под поезд, стал жертвой несчастного случая или покончил с собой?
– Не знаю, сэр. Еще очень рано, и мне покамест не представился случай переговорить с тутошними всезнайками.
Разговор прервался; мы молча покинули вокзал, носильщик поставил наши саквояжи на мостовую и предоставил нас самим себе. Я стал оглядывать многочисленные кэбы и экипажи, запрудившие улицу, но нигде не замечал знакомого лица. Внезапно позади меня раздался громкий голос:
– Джон!
Я обернулся и увидел, что ко мне приближается элегантно одетый господин с аккуратными усиками и военной выправкой. Я поразился невероятному фамильному сходству, поскольку сразу понял, что это мой кузен.
– Джон, счастлив вновь видеть тебя! – проговорил Патрик, и мы обменялись сердечным рукопожатием. Затем он повернулся к моему спутнику: – А вы, должно быть, мистер Шерлок Холмс?
– Он самый. Рад с вами познакомиться, доктор Уотсон.
Он, в свою очередь, пожал руку Патрику, и тот указал на ожидавший поблизости фиакр. Кучер, ловко преодолев затор, взял наш багаж, а мы забрались в экипаж и с удобством устроились внутри. Патрик остался таким, каким я его помнил: учтивым, доброжелательным, однако не расположенным к слишком бурному проявлению чувств.
– Я очень рад, господа, что вы наконец добрались до Эдинбурга, – произнес он. – Надеюсь, путешествие прошло благополучно?
Мы заверили его, что все хорошо, добавив, однако, что движущийся поезд – не самое подходящее место для ночного отдыха.
– Совершенно справедливо. Мне иногда приходится по службе ездить в Лондон и обратно ночным поездом, и он мне совсем не нравится. Пока вы здесь, у вас будет предостаточно времени, чтобы отдохнуть. Впрочем, я надеюсь показать тебе лечебницу и факультет, Джон. И вам, разумеется, тоже, мистер Холмс, хотя я понимаю, что Джону, как врачу, это будет куда интереснее.
Мой друг снисходительно улыбнулся:
– Мне, безусловно, тоже интересно, однако главная цель моего приезда – присматривать за Уотсоном, чтобы он ненароком чего не натворил.
Я усмехнулся, так как мы с Холмсом оба понимали, что в действительности все было как раз наоборот, но не стал развивать эту тему в присутствии кузена.
– Я очень жду экскурсии, Патрик, – сказал я, – а кроме того, мечтаю познакомиться с твоим семейством.
Продолжая обмениваться любезностями, мы продолжали путь, а кузен тем временем выполнял роль гида, показывая нам достопримечательности и веля кучеру править мимо самых значительных из них.
Экипаж проехал по Принсес-стрит, окаймленной с одной стороны великолепными садами, и миновал памятник Скотту, возвышающийся над улицей. Затем наши взгляды невольно устремились к величественному Эдинбургскому замку, расположение которого было столь живописно, что сам Роберт Адам не сумел бы придумать места лучше. Вид громадного сооружения, венчающего скалу, бывшую когда-то вулканом, поражал воображение. Замок отбрасывал на находящиеся внизу Старый город и парк гигантскую тень, достигавшую, подозреваю, даже крыш элегантного Нового города. Я украдкой взглянул на Холмса, который подался вперед, чтобы лучше видеть расстилающийся вокруг пейзаж. Сначала меня изумило, что красоты Эдинбурга сумели привлечь внимание Шерлока Холмса, но затем я сообразил, что он вовсе не склонен восхищаться замком: его цепкий взгляд примечал все, что видел: улицы, дома, людей, – надежно пряча в памяти любые детали, которые могли пригодиться в будущем.
Мы миновали Принсес-стрит, обогнули Замковую скалу, выехали на улицу, в которой я признал Хай-стрит, и покатили в направлении, противоположном тому, которое мы взяли на Принсес-стрит. К большой досаде Холмса и радости Патрика, я то и дело просил кучера остановиться и выходил из экипажа, чтобы более подробно осмотреть ту или иную достопримечательность. Несмотря на интерес моего друга к окружающему, он каждый раз делал вид, что сердится, демонстративно откидывался на спинку сиденья и застывал в этой позе, пока мы снова не трогались. Мы держали путь к Лейту и докам, вид которых отнюдь не оказывал на зрителя целительного воздействия: над разгружавшимися балкерами нависала мрачная туча, а вокруг сновали какие-то темные личности, которых, на мой взгляд, следовало изо всех сил избегать, в то время как знаменитого сыщика они, напротив, чрезвычайно интересовали. Как ни странно, в тот самый миг, когда я уже был не прочь попросить нашего хозяина повернуть обратно, к центру, Холмс встрепенулся и вновь подался вперед, уделяя жадное внимание малейшим подробностям. Когда мы вдоволь нагляделись на Лейт, нас повезли обратно в город, к дому моего кузена.

 

Я откинулся на спинку сиденья, удовлетворенный тем, что мне удалось увидеть, и Патрик последовал моему примеру.
– Итак, как вам наш древний город, мистер Холмс? – полюбопытствовал мой кузен. – Производит впечатление, не правда ли?
Детектив кивнул:
– Вы правы, доктор Уотсон. Должен признаться, с тех пор как мы здесь, я успел увидеть немало занимательного и попытался как следует запомнить увиденное, чтобы лучше понять этот город.
Я широко улыбнулся:
– Вот видите, Холмс. Я знал, что вам обязательно понравится в Эдинбурге. Что вы думаете о памятнике Вальтеру Скотту? Мне кажется, я давно не видал такого замысловатого и искусного монумента.
Холмс бросил на меня рассеянный взгляд:
– Честно говоря, Уотсон, сам памятник меня не слишком заинтересовал, хотя я мельком взглянул на него. Он довольно красив. – И он опять с безразличным видом уставился в окно.
– Господи, Холмс, как это не слишком заинтересовал? Я-то думал, вы осматриваете достопримечательности Эдинбурга, а оказывается – ничего подобного!
Детектив снова повернулся ко мне, на этот раз пронзив меня пристальным взглядом:
– Старина, похоже, вы опять не видите дальше своего носа. Покорнейше прошу простить мне, доктор Уотсон, этот резкий тон. – Теперь он обращался к моему кузену. Тот вежливо кивнул. – Благодарю вас, – продолжал Холмс. – Как я уже говорил, это прекрасный город, однако порой меня интересует вовсе не то, что занимает других людей. – Он отрывисто усмехнулся в мою сторону. – Скажите-ка, Уотсон, когда мы проезжали мимо памятника, не заметили ли вы случайно нищего, сидевшего у подножия с западной стороны монумента, – бывшего военного моряка, для которого после отставки наступили трудные времена? Или двух врачей, прогуливавшихся поутру в садах? Или хотя бы парня, который залез в карман одному из тех врачей и вытащил у него зажим для банкнот?
Я отрицательно покачал головой и посмотрел на Патрика. Тот рассмеялся:
– Кажется, ты попался, Джон? Признаюсь, лично я ничего подобного не углядел.
– Верно, я попался. Холмс, вы поразительная личность! И ухом не поведете, если мимо вас промарширует полк солдат, но сумеете сказать, какого размера у них ботинки! – И я тоже расхохотался. – Поистине поразительная личность!
Мой друг лукаво улыбнулся.
– Буду считать, что это комплимент, дорогой Уотсон! – Он издал короткий смешок и вновь отвернулся к окну.
Я хотел добавить что-то еще, но Холмс внезапно трижды стукнул тростью по крыше экипажа.
– Эй, извозчик, остановите! – крикнул он, высовываясь из окна и оглядываясь назад. Через мгновение он распахнул дверцу и выбрался из экипажа. Мы с Патриком быстро последовали за ним.
– Ради всего святого, что там такое, Холмс? – воскликнул я.
Знаменитый сыщик прижал палец к губам, веля мне молчать, а затем показал рукой куда-то вдаль. Я проследил взглядом в указанном направлении и увидел, что перед одним из домов на мостовой собралась небольшая толпа зевак.
Тяжелая черная дверь георгианского особняка была широко распахнута; снаружи возле нее стоял молодой констебль, рядом с ним – человек в штатском; судя по карандашу и записной книжке в руках, тоже полицейский, но чином повыше. Хотя на расстоянии мы не могли слышать, о чем они говорят, было ясно, что в настоящий момент подчиненный получает нагоняй от начальства. На улице возле дома стоял внушительного вида катафалк, и на наших глазах в особняк вошли два человека – вероятно, сотрудник похоронной конторы и его помощник.
Патрик наклонился к нам и зашептал:
– По-видимому, господа, это тот дом, о котором нынче толкует весь Эдинбург. Судя по происходящему, ситуация, кажется, усугубилась.
– Почему? Что тут случилось? – спросил я.
– Ну, поговаривают, что дом этот – нечистое место.
Я повернулся и взглянул на Патрика, чтобы удостовериться, что тот не шутит, однако кузен как будто был совершенно серьезен. Холмс по-прежнему смотрел на дом.
– В каком смысле – нечистое место? – спросил он.
– Я плохо знаком с фактами, мистер Холмс. Кажется, полиция занимается расследованием несколько недель и еще не добралась до подоплеки. Мне недосуг вникать в подробности таких дел, но теперь, с появлением трупа, этим придется заняться. Если смерть сопровождалась подозрительными обстоятельствами, вскрытие, скорее всего, поручат доктору Беллу или мне.
– Я бы сказал, со стороны все выглядит подозрительно, – заметил я. – А вы что об этом думаете, Холмс?
Мой друг ничего не ответил, но жестом предложил нам наблюдать дальше. Тот полицейский, что был выше чином, скрылся в доме, а констебль принялся расхаживать перед особняком, взволнованно заламывая руки. Вернувшись на крыльцо, полицейский офицер знаком велел констеблю разогнать зевак, потом, кажется, метнул взгляд в нашу сторону и остановился. Я увидел, что он замер, обернулся и что-то сказал констеблю, после чего тот тоже взглянул на нас.
– Вероятно, тот офицер – полицейский инспектор, Уотсон. Определенно, тут что-то неладно.
В этот момент из дверей вынесли гроб, без лишних церемоний погрузили его на катафалк, и служащие похоронной конторы заняли свои места, собираясь ехать. Инспектор подошел, что-то сказал им и тоже забрался на катафалк, после чего тот тронулся и стал удаляться в противоположном от нас направлении. В этот самый миг в дверях дома показалась дама в зеленом платье; вид у нее был явно несчастный, она плакала, утирая слезы платочком. С нею вышла и горничная, пытаясь утешить госпожу. Обе женщины уставились вслед погребальной повозке, увозившей покойника.
– Полагаю, это вдова, – сказал я. – Вероятно, нам следует продолжить свой путь и не тревожить бедняжку в ее горе.
Холмс кивнул, и мы вернулись в наш экипаж. Я открыл дверцу перед Патриком и Холмсом, но последний, прежде чем забраться внутрь, чуть замешкался и осмотрелся вокруг. Я опять проследил за направлением его взгляда и увидел, что плачущая женщина и ее горничная вернулись в дом, а зеваки начали медленно расходиться, обсуждая увиденное. После того как инспектор уехал, констебль остался дежурить возле особняка. Он все еще смотрел в нашу сторону. Холмс приподнял шляпу, адресуя этот жест доблестному стражу закона, а затем забрался в фиакр. Я последовал за ним, захлопнув за собой дверцу. Патрик велел кучеру везти нас домой, и экипаж тут же тронулся с места.

Глава 4

Немного погодя мы очутились в доме на Шарлотт-сквер – величественном георгианском особняке с классическим фасадом в древнегреческом вкусе, который придавал зданию должное великолепие.
– Поистине, мы попали в Северные Афины, Уотсон, – заметил мой друг, пока мы восхищенно оглядывали дом.
Патрик любезно улыбнулся:
– Мне, господа, посчастливилось поселиться в довольно уютной обстановке. Однако прошу вас, идемте! Позвольте представить вас моей супруге и остальному семейству – с ними мне посчастливилось еще более.
Мы поднялись по ступеням, где нас приветствовал щегольски одетый лакей, и Патрик приказал ему отнести багаж в наши комнаты. Передняя тоже оказалась великолепна, как и следовало ожидать, судя по наружному виду здания, однако я тут же заметил, что меблирована она довольно скромно, а отделка помещения хоть и богата, но не вычурна, как иногда свойственно подобным домам. Полагаю, тут сказывались как чуждый бахвальства нрав моего кузена, так и тонкий вкус его жены, в равной степени достойные восхищения.
Войдя и осмотревшись, мы услыхали на лестнице женские шаги. Патрик нежно поздоровался с супругой:
– Элизабет, дорогая, позволь представить тебе моего кузена доктора Джона Уотсона.
Она одарила меня совершенно обезоруживающей улыбкой, и мне сразу стало уютно и хорошо в этом доме.
– Джон, я счастлива наконец свидеться с вами.
Я ответил ей дружеской улыбкой.
– Я тоже очень рад, Элизабет. В свою очередь позвольте представить вам моего друга мистера Шерлока Холмса.
Она перевела взгляд на знаменитого детектива и с любопытством оглядела его, словно пытаясь увязать свои впечатления от человека, который сейчас стоял рядом с нею, с тем образом, который она нарисовала в своем воображении прежде.
– Мистер Холмс, рада с вами познакомиться.
Сыщик слегка поклонился и ответил в том же духе.
– Надеюсь, вы добрались благополучно? – продолжала Элизабет.
– Благодарю вас, да. В поезде мы провели спокойную ночь. Хотя, честно говоря, на пути от вокзала к вашему дому без приключений не обошлось.
Элизабет взглянула на Патрика, озадаченная замечанием моего друга.
– Нам довелось в самый неподходящий момент проехать мимо дома Тернеров. Или, на взгляд мистера Холмса, момент, напротив, был весьма подходящий? – предположил Патрик.
– Да, происшествие, пожалуй, любопытное, – ответил Холмс. – Однако, как, вероятно, не преминет заметить мой друг, мы приехали сюда отдохнуть, а значит, я не должен совать нос в чужие дела. Тем не менее я бы не отказался узнать подробности всей этой истории, если позволите.
Патрик хотел было ответить, но Элизабет его опередила:
– Мистер Холмс, ничто не доставит мне большего удовольствия, но прежде нам, вероятно, следует помочь вам с Джоном устроиться? Уверена, вы желаете отдохнуть после утомительного путешествия.
– Было бы неплохо, – заметил я. – Пожалуй, я не откажусь чуточку вздремнуть, чтобы восстановить силы.
Элизабет взглянула на Холмса, который, по-видимому, был не в восторге, но все же согласился с тем, что это хорошая мысль. Мы поблагодарили Патрика, которому вскоре надо было ехать на службу в лечебницу, и Элизабет повела нас наверх, в наши комнаты.
– Должно быть, вы очень гордитесь Патриком, – сказал я. – В медицинских журналах мне встречались в высшей степени похвальные отзывы о его деятельности. Я с нетерпением жду, когда смогу познакомиться с ним чуточку лучше.
Она не обернулась, но я почувствовал, что она улыбается.
– Да, он добился немалых успехов. Знаю, что он тоже хочет поближе узнать вас, к тому же у вас так много общего – профессия, военный опыт… Надеюсь, вы поправляетесь после ранения?
Я ответил утвердительно и объяснил, что нынче вместе с Холмсом снимаю квартиру на Бейкер-стрит. Элизабет была чрезвычайно заинтригована:
– Судя по всему, теперь вам живется не скучно. И вам, вероятно, тоже, мистер Холмс?
– Да, благодарю вас, совсем не скучно, – ответил он. – Нам с Уотсоном повезло найти друг друга. Он очень покладистый сосед и, кажется, сумел притерпеться к моим… как бы точнее выразиться, Уотсон, – чудачествам?
Я от всего сердца расхохотался:
– Ха-ха! Да, думаю, можно и так сказать.
Элизабет показала нам наши комнаты и предложила немного отдохнуть, прежде чем мы опять спустимся вниз. Я закрыл дверь своей спальни и через мгновение услыхал, что Холмс сделал то же самое. Мне оставалось только отправиться в объятия мягкой перины, и очень скоро я погрузился в глубокий спокойный сон. Что же до Холмса, не знаю в точности, чем он занимался, однако я не слышал, чтобы он выходил из своей комнаты, а потому предположил, что он последовал моему примеру.

 

Некоторое время спустя я проснулся, чувствуя себя вполне отдохнувшим, и, постучавшись к Холмсу, но не дождавшись ответа, отправился вниз. Спустившись с лестницы и направляясь в гостиную, я услыхал доносящиеся из-за приоткрытой двери мужские голоса, в одном из которых я тотчас признал голос великого сыщика. Я зашел в комнату и сразу увидел Холмса: он стоял перед камином с трубкой во рту, словно он был у себя дома. В кресле напротив сидел мой кузен, тоже попыхивавший трубкой.
– Я вижу, вечер в самом разгаре? – весело заметил я.
– Совершенно верно, Уотсон, – ответил Холмс. – К сожалению, мы так и не дождались, когда вы, наконец, очнетесь от своей спячки. Ваш кузен любезно выслушал несколько моих историй. Кроме того, мы с ним успели обсудить множество медицинских проблем, а после ужина с удовольствием узнаем и ваше мнение по этим вопросам.
Патрик жестом пригласил меня сесть и налил всем нам выпить.
– Джон, сейчас ты выглядишь куда свежее, – заметил он. – Признаться, увидев тебя утром, я начал было тревожиться за твое здоровье. Теперь я склонен приписать твой вид утомительному ночному путешествию. Ты хорошо себя чувствуешь?
– Насколько это возможно, – ответил я. – Время от времени меня беспокоят слабые боли, но в целом я иду на поправку. Мое самочувствие неуклонно улучшается, поскольку этот вот джентльмен, – и я указал на Холмса, – заботится о том, чтобы я не засиживался и не растрачивал свое время впустую.
Мой друг улыбнулся и сделал шутливый жест, означавший, что он и впрямь постоянно приглядывает за мной. Патрик засмеялся:
– Рад, что ты возвращаешься к нормальной жизни. Не могу передать, сколь часто мне доводилось видеть вернувшихся с войны людей, которые пристрастились к выпивке или опиуму и сделались лишь тенью себя самих, какими они были прежде. Только сегодня утром мне пришлось оперировать мужчину, попавшего на станции под поезд. Вероятно, несчастный случай, но кто же скажет наверняка? Возможно, он пытался покончить с собой, ибо тоже недавно вернулся с войны. Боюсь, его терзали скорее душевные, чем физические раны, причем намного глубже тех, что получили мы с тобой, Джон.
Мы с Холмсом, сразу уяснив, о ком он толкует, быстро переглянулись.
– А, так ты оперировал этого человека? – спросил я. – Сегодня утром, по прибытии, мы наблюдали некоторые последствия того инцидента. Выходит, он жив?
Лицо Патрика слегка омрачилось.
– Жив, хотя получил такие переломы, что я вынужден был ампутировать ему обе ноги. Боюсь, теперь ему придется еще хуже. Впрочем, он сохранил жизнь, а значит, сам Господь не допустил, чтобы он достиг своей цели.
Мы несколько минут переваривали новости, и хотя никто из нас троих не знал этого человека, мы все же сочувствовали ему. Наконец Холмс прервал наши размышления:
– Когда мы говорили о случившихся в Эдинбурге событиях, доктор Уотсон, ваша супруга любезно обещала сообщить мне подробности истории, свидетелями которой мы стали на… – Он запнулся. – Как называлась та улица, старина?
– Хериот-Роу, – ответил я, отлично зная, что Холмс спрашивает вовсе не из забывчивости, а лишь проверяя таким несносным манером мою наблюдательность.
– Верно, благодарю вас, на Хериот-Роу. Признаться, мне становится все интереснее. Не могли бы вы удовлетворить мое любопытство?
– Что ж, сегодня в лечебнице об этом как раз зашла речь, однако мало что прояснилось. В сущности, тайна, окутывающая самый обсуждаемый дом Эдинбурга, лишь сгущается. Правда, когда я говорю «самый обсуждаемый», то имею в виду лишь полицию, научные круги и немногих посвященных из светского общества.
Холмс сделал несколько шагов к пустому креслу, размашистым жестом откинул полы своего сюртука, уселся и пристально посмотрел на моего кузена.
– Неужели? – осведомился он хорошо знакомым мне невинным тоном, который со всей определенностью свидетельствовал о том, что гений дедукции сгорает от любопытства.
– Итак, мистер Холмс, – продолжал Патрик, – за прошедшие месяцы появилось несколько сообщений о… как бы это выразиться… странных вещах, творящихся в вышеупомянутых стенах. Я хочу сказать, что в доме, кажется, завелись привидения.
Я насмешливо фыркнул:
– Привидения? Чушь какая!
Холмс же по-прежнему пристально смотрел на Патрика, ожидая продолжения, и тот стал объяснять:
– Я тоже так думаю, Джон, однако, полиция ведет расследование уже несколько недель, а между тем, кажется, ничуть не продвинулась. Насколько я знаю, все началось с того, что хозяйка дома, миссис Виктория Тернер, ночью услыхала какие-то постукивания. По-видимому, сначала муж пытался убедить ее, что это шумит кто-то из слуг или, возможно, сами стены студеной ночью издают какие-то звуки. Кажется, он пребывал в убеждении, что супруге спросонья почудилось, пока не услышал тот же стук своими ушами. Следующей ночью, когда раздались непонятные звуки, миссис Тернер проснулась, растолкала мужа, и он тоже их услышал. Кроме этого я мало что знаю и, боюсь, могу лишь поведать вам, что все это продолжалось несколько недель. Затем Тернеры обратились в полицию, но та до сих пор не нашла разгадку.
Холмс сидел все в той же позе, устремив на Патрика свои серые глаза, но мысленно отсутствовал, систематизируя в уме те немногие сведения, что предоставил ему мой кузен. Я же прошелся по комнате, а затем сел в кресло, чтобы успокоить боль в ноге.
– Насколько я понимаю, полицейские не сумели установить, что к возникновению этих звуков причастен кто-то из домашних? – спросил я.
– Нет, и прислуга также не смогла пролить свет на это дело. Откровенно говоря, я слышал, что теперь в полиции считают, будто это результат воздействия сверхъестественных сил, а следовательно, вопрос находится вне их компетенции.
Холмс откинулся на спинку кресла и задумчиво поглядел на огонь.
– Значит, нам остается лишь предположить, господа, что, если все обстоит именно так, этот Эдинбургский призрак потребовал жертву в ночи, – проговорил он. – По-видимому, вы не знаете, кому принадлежит тело?
– Нет. Полиция изо всех сил препятствует утечке информации. Вроде бы ведущему расследование инспектору велели не растрачивать попусту силы на это, как считается, бесперспективное дело, так что он, в свою очередь, переложил всю ответственность на молодого констебля, однако поговаривают, будто у того совсем нет опыта. У меня, знаете ли, почти не было времени вникать во все эти слухи, но, исходя из того немногого, что я слышал, возможно, мы столкнулись с чем-то не доступным нашему пониманию. «Есть многое на свете, друг Горацио…» Что вы обо всем этом думаете, мистер Холмс?
Теперь мой друг, судя по его скептическому виду, не испытывал к делу большого интереса.
– Честно говоря, у меня такое ощущение, что всему этому должно найтись очень простое объяснение. Я бы возложил ответственность за вялое расследование на эдинбургскую полицию, а дело доверил бы новому человеку со свежим взглядом. Как имя того молодого констебля?
– Мортхаус, – откликнулся Патрик. – Джеймс Мортхаус.
Холмс сухо усмехнулся:
– Этот Мортхаус, должно быть, пропустил какую-то важную улику.
– Вы считаете, что в ней и заключается то самое простое объяснение, Холмс? – спросил я. – Уверен, здешние полицейские ни в чем не уступают лондонским.
Детектив резко встал и вернулся к камину.
– Вот именно, Уотсон! Впрочем, я рад обнаружить, что Эдинбург внес в этот сюжет немалую лепту.
– Что вы имеете в виду? – спросил я. – Разве произошло что-то еще?
Холмс стал перебирать небольшую стопку газет, лежавших на полу рядом с камином, и наконец протянул одну из них мне:
– Подозрительная смерть, Уотсон. Хотя скорее всего ее причиной стал взрыв, вызванный утечкой газа, но нет ли и здесь подоплеки, которая могла бы меня заинтересовать?
– Автор этой статьи, Холмс, намекает, что полиция закрыла дело. Не намерены же вы вмешиваться?
– Ха! Нет, дружище. Я просто радуюсь тому, что Эдинбург, несмотря на весь свой показной лоск, живет той же напряженной жизнью, что и Лондон.
Я скосил глаза на Патрика и бросил газету обратно на пол:
– Да ладно вам, Холмс!
Мы еще немного поболтали об этом и других делах подобного рода, а когда к нам на время присоединилась Элизабет с детьми, перешли к более обыденным темам. Вскоре мы собрались и вышли из дому, так как Патрик и Элизабет хотели угостить нас отличным обедом в одном из своих любимых ресторанов. Я обнаружил, что общество моего кузена весьма приятно, и с радостью ухватился за возможность обсудить с коллегой медицинские вопросы. Разумеется, в Лондоне я мог поговорить на эти темы с Холмсом, но – хотя он высмеял бы меня, скажи я ему такое, – его любительские познания нельзя было сравнивать с опытом тех, кто изучал предмет профессионально. Я понимал, что Патрик не имеет недостатка в собратьях врачах, притом куда более именитых, чем я, с которыми можно обсудить злободневные вопросы, но верил, что мы оба довольны возможностью узнать друг друга получше в беседах на темы, представляющие для нас взаимный интерес. Оказалось, что Патрику присущи обаяние и необычайная принципиальность, а судя по его рассказам о проведенных операциях, он был искусным хирургом. В промежутках между разговорами об университетской жизни Элизабет заставляла Холмса живописать его лондонские расследования и наслаждалась историями о темных сторонах человеческой натуры. Рассказы о том, как сыщик промозглыми туманными ночами преследует свою добычу и загоняет ее в угол, точно амбарную крысу, чтобы в конце концов передать в руки полиции, заставляли ее испытывать одновременно ужас и любопытство.
Отобедав, мы взяли кэб и отправились в клуб «Морнингсайд Атенеум», на фортепьянный концерт молодой талантливой пианистки по имени Хелен Хоупкирк с участием одного изумительного певца. Программа состояла из произведений Баха и Бетховена и нескольких пьес Шопена. Я был покорен ее исполнением, заметив, что Холмс тоже не остался к нему равнодушен: во время концерта глаза его были закрыты, на лице отражалось волнение. Я знал, что прославленный детектив, всецело преданный своему ремеслу, умеет ценить тех, кто в той же мере предан своему. Техника мисс Хоупкирк была близка к совершенству, не говоря уж об интуитивном постижении замысла композиторов.
Когда концерт закончился, Холмс пожелал подойти к исполнительнице, чтобы выразить ей свое восхищение, и Элизабет, также собиравшаяся поздравить обоих музыкантов, вместе с ним отправилась к сцене. Мы же с Патриком остались на своих местах и наблюдали за тем, как наши спутники прокладывают себе путь в толпе.
– Ты счастливый человек, Патрик, – заметил я, следя за ними взглядом. – Элизабет прекрасная женщина, и вам с нею наверняка хорошо живется в вашем уютном гнездышке.
Кузен задумчиво кивнул:
– Весьма справедливо, Джон, и я ни на что на свете не променяю свою теперешнюю жизнь. Мне кажется, что жена и дети придают ей главный смысл, а остальное мне дает работа. – Он повернулся и с любопытством посмотрел на меня: – Я удивлен, что ты до сих пор ничем не занят, Джон. Ты ведь вернулся уже довольно давно и вполне мог сыскать себе практику или даже поступить на службу в госпиталь.
– Что ж, – ответил я, – я и впрямь мог бы вернуться в медицину, но в настоящий момент и без того всем доволен. Раны мои постепенно заживают, хотя былого проворства я лишился. Однако, по некоторым причинам, я чувствую, что еще не вполне готов приступить к практике. Ведь ты меня понимаешь?
Он снова взглянул на сцену, избегая встречаться со мной взглядом.
– До известной степени – да. Но кроме того я знаю, Джон, что у мужчины должно быть какое-то дело, которому он может посвятить свою жизнь, а у тебя такого дела нет. Мне бы не хотелось, чтобы ты покатился по наклонной, как мой сегодняшний пациент, раздавленный этой жизнью. Ты опытный врач, и мне невыносимо видеть, как твой талант пропадает втуне. – Он мягко улыбнулся и положил свою руку на мою. – Прошу тебя, пойми: я забочусь лишь о твоем благополучии. Мне больше, чем кому-либо, ясно положение, в котором ты находишься, ибо сам я прошел тот же путь.
Я чувствовал, что кузен искренне беспокоится обо мне, и был тронут этим. Я так давно не бывал в семейной обстановке, что наслаждался участием столь неравнодушного человека.
– Патрик, я признателен тебе за заботы, но в настоящее время я занят тем, что работаю вместе с Холмсом. Уверяю тебя, мои медицинские познания порой оказываются весьма кстати. У меня нет никаких сомнений, что однажды я вернусь к практике, однако теперь я довольствуюсь тем, что веду записи о расследованиях моего друга и помогаю ему, когда могу.
– Отлично. Надеюсь, ты не сердишься, что я завел этот разговор?
Я покачал головой и отмахнулся, а он продолжал:
– Впрочем, я рад слышать, что ты планируешь вернуться в медицину. Никогда не знаешь, когда подвернется удобная возможность сделать это, и я счастлив, что ты не склонен без раздумий ее отвергать.
Я хотел было спросить, что он имеет в виду, но тут к нам присоединились Холмс с Элизабет, и я переключил внимание на них.
– Дорогой доктор Уотсон, и вы, дорогой доктор Уотсон, – проговорил Холмс, обращаясь к нам обоим, и голос его впервые с тех пор, как мы приехали, звучал так весело, – это был восхитительный вечер, но Элизабет говорит, что очень устала, и предлагает всем нам вернуться в ваше очаровательное жилище. Должен сказать, что склонен согласиться с нею, ибо мой друг, – он жестом указал на меня, – судя по всему, валится с ног и подозрительно бледен. Итак, думаю, нам стоит возвратиться и разойтись по своим спальням, чтобы назавтра во всеоружии встретить новый день и все, что он с собой принесет.

Глава 5

На следующее утро я поднялся рано. Мой ночной сон несколько раз прерывался краткими периодами бодрствования, во время которых я перебирал в уме вечерний разговор с Патриком и припоминал свои резоны против немедленного возвращения к медицинской практике. Меня раздражало, что, несмотря на ночные размышления, я так и не сумел найти убедительных доводов. В других обстоятельствах я бы ненавязчиво указал вопрошавшему, что он не имеет понятия о шрамах, которые наносит человеку война, но в случае с кузеном подобный аргумент не годился. Патрик оправился от ран, полученных в Крыму, вновь занялся своей карьерой и с помощью честного труда сделался одним из самых авторитетных хирургов в Эдинбурге. Доказательством тому было высочайшее уважение, которые питали к нему доктор Белл и другие светила медицинского факультета. Мне опять пришлось утешаться тем, что в душе я пока не ощущаю тяги к врачеванию; к тому же нынешнее мое занятие в должной мере, если не более того, обеспечивало меня всем необходимым. И все же мне отчаянно досаждал разбуженный Патриком внутренний голос, заставляющий меня сомневаться в верности избранного пути.
В половине восьмого мы с Холмсом, Патриком и Элизабет повстречались в столовой за завтраком, и я опять заговорил о вчерашнем концерте. Элизабет выразила надежду, что до отъезда нам удастся побывать еще на каком-нибудь представлении, и мы с Холмсом в один голос присоединились к ней. Обильный сытный завтрак, состоявший из лосося, яиц и крепкого чая, явно предназначался для того, чтобы придать нам бодрости на целый день и защитить от капризов шотландской погоды. Хотя день был погожий и ясный, дул пронизывающий ветер, к которому я не привык в Лондоне. Мне показалось любопытным, что такая маленькая страна, как наша, отличается столь поразительным многообразием климата, в то время как имеющееся сходство неразрывно сплачивает нас, ее жителей. Патрик закончил завтракать и положил свою салфетку на стол.
– Джон, не хотел бы ты сегодня поехать со мной, чтобы осмотреть факультет и лечебницу? Уверен, тебе это покажется в высшей степени интересным.
– Буду счастлив, – ответил я, проявив несколько больше энтузиазма, чем сам от себя ожидал. – Я наслышан о факультете и мечтаю увидеть его собственными глазами. Не хотите присоединиться к нам, Холмс?
Перед тем как ответить, сыщик отпил глоток из своей чашки с чаем.
– Спасибо за любезное приглашение, Уотсон, однако не хочется навязываться. Судя по всему, экскурсия обещает быть весьма занимательной; и должен признаться, что был бы не против принять в ней участие.
Мы с Патриком заверили его, что он вовсе не помешает и ему, напротив, будут рады. Тогда он продолжал:
– А сможем ли мы увидеться с доктором Беллом?
– Честно говоря, мне не известны сегодняшние планы моего коллеги, – ответил Патрик. – Но я рад сообщить, что сегодня вечером мы приглашены отужинать с ним. Все вместе, без исключения.
Я посмотрел на Холмса: он был откровенно польщен.
– Превосходно! – воскликнул он. – В таком случае я, пожалуй, откажусь от поездки на факультет и в лечебницу и подожду до вечера. Не сомневаюсь, мы отлично проведем время за ужином.
Элизабет поднялась, собираясь выйти из-за стола, и сообщила, что, к сожалению, не сможет присоединиться к нам, поскольку будет занята домашними делами, однако просила передать доктору Беллу наилучшие пожелания. Мы с Патриком тоже встали, а Холмс остался за столом допивать чай.
– Чем же вы сегодня займетесь, мой дорогой друг? – поинтересовался я. – Вам лучше бы поехать с нами, чем попусту тратить день, сидя в четырех стенах.
Патрик поддержал меня:
– Для нас будет честью показать вам, в каких условиях мы трудимся, мистер Холмс. Я должен заранее извиниться: порой работа слишком увлекает меня и я забываю, что это не всегда интересно моим гостям.
Холмс улыбнулся и махнул рукой:
– Ну что вы, доктор Уотсон! Я отлично понимаю, с какой страстью можно отдаваться призванию. Я со своим ремеслом нахожусь в подобном положении. Мне представляется, что в наших с вами профессиях много общего. Вы не находите?
Патрик учтиво кивнул – как мне показалось, скорее из вежливости, – и извинился, ссылаясь на то, что ему необходимо переговорить с женой, а я воспользовался его уходом, чтобы снова сесть за стол и допить свой чай в компании Холмса. Обычно я очень общителен, но, несмотря на весь мой интерес к осмотру медицинского факультета, в глубине души мне захотелось поменять эту экскурсию и уютные спальни, которые нам здесь отвели, на возможность вновь оказаться в нашей квартире на Бейкер-стрит, чтобы листать свежие газеты и размышлять над злободневными вопросами. Я посмотрел на Холмса, который в этот момент пристально разглядывал меня.
– Что такое, старина?
Он улыбнулся:
– Ваш кузен, судя по всему, решительно вознамерился вернуть вас в медицинский мир, Уотсон. Возможно, он руководствуется какими-то скрытыми мотивами? Может статься, день еще не закончится, а у вас на шее уже будет болтаться стетоскоп!
– Не болтайте чепухи, Холмс! – возразил я. – Вполне логично, что я, при своем образовании, интересуюсь медицинскими учреждениями. Это то же самое, как если бы вам предложили ознакомиться с деятельностью какого-нибудь прославленного полицейского департамента, не так ли?
Он издал короткий смешок:
– Ха, мне пока что о таких слышать не доводилось, Уотсон, но я понял, что вы имеете в виду.
– Так чем вы намерены заниматься, Холмс?
Он встал, подошел к окну и осмотрел улицу.
– Если мои наблюдения верны, Уотсон, возможно, скоро мы кое-что узнаем. Прошу простить меня, дружище, но, кажется, ко мне посетитель.
В этот момент у парадного крыльца отчетливо послышался мелодичный перезвон дверного колокольчика.
– Холмс, ведь мы с вами не на Бейкер-стрит! – напомнил я. – Должно быть, это пришли к Патрику или Элизабет. Я уверен, что никто в Эдинбурге даже понятия не имеет, что мы здесь.
Прославленный детектив поднес к губам указательный палец, призывая меня к тишине, и вскоре из передней до нас донеслись голоса – вначале одного из слуг и Патрика, а затем не знакомый мне женский голос, спокойный, но с хорошо различимой дрожью, которая в продолжение разговора становилась все явственнее. И не успел я заявить, что нам не следует подслушивать беседы хозяев, как дверь в столовую распахнулась и вошел Патрик.
– Мистер Холмс, – произнес он. – Кажется, к вам посетители.

 

Я закрыл дверь, оставив Холмса наедине с его визитерами, посмотрел на Патрика и пожал плечами, показывая, что мне известно обо всем этом не больше, чем ему. Кузен проводил гостей в свой кабинет – обшитое дубовыми панелями помещение со стоявшим в углу большим письменным столом, перед которым находились два кресла, занятые посетителями в тот момент, когда я выходил.
– Не хотите, чтобы я остался, Холмс? – спросил (признаюсь, с некоторой надеждой) я, но сыщик сделал мне знак удалиться, заметив, что в этом нет необходимости и что он не желает, чтобы я пропускал ради него намечавшуюся поездку.
Я оценил его внимательность, но в глубине души не мог удержаться от обиды: в Лондоне мы взялись бы за это дело вместе и я бы записал подробности беседы, но здесь, судя по всему, Холмсу мои услуги не требовались. Немного погодя мы с Патриком вышли из дома и вскоре уже ехали по улицам Эдинбурга в наемном экипаже, направившись первым делом на медицинский факультет. Во время поездки я молча разглядывал в окно Принсес-стрит, по которой мы как раз проезжали. Эдинбуржцы спешили по своим делам, и хотя на улицах было людно, здесь не наблюдалось того столпотворения, которое хорошо знакомо нам, лондонцам. Мыслями я был далеко, в домашнем кабинете Патрика, гадая, что же там сейчас происходит. Мне было ясно, что на этот раз я лишился привычной для себя роли биографа Холмса.
– Сегодня ты, кажется, не расположен к разговорам, Джон, – заметил Патрик, отвлекая меня от раздумий. – Надеюсь, ты спал и завтракал хорошо?
Я сразу забеспокоился, не проявил ли я неблагодарности по отношению к кузену, с которым страстно желал познакомиться поближе, и тут меня осенила догадка насчет одного дела, которое совершенно меня не касалось.
– Господи, да нет же, Патрик, нет! Все было замечательно! Я не могу выразить словами, как благодарен вам с Элизабет за ваше гостеприимство. Надеюсь, ты не возражаешь, что я приехал с Холмсом?
– Нисколько. Кажется, он очень своеобразный человек, хотя временами его трудно понять. Я нахожу, что он выбрал себе необычное занятие. Особенно странно то, что в трудные минуты полиция прибегает к его помощи.
Я был озадачен:
– Что ты имеешь в виду?
– Понимаешь ли, Джон, честно говоря, я полагаю, что в моей, то есть в нашей профессии не слишком привечают любителей – пусть даже талантливых, – которые увлекаются медициной. Если я в своей хирургической деятельности столкнусь с какими-то трудностями, то мне и в голову не придет советоваться с человеком, не получившим медицинского образования. Но в случае с мистером Холмсом и полицией все обстоит наоборот. Могу лишь предположить, что либо он в высшей степени одаренный любитель, либо у лондонских полицейских туговато с мозгами.
Я понимал, к чему клонит Патрик, и аналогия с медициной показалась мне не лишенной смысла, но все же он был не вполне справедлив.
– В твоих рассуждениях есть здравое зерно, – возразил я, – но разница состоит в том, что Холмс – не совсем любитель в своей области. Он очень умен, а кроме того, занимался исследованиями в таких направлениях, о важности которых полиция пока даже не догадывается. Я бы сравнил моего друга с пионерами медицины прежних лет, которые раздвигали границы сознания и тем самым намного опережали свое время. Это единственное, чем я могу объяснить превосходство Холмса над полицией.
Патрик улыбнулся и кивнул:
– Ему очень повезло, что нашелся человек, который так преданно его защищает. Кажется, вы крепко сдружились, что весьма похвально. Признаться, я с нетерпением предвкушаю сегодняшнее знакомство мистера Холмса с доктором Беллом. Эта встреча обещает стать весьма поучительной для нас с тобой – ее участников и одновременно очевидцев, так сказать.
– Сдается мне, тебе известно нечто такое, чего не знаю я, Патрик. Ведь предполагается, что мы тоже примем участие в сегодняшних разговорах? В конце концов, не будем же мы молча сидеть в уголке.
– О, ты совершенно прав, Джон, – ответил кузен, улыбаясь, – однако, полагаю, нам предстоит стать скорее арбитрами игры, чем ее активными участниками.
Я счел за благо оставить эту тему, не в силах постичь загадочные слова, которых можно было ожидать скорее от Холмса, чем от моего кузена.
Некоторое время спустя мы свернули с большой улицы, по которой двигались, проехали под огромной каменной аркой и оказались в просторном внутреннем дворе, образованном великолепными зданиями с фасадами, украшенными классическими арками и колоннами. Я был ошеломлен.
– Мы в Эдинбургском университете, Джон, – провозгласил Патрик. – За этими стенами – одна из крупнейших медицинских школ мира.
Наш кэб остановился в центре прямоугольной площади, мы вышли, и Патрик повел меня через двор ко входу в одно из зданий. Затем мы проследовали по длинным коридорам, где все, казалось, дышало историей: бюсты выпускников и выдающихся ученых настороженно взирали на меня, пока я вышагивал мимо них. Достижения этих людей служили живым подтверждением репутации заслуженного заведения. Мы миновали несколько аудиторий, затем Патрик приоткрыл какую-то дверь, заглянул внутрь, обернулся ко мне и, улыбаясь, сказал:
– Нам повезло: доктор Белл как раз завершает выступление. Зайдем-ка. Мы сможем подождать в сторонке, пока он не закончит.
Я вслед за кузеном переступил порог и тихонько прикрыл за собой дверь. Мы прокрались вдоль стены незамеченными, поскольку аудитория была поглощена лекцией. Я обвел глазами ряды напряженных лиц, сосредоточенно слушающих преподавателя, и, наконец, мой взгляд остановился на объекте их внимания. Доктор Джозеф Белл был худощавый мужчина с курчавыми седыми волосами и довольно худым лицом с заостренными чертами. Рядом с ним находился какой-то комичного вида человечек, бедно одетый и с туго перебинтованной головой. Вид у него был совершенно ошарашенный: судя по всему, доктор Белл методично перечислял факты, касающиеся самого пациента и его ближайших родственников, рассказывая, с кем тот недавно встречался и куда ездил.
– Но откуда вы все это знаете! – воскликнул бедняга, когда доктор Белл заметил, обращаясь, скорее, к студентам, чем к объекту исследования:
– Никогда не забывайте о том, какое огромное значение имеют самые пустячные детали, милейший. Например, эта пуговица у вас на пиджаке. Совершенно ясно, что она изготовлена из слоновой кости и украшена резьбой ручной работы, из чего я заключил, что вы недавно побывали в Африке, ибо краска на пуговице еще не успела стереться.
Повернувшись к студентам, Белл добавил:
– А теперь все вы хорошенько должны рассмотреть этого человека, ибо я хочу, чтобы во время следующего вашего появления в этой аудитории вы, исходя из своих наблюдений, назвали его профессию и объяснили, из чего видно, что он недавно побывал в Ланарке.
Человечек снова вытаращил глаза от изумления и тут же был оглушен топотом множества ног по деревянному полу аудитории, ибо в этот самый миг студенты гурьбой начали выбираться в коридор. Мы с Патриком подошли к доктору Беллу, я был представлен ему, и он весело ответил:
– Рад с вами познакомиться, доктор Уотсон. Надеюсь, вы не сочли меня чересчур самонадеянным из-за этого небольшого представления, однако я полагаю, что для приучения студентов внимательному отношению к деталям необходимо сперва произвести на них впечатление собственным примером.
Я покачал головой:
– Вовсе нет. В сущности, я уже наблюдал нечто подобное в исполнении моего друга.
– Ах, да, – сказал доктор. – Насколько я понимаю, вечером я буду иметь честь познакомиться с мистером Шерлоком Холмсом? Откровенно говоря, эдинбургские газеты не слишком распространяются о его деятельности в Лондоне, но от Патрика я слышал, что он весьма востребованная персона?
– Действительно, к вящей моей досаде, – между тем как Холмса это, напротив, лишь забавляет, – его имя почти не мелькает в газетах и публику редко уведомляют о том, что он участвовал в расследовании. Я нахожу этот факт весьма неприятным, однако, как я уже говорил, моего друга это мало волнует.
Доктор Белл задумчиво кивнул:
– Очевидно, он из тех людей, для которых работа сама по себе является наградой. Я охотно сведу с ним знакомство. Теперь же, боюсь, вы должны извинить меня, господа. Полиция поручила мне выполнить посмертное вскрытие погибшего. Кажется, там имеются некие подозрительные обстоятельства.
– Что за погибший? – поинтересовался Патрик. – Вчера по дороге с вокзала Джон и мистер Холмс видели, как из одного дома выносили тело. Я тоже был там, но об обстоятельствах, сопровождавших гибель покойного, не сумел сообщить ничего сверх того, что знают все. Подозреваю, что вам известно больше.
На лице Джозефа Белла появилось то лукавое выражение, которое я частенько наблюдал и у Холмса: он словно намекал, что ему ничего не стоит ответить на этот вопрос, но гораздо интереснее будет обсудить его с тем, кто его задал.
– Что ж, господа, думаю, вечером мы и начнем с обсуждения данной темы, – пообещал он, – а пока я не выполнил свои обязанности, мне следует хранить тайну. Не хочу разбрасываться теориями и идеями, если они затемняют реальные факты в том виде, как они мне представляются. Уверен, вы меня понимаете.
С этими словами он схватил свою шляпу, пальто и распрощался, напомнив, что ждет нас у себя на Мелвилл-стрит сегодня в семь вечера.
Патрик подождал, пока за доктором Беллом закроется дверь, и сел на одно из мест, которые прежде занимали студенты.
– Итак, каково твое первое впечатление от доктора Белла, Джон?
Я оперся на тяжелый письменный стол, стоявший на кафедре.
– Он показался мне человеком симпатичным, – искренне ответил я. – Но теперь я как будто лучше понимаю, что ты имел в виду: вечер и впрямь обещает быть нескучным.
Кузен улыбнулся:
– Полностью согласен. А что ты скажешь насчет здешней обстановки, Джон? Как тебе известно, в нашем распоряжении имеются не только несколько светил медицинской науки, но и соответствующие условия для работы, которые вносят в успех факультета не меньший вклад.
Я оглянулся вокруг, восхищаясь обилием справочных материалов, развешанных по стенам, и лабораторного оборудования, также представленного в аудитории.
– Да, я под большим впечатлением. Безусловно, стоило проделать путешествие до Эдинбурга ради того, чтобы увидеть это, а ведь я только начал осмотр.
Патрик встал и подошел ко мне:
– Вот именно, Джон, здесь еще много надо увидеть. Впрочем, я расскажу тебе об одной проблеме, с которой мы столкнулись. В настоящее время нашим студентам не преподаются основы военно-полевой хирургии и медицины в условиях боевых действий. Вне всякого сомнения, большинство из них по окончании университета спокойно займется частной практикой, однако же мы полагаем, что всем им будет полезно изучить дисциплины, которые позволят им совершенно по-новому взглянуть на методы работы в самых тяжелых обстоятельствах. Кому как не тебе, Джон, знать, что полевые условия, где ценятся скорость и находчивость, часто ставят наших лощеных докторов в тупик.
– Подтверждаю, это действительно так, – заметил я, – но к их услугам твой военный опыт, Патрик, разве нет?
Он покачал головой и нахмурился:
– К сожалению, нынче я занят другими делами, и после работы в операционной и административных дел на факультете у меня совсем не остается времени на преподавание. Сейчас у нас в штате нет никого, кто имел бы необходимый практический опыт в этой области. Теперь ты понимаешь, в чем заключается наша проблема?
Я поднял брови и немного подумал.
– Понимаю. Помню, в Афганистане у нас был полевой хирург по имени Эшингтон, который, кажется, вернулся домой. Не знаю, где он сейчас, но несколько недель назад я повстречал его ординарца и тот упомянул, что Эшингтон уехал куда-то в Йоркшир. Возможно, я бы мог…
Тут Патрик жестом остановил меня:
– Джон, вряд ли ты не понял моего намека. Мы не хотим никого искать на эту должность, потому что я желаю, чтобы ее получил ты.
Я был потрясен:
– Я? Но как это возможно, учитывая, что я живу в Лондоне?
– Мы можем устроить твой переезд в Эдинбург, Джон. Нет ничего легче. Думаю, ты как никто подходишь на эту должность.
Охваченный раздумьями, я ничего не ответил. Только вчера я приехал к Патрику, а сегодня мне уже предлагают место в пяти сотнях миль от дома. Конечно, это обеспечит мне возвращение в мир медицины, но как же Холмс и моя работа с ним? Тут мне вспомнилось, как легкомысленно он отказался от моего общества сегодня утром. Уж конечно, он без меня не пропадет. Я снова посмотрел на Патрика:
– Так вот для чего ты звал меня в Эдинбург? Чтобы предложить мне это место?
Он покачал головой и примирительно поднял руки:
– Разумеется, нет, Джон! Я пригласил тебя из лучших побуждений и искренне рад, что мы смогли познакомиться поближе. Просто так удачно совпало, что уже после моего письма тебе на факультете серьезно заговорили об этой вакансии. Мне жаль, если возникла какая-то недоговоренность, но совет управляющих по моей рекомендации позволил мне сделать тебе это предложение. Что скажешь, Джон? Преподавание военно-полевой хирургии, а вдобавок к должности – хорошее жалованье! Обещаешь по крайней мере подумать над этим?
Я был готов с ходу отказаться, но что-то меня удержало.
– Позволь мне сначала осмотреться в Эдинбурге, Патрик, а затем ты получишь мой ответ…
Назад: Дэвид Уилсон Шерлок Холмс и дело об Эдинбургском призраке
Дальше: Часть II Приключения констебля Джеймса Мортхауса