Книга: Черная часовня
Назад: Глава десятая Через край
Дальше: Глава двенадцатая Семейное сходство

Глава одиннадцатая
Королевская улица

Тем, кто двадцать лет подряд стенал, что если семья Ротшильдов не наденет желтую метку гетто, это придется сделать нам, христианам.
Эдмон де Гонкур
– К чему такая секретность? – спросила я Ирен. – Ведь раньше мы встречались с нашим покровителем-бароном открыто?
– Моя вина: я выразилась неточно, и ты своим вопросом указала мне на ошибку. Как ты сама понимаешь, у нас больше чем один покровитель, отсюда и секретность. С одним из них мы уже встречались: с бароном Альфонсом Ротшильдом. Другого видела только я.
– Так ты знаешь, кто он? Но каким образом?
– Внимательно штудируя определенные статьи в газетах – хоть ты и упрекаешь меня в недостаточном интересе к прессе, – статьи о жизни высшего общества. Хотя, судя по всему, мне стоило сосредоточиться не на суете парижской богемы, а на шедеврах маньяка-убийцы, орудовавшего в Лондоне прошлой осенью.
– Туше, как сказали бы в фехтовании, хотя мое самое страшное оружие – игла. Если моя осведомленность о преступлениях в Лондоне окажется полезной, я буду только рада.
– Обязательно. – Ирен осмотрела внутреннее убранство кареты. – Неподходящее место для сигаретного пепла.
– Только не говори мне, что мы в такой час направляемся в Ферьер, загородное поместье Ротшильда!
– Боже упаси! Думаю, нас везут в городской дом барона, что на улице Святого Флорентина, а это близко.
Я с трудом подавила зевок:
– По крайней мере, мы останемся в Париже. Я бы не вынесла долгой дороги до Ферьера.
Ирен откинула голову на стеганую обивку кареты. Небольшие масляные лампы освещали внутреннее убранство, делая его уютным, словно номер в маленьком, но комфортном отеле.
– До рассвета нам домой не попасть, – предрекла она, достав часы из кармашка сюртука и стараясь рассмотреть циферблат в прыгающем свете ламп.
Прибыть в чей-нибудь дом, пусть даже такой большой, с визитом в час ночи – дело неблагодарное. Как только мы остановились, лакей перепоручил нас еще одному слуге, который в свою очередь, проводив нас вверх по широким ступеням к огромным позолоченным дверям – за которыми оказалась лестница из резного мрамора столь величественная, что ей было бы самое место в Лувре, – сдал на руки третьему лакею, державшему светильник. Все они были одеты в вышитые ливреи в стиле восемнадцатого века, и я вдруг почувствовала себя сказочной принцессой в волшебном замке, населенном лишь заколдованными немыми слугами, многочисленными, как муравьи в лесу.
Так как на Ирен был мужской костюм, а я ограничилась плотным платьем в клетку, руки слуг, протянувшиеся было принять нашу верхнюю одежду, быстро и почти разочарованно испарились.
К нам подошел дворецкий и, после секундного замешательства, поклонился Ирен:
– Мадам Нортон? – Он нахмурился, переведя взгляд на меня. Дворецкие всегда хмурятся при виде меня. К счастью, я довольно редко оказываюсь в поле их зрения.
– Моя спутница, мисс Хаксли, – представила меня подруга.
– Мы не ожидали, что с вами будет кто-то еще.
– Неожиданное подчас оказывается самым интересным.
Мажордом снова замялся. Поначалу он показался мне высокомерно-безликим, какими обычно бывают все отменные дворецкие, но я быстро разглядела, что ему, должно быть, уже под шестьдесят. В резком свете ночных ламп были видны следы усталости на его бесстрастном лице.
Видимо, мое присутствие поставило его в затруднительное положение, но наконец он согласно кивнул.
– Прошу следовать за мной, – сказал он, поворачиваясь.
Точнее, следовали мы не за ним, а за лакеем, который нес впереди нас лампу.
Мы шли, вытянувшись в цепочку, я позади всех, и эхо шагов гулко разносилось над мраморными полами.
Поднявшись на несколько пролетов лестницы, мы вслед за провожатыми пересекли темный и тихий холл, где звук наших шагов наконец перестал преследовать нас, заглушенный толстым турецким ковром.
Везде нас сопровождал запах нагретого в лампах масла и лимонного воска: словно благовония на пути к святилищу.
У великолепных, инкрустированных мозаикой дверей дворецкий остановился, а лакей приподнял светильник повыше. Наш провожатый повернул отполированную латунную ручку и вошел в комнату вперед нас.
– Мадам Нортон и мадемуазель Хаксли, – провозгласил он на безупречном английском.
Ирен шагнула внутрь первой, заставив меня выдохнуть с облегчением: мне ничего не грозило, пока я держалась позади ее юбок. Вернее, брюк.
Мы оказались в огромной, слабо освещенной зале. Лишь на столиках у дивана горели лампы да бушевал огонь в огромном камине. В темноте, подобно тусклым звездам на безлунном небе, мерцали золотые всполохи – без сомнения, блики на позолоченных корешках книг и рамах картин.
Но мы приехали сюда не для того, чтобы разглядывать изящные безделушки или писанные маслом портреты прародителей. Все наше внимание было сосредоточено на стоящем у камина человеке в простом костюме черного цвета.
Перед нами был сам барон Альфонс де Ротшильд – хотя точнее было бы сказать, что это мы предстали перед ним, впервые с момента нашего знакомства в поместье Ферьер.
Французская ветвь международного финансового дома Ротшильдов была самой богатой и влиятельной. И каждым дюймом своей фигуры барон отражал богатство и влиятельность своей семьи – правда, этих дюймов в его невысокой фигуре было не очень много. Это был аккуратный человек с достаточно неприметной внешностью, если бы не белоснежные усы и бакенбарды размером с крылья купидона, отвлекающие внимание от его пронзительного взгляда.
– Моя дорогая миссис Нортон, – обратился он к Ирен по-английски, изогнув седую бровь, – вы одеты весьма богемно. – В его голосе слышалось плохо скрытое удивление, даже разочарование.
– В подобном костюме была необходимость. – Даже в мужском наряде Ирен держалась с таким изяществом, будто на ней было лучшее платье от Ворта. – В том месте. При известных нам обстоятельствах.
Барон отвел взгляд, как если бы хотел избавить себя от лицезрения деталей открывшейся перед ним картины.
Я была поражена. Этот человек, обладающий огромной властью, не скрывал нежелания даже думать о том, что довелось лицезреть нам – двум слабым женщинам без сколько-нибудь значительного положения или состояния. Возможно, именно такую привилегию дают богатство и могущество: привилегию избегать того, что не хочется видеть.
– Мисс Хаксли. – Он кивнул мне, стоящей немного позади Ирен, будто мальчик-прислужник во время проповеди, старающийся держаться в тени.
– Сэр, – пискнула я в ответ. Я не знала, как обращаться к французскому барону, да и не хотела знать.
Мы словно потерялись в необъятном пространстве этой роскошной залы, хотя стояли всего в нескольких шагах друг от друга в круге света от подрагивающих ламп, как на необитаемом острове посреди океана.
Я вдруг обратила внимание, что в комнате не осталось никого из прислуги. Как странно.
– Вы опросили свидетелей? – обратился барон к Ирен.
Та кивнула, но поспешила поправить его:
– Свидетельницу. Молодую американку.
Ротшильд вздрогнул и огладил усы нервными пальцами:
– Мне крайне интересно ваше впечатление от этой молодой американки, а также от увиденного на месте преступления. Прошу вас, садитесь. – Он указал на софу с огромным количеством пухлых подушек, обтянутых чуть ли не гобеленом из Байё.
– Пусть мисс Хаксли присядет, – слегка улыбнулась Ирен. – Собственно, вам бы я тоже посоветовала сесть. Я же… слишком возбуждена. Мне лучше оставаться на ногах.
– Значит, вы из тех людей, кто чувствует особый прилив сил в критических ситуациях. Я той же породы, мадам Нортон. – Он посмотрел на меня и снова кивнул в сторону софы, после чего опустился в величественное кресло с позолоченными подлокотниками.
Я села, куда мне было велено, но продолжала с вожделением поглядывать на пару массивных кресел с подголовниками, стоящих перед камином футах в двадцати от нас. Пальцы ног у меня сильно озябли в тесных ботинках. Должно быть, я уподобилась бы Алисе в Стране чудес, утонув в одном из этих огромных кресел и не дотягиваясь до пола своими продрогшими пальчиками…
– Полагаю, вы слышали о жестокости преступления? – спросила Ирен барона.
Тот важно кивнул и поинтересовался:
– Все действительно было так ужасно, как говорят?
– Возможно, еще хуже, но всего масштаба преступления мы не поймем, пока тела жертв не будут детально изучены в морге.
– Я бы никогда, – медленно начал Ротшильд, – не решился послать туда женщину, даже столь отважную, как вы, но…
Я всей душой была согласна с бароном, но Ирен отмахнулась от этих слов снисходительным жестом, спросив:
– С чего бы вы хотели начать?
– С мадемуазель американки. Была ли она соучастницей преступления?
– Она лишь случайный невинный свидетель. Будучи новенькой в заведении, она, по всей вероятности, по ошибке забрела в ту комнату.
– Несчастное дитя.
Я не была уверена, сожалеет барон о том, что Пинк стала свидетелем кровавой сцены, или же о том, что она вообще оказалась в подобном заведении. Таковы уж были Ротшильды: семейный бизнес и браки по расчету за много поколений подняли семью из крайней нищеты к неслыханному богатству. Как и всякий добрый христианин, я знала, что евреи распяли Спасителя, давшего имя нашей вере, но со времен первой встречи с бароном в поместье Ферьер я стала рассматривать эту библейскую историю скорее как исторический факт, чем как оскорбление христиан. Одно я могу сказать о Ротшильдах наверняка: никто не смог бы уличить их в распутстве.
Не отреагировав на сочувственное замечание барона, Ирен вдруг перестала мерить шагами комнату и остановилась прямо перед ним:
– Какой вопрос вы на самом деле хотите задать?
Барон ответил сразу же:
– Возможно ли, что убийство – дело рук лондонца, прозванного Джеком-потрошителем?
Ирен медленно кивнула:
– Такое допустимо. Хотя есть факты, противоречащие этой теории.
Не дослушав ее до конца, барон нервно запустил пальцы в редеющие волосы на висках, будто совершенно забыв о нашем присутствии.
– Очень плохо. Знаете ли вы о склонности жителей Лондона обвинять во всех своих несчастьях «иноземцев», под которыми неизменно подразумевают евреев?
Ирен, знакомая с обычаями Лондона куда хуже меня, ничего не ответила, а вот я не могла не кивнуть, соглашаясь. Этот жест не ускользнул от внимания хозяина дома.
– Вы тоже это заметили, мадемуазель Хаксли, не правда ли?
Я не могла признаться, что на самом деле не во всем с ним согласна, поэтому просто снова сдержанно кивнула. Ирен посмотрела на нас со смесью удивления и досады, но промолчала. Я всегда восхищалась ее умением обернуть себе на пользу даже самое невыгодное положение.
Молчание примадонны позволило барону снова заговорить о своих страхах.
– Очень плохо, – повторил он. – Недавние погромы в России. Обвинения в Лондоне прошлой осенью. А теперь скверна распространяется и на Париж… Я говорю не только о кошмарном убийстве, но и о мерзком злословии.
Пока он говорил, Ирен успела собраться с мыслями, поняв, что значили для барона события в Лондоне:
– Вы боитесь еврейских погромов?
– Обычно хватает пустяка, чтобы спровоцировать отдельные случаи насилия. А столь зверские убийства вполне могут привести к настоящей бойне.
– Пока что в Париже совершено только два убийства.
– Пока что. Но я был бы благодарен, если бы вы продолжили расследовать произошедшее.
– Если эти преступления как-то связаны с резней в Лондоне, то, боюсь, я в трудном положении. Мне очень мало известно о тех событиях, так как в то время я была в путешествии по отдаленным уголкам Европы.
Барон безапелляционно тряхнул головой:
– Моя семья в Англии пришлет вам курьером все газеты и полицейские отчеты, касающиеся лондонских убийств. В течение двух дней они будут у вас.
– По официальным каналам?
– По наиболее подходящим в данном случае каналам. Если вам нужна информация, стоит лишь попросить, и вы ее получите.
– А как насчет отчетов полиции здесь, в Париже?
Барон на секунду задумался, поглаживая бакенбарды:
– Тут потребуется более тонкий подход.
– Вы не доверяете французской полиции?
– Скорее наоборот: французская полиция не доверяет мне, как, впрочем, и любому другому Ротшильду. Уже многие десятилетия они собирают досье на всю нашу семью. А в последнее время отношение к нам лишь ухудшилось: сплетни, ложь, ненависть. Город кишит дешевыми газетенками и антисемитскими журналами. Ситуация в России была очень серьезной, и, боюсь, в Париже тоже назревают массовые погромы. Мы, евреи, слишком успешны. – В голосе барона впервые прорезалась обида.
– Прямо как тот случай в Милане, – криво усмехнулась Ирен, сунув руки в карманы сюртука, будто старалась нащупать револьвер, – когда я пела в «Ла Скала», и завистливая сопрано подсыпала толченого стекла мне в пудреницу.
– Не может быть! – воскликнул Ротшильд, возмущенный и потрясенный мелочной враждой оперных див.
– Чужой успех всегда вызывает неприязнь и подозрительность людей, не наделенных особыми талантами.
После этой фразы в комнате повисла тишина, которую я лично не собиралась нарушать.
– Успешные люди встречаются не только среди евреев, – наконец тихо проговорил барон. – И не одни лишь евреи попадают под подозрение.
– Вы совершенно правы. – Ирен повернулась в сторону массивных кресел, которые привлекли мое внимание в начале разговора. – Может быть, теперь его королевское высочество соизволит присоединиться к нашей беседе, вместо того чтобы просто подслушивать.
Назад: Глава десятая Через край
Дальше: Глава двенадцатая Семейное сходство