Глава двадцать третья
Смертельное манит

– Не понимаю, зачем нам потребовалось сопровождение Брэма Стокера, – заметила я, когда мы с Ирен пересекали мост, ведущий от собора Парижской Богоматери на острове Сите к так называемому Rive Gauche, или Левому берегу.

Утро было прохладным. Над Сеной, подобно дыханию речного бога, повис туман, но бледные лучи солнца уже касались верхушек каштанов.

– Мы ведь и раньше бывали в морге Парижа, – добавила я, – вместе с Годфри.

– Я хочу посмотреть на реакцию Брэма, когда он увидит тела, – ответила Ирен. Ее юбки шуршали в такт ее быстрым шагам.

Перед выходом из отеля примадонна подумывала о том, не надеть ли мужской наряд, но, вспомнив, как много женщин приходило в морг для опознания тел, решила, что традиционная одежда привлечет меньше внимания. Поэтому светлый пиджак, который был на ней утром, сменило платье из золотистого шелка в рубчик, с отделкой из коричневого бархата на лифе, рукавах и отворотах юбки. Одетые в скромные капоры, на фоне модниц-француженок, на голове каждой из которых цвел целый сад, мы выглядели не менее респектабельными, чем дамы из Армии спасения.

– Но он уже много раз видел тела, выставленные в морге, – возразила я, – в компании Генри Ирвинга.

– Да, видел, но не после резни на улице де Мулен и не после убийства у Эйфелевой башни. Личности куртизанок известны, так что их опознание не требуется, а вот тело, найденное у башни, будет выставлено напоказ, в этом я уверена.

– Труп есть труп, – сказала я и сама удивилась собственной черствости. – Если мистер Стокер уже привык к зрелищу мертвых в морге, не понимаю, почему сегодня он будет реагировать на тела иначе… Ох.

Ирен остановилась, чтобы посмотреть, как я сама найду ответ на этот вопрос.

– Считается, – продолжила я, – что убийца испытывает непреодолимое желание снова взглянуть на дело рук своих?

– Особенно, когда его творение так кстати выставляют на всеобщее обозрение. Убийца практически ничем не рискует, разве что он знаком с кем-то из друзей или семьи покойных, а я уверена в том, что Потрошитель не знал ни одну из своих жертв. Французские власти вот уже почти сто лет разрешают подобные публичные просмотры, исходя из тех соображений, что каждый житель должен исполнить свой гражданский долг и помочь опознать безымянные трупы. Но также они считают, что в каждом случае преступник обязательно появится в толпе у морга.

– В толпе у морга? И сколько же ищущих сенсации людей проходит через здешние стены каждый день?

– Сотни, а возможно, и тысячи, в зависимости от того, насколько громким оказывается дело. Например, человек, который убил свою любовницу, а потом разрезал тело на две части и сбросил в Сену, произвел настоящий фурор. К счастью, слухи о наших жертвах еще не просочились в прессу, поэтому и толпа будет небольшой, так что любая подозрительная личность окажется заметнее.

Я шагала рядом с Ирен по неровной мостовой. Впереди протянулись знаменитые самодельные лотки книготорговцев, располагающиеся здесь уже много десятилетий, если не веков. Позади нас высилась рукотворная гора серого камня, увенчанная гаргульями и арками, каменная паутина мастеров Средневековья, дворец римского католицизма, со всеми его жуткими историями и суевериями: собор Парижской Богоматери – Нотр-Дам. И между этими двумя точками, словно третий угол треугольника, за дальним краем острова виднелась приземистая крыша парижского морга: юдоли зловония, разложения и недостойных демонстраций.

Эта часть Парижа напомнила мне о моем последнем визите в Прагу, где мы с Годфри исследовали древние улочки Старого города в поисках ожившей легенды – Голема, еще одного монстра, повергшего в ужас все население. Мы нашли его, и он оказался совсем не тем, кого мы ожидали увидеть. Сколько же всего на свете чудовищ?

Из-за обуревавших меня мрачных мыслей мне совсем не хотелось рыться в бесчисленных томах, выставленных на продажу на лотках перед нами. Какие еще ужасы мы повстречаем, охотясь на книгу, само латинское название которой, казалось, дышало злом: «Psychopathia Sexualis»?

Не самые достойные место и занятие для дочери приходского священника из Шропшира.

– Возможно, во время визита в морг тебе будет достаточно компании мистера Стокера? – спросила я, когда Ирен подошла к первому стенду и, склонив набок голову, стала рассматривать книги. – Я там буду лишней.

– Разумеется, ты не будешь там лишней! – повернулась ко мне подруга, уже держа в затянутой в перчатку руке открытый том. – Меня интересует не только реакция Брэма, но и другие возможные посетители, которые проявят чрезмерное внимание к убитой женщине. К тому же я надеюсь, что когда мы распрощаемся с Брэмом, нам позволят наконец взглянуть на тела девушек из борделя.

– Разве в этом есть необходимость? – спросила я. – Ведь их уже опознали.

– Но характер смерти и количество ран были определены только во время вскрытия. – Ирен положила книгу обратно, к большому разочарованию старого, лохматого и не очень хорошо пахнущего торговца.

Я покорно вздохнула.

Взяв меня под локоть, примадонна зашагала вдоль реки.

– Ты помнишь, что именно здесь мы видели тело матроса, вытащенного из воды?

– Помню. Он был в… очень плохом состоянии.

– А если бы мы не увидели его, а позже не посетили морг, мы никогда не узнали бы о старой татуировке, которая оказалась ключом ко всем последующим событиям, одинаково загадочным и кровавым.

– Ты права.

– А ты должна признать, что, распутав ту головоломку, мы сделали очень много хорошего. – Подруга улыбнулась так, словно мы были заговорщиками. – И еще ты должны признать, что знаешь о Джеке-потрошителе намного больше меня, что делает тебя незаменимым экспертом в ужасных событиях, которые произошли в Лондоне прошлой осенью…

Я было собиралась возразить, отрицая свой интерес и осведомленность, но Ирен только сильнее сжала мой локоть и потащила меня дальше.

– Есть в тебе нечто такое, чего я раньше не замечала: тебя привлекают чудовища. Помнишь, много лет назад, когда мы только познакомились, тебе очень хотелось собственными глазами увидеть Лилли Лэнгтри, хоть ты и не одобряла ее порочной жизни; а точнее, твое желание увидеть ее росло прямо пропорционально твоему неодобрению.

– Ну…

– Также признай, что насколько неприличным ни был тот факт, что ты находилась наедине с Квентином Стенхоупом во время всего долгого путешествия из Праги в Париж, эта поездка оказалось самым приятным неприличным событием твоей жизни, о котором ты ничего никогда и никому не расскажешь, даже своей лучшей подруге.

– Не расскажу чего? – Я постаралась вырваться, но Ирен вцепилась в меня так, будто я была беспризорником, пытавшимся обокрасть пасторскую дочку много лет назад. Так Фейгин мог вцепиться в Оливера Твиста, если бы тот задумал припрятать для себя часть дневной выручки, заработанной попрошайничеством. – Я… Мне… – Наконец я освободилась из железной хватки примадонны и остановилась. – Мне нечего рассказать, Ирен. Ничего такого, что могло бы тебя заинтересовать. Это было самое… обычное путешествие. Поезда, станции, бесконечные пейзажи за окном.

– Ничего такого? О чем же вы говорили все эти «обычные» дни?

– Говорили? Я… не помню. Точно не помню. А если бы и помнила, тебя это не касается!

– Ага! Значит, не помнишь? Однако ты помнишь достаточно, чтобы использовать забывчивость как отговорку. Как Годфри говорит в суде, «мне нечего добавить к сказанному»! Нелл, я не преувеличиваю, когда говорю, что даже Шерлок Холмс, при всей его хитрости и поразительных дедуктивных способностях, хуже ориентируется в таких делах, чем мы с тобой. Только нам под силу остановить убийцу, хотя при этом и придется столкнуться с такими ужасами, которые потом много лет будут преследовать нас в ночных кошмарах. Да, у меня есть некоторое преимущество, потому что я всегда ожидаю от жизни подвоха, но я знаю, что и ты способна противостоять любым испытаниям, через которые заставит нас пройти этот злодей. И, – она совсем отпустила мою руку, – я просто не справлюсь одна.

Если бы я не задержала дыхание на все время монолога Ирен, я бы ахнула, услышав последнее признание. Глаза подруги цвета русского янтаря смотрели на меня не отрываясь.

– Мы можем продолжить начатое и сразиться с чудовищем, которое убивает и уродует девушек, или же мы можем оставить все в руках жандармов и Шерлока Холмса и отойти в сторону, как поступали все женщины до нас.

Я сжала затянутые в перчатки руки. Одно дело – корпеть над набросками с места преступления и иллюстрированными газетами. И совсем другое – бросить вызов прямо в мертвенно-бледное лицо смерти. Я вспомнила ночной кошмар Ирен – первый, свидетельницей которого мне довелось стать. Она просила меня принять решение. Еще не поздно отступить. Мы все еще можем встретиться с Брэмом Стокером, прогуляться по жуткой выставке мертвых тел, как делали тысячи людей еженедельно, и вернуться в Нёйи: лакомиться булочками и кормить Казанову виноградом.

Или же мы с головой погрузимся в грязные книги и кровавые убийства.

И возможно, спасем чью-то жизнь.

Мои пальцы, будто в поисках утешения, сами собой нащупали шатлен в кармане юбки, перебирая брелоки, как если бы это были ключи от царства или неизменные четки католика. В первый раз я поняла, что передо мной стоит вопрос веры: во что или в кого мы верим.

С тех пор как восемь лет назад Ирен спасла меня от нищеты на лондонских улицах, я всегда верила в свою подругу и рассчитывала на нее. Теперь мы были в Париже, и настал ее черед верить в меня и рассчитывать на мою поддержку.

И я кивнула. Мрачно.

А еще мне очень хотелось перехитрить самого Шерлока Холмса. Лично.