Добыча природных ресурсов. — Два нефтяных месторождения. — Интересы нефтедобывающих компаний. — Добыча руды. — Интересы горнодобывающих компаний. — Различия между добывающими компаниями. — Лесозаготовительная отрасль. — Совет по управлению лесными ресурсами. — Рыболовная отрасль. — Бизнес и общество.

Все современные сообщества зависят от добычи природных ресурсов — невозобновляемых (как, например, нефть и металлы) и возобновляемых (таких как древесина и рыба). Большую часть энергии мы добываем из нефти, газа и угля. Фактически все наши инструментальные средства, емкости, механизмы, автомобили и здания сделаны из металла, дерева, пластмасс и других синтетических материалов. Мы пишем и печатаем на бумаге, произведенной из древесины. Наши главные природные источники пищи — рыба и другие морепродукты. Экономика десятков стран в значительной степени зависит от добывающих отраслей. Скажем, в трех странах, где я провел большую часть своих изысканий, главными столпами экономики являются заготовка леса и разработка месторождений (в Индонезии), заготовка леса и рыбный промысел (на Соломоновых островах), добыча нефти, газа, рудных ископаемых, а также растущая высокими темпами заготовка леса (в Папуа — Новой Гвинее). Таким образом, современные сообщества просто не могут не пользоваться природными ресурсами. Вопрос лишь в том, где, в каком количестве и какими средствами их добывать.

Поскольку добыча природных ресурсов обычно требует значительных капитальных вложений, она в основном осуществляется крупными компаниями. Между компаниями и защитниками окружающей среды существуют известные разногласия. Защитники окружающей среды обвиняют компании во вредительстве, разрушении окружающей среды и предпочтении экономических выгод общественному благу. И такие обвинения часто справедливы. В свою очередь компании обвиняют защитников окружающей среды в отсутствии интереса и внимания к существующим в бизнесе проблемам, игнорировании потребности в рабочих местах и несправедливости по отношению к компаниям, которые тем не менее проводят правильную экологическую политику. Такие обвинения тоже часто справедливы.

В этой главе я берусь утверждать, что интересы крупного бизнеса, защитников окружающей среды и общества в целом совпадают гораздо чаще, чем можно предположить из взаимных обвинений. Впрочем, конфликт интересов действительно существует: то, что выгодно отдельной компании, может оказаться вредным для общества в целом. При существующем положении дел, если ссылаться на предыдущую главу, «рациональное поведение» бизнеса как группы влечет принятие неверного решения всем обществом. В этой главе будут приведены примеры (коим я был непосредственным свидетелем) деятельности четырех добывающих отраслей и исследованы причины, почему одни компании проводят политику в ущерб окружающей среде, а другие — нет. С практической точки зрения меня интересовало, что необходимо предпринять, чтобы компании, которые наносят экологии урон, немедленно прекратили это делать. Предметом моего обсуждения будут нефтяная, рудо- и угледобывающая, лесозаготовительная и рыболовная отрасли.

Мой опыт знакомства с нефтяной промышленностью Новой Гвинеи связан с двумя месторождениями. Их воздействие на окружающую среду носит противоположный друг другу характер. Этот опыт мне кажется поучительным, поскольку прежде я думал, что нефтяная промышленность чрезвычайно вредит окружающей среде. Вместе с широкой общественностью я с упоением ненавидел нефтяную промышленность и глубоко сомневался в искренности тех, кто осмеливался сказать о ней что-то положительное, а тем более утверждать, что она приносит обществу пользу. Но мои наблюдения заставили меня задуматься над факторами, которые могли бы склонить компании к проявлению себя с положительной стороны.

Мое первое знакомство с нефтяным месторождением состоялось на острове Салавати, у побережья индонезийской Новой Гвинеи. Мой визит на остров не имел ничего общего с нефтью, а был частью программы наблюдения за птицами, обитающими на островах Новой Гвинеи. Большая часть острова оказалась сданной в аренду индонезийской национальной нефтедобывающей компании «Пертамина». По ее приглашению я и посетил Салавати в 1986 году. Руководство любезно предоставило мне автомобиль для передвижения по территории компании.

Учитывая оказанную любезность, я прошу прощения, что пишу о фактах, с которыми столкнулся. Расположение месторождения можно было определить с большого расстояния по факелу, вырывающемуся из высокой трубы. Так сжигался попутный природный газ — другого применения ему не было, а оборудование для его сжижения и транспортировки отсутствовало. При строительстве подъездных путей в джунглях были вырублены просеки шириной сто ярдов. Для большинства лесных обитателей Новой Гвинеи — млекопитающих, птиц, лягушек и рептилий — это слишком большое расстояние, чтобы его пересечь. На земле виднелись многочисленные нефтяные пятна. Кроме того, я насчитал только три вида голубей, а ведь всего на Салавати зарегистрировано четырнадцать видов. Правда, голуби пользуются популярностью у охотников Новой Гвинеи, поскольку довольно крупны, мясисты и пригодны в пищу. Один из служащих «Пертамина» сказал мне, что неподалеку есть колония голубей и он охотится на птиц с ружьем. Тогда я предположил, что количество голубей в районе месторождения сократилось из-за охоты на них.

Затем я познакомился с нефтяным месторождением Кутубу, разрабатывавшимся крупной транснациональной корпорацией «Шеврон» в бассейне реки Кикори в Папуа — Новой Гвинее. (Для краткости я буду называть ее «Шеврон» и говорить о ней в настоящем времени, хотя фактическим разработчиком была компания «Шеврон Ниугини», подконтрольная «Шеврон», а месторождение являлось совместным предприятием шести нефтяных компаний, включая «Шеврон Ниугини»; компания-учредитель «Шеврон» в 2001 году слилась с компанией «Тексако» и стала называться «Шеврон Тексако»; в 2003 году она продала свою часть в совместном предприятии, владельцем которого стал один из партнеров — «Ойл серч лимитед».) Условия окружающей среды в бассейне реки Кикори сложные — частые оползни, известняковые почвы, карстовый рельеф и рекордные осадки (430 дюймов в год, 14 дюймов в день). В 1993 году «Шеврон» заказала Всемирному фонду дикой природы полномасштабный проект сохранения и развития бассейна реки Кикори. Компания рассчитывала, что Всемирный фонд сможет сократить наносимый экологии урон, склонить правительство Папуа — Новой Гвинеи к действиям в защиту окружающей среды, собиралась выступить надежным партнером в глазах экологических защитных организаций, оказать помощь населению и привлечь средства Всемирного банка на развитие местной экономики. С 1998 по 2003 годы я четыре раза посещал эти месторождения в качестве эксперта. Каждая командировка занимала месяц. Я свободно ездил по территории на предоставленном фондом автомобиле и брал интервью у служащих компании «Шеврон».

Когда мой самолет рейсом из Порт-Морсби, столицы Папуа — Новой Гвинеи, должен был вот-вот приземлиться на аэродроме Моро, принадлежащем «Шеврон», я посмотрел в иллюминатор, ожидая увидеть промышленные сооружения и другие явные признаки присутствия человека на нефтяном месторождении. Каково же было мое удивление, когда моему взору предстали лишь заросли джунглей, уходящие к самому горизонту. В конце концов я разглядел в лесу дорогу, оказавшуюся узкой просекой всего десять ярдов шириной и во многих местах перекрывавшуюся кронами росших с обеих сторон деревьев. Подобные просеки — просто мечта орнитолога. Дело в том, что наблюдение за птицами в тропическом лесу — дело сложное, а заниматься этим удобнее всего с узких троп, дающих возможность посмотреть на джунгли как бы изнутри. Подобной тропой могла служить и эта просека, протянувшаяся более чем на сто миль от самого высокого нефтяного месторождения (шесть тысяч метров над уровнем моря) на горе Моран к побережью. На следующий день, пробираясь по этой узкой просеке, я наблюдал беззаботно летающих птиц, млекопитающих, ящериц, змей и лягушек, скачущих, бегущих или переползающих через нее. В то же время ширины дороги вполне хватало, чтобы спокойно разъехаться двум машинам. Сейсмологические платформы и нефтяные вышки изначально были введены в эксплуатацию без предварительного строительства каких-либо подъездных путей, а обслуживающий персонал прилетал на вертолетах или приходил пешком.

Следующий сюрприз ждал меня после приземления самолета, а также позже, когда я улетал. Несмотря на то, что мой багаж досматривали на таможне, мне пришлось предоставлять его для дополнительного досмотра в зданиях прилета и отлета — зонах ответственности компании «Шеврон». Причем дополнительные досмотры оказались более тщательными, чем те, которые я когда-либо проходил, за исключением разве что досмотра на рейс в Тель-Авив. Для чего проводились эти устроенные компанией досмотры? К ввозу в страну были запрещены любое огнестрельное и охотничье оружие, наркотики и алкоголь, а к вывозу — животные, птицы и растения, а также их части. Нарушение этих правил влекло за собой немедленное выдворение нарушителя с территории компании. Так, например, безвинно, хотя и по собственной глупости, пострадала служащая Всемирного фонда дикой природы. Кто-то попросил ее провезти сумку, а в той при досмотре обнаружили наркотики.

Очередной сюрприз ждал меня на следующее утро. Еще до рассвета я успел совершить прогулку по просеке, пару часов понаблюдать за птицами и вернуться в лагерь. После чего меня вызвал к себе в кабинет инструктор по технике безопасности и сообщил, что я дважды нарушил правила компании «Шеврон». Во-первых, стараясь поближе рассмотреть какую-то птицу, я вышел на проезжую часть дороги, чем создал опасность наезда транспортного средства либо на меня, либо — при экстренном маневре во избежание наезда — на нефтепровод, что могло повлечь за собой разлив нефти. Впредь я должен был наблюдать за птицами исключительно из пешеходной зоны. Во-вторых, я наблюдал за птицами без защитного шлема, а без него по прилегающей территории вообще ходить нельзя. Инструктор выдал мне защитный шлем и рекомендовал отныне при наблюдении за птицами его не снимать. (Возможно, он думал, что на меня может упасть дерево.)

Так я стал свидетелем той исключительной заботы, которую проявляла «Шеврон» к окружающей среде и которая постоянно прививалась служащим этой компании. За все время моих визитов сюда я не видел ни одного нефтяного пятна, хотя, конечно, читал информационные бюллетени, выпускавшиеся компанией каждый месяц. В этих бюллетенях печатались отчеты о происшествиях, которые собирал и обрабатывал инструктор по технике безопасности, передвигавшийся по территории на самолете или автомобиле. Привожу здесь выбранный наугад отчет о происшествиях за март 2003 года. Самыми серьезными происшествиями за этот период, потребовавшими тщательных расследований и внесения поправок в инструкцию по технике безопасности, были: наезд грузовика задним ходом на знак остановки, неисправность тормозной системы у другого грузовика, отсутствие должных сопроводительных документов к ящику с химическими веществами и утечка газа из компрессора через игольчатый клапан.

Удивляться я не перестал и во время наблюдения за птицами. На Новой Гвинее множество видов птиц и млекопитающих, численность представителей которых — чувствительный индикатор степени вмешательства человека, ведь на них охотятся из-за мяса, из-за нарядного оперения, а обитать они могут только в нетронутом лесу. Среди таких видов — древесный кенгуру, казуар, птица-носорог и большой голубь (самая крупная птица в Новой Гвинее), райская птица, попугай Песке и другие разноцветные попугаи (ценимые за свое красивое оперение), а также сотни других видов обитателей леса. Приступая к наблюдению за птицами в районе месторождения Кутубу, я поставил себе задачу определить, насколько указанные птицы и животные, обитающие в районе самого месторождения, промышленных объектов и нефтепровода, уступают в численности своим собратьям вне этого района.

К своему удивлению, я обнаружил, что представители этих видов, наоборот, гораздо более многочисленны на территории компании «Шеврон», чем где-либо еще на острове Новая Гвинея, за исключением разве что нескольких удаленных необитаемых уголков. Единственным районом, где я наблюдал древесных кенгуру в естественных условиях за сорок лет изучения Папуа — Новой Гвинеи, оказалось место всего в нескольких милях от лагеря компании. В остальных районах эти животные чаще других становятся жертвами охотников и поэтому научились вести ночной образ жизни. А на месторождении Кутубу я видел активных древесных кенгуру днем. Вблизи лагеря довольно часто встретишь и попугая Песке, и новогвинейского орла, и райскую птицу, и птицу-носорога, и большого голубя. Кстати, попугаев Песке я часто видел в расположении лагеря сидящими на радиоантеннах. Нетронутый лес — следствие абсолютного запрета со стороны компании «Шеврон» на какую бы то ни было охоту и рыбалку на своей территории. Животные и птицы чувствуют безопасность и не пугаются людей. По сути, месторождение Кутубу функционирует как крупнейший и строго контролируемый национальный парк Папуа — Новой Гвинеи.

Ситуация на месторождении Кутубу вызывала у меня недоумение несколько месяцев. Ведь «Шеврон», в конце концов, не защитная экологическая организация и не смотритель национального парка, а нацеленная на прибыль нефтедобывающая компания, подконтрольная держателям ее акций. Если бы «Шеврон» расходовала деньги на природоохранные меры и тем самым снижала свою доходность, держатели акций подали бы на нее в суд и были бы правы. Однако компания пришла к выводу, что природоохранные меры, наоборот, сделают ее бизнес более прибыльным. Каким же образом?

В своих публикациях «Шеврон» подчеркивает, что основным мотивом ее усилий, направленных на защиту окружающей среды, является сама окружающая среда. Так оно, несомненно, и есть. Однако за последние шесть лет моего общения с десятками служащих разных рангов, работающих в разных нефтяных компаниях, в том числе и в «Шеврон», а также с людьми, не имеющими ничего общего с нефтяной промышленностью, я пришел к выводу, что вклад в защиту окружающей среды зависит и от многих других факторов.

Один из таких важных факторов — необходимость предотвращения экологических катастроф, поскольку устранение их последствий обходится очень дорого. Когда я спросил у инструктора по технике безопасности о том, кто же посоветовал компании «Шеврон» предпринимать природоохранные меры, тот коротко ответил: «Эксон Вальдес», «Пайпер Альфа» и Бхопал. Он имел в виду нефтеналивной танкер «Эксон Вальдес», наскочивший на мель у берегов Аляски в 1989 году, в результате чего разлилась нефть; принадлежащую компании «Оксидентал петролеум» нефтяную платформу «Пайпер Альфа» в Северном море и случившийся на той в 1988 году пожар, унесший жизни 167 человек (илл. ); и принадлежащий компании «Юнион карбайд» химический комбинат в индийском городе Бхопал — произошедшая на нем утечка химикатов унесла жизни четырех тысяч человек и причинила вред здоровью еще двухсот тысяч человек (илл. ). Это три наиболее известные, подробно описанные и самые разрушительные по своим последствиям техногенные катастрофы современности. Каждая из них стоила виновной компании миллиардов долларов, а «Юнион карбайд» в результате бхопальской катастрофы потеряла и свою самостоятельность. Мой собеседник упомянул также имевший катастрофические последствия разлив нефти в проливе Санта-Барбара недалеко от Лос-Анджелеса в 1969 году у платформы «А», принадлежащей компании «Юнион ойл». Эта трагедия стала предупреждающим сигналом для всей нефтедобывающей отрасли. «Шеврон» и некоторые другие транснациональные нефтедобывающие компании сделали для себя выводы и при разработке того или иного месторождения теперь дополнительно тратят несколько миллионов, а то и десятков миллионов долларов. Таким образом они сводят к минимуму риск потери миллиардов долларов, а также риск вообще свернуть работу на месторождении и потерять все инвестиции в случае экологической катастрофы. Один из управляющих компании «Шеврон» рассказал мне, что оценил экономическую выгоду экологически чистых технологий, когда занимался ликвидацией нефтяных пятен на одном из месторождений в Техасе. Ликвидация даже небольшого пятна в среднем стоит 100 000 долларов. Так что устранение загрязнения обычно гораздо более дорогостоящее мероприятие, чем его предупреждение. По тем же причинам врачи считают лечение больного менее эффективным и гораздо более затратным, чем предупреждение болезни простыми и дешевыми народными средствами.

Нефтяная компания вкладывает значительные средства в поиск нефти и разработку месторождения. Эти средства должны сыграть большую роль в последующие двадцать, а то и пятьдесят лет. Если проводимые в отношении окружающей среды мероприятия и принимаемые меры безопасности сокращают риск крупного разлива нефти в среднем «только» до одного раза в десять лет, то такие меры совершенно недостаточны, поскольку в этом случае за период двадцати- или пятидесятилетней эксплуатации месторождения приходится ожидать от двух до пяти крупных разливов. Поэтому меры должны быть более строгими. Я впервые услышал о подобном долгосрочном прогнозировании во время встречи с управляющим лондонским отделением компании «Ройал датч шелл ойл». Задача отделения — предсказать вероятные сценарии состояния мира через тридцать лет. Управляющий объяснил, что поскольку стандартное месторождение разрабатывается в течение нескольких десятилетий, компании необходимо знать вероятное состояние мира через эти несколько десятилетий, чтобы делать инвестиции более грамотно.

Еще один фактор — общественные ожидания. В отличие от токсичных стоков в местах горных разработок, о которых речь ниже, разливы нефти всегда хорошо видны невооруженным глазом. К тому же, часто они случаются неожиданно и по очевидным причинам (будь то прорыв трубы, взрыв платформы или крушение танкера). Последствия разлива нефти также вполне очевидны — их снимками (например, покрытые нефтяной пленкой мертвые птицы) пестрят телеэкраны и газеты. Поэтому, скорее всего, общественность поднимет шум по поводу экологического ущерба, нанесенного именно нефтедобывающей компанией.

Приведенные выше соображения по поводу общественных ожиданий и минимизации ущерба окружающей среде были особенно актуальны в Папуа — Новой Гвинее — стране с децентрализованной демократией, относительно слабым правительством, слабой полицией и армией, но сильными местными общинами. Поскольку существование местных землевладельцев в районе месторождения Кутубу зависит от состояния окрестных садов, лесов и рек, разлив нефти повлиял бы на их жизнь в гораздо большей степени, чем покрытые нефтяной пленкой птицы повлияли на жизнь американских телезрителей. Приведу слова одного из служащих компании «Шеврон»: «Мы поняли, что в Папуа — Новой Гвинее ни один проект по добыче природных ресурсов не будет успешным в долгосрочной перспективе без поддержки местных землевладельцев и местных жителей. Если они увидят, что окружающей среде, от состояния которой зависит их существование, наносится ущерб, они запретят добычу и остановят все работы, как это произошло на острове Бугенвиль [подробнее см. ниже]. Центральное правительство не в силах отменить решение землевладельцев, поэтому нам приходится предпринимать разумные действия по минимизации ущерба и поддержанию хороших отношений с местным населением». То же самое, только другими словами, сказал еще один служащий «Шеврон»: «Мы с самого начала были уверены, что успех разработки месторождения Кутубу будет зависеть от нашего взаимодействия с местными общинами землевладельцев и нашей способности убедить их в том, что с нами им будет лучше, чем без нас».

Другая, хотя и не столь значимая причина постоянного контроля со стороны местных жителей заключается в том, что они прекрасно понимают свою выгоду, когда осуществляют давление на такие богатые фирмы, как нефтедобывающие компании. Местные жители считают количество срубленных во время прокладки дорог деревьев, особенно отмечая те, на которых селились райские птицы, после чего предъявляют счет за причиненный ущерб. Мне рассказали об одном случае, когда жители близлежащих деревень, узнав, что «Шеврон» планирует строительство дороги к одному из месторождений, немедленно посадили вдоль предполагаемой вырубки кофейные деревья, чтобы потом предъявить претензии по каждому выкорчеванному стволу. Поэтому вполне благоразумно вырубать лес как можно меньше, дороги делать максимально узкими, а сообщение с буровыми вышками осуществлять воздушным путем, где только возможно. Но наибольший риск состоит в том, что за причинение ущерба своим землям местные жители могут вовсе запретить разработку месторождения. Например, на острове Бугенвиль свернули самый крупный по масштабам и вложенным капиталам проект на Новой Гвинее — Бугенвильский медный рудник. Он был закрыт в 1989 году по инициативе землевладельцев, недовольных причинением ущерба окружающей среде. Несмотря на провокации полиции и армии и угрозу гражданской войны, рудник так и не открыли вновь. Судьба Бугенвильского рудника стала для компании «Шеврон» предостережением от совершения подобных ошибок при разработке месторождения Кутубу.

Еще одним предостережением для «Шеврон» стало нефтяное месторождение в Пойнт-Аргуэльо, открытое компанией у побережья Калифорнии в 1981 году. По оценкам специалистов, это крупнейшее месторождение в Соединенных Штатах после другого месторождения, открытого ранее в заливе Прадхо. Но из-за сложившегося в обществе недоверия к нефтедобывающим компаниям, прямого им противодействия, а также из-за бюрократических проволочек добыча нефти не началась и через десять лет после открытия месторождения, а «Шеврон» лишилась значительной части своих инвестиций. Теперь нефтяное месторождение Кутубу дало «Шеврон» возможность восстановить свою репутацию и продемонстрировать, что компания может отлично позаботиться об окружающей среде без вмешательства государства.

В этом отношении разработка месторождения Кутубу иллюстрирует важность предвидения компаниями ужесточения официального природоохранного законодательства. Мировая тенденция заключается в том, что с течением времени государства принимают все более жесткие природоохранные меры. Даже развивающиеся страны, от которых, на первый взгляд, не приходится ожидать большой заботы об экологии, становятся в этом отношении все более и более требовательными. Один из служащих компании «Шеврон», работавший в Бахрейне, рассказал мне, что, когда в океане начали бурить еще одну скважину, правительство Бахрейна в первую очередь потребовало составления детального (и весьма дорогостоящего) плана мониторинга бурения, оценки негативных последствий, а также минимизации воздействия на дюгоней и разрастающуюся колонию больших бакланов. Теперь нефтяные компании понимают, что гораздо дешевле с самого начала предпринять все меры предосторожности против загрязнения окружающей среды, чем потом подчиняться ужесточившимся требованиям местного законодательства. Если то или иное государство, в котором нефтяная компания ведет свои разработки, еще не слишком разбирается в проблемах охраны природы, оно обязательно станет в них разбираться еще до того, как компания закончит свою работу.

Другим плюсом заботы «Шеврон» об окружающей среде является то, что репутация, которую в результате завоевала компания, иногда дает ей преимущество в получении контрактов. Например, не так давно правительство Норвегии, страны, сильно озабоченной вопросами охраны окружающей среды, поставило условием сохранение птиц в районе нефтегазового месторождения в Северном море. «Шеврон» была в числе компаний-претенденток и выиграла контракт отчасти благодаря своей репутации. В разговоре со мной некоторые представители «Шеврон» сделали предположение, что норвежский контракт, возможно, стал единственной крупной выгодой от предпринятых компанией серьезных усилий по сохранению окружающей среды в районе месторождения Кутубу.

Нефтяная компания имеет дело не только с общественностью, государственными структурами или землевладельцами, но также и со своими служащими. С тем или иным месторождением связаны особенно сложные технологические, строительные и управленческие проблемы. Кроме того, значительная часть служащих нефтяной компании имеет высшее образование и научные степени. Они все больше разбираются в вопросах окружающей среды. Их подготовка стоит дорого, а зарплаты высоки. Большинство служащих на месторождении Кутубу — граждане Папуа — Новой Гвинеи. Остальные — американцы и австралийцы, которые прилетают сюда на самолете на пятинедельную вахту, а потом возвращаются домой, чтобы провести столько же времени с семьями. А авиаперевозки тоже стоят дорого. Все служащие становятся свидетелями состояния окружающей среды в районе нефтяных месторождений и видят усилия компании по поддержанию экологического равновесия. Многие служащие «Шеврон» говорили мне, что высокая мораль и экологические взгляды их коллег — результат природоохранных усилий компании, а также движущей силы, настоявшей на выдвижении этих усилий во главу угла.

Забота об окружающей среде является особенно важным критерием при назначении генеральных директоров нефтедобывающих компаний. Так, два последних генеральных директора «Шеврон» — Кен Дерр и Дэвид О'Рейли — лично курировали вопросы экологии. Служащие компании «Шеврон» в разных странах независимо друг от друга говорили мне, что раз в месяц каждый служащий компании, в какой бы стране он ни находился, получает от генерального директора электронное сообщение о состоянии дел в компании. В сообщениях часто обсуждаются вопросы, связанные с экологией и техникой безопасности, причем им уделяется максимум внимания и придается большое экономическое значение. Таким образом, служащие видят, что компания уделяет серьезное внимание вопросам защиты окружающей среды, и те не являются ширмой для общественности. Это мнение совпадает с выводом, который сделали Том Питере и Роберт Уотерман-младший в своем бестселлере по управлению бизнесом «В поисках совершенства. Уроки самых успешных компаний Америки». Авторы приходят к выводу, что если менеджеры хотят, чтобы служащие вели себя определенным образом, самая лучшая мотивация для них — увидеть менеджеров, ведущих себя аналогичным образом.

Наконец, новые технологии дали компаниям возможность добывать нефть способом более чистым, нежели в прошлом. Например, теперь можно бурить несколько горизонтальных или диагональных скважин с общим выходом на поверхность, тогда как ранее каждая скважина была вертикальной и имела отдельный выход на поверхность, что наносило ущерб окружающей среде. Отвальную (так называемую выбуренную) породу, измельчаемую во время бурения скважины, теперь можно утилизировать в изолированную подземную полость, не содержащую промышленную нефть, а не сбрасывать в карьер или океан, как раньше. Получаемый попутный природный газ теперь не сжигают, а либо закачивают в подземные резервуары (так поступают на месторождении Кутубу), либо транспортируют по трубам (как на некоторых других месторождениях), либо сжижают для последующего хранения и вывоза танкерами на продажу. На многих месторождениях, в том числе и на Кутубу, теперь обычно обслуживают буровые площадки с помощью вертолетов — от строительства дорог практически отказались. Конечно, эксплуатация вертолетов стоит дорого, но прокладка дорог и устранение ущерба, причиняемого при этом окружающей среде, обходятся гораздо дороже.

Вот почему «Шеврон» и многие другие транснациональные нефтедобывающие компании серьезно относятся к проблемам экологии. Кроме того, бережное отношение к окружающей среде экономит им средства и в долгосрочной перспективе обеспечивает доступ к новым нефтяным и газовым месторождениям. Однако должен повторить: я не утверждаю, что современная нефтедобыча — экологически безвредная отрасль, непременно внушающая уважение и восхищение. Самые распространенные и серьезные проблемы в ней в последнее время связаны с масштабными разливами нефти из терпящих крушение или устаревших однокорпусных танкеров (например, крушение отплававшего 26 лет танкера «Престиж» у берегов Испании в 2002 году). Такие танкеры в основном принадлежат судовладельцам, а не крупным нефтедобывающим компаниям, эксплуатирующим двухкорпусные танкеры. Другие проблемы связаны со старым, опасным для окружающей среды оборудованием, выпущенным еще до появления новых, более «чистых» технологий. Модернизировать такое оборудование сложно или просто дорого (как, например, в Нигерии и Эквадоре). Кроме того, часто приходится иметь дело с коррумпированным правительством — например, в Нигерии и Индонезии. Однако компания «Шеврон Ниугини» подает пример работы, не только не нарушающей экологическое равновесие, но и приносящей пользу людям — особенно в сравнении с перспективой, которая ожидала бы данную территорию, добывайся на ней лес или развивайся охотничий промысел и сельское хозяйство. В отличие от многих других крупных проектов пример компании «Шеврон» и месторождения Кутубу раскрывает факторы, приводящие к подобным положительным результатам, причем не последнюю роль в их достижении играет общество.

Вы спросите, почему я лишь едва коснулся ситуации, когда в 1986 году индонезийская нефтедобывающая компания «Пертамина», разрабатывавшая месторождение Салавати, проявляла явно безразличное отношение к проблемам окружающей среды, и так подробно остановился на столь положительной деятельности «Шеврон» на месторождении Кутубу в 1998 году. Существует ряд различий между положением «Пертамина» как индонезийской национальной нефтедобывающей компании в 1986 году и положением «Шеврон» как транснациональной нефтедобывающей компании, действовавшей в Папуа — Новая Гвинея в 1998 году, когда я впервые туда приехал. Отсюда и различие в результатах. Индонезийское общество, правительство и законодательные органы едва ли чего-то ожидали от нефтедобывающих компаний — в отличие от своих европейских и американских коллег, в том числе и основных клиентов компании «Шеврон». Индонезийцы, работающие в «Пертамина», проявляют меньшую заботу об окружающей среде, чем американцы и австралийцы, работающие в «Шеврон». Папуа — Новая Гвинея — демократическое государство, граждане которого могут свободно участвовать в обсуждении тех или иных проектов развития своей страны. Индонезия 1986 года — страна с военной диктатурой, граждане которой такой свободой не обладали. Более того, правящий класс Индонезии в основном состоял из выходцев с наиболее населенного острова (Явы), рассматривавших провинцию Новая Гвинея как источник дохода и место сосредоточения избыточного населения. Мнение новогвинейцев их интересовало меньше, чем современное правительство Папуа — Новой Гвинеи, владеющее восточной частью острова. Индонезийское правительство не выставило перед «Пертамина» жестких требований по соблюдению экологических стандартов, которым следуют транснациональные нефтедобывающие компании. «Пертамина» — национальная компания, действующая в пределах Индонезии и располагающая гораздо меньшим числом зарубежных контрактов по сравнению с крупными транснациональными компаниями. Поэтому «Пертамина» не получает преимуществ от соблюдения требований по защите окружающей среды. У «Пертамина» нет управляющих, каждый месяц рассылающих информационные бюллетени с уведомлением, что окружающая среда — их первейшая забота. И, наконец, я не был на Салавати с 1986 года и не знаю, изменилась ли с тех пор политика «Пертамина».

Но оставим нефтяную и газодобывающую отрасль и обратимся к горной промышленности. (Горная промышленность — это добыча руды, из которой выплавляется металл. Не путайте ее с добычей каменного угля.) Сегодня горная промышленность — основной источник токсичных отходов в Соединенных Штатах. Почти половина случаев загрязнения окружающей среды приходится на нее. Половина рек западной части США загрязнена отходами горной промышленности. Теперь почти во всех Соединенных Штатах эта отрасль быстро теряет свои позиции именно вследствие собственных ошибок. Защитники окружающей среды по большей части не удосуживаются изучать проблематику горной промышленности, но с энтузиазмом принимают участие в изначально многообещающей международной кампании, начавшейся в 1998 году, по изменению влияния отрасли на экологию.

Нынешнее состояние горной промышленности может быть обманчивым, поскольку она имеет поверхностное сходство и с только что обсуждавшейся нефтегазовой добывающей отраслью, и с угольной промышленностью. Разве все три отрасли не добывают из земных недр невозобновляемые ресурсы? Да, конечно. Тем не менее их нельзя отождествлять по трем причинам: они связаны с различной экономикой и технологией, в каждой из них свои внутренние отношения, к ним по-разному относятся общество и правительство.

Существует несколько типов экологических проблем, связанных с горной промышленностью. Один включает в себя нарушение поверхностного слоя земли. Эта проблема в основном затрагивает карьерную добычу и открытые разработки, когда руда залегает у поверхности и добывается посредством удаления верхнего слоя земли. В отличие от руды нефть сегодня не добывается с помощью удаления слоя земли со всего месторождения. Наоборот, нефтедобывающие компании нарушают баланс лишь небольшого участка поверхности, достаточного для бурения проникающей в месторождение скважины. Горная руда тоже может залегать не только у поверхности, но и глубоко под землей, и тогда ее добывают шахтным способом, нарушая лишь небольшой участок верхнего слоя земли.

Другая проблема — загрязнение воды металлами, химическими веществами, кислотными соединениями и осадочными породами. Содержащиеся в руде металлы и подобные им элементы — особенно медь, кадмий, свинец, ртуть, цинк, мышьяк, сурьма и селен — токсичны и отравляют грунтовые воды. Достаточно вспомнить волну заболеваний опорно-двигательного аппарата у людей после попадания кадмия в японскую реку Дзиндзу из рудника, добывающего свинец и цинк. А недавно было признано, что отвод кислых соединений из сульфидсодержащих пород, контактирующих с водой или воздухом, влечет серьезное загрязнение воды и насыщение ее растворенными металлами. Осадочные породы, сливаемые со сточными водами, наносят вред водной флоре и фауне — например, они уничтожают места нереста рыб. Да и само потребление воды на рудниках весьма велико, что представляется значительной проблемой.

Кроме того, существует проблема утилизации образующихся в процессе добычи руды отходов. Эти отходы состоят из четырех компонентов: покрывающего слоя (снимаемого для того, чтобы добраться до руды), пустой породы (содержащей слишком мало минерального сырья, чтобы быть рентабельной для переработки), остатков измельченной руды после извлечения минерального сырья, а также породных подушек после кучного выщелачивания. В зависимости от законодательства той или иной страны, где ведутся горные разработки, такие отходы либо сбрасывают в реку или океан, либо сваливают в кучи на поверхности земли, либо — что происходит наиболее часто — используют в качестве материала для строительства дамб. К сожалению, в большинстве случаев дамбы из отходов себя не оправдывают. Ради экономии средств они делаются недостаточно прочными — часто без добавления бетона, — а сроки по их строительству растягиваются, чтобы избежать процедуры сдачи и проверки на безопасность. В среднем каждый год в мире возникает одна чрезвычайная ситуация, связанная с такого рода дамбами. Самая крупная подобная катастрофа в Соединенных Штатах произошла на западе штата Виргиния в 1972 году, когда погибли 125 человек.

С некоторыми из вышеуказанных проблем связана ситуация вокруг четырех наиболее прибыльных рудников на Новой Гвинее и соседних островах, где я провожу свои изыскания. Медный рудник Пангуна на острове Бугенвиль в Новой Гвинее был когда-то крупнейшим предприятием в стране и источником дохода в иностранной валюте, а также одним из крупнейших медных рудников в мире. Отходы с него сбрасывались прямо в приток реки Джаба, создавая непосредственную угрозу окружающей среде. Когда правительство оказалось неспособным разрешить ситуацию и возникшие вместе с ней политические и социальные проблемы, население Бугенвиля восстало. Разразилась гражданская война, унесшая тысячи жизней и чуть не расколовшая народ Папуа — Новой Гвинеи. Через пятнадцать лет после начала войны мир на Бугенвиле полностью так и не восстановлен. Естественно, рудник Пангуна был закрыт. Перспектив того, что он вновь откроется, нет, а его владельцы и кредиторы (включая банк Америки, Экспортно-импортный банк Соединенных Штатов, а также австралийских и японских пайщиков и кредиторов) потеряли свои инвестиции. Вот почему компания «Шеврон» столь тесно сотрудничает с местными землевладельцами на Кутубу и добивается их расположения.

Отходы с золотого прииска на острове Лихир сбрасываются прямо в океан через закопанную глубоко в землю трубу (кстати, экологи считают такой способ утилизации отходов крайне вредным для окружающей среды). Впрочем, владельцы говорят, что применяемый способ безопасен. Но какими бы ни были последствия для морских обитателей близ острова Лихир, мир столкнулся бы с большими проблемами, если бы и другие рудники сбрасывали отходы своего производства в океан. На Новой Гвинее расположен медный рудник Ок-Теди. Отходы с него использовались для строительства дамбы. Эксперты, проверявшие ее конструкцию перед строительством, предупреждали, что она скоро разрушится. Спустя несколько месяцев так и случилось. Теперь ежедневно в реку Ок-Теди попадают двести тысяч тонн отходов, уничтожая ее рыбное богатство. Река Ок-Теди впадает в реку Флай — крупнейшую реку Новой Гвинеи, где водятся наиболее ценные породы рыб. В результате концентрация взвешенных твердых частиц в реке Флай увеличилась в пять раз. Во время разливов реки отходы остаются в пойме, убивая растительность на площади более двухсот квадратных миль. В довершение всего в реке Флай затонула баржа, везшая на рудник бочки с цианидом. Химикат теперь просачивается в воду сквозь коррозирующий металл. В 2001 году «Би-эйч-пи», четвертая по величине горнодобывающая компания в мире, разрабатывавшая рудник Ок-Теди, решила его закрыть. Она заявила: «Ок-Теди не отвечает установленным нами экологическим стандартам. Компания никогда не пойдет на их снижение». Однако, поскольку рудник обеспечивает двадцать процентов всего экспорта Папуа — Новой Гвинеи, правительство его не закрыло, впрочем, более не удерживая компанию. А огромный медно-золотой прииск открытого типа Грасберг — Эртсберг, расположенный в индонезийской части Новой Гвинеи, сбрасывает свои отходы непосредственно в реку Мимика, откуда они попадают в мелководное Арафурское море между Новой Гвинеей и Австралией. Так что Грасберг, Ок-Теди и еще один золотой прииск в Новой Гвинее — единственные три крупные рудника в мире, разрабатываемые транснациональными компаниями и сбрасывающие свои отходы в реки.

В отличие от угледобывающих компаний, практика горнодобывающих компаний такова, что они очищают и восстанавливают район добычи только после того, как рудник закрылся. Ими проводится так называемое косметическое восстановление, предполагающее минимальные затраты. Сроки такого восстановления варьируются от двух до двенадцати лет (между прочим, за это время компания может ретироваться из района добычи и снять с себя все дальнейшие обязательства). Само восстановление заключается не более чем в репрофилировании утраченного рельефа местности с целью предотвращения эрозии, реставрации верхнего слоя почвы для стимулирования роста растений и проведении в течение нескольких лет очистки воды в районе рудника. На самом деле для любого современного крупного рудника такого косметического восстановления совершенно недостаточно. При этом стандарты качества воды никогда не соблюдаются. Наоборот, совершенно необходимо восстанавливать растительность на всей территории, с которой могут отводиться кислые воды, а также собирать и очищать всю загрязненную грунтовую и поверхностную воду в районе рудника в течение того времени, пока вода остается загрязненной, что часто означает — в течение неопределенного времени. Фактически прямые и косвенные затраты, связанные с очисткой и восстановлением местности, в полтора-два раза превышают оценки горнодобывающей промышленности для рудников, где отвод кислых вод не производится, и в десять раз — для рудников, где такой отвод производится. Самая большая неопределенность в подсчете таких затрат зависит от того, будет ли рудник проводить отвод кислых вод или нет, что еще практически никому не удавалось предсказать наверняка.

Чаще всего горнодобывающие компании стараются избежать затрат на восстановительные работы: они объявляют о собственном банкротстве и переводят активы другим корпорациям, подконтрольным одним и тем же лицам. Одним из таких примеров является упомянутый в первой главе золотой прииск Цортмана — Ландуски в штате Монтана, разрабатывавшийся канадской компанией «Пегасус голд». После открытия в 1979 году он стал первым крупным золотым прииском открытого типа в США и крупнейшим в штате Монтана. Золото добывалось с помощью выщелачивания цианидом. На прииске часто случались утечки этого вещества, а кислые воды отравляли местность, что усугублялось отсутствием требований как со стороны федерального правительства, так и со стороны правительства штата о прохождении проверки на отвод кислых вод. К 1992 году государственная инспекция установила, что прииск также загрязняет тяжелыми металлами и кислотами реки. В 1995 году «Пегасус голд» согласилась заплатить 36 миллионов долларов и удовлетворить все судебные иски, вчиненные федеральным правительством, правительством штата Монтана и индейскими племенами. Наконец, в 1998 году — а в это время восстановительные работы охватывали менее 15 процентов территории прииска — совет директоров «Пегасус голд» выписал себе премию в 5 миллионов долларов, перевел оставшиеся активы фирмы в пользование вновь созданной компании «Аполло голд» и объявил «Пегасус голд» банкротом. (Управляющие «Пегасус голд», как и большинство управляющих приисками, не проживающих в местности, которой управляют, суть пример элиты, изолированной от последствий своих действий, что было описано в главе 14.) Затем правительство штата и федеральное правительство утвердили план восстановления почвенного покрова стоимостью 52 миллиона долларов, из которых 30 расходовались бы из 36 миллионов, уже заплаченных «Пегасус голд», а 22 миллиона заплатили бы американские налогоплательщики. Однако этот план не учитывает долгосрочную очистку воды, которая будет стоить налогоплательщикам гораздо дороже. Таким образом, пять из тринадцати главных рудников штата Монтана — четыре из которых (включая прииск Цортмана — Ландуски) открытого типа, и на них применяется выщелачивание цианидом — принадлежат объявившей себя банкротом компании «Пегасус голд», а на десяти рудниках требуется долгосрочная очистка воды, что увеличивает затраты на их закрытие и восстановительные работы в сто раз по сравнению с ранее сделанной оценкой.

Более тяжким бременем для налогоплательщиков стал золотой прииск Саммитвилл-майн, разрабатывавшийся канадской фирмой «Галактик ресорсиз» и расположенный в гористой части штата Колорадо, где ежегодно выпадает почти десять метров снега. В 1992 году, через восемь лет после того как штат Колорадо выдал «Галактик ресорсиз» разрешение на разработку прииска, компания менее чем за недельный срок объявила себя банкротом и закрыла прииск. Она не заплатила большую часть налогов, уволила своих работников, свернула работу по восстановлению окружающей среды и покинула место выработки. Через несколько месяцев, когда начались снегопады, разлившийся цианид уничтожил все живое в реке Аламоса на протяжении восемнадцати миль. Позже обнаружилось, что в качестве одного из условий выдачи разрешения на разработку месторождения штат Колорадо предварительно потребовал у «Галактик ресорсиз» финансовые гарантии на сумму всего 4,5 миллиона долларов, тогда как стоимость очистки в итоге составила 180 миллионов долларов. После процедуры банкротства правительству удалось получить еще 28 миллионов долларов, так что на плечи налогоплательщиков легли оставшиеся 147,5 миллионов долларов, которые и были выплачены Агентством по защите окружающей среды.

Основываясь на полученном опыте, американские штаты и федеральное правительство стали требовать от горнодобывающих компаний предварительных финансовых гарантий того, что в случае неспособности этих компаний заплатить за восстановление окружающей среды такое восстановление тем не менее будет иметь финансовое обеспечение. К сожалению, расчеты величины финансовых гарантий обычно основываются на оценке затрат на очистные мероприятия, сделанной самими горнодобывающими компаниями, поскольку правительство не располагает достаточным временем, знаниям и подробным планом разработок, необходимыми для вынесения данной оценки самостоятельно. Во многих случаях, когда горнодобывающие компании не проводили очистных мероприятий, а правительство было вынуждено положиться на предложенные гарантии, реальные затраты на восстановление окружающей среды оказывались в сто раз больше оценки, приведенной компаниями. И это не удивительно: компании регулярно занижают цифры, ведь какие-либо стимулы или жесткие требования правительства провести оценку в полном объеме отсутствуют. Гарантия предоставляется в одной из трех форм: в форме эквивалентной суммы наличными или аккредитива, что является наиболее надежной формой; в форме долговых обязательств, которые компания приобретает у страховой компании; в форме гарантии самой компании, когда компания торжественно обещает провести очистные мероприятия и поручается своими активами. Однако частые нарушения данных обещаний сделали гарантии, исходящие непосредственно от компаний, бессмысленными. Такие гарантии теперь не принимаются на федеральном уровне, однако до сих пор имеют силу в Аризоне и Неваде — штатах, наиболее расположенных к горнодобывающей промышленности.

Сегодня налогоплательщики Соединенных Штатов столкнулись с дополнительными расходами в размере 12 миллиардов долларов, необходимых для восстановительных работ. Откуда же столь значительная сумма, если правительство требует от компаний финансовых обязательств по обеспечению очистных мероприятий? Во-первых, как уже говорилось, горнодобывающие компании часто занижают гарантированную сумму. Во-вторых, в двух штатах — Аризоне и Неваде, — налогоплательщикам которых приходится платить больше всех, принимаются частные гарантии и не требуется страховка. Даже когда заниженная, но реальная, предоставленная страховой компанией страховка существует, на налогоплательщиков все равно ложатся дополнительные расходы по причинам, вполне понятным тем, кто когда-либо пытался получить у страховой компании страховку, например за сгоревший дом. Страховые компании в таких случаях обычно занижают страховые выплаты, прикрываясь следующим суждением: «Если вы считаете наши выплаты заниженными, раскошельтесь на адвокатов и ждите решения суда пять лет». (Один мой друг, у которого случился дома пожар, ругался со страховой компанией целый год.) Следует учесть и то обстоятельство, что страховая компания выплачивает страховую или договорную сумму по прошествии нескольких лет, когда очистные меры и восстановительные работы уже проведены. Однако страховка никак не предусматривает неизбежного с течением времени роста цен. Кроме того, не только горнодобывающие, но иногда и страховые компании становятся банкротами, что, опять же, ударяет по кошельку налогоплательщиков. Из десяти рудников, являющихся самыми обременительными для налогоплательщиков США (а бремя это составляет примерно половину от 12 миллиардов долларов), два принадлежат горнодобывающей компании «АСАРКО», долг которой оценивается в 1 миллиард долларов, шесть — компаниям, проявившим особое нежелание выполнять свои обязательства, и лишь две — компаниям, которые более или менее выполняют свои обязательства. При этом все десять рудников загрязняют окружающую среду кислотными соединениями. Очистка же почвенных вод в районах рудников растянется на долгое время, если не навечно.

Неудивительно, что общественность Монтаны и ряда других штатов, вынужденная нести на себе бремя столь высоких расходов, выступает против горной промышленности. Ее будущее в США представляется безрадостным, если не считать золотых копей плохо управляемой Невады и платиновых/палладиевых приисков Монтаны (о которых надо говорить особо и к которым я вернусь позже). Только четверть выпускников американских колледжей (а именно 578 студентов во всех Соединенных Штатах) от числа таковых в 1983 году готовились к карьере в горной промышленности, несмотря на общий рост числа студентов в последующие годы. С 1995 года общественность все активнее блокирует законопроекты, исходящие от политического лобби горной промышленности, так что более та не может рассчитывать на лояльных законодателей, которые отстаивали бы ее интересы. Горная промышленность — показательный пример ведения бизнеса, когда превалирование собственных краткосрочных интересов над общественными обрекает в долгосрочной перспективе на провал и ведет к отмиранию отрасли как таковой.

Столь грустный итог весьма удивителен. Как и нефтедобывающая промышленность, горнодобывающая отрасль также ищет выгоду в защите окружающей среды. В горнодобывающей промышленности более низкая стоимость труда (более низка текучесть кадров и редки прогулы), более высокая мотивация работников, меньше затраты на медицинское обслуживание, более дешевые банковские кредиты и страховки. Кроме того, общественность поддерживает выдвигаемые отраслью проекты, а относительная дешевизна современных очистительных технологий устраняет надобность модернизировать старую технологию и помогает соответствовать все более и более жестким экологическим стандартам. Почему же горнодобывающая промышленность проводит столь губительную для себя политику, тем более что нефтедобывающая и угледобывающая отрасли, столкнувшись со сходными проблемами, все-таки выжили? Влияние здесь оказывают три группы факторов, упомянутые мною ранее: экономика, положение самой горной промышленности и позиция общества.

Для горной промышленности затраты на восстановление окружающей среды являются более обременительными, чем для нефтедобывающей (и даже угольной) промышленности. Каковы же экономические причины? В горной промышленности более низкий размер прибыли, более высокие непрогнозируемые доходы, более высокие затраты на очистные мероприятия, более сложные проблемы, связанные с загрязнением окружающей среды, меньше возможностей переложить указанные затраты на потребителей, меньшая капитализация, которая позволила бы окупить данные затраты, а также иная численность рабочих и служащих. Начнем с того, что, хотя одни горнодобывающие компании рентабельнее других, промышленность в целом работает с такой малой доходностью, что ее средняя норма прибыли за последние двадцать пять лет не сравнялась даже со стоимостью ее капитала. Другими словами, если управляющий какой-нибудь горнодобывающей компании, имеющий лишнюю 1000 долларов, инвестировал бы ее в 1979 году, то в 2000 году его инвестиции выросли бы до 2220 долларов при условии, что он вложил бы деньги в акции производителей стали. Если бы он вложил свою тысячу в акции производителей другого металла (отличного от железа и стали), его инвестиции выросли бы до 1530 долларов; если в золото, то до 590 долларов, что является явным убытком даже без учета высоких темпов инфляции, а если бы в некий усредненный общий фонд, то до 9320 долларов. Если вы горняк, не вкладывайте деньги в свою отрасль!

Но даже такую заурядную прибыль трудно прогнозировать, причем не только на отдельной шахте, но и в промышленности в целом. Если отдельная нефтяная скважина в пределах разведанного нефтяного месторождения может оказаться пустой, запасы всего месторождения и сорт нефти часто можно предсказать заранее. Однако в процессе разработки рудного месторождения сорт металлической руды (т.е. содержание в ней металла, от которого зависит ее качество) часто меняется непредсказуемо. Половина всех разрабатываемых шахт оказывается нерентабельными. Средняя прибыль всей добывающей промышленности также не поддается прогнозированию, потому что цены на металл весьма изменчивы и колеблются вместе с мировыми ценами гораздо сильнее, чем цены на нефть и уголь. Причин таких колебаний много: меньший объем потребления металла по сравнению с объемом потребления нефти или угля; наша постоянная зависимость от нефти и угля и, наоборот, отношение к золоту и серебру совсем не как к товарам первой необходимости; зависимость колебаний цен на золото от факторов, не имеющих ничего общего с его добычей и промышленным потреблением, а именно от спекулянтов, игроков на фондовом рынке и правительств, распродающих свои золотые запасы.

Отходы, требующие дорогостоящих очистных мероприятий, скапливаются в основном в районах расположения рудников, а не вокруг нефтяных скважин. Образующиеся при разработке нефтяной скважины отходы, которые подлежат утилизации, — это в основном вода в пропорции примерно один к одному с добываемой нефтью или чуть больше. Если бы не строительство подъездных путей к скважинам и не периодические разливы нефти, добыча нефти и газа едва ли наносила бы окружающей среде значительный урон. Наоборот, металлы составляют лишь малую фракцию от общей массы металлической руды, которая, в свою очередь, составляет малую часть того грунта, который надо выкопать, чтобы добыть руду. Таким образом, соотношение отходов к добытому металлу составляет четыреста к одному для медного рудника и пять миллионов к одному для золотого прииска. Таковы размеры отходов, которые должны быть утилизированы горнодобывающими компаниями.

В отличие от нефтедобывающей, в горной промышленности экологические проблемы выражены в гораздо большей степени. В нефтедобывающей промышленности загрязнение окружающей среды происходит из-за разливов нефти — неожиданных и заметных глазу. Многих можно избежать, наладив надлежащее техническое обслуживание оборудования, проводя инспекции, а также внедряя современные технические решения (например, танкеры с двойным, а не с одинарным корпусом). Таким образом, разливы нефти, все еще встречающиеся в наши дни, происходят в основном вследствие ошибок, совершенных человеком. Но при надлежащем обучении персонала они могут быть сведены к минимуму. Обычно нефтяное пятно ликвидируется в течение нескольких лет или даже быстрее, к тому же нефть подвержена естественному разложению. В горной промышленности загрязнения окружающей природы иногда тоже спонтанны и весьма наглядны: вдруг погибает большое количество рыб или птиц (например, из-за утечки цианидов из Саммитвильской шахты, отравившей рыбу в местных водоемах). Однако наиболее часто эти загрязнения принимают форму хронических утечек токсичных, но невидимых металлов и кислот, не разлагающихся естественным путем. Утечки растягиваются во времени на сотни лет и, хотя в одночасье не оставляют после себя горы мертвых животных, медленно подрывают здоровье людей. Различные инженерные заградительные сооружения, призванные уменьшить наносимый рудниками вред, чаще всего себя не оправдывают.

Как и уголь, нефть добывают в больших, но легко определяемых объемах. Нефть используется для определенных и весьма важных целей. Мы испытали на себе дефицит нефти и боимся его возможного повторения. Мы с готовностью производим из нефти топливо для своих автомобилей и не особенно считаем деньги, платя за него. Так что нефтяная и угольная промышленности вполне могут возместить затраты, связанные с защитой окружающей среды, за счет потребителей своей продукции. Что касается металлов, отличных от железа (стали), то они в основном используются для изготовления деталей для наших автомобилей, телефонов и другого оборудования. (Ответьте мне быстро, не заглядывая в энциклопедию, где используются медь и палладий и сколько граммов каждого из этих металлов в изделиях, которые вы купили в прошлом году?) Скажем, ваша машина дорожает из-за увеличения стоимости меди и палладия, которые, в свою очередь, дорожают вследствие увеличивающихся затрат на защиту окружающей среды. Вы едва ли будете финансировать такое удорожание и пойдете искать более дешевую машину в другой салон. Продавцы меди и палладия, а также производители автомобилей знают, как может повести себя покупатель, и заставляют горнодобывающие компании сдерживать цены. Поэтому горнодобывающим компаниям сложно возмещать расходы, связанные с очистными мероприятиями, за счет потребителей.

По сравнению с нефтедобывающими горнодобывающие компании обладают меньшим капиталом, который мог бы поглотить затраты, связанные с очистными мероприятиями. И нефтедобывающие, и горнодобывающие компании сталкиваются с так называемыми наследственными проблемами, т.е. с грузом затрат на исправление того вреда, который был нанесен экологии за последние сто лет. Перед покрытием указанных затрат в 2001 году общая капитализация всей горной промышленности составляла 250 миллиардов долларов, причем каждая из трех крупнейших компаний («Алкоа», «Би-эйч-пи» и «Рио Тинто») обладала капиталом, составлявшим всего лишь 25 миллиардов долларов; ведущие же компании в других отраслях — «Уол-Март», «Майкрософт», «Сиско», «Пфицер», «Ситигруп», «Эксон-мобил» и прочие — обладали капиталом, равным 250 миллиардам долларов каждая, причем у одной «Дженерал электрик» было 470 миллиардов долларов (почти в два раза больше, чем у всей горной промышленности). Таким образом, наследственные проблемы, о которых идет речь, являются гораздо более тяжелым бременем для горной промышленности, чем для нефтедобывающей отрасли. Например, «Фелпс — Додж», крупнейшая все еще держащаяся на плаву американская горнодобывающая компания, сталкивается с затратами на рекультивацию и консервацию горных выработок на сумму около 2 миллиардов долларов, равную всей ее рыночной капитализации. Все активы этой компании составляют примерно 8 миллиардов долларов, причем большая их часть размещена в Чили и не может быть использована для покрытия затрат в Северной Америке. Сравните: нефтедобывающей компании «АРКО» по наследству от «Медных рудников Бьютт» при покупке ею компании «Анаконда коппер майнинг» досталась ответственность на сумму в 1 миллиард долларов; но у «АРКО» было более 20 миллиардов долларов активов, расположенных в Северной Америке. Теперь должно быть понятно, почему «Фелпс — Додж» против очистных мероприятий в гораздо большей степени, чем «АРКО».

Таким образом, существует множество экономических причин, объясняющих, почему горнодобывающим компаниям гораздо сложнее нести на себе груз затрат на очистные мероприятия, чем нефтедобывающим компаниям. В краткосрочной перспективе горнодобывающим компаниям гораздо дешевле заплатить лобби за проталкивание более мягких законов — по крайней мере, при существующем положении дел в обществе и законодательной системе.

Указанные экономические факторы усугубляются положением и корпоративной культурой, складывающимися в горнодобывающей промышленности. В истории Соединенных Штатов (аналогии можно проследить также в Южной Африке и Австралии) правительство поощряло горное дело как средство стимулирования продвижения поселенцев на запад. Таким образом, горная промышленность развивалась в Соединенных Штатах как нечто исключительное и отстраненное от всяких правил, как панацея для страны. (Еще одна иллюстрация проблемы, связанной с устаревшими ценностями, о чем шла речь в предыдущей главе.) Руководители горной промышленности на критику со стороны защитников окружающей среды отвечают проповедями о том, что цивилизация без горной промышленности невозможна, что ужесточение правил означает деградацию горной промышленности, а значит, деградацию цивилизации. Цивилизация, в нашем ее понимании, невозможна и без нефти, сельского хозяйства, лесной промышленности или книгопечатания, однако производители нефти, фермеры, лесозаготовители и издатели не прибегают к псевдорелигиозным рассуждениям горняков типа: «Бог создал металлы, чтобы их добывали во благо человечества». Служащие одной из крупнейших американских горнодобывающих компаний посещают церковь, которая учит, что Господь скоро сойдет на Землю, поэтому, если подождать с рекультивацией земель лет пять или десять, надобность в ней отпадет. Мои друзья в горнодобывающей промышленности так витиевато описывают превалирующие настроения в отрасли: «воспользовался и бежать», «менталитет барона-разбойника», «запрещенные приемы в схватке одиночки с природой», «самые консервативные бизнесмены на свете», «спекулятивное отношение к руднику как к тотализатору и месту личного обогащения за счет эксплуатации главной жилы в пику нефтяной отрасли, проповедующей увеличение стоимости активов в пользу держателей акций». Горнодобывающая промышленность неизменно отметает претензии, связанные с отравлением окружающей среды. В нефтедобывающей промышленности сегодня никто не будет отрицать вреда от пролитой нефти, однако добытчики металлической руды вред от утечки металлов и кислот по-прежнему отрицают.

Третий фактор, обуславливающий взаимоотношения горнодобывающей промышленности с окружающей средой — кроме экономических и корпоративных факторов, — это попустительское отношение со стороны нашего правительства и общества к ситуации, складывающейся в отрасли. Основным федеральным законом, регулирующим горное дело в США, является акт о горной промышленности 1872 года. Именно в силу этого акта горнодобывающие компании безвозмездно добывают полезные ископаемые на сумму 1 миллиард долларов в год из находящихся в государственной собственности недр, свободно сбрасывают отходы на государственные земли, а также пользуются другими привилегиями, обходящимися налогоплательщикам в четверть миллиарда долларов в год. Разработанные и одобренные федеральным правительством в 1980 году «3809 правил» не предусматривали предоставления горнодобывающими компаниями финансовых гарантий очистных мероприятий и не определяли должным образом таких понятий, как мелиорация и очистка земли. В 2000 году администрация Клинтона исправила предыдущие ошибки, однако не потребовала гарантий непосредственно от горных компаний. В октябре 2001 года положение, выдвинутое уже администрацией Буша, отменило почти все предыдущие, кроме возможности требовать финансовых гарантий, которые в любом случае бессмысленны без четкого плана мелиорации земли и сметы на очистные мероприятия, подлежащих указанному финансовому гарантированию.

Редко когда нашему обществу удавалось привлечь горную промышленность к ответственности за причиненный ущерб. Законодательным органам, разработчикам инструкций, политикам придется постараться, чтобы устаревшие законы исчезли. Правительство штата Монтана давно противостоит горнопромышленному лобби, а правительства штатов Аризона и Невада по-прежнему на стороне отрасли. Вот другой пример: штат Нью-Мехико оценил стоимость мелиорации земли для медного рудника Чино, принадлежащего корпорации «Фелпс — Додж», в 780 миллионов долларов, но потом снизил свои претензии до 391 миллиона долларов из-за политического давления, оказывавшегося на штат со стороны лобби. Так если американское общество и правительство требуют от горной промышленности столь малого, стоит ли удивляться, что сама отрасль столь мало отдает добровольно?

Мой отчет о горнодобывающей промышленности, возможно, создал у вас ложное представление о ситуации внутри отрасли. Конечно, она не столь однообразна. Поэтому полезно выяснить, почему некоторые горные компании или компании схожих отраслей промышленности принимают природоохранные меры или склоняются к их принятию. Приведу шесть примеров: угольная промышленность, отделение компании «Анаконда коппер майнинг» в штате Монтана, платиновые и палладиевые рудники в Монтане, проект «Добыча полезных ископаемых и обоснованное развитие», а также компании «Рио Тинто» и «Дюпон».

На первый взгляд угольная промышленность гораздо более, чем нефтедобывающая, похожа на горную промышленность в том, что ее деятельность неизбежно наносит окружающей среде тяжкий урон. Потенциально угольные шахты оставляют после себя гораздо больше беспорядка, чем горные разработки, потому что количество добываемого в год угля огромно и более чем в три раза превышает объем добываемого металла. То есть горные шахты обычно загрязняют большее пространство, а в некоторых случаях снимают почву до коренной породы и обрушивают скальные породы в реки. С другой стороны, чистый уголь залегает пластами до трех метров толщиной, которые могут тянуться на многие километры, так что отношение добытого угля к отходам составляет один к одному, тогда как при добыче меди это соотношение, как уже говорилось, составляет один к четыремстам, а при добыче золота — один к пяти миллионам.

Катастрофа на одной из американских угольных шахт в 1972 году у Буффало-крик стала тревожным звонком для угольной промышленности, также как катастрофы с танкером «Эксон Вальдес» и нефтяной вышкой в Северном море стали тревожными звонками для нефтяной промышленности. Катастрофы же на предприятиях горной промышленности происходят в странах третьего мира — слишком далеко от глаз передовой мировой общественности, чтобы ее будоражить. Наученное событиями у Буффало-крик, правительство Соединенных Штатов в 1970-х и в 1980-х годах ужесточило правила, производственные планы и финансовые гарантии в отношении угольной промышленности, поставив ее в менее выгодные условия, чем горнодобывающую отрасль.

После внедрения упомянутых правительственных инициатив угольная промышленность предсказывала катастрофы, но через двадцать лет все-таки научилась жить по новым правилам. (Конечно, это не означает, что теперь деятельность угольной промышленности безупречна, просто она стала более регулируемой, чем двадцать лет назад.) Одна из причин такого изменения заключатся в том, что многие (но, разумеется, не все) угольные шахты расположены не в живописных горах Монтаны, а на ценимой разве что за наличие угля равнинной земле, где мелиорация экономически обоснованна. В отличие от горной промышленности угольная отрасль теперь часто проводит восстановление разработанных территорий в течение одного-двух лет. Другая причина состоит в том, что уголь (как и нефть, но не золото) воспринимается обществом как нечто необходимое для выживания. К тому же, каждый знает, как используются уголь и нефть, но мало кто знает, как используется медь. Поэтому угольная промышленность вполне может перекладывать увеличившиеся затраты, связанные с природоохранными мерами, на потребителей.

Другой фактор состоит в том, что цепочка поставок добытого угля коротка и прозрачна: продукция угольной промышленности поставляется электростанциям, сталелитейным заводам и прочим основным потребителям угля либо непосредственно, либо через не более чем одного посредника. Поэтому общественность может легко определить, какие компании поставляют уголь тому или иному потребителю, а также применяют ли эти компании чистые или грязные технологии. В нефтедобывающей отрасли посредников в цепочке поставок еще меньше, хотя по географическим масштабам она может быть и длиннее. Крупные компании, такие как «Шеврон — Тексако», «Эксон — Мобил», «Шелл» и «БП», продают топливо бензоколонкам, что дает потребителям возможность в случае, например, крушения танкера «Эксон Вальдес» бойкотировать бензоколонки, торгующие топливом компании «Эксон». Золото же, прежде чем попасть из золотого прииска к потребителю, должно пройти по длинной цепочке из обрабатывающих заводов, складов, индийских производителей драгоценностей и европейских оптовиков. Только после этого оно попадает на склад розничного торговца ювелирными изделиями. Взгляните на свое обручальное кольцо. Вы даже представить не можете, где было добыто это золото, добыто ли оно в прошлом году или пролежало на складе двадцать лет, какая компания его добыла и какова была экологическая политика этой компании. В отношении меди все еще более туманно. Здесь в цепочку поставок включаются плавильщики, и вы даже не подозреваете, что, когда приобретаете, например, автомобиль, покупаете некоторое количество меди. Столь длинная цепочка поставок не позволяет компаниям, добывающим медь и золото, рассчитывать на то, что потребитель изъявит желание оплачивать очистные мероприятия из собственного кармана.

Рудники штата Монтана постоянно загрязняют окружающую среду. Но среди них есть такие, которые тратят деньги на очистные мероприятия, — например, рудники, расположенные у Батта и когда-то принадлежавшие компании «Анаконда коппер майнинг». Как же очистные мероприятия стали возможными? Компанию «Анаконда» купила крупная нефтедобывающая компания «АРКО», которую в свою очередь приобрела еще более крупная нефтедобывающая компания «БП». Горная собственность осталась прежней, но владельцы поменялись. Налицо различие в подходах к экологическим вопросам в горной и нефтедобывающей промышленностях. Столкнувшись с доставшимися по наследству фактами загрязнения окружающей среды, компании «АРКО» и «БП» пришли к выводу, что сохранение за собой ответственности за решение существующих проблем соответствует их интересам наилучшим образом. Конечно, нельзя сказать, что «АРКО» и «БП» с энтузиазмом расходуют сотни миллионов долларов. Компании избрали обычную в таких случаях стратегию сопротивления. Они отрицают токсичное воздействие на природу, финансируют местные группы поддержки своих интересов, предлагают более дешевые решения по сравнению с теми, которые предлагает правительство и т.д. Тем не менее «АРКО» и «БП» тратят большие суммы денег и, в конце концов, готовы тратить еще больше; в силу огромной капитализации они едва ли объявят себя банкротами из-за рудников Монтаны, да и заинтересованы эти компании больше в конкретных решениях, нежели в неопределенном откладывании дел.

Другим ярким пятном на приисковой палитре штата Монтана являются две платиновые и палладиевые копи, которыми владеет компания «Стиллуотер майнинг», достигшая добрососедских соглашений с местными природоохранными организациями (единственный подобный пример в Соединенных Штатах). Став спонсором этих организаций, «Стиллуотер» обеспечила им беспрепятственный доступ в районы проведения горных работ. Кроме того, компания обратилась к одной из подобных организаций «Траут анлимитед» (к большому удивлению последней) с просьбой контролировать влияние горных работ на численность форели, водящейся в местной речке Боулдер. Компания также заключила долгосрочные соглашения с местными организациями по труду, электричеству, школам и городским службам в обмен на лояльность защитников природы и здешних жителей. Отражение общих интересов в этом мирном договоре между «Стиллуотер», защитниками окружающей среды и населением кажется достаточно очевидным. Как же объяснить тот удивительный факт, что среди горнодобывающих компаний Монтаны лишь «Стиллуотер» удалось заключить такой договор?

Причиной тому несколько факторов. «Стиллуотер» владеет месторождением, уникальным по своей ценности, единственным месторождением платины и палладия (интенсивно использующихся в автомобилестроении и химической промышленности) за пределами Южной Африки. Месторождение настолько обширно, что, по разным оценкам, его запасов хватит на сто, а то и более лет. Эти обстоятельства указывают на выгодную долгосрочную перспективу разработки месторождения и исключают потребительское отношение к нему. Сама шахта находится под землей, поэтому угроза загрязнения поверхности намного меньше, чем при открытой разработке. В руде содержится относительно мало сульфидов, а большинство тех, что есть, добываются вместе с основным металлом. Таким образом, угроза сброса кислых сульфидных вод минимальна, и затраты на устранение возможных последствий негативного воздействия на окружающую среду меньше, чем на медных и золотых копях Монтаны. Немаловажен и тот факт, что в 1999 году главным управляющим компании стал Билл Неттлес. Его предыдущим местом работы была не горнодобывающая отрасль, как можно было бы ожидать, а автомобильная промышленность (основной потребитель продукции горнодобывающей промышленности). Свободный от характерного для горной промышленности подхода к проблемам окружающей среды, понимающий проблемы отрасли, связанные с отношением к ней общественности, он оказался прямо заинтересованным в нахождении свежих и действенных решений. Кроме того, в 2000 году менеджеры компании «Стиллуотер» просто испугались, что президентом Соединенных Штатов будет избран Альберт Гор, выступающий за защиту окружающей среды, что губернаторские выборы в штате Монтана выиграет кандидат, не поддерживающий крупный бизнес, и решили, что заключение добрососедских соглашений между «Стиллуотер» и местной общественностью обеспечит им стабильное будущее. Другими словами, менеджеры «Стиллуотер» следовали собственному пониманию интересов компании и заключали добрососедские соглашения, тогда как большинство других крупных американских горных компаний следовали иному видению, снимали с себя ответственность, нанимали лобби для борьбы с правительством и, в качестве последнего средства, объявляли себя банкротами.

В 1998 году управляющие некоторыми крупными международными горнодобывающими компаниями озаботились потерей отраслью «социального доверия» по всему миру. В результате они разработали проект, получивший название «Добыча полезных ископаемых и рациональное развитие», провели несколько исследований, посвященных рациональной разработке месторождений, привлекли на свою сторону известного защитника окружающей среды (президента Национальной федерации дикой природы) в качестве руководителя проекта и попытались, правда неудачно, заручиться поддержкой природоохранной общественности, которая в такой поддержке отказала в силу своей исторической неприязни к горнодобывающим компаниям. В 2002 году исследования завершились выработкой ряда рекомендаций, однако впоследствии большинство вовлеченных в проект горных компаний следовать им отказались.

Исключение составляет британский горнодобывающий гигант «Рио Тинто», принявший решение самостоятельно следовать выработанным рекомендациям. Это решение сформировалось не только под влиянием руководителя концерна, но и английских граждан — держателей акций, а также было навеяно памятью о приобретенной в свое время компании «Бугенвиль Пангуна коппер», чье «экологическое наследие» так дорого обошлось покупателю. По тем же причинам, по которым нефтедобывающая компания «Шеврон» посчитала необходимым пойти на переговоры с правительством Норвегии, концерн «Рио Тинто» связал свой успех с социально ответственным лидерством в отрасли. Принадлежащая концерну шахта по добыче буры в Долине Смерти теперь считается наиболее экологически чистой в Соединенных Штатах. Дивиденды не заставили себя ждать. Когда компания «Тиффани», желая навсегда избавиться от протестов защитников окружающей среды, от маршей перед окнами своих ювелирных магазинов и от плакатов, вещающих об отравленной золотодобытчиками рыбе, решила наконец повернуться лицом к проблемам окружающей среды и выбрать горнодобывающую компанию, с которой можно было бы подписать контракт на поставку золота, она выбрала концерн «Рио Тинто», имеющий устойчивую репутацию экологически чистой компании. «Тиффани» исходила из тех же соображений, что и «Шеврон»: репутация, доброе имя, мотивирование и хорошая подготовка персонала, а также выработка философии для менеджемента.

Еще один поучительный пример. В Соединенных Штатах расположена компания «Дюпон», крупнейший в мире потребитель титана и титановых сплавов, использующихся при производстве красок, реактивных двигателей, высокоскоростных самолетов, космических аппаратов, а также для других целей. Большая часть титана добывается на австралийских пляжах из песка, богатого рутилом, минералом, состоящим почти из чистого диоксида титана. «Дюпон» является производителем готовой продукции и не добывает металл сама. Поэтому рутил ей приходится покупать у австралийских добывающих компаний. В то же время «Дюпон» ставит свое имя на всю производимую ею продукцию, включая титановую малярную краску. Очевидно, компания не хочет, чтобы ее продукция приобретала плохую репутацию только потому, что поставщики вызывают у потребителей возмущение своими грязными технологиями. Поэтому «Дюпон» в сотрудничестве с заинтересованными общественными организациями выработала покупательские соглашения и кодексы ответственности, распространяющиеся на всех австралийских поставщиков титана.

Два приведенных выше примера иллюстрируют важное соображение. Потребители обрели определенное влияние на нефтедобывающие и (в меньшей степени) на угледобывающие компании. Топливо покупается потребителями непосредственно у нефтедобывающих компаний, а уголь приобретается энергогенерирующими компаниями, продающими электричество конечным потребителям. Поэтому потребители знают, к кому апеллировать или кого бойкотировать в случае разлива нефти или происшествия на угольной шахте. Что касается горнодобывающих компаний, то конечные потребители слишком сильно от них удалены, что делает прямой бойкот таких компаний практически невозможным. В случае с медью даже опосредованный бойкот медесодержащей продукции будет невозможен, поскольку большинство потребителей не знают, при производстве какой продукции используется медь. Но у потребителей все-таки есть рычаги против «Тиффани», «Дюпон» и других продавцов розничной продукции, которые закупают металлы и располагают техническими возможностями отличить чистые копи от грязных. Мы еще увидим, что эти рычаги уже стали эффективным средством влияния потребителей на лесозаготовительную промышленность и производство морепродуктов. Что касается природоохранных организаций, они только начинают применять эту тактику по отношению к горнодобывающей промышленности, апеллируя скорее к закупщикам металлов, нежели к их добытчикам.

По крайней мере, в краткосрочный период добывающие компании несут издержки в связи с принимаемыми ими природоохранными мерами, очисткой и мелиорацией земли, и никакие уверения правительства или общественности, что в долгосрочной перспективе деньги в итоге экономятся, ситуацию не меняют. Кто должен оплачивать эти издержки? Когда очистке подлежат участки, загрязненные некогда из-за недейственных законов, общественности не остается ничего другого, как самой оплачивать расходы из налоговых поступлений, даже если директора виновных компаний, прежде чем объявить о банкротстве, выписали себе премии. Практический же вопрос состоит в следующем: кто должен оплачивать настоящие и будущие издержки, которые несут горнодобывающие компании?

Современное положение дел таково: рентабельность горнодобывающей отрасли настолько мала, что потребители не могут сослаться на чрезмерные доходы компаний, из которых могли бы быть покрыты расходы на природоохранные меры. Но очистные мероприятия проводить все же надо, иначе страдаем мы все — из-за непригодности почвы, небезопасной питьевой воды, загрязненного воздуха. Загрязнение происходит даже при применении наиболее чистых способов добычи угля и меди. Если мы не можем отказаться от угля и меди, то должны признать затраты на защиту окружающей среды легитимными и необходимыми при добыче полезных ископаемых, такими же легитимными, как и затраты на бульдозер, который копает яму, или на плавильную печь, которая плавит руду. Затраты на охрану окружающей среды должны быть включены в конечную стоимость металлов, попадающих к потребителям, как уже делается в нефтедобывающих и угледобывающих компаниях. Лишь длинная и запутанная цепочка поставки металлов конечному потребителю и исторически неверное поведение большинства горнодобывающих компаний до сих пор скрывали этот простой вывод.

Нам осталось обсудить две добывающие отрасли: лесозаготовительную и рыбную. Между ними и нефтедобывающей, горной и угледобывающей отраслями существуют два основных отличия. Во-первых, лес и рыба — возобновляемые, самовоспроизводящиеся ресурсы. Поэтому, если их добыча происходит не быстрее, чем они успевают воспроизвестись, они практически неиссякаемы. В отличие от них нефть, металлы и уголь не возобновляются; они не репродуцируют себя, не дают побеги, не спариваются, чтобы получились молодые нефтяные капельки или угольные камешки. Даже если добывать их медленно, они не смогут репродуцироваться и сохраняться в неизменном объеме. (Строго говоря, нефть и уголь все же формировались в течение длительного геологического периода, равного нескольким миллионам лет, но такая скорость слишком мала, чтобы угнаться за современными темпами добычи.) Во-вторых, добываемое лесозаготовительной и рыбной отраслями сырье является ценным составляющим окружающей среды. Поэтому любая добыча леса или рыбы почти по определению может нанести природе урон. Напротив, нефть, металлы и уголь либо играют в экосистеме очень маленькую роль, либо эта роль вообще отсутствует. Если найти способ их извлечения, не нарушая экосистему, то с экологической точки зрения не пострадает ничего ценного, хотя последующее использование или сжигание добытого может, тем не менее, причинить ущерб. Сначала мы обсудим лесозаготовительную промышленность, а затем (более кратко) рыбную.

Лес представляет для людей большую ценность, но оказался под угрозой вследствие вырубки. Совершенно очевидно, что лес является для нас основным источником промышленной древесины, из которой производятся дрова, канцелярская бумага, газеты, печатная и туалетная бумага, пиломатериалы, фанера и мебель. Для жителей стран третьего мира, составляющих значительную часть населения планеты, лес является основным источником непромышленной продукции: натуральных волокон, кровельного материала, охотничьей добычи, фруктов, орехов и другой растительной пищи, а также лекарств растительного происхождения. Люди, живущие в развитых странах, пользуются лесом как местом для отдыха. Лес играет роль глобального воздушного фильтра, поглощающего угарный газ и другие примеси, загрязняющие воздух. Лес и почва, на которой он произрастает, являются основными аккумуляторами углерода, поэтому обезлесение и, соответственно, снижение аккумулируемого углерода являются важной причиной глобального потепления. Вода по деревьям возвращается в атмосферу; таким образом, обезлесение ведет к уменьшению осадков и последующему опустыниванию. Деревья удерживают воду в почве, сохраняя ее влажной. Кроме того, деревья защищают поверхность земли от оползней, эрозии и смывания отложений в реки. Некоторые леса, особенно тропические, содержат подавляющее количество питательных веществ, являющихся неотъемлемым звеном экосистемы, поэтому вырубка лесов грозит освобожденным от деревьев землям бесплодием. Наконец, лес является средой обитания для большинства живых существ на суше. Например, в тропических лесах, покрывающих шесть процентов поверхности Земли, живет от пятидесяти до восьмидесяти процентов видов растений и наземных животных.

Принимая во внимание все перечисленные ценные свойства леса, лесозаготовители разработали множество способов минимизации потенциально вредного воздействия на окружающую среду при заготовке леса. Эти способы включают в себя селективную вырубку части ценных пород древесины, при этом остальной лес остается на корню; размеренную заготовку леса, когда скорость роста деревьев соответствует скорости их вырубки; вырубку малых площадей, когда вырубленная территория остается в окружении других деревьев, семена которых дают жизнь новой поросли; пересадку отдельных деревьев; вырубку отдельных крупных деревьев и эвакуацию с помощью вертолета, если они представляют значительную ценность (например, если это двукрылоплодник или араукария), а не вывоз наземным транспортом, для которого нужны дороги, неизменно калечащие лес. В зависимости от обстоятельств, эти меры могут избавить лесозаготовительную компанию либо от потери денег, либо от прибыли. Продемонстрируем эти противоположные возможности на двух примерах: на недавнем опыте, полученном моим другом Алоисом, и на действиях Совета по охране лесов.

Моего друга на самом деле зовут не Алоис. Это имя я выдумал для него по причинам, которые станут понятны из дальнейшего. Он живет в одной из азиатско-тихоокеанских стран, где я проводил свои изыскания, а работает служащим. Когда шесть лет назад я с ним встретился, он сразу поразил меня своей открытостью, любопытством, хорошим настроением, чувством юмора, уверенностью в себе, независимостью и умом. Он смело вышел в одиночку к взбунтовавшимся рабочим и успокоил их. Ночью он несколько раз бегал (буквально) вверх и вниз по крутому горному склону от одного лагеря к другому, координируя действия. Через пятнадцать минут после нашего знакомства, узнав, что я написал книгу об отношении полов, он расхохотался и попросил немедленно рассказать ему все, что знаю о сексе, и перестать толковать о птицах.

Мы сообща участвовали в нескольких проектах, и прошло два года, прежде чем я снова приехал в его страну. Вновь увидев Алоиса, я понял, что что-то изменилось. Теперь его речь была нервной, а глаза бегали из стороны в сторону, словно он чего-то боялся. Я удивился, поскольку местом нашей встречи была аудитория в столице этого государства, где я читал лекцию в присутствии членов правительства, и я не видел никаких признаков опасности. Вспомнив вместе с ним о мятеже, лагерях в горах и сексе, я спросил, как у него дела, и вот что услышал.

Теперь у Алоиса была новая работа. Он трудился на одну из неправительственных организаций, выступавших против вырубки тропического леса. В тропиках северо-восточной Азии и островов Тихого океана широкомасштабная заготовка леса ведется преимущественно международными компаниями. Их дочерние компании расположены во многих странах, однако штаб-квартиры находятся в основном в Малайзии, Тайване и Южной Корее. Они покупают права на заготовку леса на земле, которой владеют местные жители, экспортируют необработанный лес, а новых деревьев не сажают. Большая часть добавочной стоимости формируется в процессе валки дерева и последующей обработки, т.е. готовая древесина продается гораздо дороже бревна, из которого она была изготовлена. Поэтому экспорт необработанного леса лишает местное население и национальное правительство большей части потенциальной стоимости принадлежащих им ресурсов. Компании часто получают требуемое правительством разрешение с помощью подкупа должностных лиц, а затем строят дороги и рубят лес далеко за пределами территории, оговоренной в лицензии. Некоторые компании просто присылают лесовоз, быстро договариваются с местным населением и вырубают лес, вовсе обходясь без лицензии. Например, около семидесяти процентов всего добытого в Индонезии леса приходятся на нелегальные вырубки, ежегодно обходящиеся правительству этой страны почти в миллиард долларов несобранных налогов, отчислений и лизинговых платежей. Разрешение местных властей добывается с помощью уговоров старост деревень (которые могут иметь, а могут и не иметь права выписывать разрешения на вырубку), а также путем приглашения этих людей в Гонконг, где их селят в роскошных гостиничных номерах, кормят, поют и снабжают проститутками, пока они не подпишут необходимые бумаги. Такой путь ведения бизнеса может показаться затратным, но лишь до тех пор, когда выясняется, что одно крупное дерево, вырубленное где-нибудь в джунглях, стоит тысячи долларов. Уступка среднестатистической деревни стоит суммы, которая кажется ее жителям огромной, но они тратят деньги на еду и другие потребительские товары в течение года. Уступки достигаются и обещаниями, которые компания дает жителям деревни и которые никогда не выполняет, — например, посадить новые деревья или построить больницу. Известны также случаи (в индонезийской части Борнео, на Соломоновых островах и где-то еще), когда лесозаготовители приходили с разрешением, полученным у центрального правительства, и начинали валить лес. Однако местные жители, не желая проигрывать в сложившейся ситуации, пытались остановить вырубку. Они блокировали дороги, поджигали лесопилки, после чего, настаивая на своих правах, лесозаготовители вызывали полицию или армию. Я также слышал, что лесозаготовительные компании запугивали оппонентов угрозами расправы.

Именно это и случилось с Алоисом. Лесозаготовители угрожали его убить, но он не отступал, поскольку был уверен, что сможет о себе позаботиться. Затем последовали угрозы расправы с его женой и детьми. Жена и дети позаботиться о себе не могли, да и он их защитить не мог, поскольку часто находился на работе. Чтобы спасти им жизни, он переправил их за океан, в другую страну, и теперь ему не давали покоя мысли о возможных попытках покушения. Этим объяснялась его нервозность, потеря былого настроения и уверенности в себе.

Спросим: почему подобные лесозаготовительные, впрочем, как и горнодобывающие компании, обсуждавшиеся выше, ведут себя столь предосудительно? И вновь ответ заключается в том, что такое поведение им выгодно вследствие все тех же трех факторов, уже упомянутых в связи с горнодобывающими компаниями: экономики, корпоративной культуры и отношения со стороны общества и власти. Лиственные породы тропических деревьев представляют настолько большую ценность, а спрос на них столь велик, что варварская добыча чрезвычайно выгодна. В большинстве случаев согласие местных жителей может быть получено, поскольку они отчаянно нуждаются в деньгах и никогда не были свидетелями катастрофических последствий, которые приносит местным землевладельцам уничтожение тропического леса. (Один из наиболее эффективных способов, применяемых природоохранными организациями, чтобы склонить землевладельцев к отказу от выдачи разрешений на вырубку, заключается в том, чтобы отвезти их на территории с уже спиленным лесом и дать пообщаться с несчастными владельцами этих территорий.) Чиновники из министерства по делам леса коррумпированы, не ведают о роли леса в международной экономике, о финансовых ресурсах лесозаготовительных компаний и могут не подозревать о высокой стоимости обработанной древесины. При указанных обстоятельствах варварская добыча леса до тех пор будет считаться хорошим бизнесом, пока эти компании не начнут изгонять из стран — владельцев лесных угодий, пока правительства и местные землевладельцы не перестанут раздавать лицензии и пока не найдутся силы, способные противостоять хищнической вырубке леса.

В других странах, особенно в Западной Европе и Соединенных Штатах, варварская добыча леса стала просто невыгодной. В отличие от ситуации в большинстве тропических стран, западноевропейские и американские девственные леса уже вырублены или быстро исчезают. Крупные лесозаготовительные компании действуют на территориях, которыми владеют на правах собственника или долгосрочной аренды, что дает им стимул для размеренного бизнеса. Многие потребители хорошо осведомлены об экологических проблемах и готовы выяснять, произведена ли продукция, которую они приобретают, с нарушением экологических норм. Что касается государственного регулирования, оно весьма жесткое, а чиновников не так просто подкупить.

В результате некоторые лесозаготовительные компании, действующие в Западной Европе и Соединенных Штатах, все больше беспокоятся не только за свою способность конкурировать с компаниями третьего мира, предлагающими более низкие цены, но и за собственное выживание, или (используя терминологию горной и нефтедобывающей промышленности) за «общественное право на работу». Ряд лесозаготовительных компаний перешел на рациональный способ хозяйствования и пытается убедить в этом общественность, но они сталкиваются с отсутствием доверия к заявлениям от своего имени. Например, большая часть предлагаемых потребителю лесобумажных товаров снабжена этикетками с надписями экологического толка: «За каждое срубленное дерево посажено минимум два». Однако исследования показали, что из восьмидесяти подобных надписей семьдесят семь вообще не соответствуют действительности, а три соответствуют частично. Понятно, что общественность привыкла не придавать значения подобным заявлениям, сделанным такими компаниями.

К обеспокоенности лесозаготовительных компаний об общественном праве и доверии к себе прибавилась и обеспокоенность, связанная с неминуемым исчезновением лесов, составляющих основу их бизнеса. Более половины всех первозданных лесов в мире вырублено или повреждено в течение последних восьми тысяч лет. Но потребление нами лесной продукции увеличивается, и половина указанных лесных потерь приходится на минувшие пятьдесят лет — лес вырубался, например, для сельскохозяйственных нужд или для производства бумаги, потребление которой по сравнению с 1950 годом выросло в пять раз. Заготовка леса часто является лишь первым звеном в цепной реакции: лесозаготовители строят к лесу дороги, браконьеры используют эти дороги, чтобы охотиться, а фермеры — чтобы основывать поселения. Лишь 12 процентов мировых запасов леса расположены на охраняемых территориях. При худшем сценарии все оставшиеся и удобные для разработки леса вне охраняемых территорий будут уничтожены в течение ближайших десятилетий, а при лучшем сценарии мир сможет рационально удовлетворять свои потребности в древесине, пользуясь небольшой частью (20 или менее процентами) оставшихся лесов, но при умелом хозяйствовании.

Озабоченность по поводу будущего своей отрасли побудила в начале 1990-х годов некоторых представителей лесозаготовительной промышленности и хозяйственников начать переговоры с защитниками окружающей среды, общественными организациями и ассоциациями местных жителей. В 1993 году эти переговоры завершились созданием международной некоммерческой организации — Совета по охране лесов (СОЛ) со штаб-квартирой в Германии, учредителями которого стал ряд фирм, учреждений, правительственных и природоохранных организаций. Совет управляется выборным органом, состоящим из членов СОЛ, в том числе представителей лесозаготовительной отрасли, природоохранных и общественных организаций. Перед СОЛ были поставлены три задачи: выработать критерии рационального лесного хозяйствования, создать механизм сертификации лесов, удовлетворяющих этим критериям, а также другой механизм, отслеживающий движение продукции по сложной цепочке поставщиков из леса к потребителям, с тем чтобы потребители знали, что бумага, стул или стол с логотипом СОЛ, приобретенные ими в магазине, произведены с учетом рационального лесного хозяйствования.

Что касается первой задачи, были сформулированы десять выверенных критериев рационального лесного хозяйствования. Критерии включают в себя: заготовку леса с постоянной скоростью, равной скорости замены срубленных деревьев вновь выросшими; резервирование леса, имеющего особую ценность, например, старых лесов, не подлежащих превращению в однородные лесопосадки; долгосрочное сохранение биологической вариативности, рециркуляции питательных веществ, целостности почвы и других экосистемных функций леса; защиту водоразделов и сохранение достаточно широких прибрежных зон вдоль рек и озер; наличие долгосрочного плана хозяйствования; приемлемую утилизацию химических веществ и отходов; подчинение действующему законодательству; признание прав местного населения и рабочих, занятых в лесном хозяйстве.

Вторая задача заключалась в том, чтобы установить, соответствует ли способ хозяйствования в том или ином лесу данным критериям. СОЛ сам не сертифицирует леса. Совет проводит аккредитацию специальных организаций на выдачу лесных сертификатов и на право инспектирования леса, которое может занимать до двух недель. Во всем мире существует около десятка таких организаций, и все они имеют международную аккредитацию. Две из них, которые проводят наибольшее количество инспекций в Соединенных Штатах, называются «Смартвуд» и «Сайентифик сертификейшн систем», их штаб-квартиры расположены в Вермонте и Калифорнии соответственно. Владелец леса или хозяйствующий субъект связывается с такой организацией, делает заказ на инспекцию и платит за проверку, при этом гарантии на благоприятный исход им никто не дает. Ответ сертифицирующей организации после инспектирования часто оформляется в виде списка предварительных условий, которые должны быть выполнены прежде, чем будет выдан сертификат, или в виде предварительного одобрения, сопровождающегося списком условий, которые должны быть выполнены прежде, чем будет разрешено использование логотипа СОЛ.

Необходимо подчеркнуть, что инициатива получения сертификата на использование лесных угодий должна всегда исходить от хозяйствующего субъекта; сертифицирующие организации никогда не приходят без приглашения. Конечно, возникает вопрос, почему владелец леса или хозяйственник должны оплачивать инспектирование. Ответ состоит в том, что все большее количество владельцев и хозяйственников начинают понимать свою финансовую выгоду — ведь затраты на сертификацию будут восполнены через открывшийся доступ к новым рынкам и потребителям за счет престижа и доверия, подтвержденных независимой сертифицирующей организацией. Смысл сертификации СОЛ состоит в том, чтобы потребители могли ей верить. Сертификация — не безосновательное хвастовство компании, а результат проверок, проведенных согласно принятым международным стандартам квалифицированными и опытными аудиторами, которые не боятся сказать «нет» или выставить необходимые требования.

Последний шаг состоял в том, чтобы документально зафиксировать то, что называется «опекунской цепочкой», т.е. предоставить сопроводительную документацию, согласно которой деревья, срубленные в Орегоне, превращаются в доски, продающиеся в магазинах Майами. Даже если сами лесные угодья сертифицированы, их владельцы могут продать древесину лесопилке, которая распиливает и сертифицированный лесоматериал, а лесопилка может продать доски производителю, который покупает и несертифицированный спиленный лес, и т.д. Сеть внутренних связей между производителями, поставщиками, фабрикантами, оптовиками и магазинами розничной торговли настолько сложна, что даже сами компании не всегда знают, откуда пришел лес или куда он направляется, хотя непосредственные поставщики и потребители им известны. Чтобы конечный потребитель в Майами был уверен, что покупаемые им доски действительно сделаны из дерева, спиленного в сертифицированном лесу, непосредственные поставщики должны хранить сертифицированный и несертифицированный материалы отдельно друг от друга, а аудиторские проверки должны это подтверждать. «Сертификация опекунской цепочки» есть отслеживание сертифицированных материалов вдоль всей цепочки поставок. В итоге лишь около 17 процентов продукции из сертифицированных лесов получают право нести на себе логотип СОЛ в магазине розничной торговли. Остальные 83 процента смешиваются в процессе прохождения по цепочке с несертифицированной продукцией. Сертификация опекунской цепочки похожа на головную боль и действительно таковой является. Но это важная головная боль, поскольку иначе потребитель не может быть уверен в происхождении досок, продающихся в магазинах Майами.

Действительно ли общественность заботится об окружающей среде настолько, что предпочтет покупать сертифицированные СОЛ лесоматериалы? Из опросов следует, что 80 процентов потребителей, если бы у них был выбор, предпочли бы покупать продукцию из экологически чистых районов. Но не пустые ли это слова и действительно ли люди обращают внимание на логотип СОЛ, когда посещают магазины? И захотят ли они платить чуть больше за продукцию с логотипом СОЛ?

Эти вопросы очень важны для компаний, рассматривающих возможность сертификации. Ответы на них искали на практике, поставив эксперимент в двух магазинах «Хоум депо» штата Орегон. В каждом из магазинов рядом друг с другом расположили два лотка с одинаковыми кусками фанеры, но на фанере в одном лотке был логотип СОЛ, а в другом — нет. Эксперимент проводили дважды — в первом оба куска фанеры стоили одинаково, во втором кусок фанеры с логотипом СОЛ стоил на 2 процента больше, чем фанера без логотипа. Когда цена была одинакова, фанера с логотипом покупалась в два раза чаще, чем фанера без логотипа. (В одном магазине, расположенном в «либеральном» экологически подкованном университетском городке, фанера с логотипом покупалась в шесть раз чаще, но даже в магазине более «консервативного» городка фанера с логотипом покупалась на девятнадцать процентов чаще, чем фанера без логотипа.) Когда фанера с логотипом стоила на 2 процента больше, чем фанера без логотипа, конечно, большинство покупателей предпочло более дешевую продукцию, но тем не менее довольно большое число покупателей (37 процентов) все-таки купили продукцию с логотипом. Таким образом, значительная часть общества разделяет экологические ценности и готова за них платить.

С появлением сертификации СОЛ возникли опасения, что сертифицированная продукция подорожает либо из-за расходов на аудиторские проверки, либо из-за внедрения новых технологий хозяйствования, необходимых для получения сертификата. Последующий опыт показал, что сертификация обычно не увеличивает стоимость продукции. Случаи, когда рыночная цена сертифицированной продукции становится выше цены несертифицированной, объясняются соотношением спроса и предложения, а не начальной стоимостью: продавцы, торгующие сертифицированной продукцией, имеющейся лишь в ограниченном количестве и потому обладающей высоким спросом, сообразили, что можно поднять на нее цены.

Список компаний, участвовавших в создании СОЛ, вошедших в совет директоров или посвятивших себя достижению провозглашенных СОЛ целей, включает в себя ряд крупнейших мировых производителей и продавцов лесоматериалов. Из компаний, расположенных на территории Соединенных Штатов, назовем «Хоум депо» — крупнейшего в мире продавца пиломатериалов, «Леве» — второго по величине после «Хоум депо» продавца отделочных материалов в США, «Коламбия форест продактс» — одного из крупнейших производителей пиломатериалов в США, «Кинкос» (ныне объединившегося с «Федэкс») — крупнейшего в мире продавца услуг в сфере бизнеса и копирования документов, «Коллинс пайн энд кейн харвудс» — одного из крупнейших производителей древесины в США, «Гибсон гитарс» — одного из мировых лидеров в производстве гитар, «Севен айлендс лэнд», владеющую миллионом акров леса в штате Мэн, а также «Андерсен» — крупнейшего в мире производителя дверей и окон. Из компаний, расположенных за пределами Соединенных Штатов, назовем «Тембек» и «Домтар» — двух крупнейших хозяйствующих субъектов лесной промышленности Канады, «Би энд Кью» — крупнейшего в Великобритании производителя материалов для потребительского сектора «сделай сам» — аналога американской «Хоум депо»; «Сэйнсберис» — вторую по величине сеть супермаркетов в Великобритании, шведскую «Икея» — крупнейшего продавца сборной мебели, а также СКА и «Свеског» (бывшую «Аси домэйн») — две крупнейшие шведские лесозаготовительные компании. Все эти и другие фирмы поддержали СОЛ потому, что увидели свои экономические выгоды, но каждая пришла к такому видению своим путем. С одной стороны, некоторые из этих фирм были мишенями развернутых против них кампаний со стороны природоохранных организаций, недовольных существующими способами хозяйствования, например торговлей старым лесом, как, скажем, «Хоум депо», которую критиковало Общество защиты тропических лесов. С другой стороны, эти фирмы увидели новые возможности увеличить собственные продажи — при том, что покупатель стал более разборчив. В защиту «Хоум депо» и других компаний, не от хорошей жизни изменивших свое отношение к СОЛ, стоит сказать, что двигаться им пришлось очень осторожно, проводя изменения в цепочке своих поставщиков, которая складывалась в течение многих лет. Но затем они стали учиться быстрее, и теперь уже сама «Хоум депо» предлагает своим поставщикам в Чили и Южной Африке перейти на стандарты СОЛ.

Рассказывая о горнодобывающей промышленности, я говорил о том, что наиболее сильное давление на компании этой отрасли с целью изменить практикующиеся способы хозяйствования исходит не от отдельных потребителей, пикетирующих шахты, а от крупных компаний, покупающих металл (таких как «Дюпон» и «Тиффани») и продающих его конечным потребителям. Сходные явления происходит в лесозаготовительной промышленности. Основная часть потребления леса приходится на жилищное строительство, однако большинство домовладельцев не знают и не выбирают компании, которые производят материалы, идущие на возведение или ремонт их домов. Непосредственными клиентами лесозаготовительных компаний являются крупные производители пиломатериалов, такие как «Хоум депо» и «Икея», крупные промышленные центры, как Нью-Йорк, или университеты. Успешно участвуя в кампании против апартеида в ЮАР, подобные фирмы продемонстрировали способность обращать на себя внимание даже таких могущественных, богатых, решительных, хорошо оснащенных и весьма жестких учреждений, как правительство Южной Африки эры апартеида. Многие компании из цепочки поставок лесоматериалов увеличивают свое влияние путем самоорганизации в так называемые «группы покупателей», ставящие целью за конкретный период увеличить продажи сертифицированной продукции, особенно продукции с логотипом СОЛ. Сегодня во всем мире насчитывается около десятка таких групп, крупнейшие из которых находятся в Великобритании и включают в себя крупных продавцов розничной продукции. Кроме того, «группы покупателей» интенсивно образуются в Нидерландах, других странах Западной Европы, а также в США, Бразилии и Японии.

Кроме «групп покупателей», другой мощной движущей силой распространения продукции с логотипом СОЛ в США является «зеленый строительный стандарт», известный как ЛЭЭЭ (Лидерство в экономии энергии и экологии). Данный стандарт классифицирует природоохранное проектирование и использование материалов в строительной промышленности. С одной стороны, компании, следующие высоким нормам ЛЭЭЭ, получают налоговые льготы, а с другой — многие американские государственные строительные проекты требуют от компаний-участниц следовать ЛЭЭЭ. Таким образом, появился значительный стимул для строителей, подрядчиков и архитектурных фирм, непосредственно не контактирующих с общественностью и не очень заметных для потребителей, но которые, тем не менее, склоняются к тому, чтобы покупать продукцию с логотипом СОЛ, поскольку таким образом они выигрывают от налоговых льгот и получают доступ к участию в проектах. Следует пояснить, что и ЛЭЭЭ, и «группами покупателей» движет экологическая забота о конечных потребителях, а также желание компаний видеть свою торговую марку ассоциирующейся у потребителей с уважением к окружающей среде. По сути, нормы ЛЭЭЭ и «группы покупателей» обеспечивают механизм, с помощью которого конечные потребители могут влиять на поведение компаний, в противном случае не несших бы непосредственной ответственности перед потребителями.

Кампания сертификации лесов получила широкое распространение в мире с 1993 года, после образования СОЛ. В настоящее время сертифицированные леса и «опекунские цепочки» существуют в шестидесяти четырех странах. Сегодня общая площадь сертифицированных лесов составляет 156 000 квадратных миль, 33 000 из которых расположены в Северной Америке. Девять стран-лидеров владеют, по крайней мере, 4000 квадратных миль сертифицированных лесов каждая. Этот список возглавляет Швеция с 38 000 квадратных миль (более половины общей площади лесов в этой стране), за которой идут в порядке убывания Польша, США, Канада, Хорватия, Латвия, Бразилия, Великобритания и Россия. Больше всего материалов, сертифицированных СОЛ, продается в Великобритании (около 20 процентов) и Нидерландах. Шестнадцать стран владеют отдельными сертифицированными лесными массивами, превышающими 400 квадратных миль, из которых крупнейшим в Северной Америке является лес Гордон-Госенс в провинции Онтарио площадью 7800 квадратных миль, находящийся в управлении у канадского лесобумажного гиганта «Тембек». В скором времени «Тембек» собирается сертифицировать все 50 000 квадратных миль канадских лесов, находящихся у него в управлении. Сертифицированные леса включают в себя как общественные, так и частные территории. Например, крупнейшим владельцем сертифицированных лесов (около 3000 квадратных миль) в США является штат Пенсильвания.

Эффективность СОЛ удостоилась невольного признания оппозиционных лесозаготовительных компаний: они основали собственные сертифицирующие организации с более низкими стандартами. Среди них можно назвать американскую организацию «Достойные леса», основанную Ассоциацией лесозаготовителей и производителей бумаги, канадскую Ассоциацию стандартов, а также Европейский лесной совет. Результат (возможно, в этом и заключалась цель): общественность сбита с толку альтернативными заявлениями. Например, организация «Достойные леса» сразу ввела в действие шесть различных логотипов, отвечающих шести различным стандартам. Все эти «финты» отличаются от предложений СОЛ тем, что не требуют сертификации, которую должна проводить третья, независимая сторона, а разрешают компаниям сертифицировать себя самим (я не шучу). Они не заставляют компании оценивать себя по единым стандартам и поддающимся количественному измерению результатам (например, по ширине прибрежных зеленых зон вдоль рек и озер), а, наоборот, предлагают оценку с точки зрения не поддающихся измерению процессов (как то: «мы проводим политику», «наши менеджеры участвуют в обсуждениях» и т.д.). У них отсутствует «опекунская цепочка», поэтому любой материал, который получает та или иная лесопилка — сертифицированный или несертифицированный, — становится сертифицированным. Европейский лесной совет практикует автоматическую региональную сертификацию, в рамках которой целая страна (Австрия) быстро прошла сертификацию. Остается лишь догадываться, будет ли эта индустрия самостоятельной сертификации опрокинута СОЛ и потеряет доверие в глазах потребителей или же, стремясь приобрести это доверие, перейдет на стандарты СОЛ.

Последняя отрасль, которую я хочу обсудить, — добыча и производство морепродуктов (морской рыбный промысел). Эта отрасль сталкивается с теми же проблемами, что и нефтедобывающая, горная и лесная промышленности: рост численности населения в мире и возрастающий спрос на убывающие ресурсы. В то время, когда в развитых странах и без того высокое потребление морепродуктов все увеличивается, в других странах оно еще выше и увеличивается еще быстрее: например, в Китае за последние десять лет оно увеличилось в два раза. Сейчас на долю рыбы приходится 40 процентов белка (как растительного, так и животного происхождения), потребляемого в странах третьего мира, она является основным источником животного белка для более чем миллиарда жителей азиатских стран. Из-за растущего спроса на рыбу население Земли меняет место жительства с внутренних районов своих стран на прибрежные районы. К 2010 году три четверти населения Земли будут жить в пределах 50 миль от морского побережья. Уже сегодня море предоставляет рабочие места и заработок двумстам миллионам людей по всему миру, а рыболовство является основой экономик таких стран, как Исландия, Чили и других.

Эксплуатация любого возобновляемого биологического ресурса трудна, а управление морским рыбным промыслом сопряжено с еще большими трудностями. Даже рыбный промысел в водах, контролируемых одним государством, создает трудности, а рыбный промысел в водах, контролируемых несколькими государствами, их усугубляет и имеет тенденцию к развалу, поскольку ни одно государство не может в одиночку диктовать свою волю. Рыбный промысел в открытом океане за пределами двухсотмильной прибрежной зоны вообще неподконтролен государствам. Исследования показывают, что при правильном хозяйствовании мировой рыбный промысел может поддерживаться на уровне более высоком, чем существующий. Тем не менее грустно признавать, что большинство мировых коммерчески важных морских рыбных промыслов уже развалилось до степени коммерческого вымирания, израсходовало свой ресурс, выловило свой лимит или даже превысило его, медленно восстанавливаются после превышения лимита вылова в прошлом или же срочно нуждаются в антикризисном управлении. Среди наиболее важных промыслов, уже потерпевших крах, назовем следующие: промысел атлантического палтуса, тунца, меч-рыбы, североморской сельди, трески, аргентинского хека и австралийской трески. В районах Атлантического и Тихого океанов, где был превышен лимит вылова, максимальный улов пришелся на 1998 год. С тех пор он падает. Основными причинами перечисленных неудач являются: трагедия ресурсов общего пользования, обсуждавшаяся в предыдущей главе, когда потребителям, пользующимся совместными возобновляемыми ресурсами, трудно достигнуть согласия, достижение которого в их же собственных интересах; повсеместное отсутствие эффективного управления и регулирования; а также так называемые неправильные субсидии, т.е. экономически бессмысленные субсидии, выделяемые многими правительствами по политическим причинам ради поддержки рыболовных флотилий, которые слишком велики по сравнению с объемом вылавливаемой им рыбы, что почти неизбежно ведет к превышению лимитов вылова и низкой доходности, при каковой выжить без дотаций невозможно.

Превышение лимита вылова угрожает не только перспективам потребления нами морепродуктов, но и выживанию того или иного вида рыбы, а также других вылавливаемых морских животных. Большая часть морепродуктов вылавливается сетями; кроме того, применяются и другие методы, из-за чего попадаются и непромысловые морские животные. Доля таких животных в общем улове колеблется от одной четверти до двух третей. В большинстве случаев побочный улов гибнет, и его выбрасывают за борт. А ведь выкидываются редкие виды рыб, молодняк промысловой рыбы, тюлени, дельфины, киты, акулы и морские черепахи. И все же их гибель не является неизбежной. Например, недавняя модернизация рыболовных орудий и изменение способов ловли вдвое сократили смертность дельфинов в восточной части Тихого океана при ловле тунца. Однако все еще наносится существенный урон морским обитателям, особенно обитателям морского дна, при тралении, а также коралловым рифам при ловле рыбы с помощью взрывчатых и отравляющих веществ. Наконец, превышение лимитов вылова вредит самим рыболовам: уничтожается основа их средств к существованию, исчезают рабочие места.

Перечисленные проблемы беспокоят не только экономистов и экологов, но и производителей морепродуктов. Среди последних — менеджеры «Юнилевер», одного из крупнейших закупщиков замороженной рыбы, чья продукция известна покупателям под марками «Гортон» в Соединенных Штатах (впоследствии проданной компанией), «Бердсай уолл» и «Айгло» в Великобритании, а также «Финдус» и «Фрудса» в континентальной Европе. Руководство компаний обеспокоено тем, что мировые запасы рыбы — товара, который они покупают и продают, — быстро сокращаются. (Аналогичным образом менеджеры лесозаготовительных компаний, учредившие СОЛ, обеспокоились исчезновением лесов.) Поэтому в 1997 году, четыре года спустя после учреждения СОЛ, «Юнилевер» совместно с Всемирным фондом дикой природы учредили похожую организацию под названием Совет по охране морей (СОМ). Ее цель — предложить потребителям логотипы, свидетельствующие об экологической чистоте соответствующих товаров, а также поощрять рыболовов решать собственные «трагедии ресурсов общего пользования» с помощью стимулирования рыночной привлекательности продукции, а не посредством бойкотов. К «Юнилевер» и фонду охраны дикой природы ныне присоединяются другие компании, организации и международные агентства, желающие укрепления СОМ.

В Великобритании компании, аналогичные «Юнилевер», поддерживающие СОМ или покупающие сертифицированные морепродукты, включают в себя «Янгз блюкрест сифуд» — крупнейшую британскую компанию-производителя морепродуктов, «Сэйнсберис» — крупнейшего британского поставщика свежих продуктов, сети супермаркетов «Маркс и Спенсер» и «Сэйфуэй», а также «Бойд лайн» — владельца флотилии рыболовных траулеров. В США сторонники СОМ включают в себя «Хоул вудс» — крупнейшего в мире розничного торговца продуктами питания, а также супермаркеты «Шоус» и «Трейдер Джоз». Среди других сторонников СОМ можно назвать «Мигрос» — крупнейшего розничного торговца продуктами питания в Швейцарии, а также «Кэйлис энд франс фуд» — крупного владельца рыболовецких судов, заводов, рынков и экспорта в Австралии.

Критерии, которые СОМ применил к рыболовным промыслам, вырабатывались совместно с рыбаками, менеджерами промыслов, переработчиками морепродуктов, продавцами, учеными и природоохранными организациями. Главными критериями стали поддержка промыслами рыбных ресурсов в течение неограниченного периода времени, обеспечение постоянного улова, сохранение целостности экосистемы, минимизация вредного воздействия на обитателей моря и непромысловые виды животных и рыб, наличие правил и процедур, обеспечивающих рациональное рыбное хозяйствование и сводящих к минимуму вредное воздействие на природу, а также уважение действующих законов.

Производители морепродуктов не устают заявлять, часто вводя потребителей в заблуждение, что их методы хозяйствования щадят окружающую среду. Поэтому суть деятельности СОМ и СОЛ — независимая сертификация. Как и СОЛ, СОМ не проводит аудиты самостоятельно, а аккредитует сертифицирующие организации. Обращение с просьбой о сертификации добровольно: компании самостоятельно принимают соответствующее решение, если считают, что выгода от сертификации покроет связанные с нею затраты. Небольшие рыбные хозяйства, желающих пройти проверку, могут воспользоваться услугами фонда Дэвида и Люсиль Паккард, который способствует покрытию указанных затрат через фонд «Састейнбл фишери». Процесс начинается с конфиденциальной предварительной проверки обратившейся компании сертифицирующим органом. Затем (если компания все еще хочет пройти аудит) начинается полная проверка, обычно занимающая один или два года (вплоть до трех лет, если проверяются крупные рыбные хозяйства). Если проверка прошла успешно и решены все текущие вопросы, компания получает сертификат на пять лет, однако подлежит ежегодной проверке без предварительного уведомления. Результаты этих ежегодных проверок публикуются на интернет-сайте и могут быть тщательно изучены заинтересованными сторонами. Опыт показывает, что большинство компаний, получив сертификат СОМ, стремится его сохранить и готово удовлетворять всем требованиям, необходимым для прохождения ежегодного аудита. Как и СОЛ, СОМ организует аудиты «опекунской цепочки», призванные отслеживать путь рыбы, пойманной сертифицированным рыбным хозяйством, от рыболовного судна до портового дока, где рыба сгружается, далее до оптовых рынков, рыбообрабатывающих комбинатов (морозильных и консервных), оптовых дилеров, дистрибьюторов и, наконец, рынка розничной продукции. Лишь продукция сертифицированных рыбных хозяйств, путь которой отслеживается вдоль всей цепочки поставок, может быть снабжена логотипом СОМ при реализации через магазинную или ресторанную сеть.

Сертификации подлежат рыбные хозяйства, рыбные запасы, методы ловли рыбы и рыбного хозяйствования, а также орудия лова. Организации, желающие получить сертификацию, включают в себя коллективы рыбаков, министерства, действующие от имени государственных или местных рыбных хозяйств, рыбные обрабатывающие комбинаты и дистрибуторов. Заявки на сертификацию принимаются от рыбных хозяйств, добывающих не только рыбу, но также моллюсков и ракообразных. На сегодняшний день из семи сертифицированных рыбных хозяйств крупнейшим является лососевое рыбное хозяйство, расположенное в американском штате Аляска. Его представляет местное министерство рыбы и дичи. Следующими по величине хозяйствами являются специализирующееся на лобстерах австралийское рыбное хозяйство, рыночная стоимость которого составляет 20 процентов стоимости всех австралийских рыбных хозяйств, и новозеландское рыбное хозяйство, поставляющее местную продукцию на экспорт. Следующая четверка сертифицированных хозяйств находится в Великобритании: одно специализируется на ловле сельди, другое — на скумбрии, «Берри Инлет» добывает моллюсков, а заканчивает список хозяйство «Лох Торридон нефропс». Еще несколько рыбных хозяйств ждут аккредитации: промысел сайды на Аляске (крупнейший в США и приносящий половину общего улова), промысел палтуса на западном побережье Соединенных Штатов, промысел дандженесского краба и пятнистых креветок, промысел полосатого окуня на восточном побережье Соединенных Штатов, а также промысел лобстеров в Калифорнии. Существуют планы сертификации процессов, начиная с несанкционированной ловли и заканчивая культивирование водных организмов (что создает свои проблемы, о которых речь в следующей главе), в отношении креветок и десяти других видов морских животных, включая, возможно, лососевых. Самые сложные проблемы сертификации, с которыми в будущем столкнутся крупнейшие мировые рыбные хозяйства, будут связаны, как представляется, с несанкционированной ловлей креветок (их, как правило, добывают тралением, что приводит к сорному улову), а также с хозяйствами, выходящими за юрисдикцию отдельного государства.

Практика показывает, что сертификация рыбных хозяйств проходит труднее и медленнее, чем сертификация лесов. Тем не менее я приятно удивлен успехами сертификации рыбных хозяйств, достигнутыми за последние пять лет: я ожидал, что процесс затянется на более долгий срок, а трудностей будет больше, чем оказалось на самом деле.

Отношение крупного бизнеса к окружающей среде формируется согласно главному принципу, который попирает чувство справедливости многих из нас. Бизнес действительно может увеличить свою доходность, по крайней мере, в краткосрочный период, экономя на природоохранных мерах и охране труда. Таково сегодняшнее положение дел в рыбных хозяйствах, ведущих неограниченную ловлю рыбы, и в транснациональных лесозаготовительных компаниях, практикующих краткосрочную аренду тропических лесов в странах с коррупционным правительством и недалекими землевладельцами. Аналогичное положение дел сохранялось в нефтедобывающей отрасли до 1969 года, когда произошел катастрофический разлив нефти в заливе Санта-Барбара, а также в горной отрасли штата Монтана до недавнего времени, когда было принято новое природоохранное законодательство. Когда государственное регулирование эффективно, а общественность волнуют проблемы охраны окружающей среды, экологически «чистый» крупный бизнес может оказаться выгоднее «грязного». Впрочем, обратное тоже верно, если государственное регулирование неэффективно, а обществу нет никакого дела до экологии.

Нам легко обвинять бизнес в наживе за счет остальной части общества. Но обвинение само по себе едва ли продуктивно. Нельзя забывать, что коммерческие организации не благотворительные общества, а компании, нацеленные на извлечение прибыли, и что предприятия, размещающие свои акции на бирже, несут перед пайщиками обязательство сделать эти бумаги максимально доходными при условии, что средства достижения поставленных целей законны. Современное законодательство возлагает на директоров компаний ответственность за так называемое «злоупотребление доверием», если только они проводят сознательную политику сокращения прибыли своих предприятий. В 1919 году автомобильный промышленник Генри Форд был привлечен к суду акционерами за то, что повысил ежедневную плату рабочим до пяти долларов. Суд согласился, что, несмотря на заслуживающую похвалы трогательную заботу Форда о рабочих, его предприятие все же существует для того, чтобы приносить прибыль акционерам.

Обвиняя бизнес, мы забываем, что именно общество несет ответственность за создание таких условий, при которых бизнес наживается за счет остальных людей: за нетребовательность к горнодобывающим компаниям в отношении очистных мероприятий, за покупку пиломатериалов, производимых методами нерационального хозяйствования, и т.д. В долгосрочной перспективе именно общество, непосредственно или через своих представителей в политике, способно сделать деструктивное отношение к окружающей среде невыгодным и незаконным, а рациональную экологическую политику превратить в выгодную. При этом общественность может прибегать к различным способам: к привлечению бизнеса к суду за нанесение вреда, как было после катастроф «Эксон Вальдес», «Альфа Пайпер» и завода в Бхопале; к покупке продукции, произведенной только рациональными методами (что привлекло внимание компаний «Хоум депо» и «Юнилевер»); к развитию у работников чувства ответственности за репутацию своей компании; к заключению государством контрактов лишь с компаниями, имеющими позитивную репутацию (что и произошло между компанией «Шеврон» и норвежским правительством); к принятию государством законов и правил, требующих экологически чистых методов хозяйствования (например, в 1970-х и 1980-х годах правительство Соединенных Штатов выпустило новые положения, регулирующие деятельность угледобывающей промышленности). В свою очередь, крупный бизнес может оказать сильное давление на поставщиков, игнорирующих увещевания общественности или государства. Например, когда общественность Соединенных Штатов озаботилось распространением коровьего бешенства, а управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов США обнародовало правила, согласно которым предприятия мясоперерабатывающей промышленности должны воздержаться от действий, сопряженных с риском распространения болезни, предприятия мясоконсервной промышленности в течение целых пяти лет игнорировали эти правила и утверждали, будто следование им обойдется слишком дорого. Однако когда корпорация «Макдональдс», столкнувшись со снижением покупательского спроса на свои гамбургеры, предъявила те же требования, мясоперерабатывающая промышленность согласилась с ними в течение нескольких недель, «потому что у нас крупнейшая в мире потребительская корзина», как объяснил представитель «Макдональдс». Задача общественности — определить, какие звенья в цепочке поставок чувствительны к общественному воздействию: скорее, например, «Макдональдс», «Хоум депо» или «Тиффани», нежели консервные заводы, лесозаготовительные компании или золотые прииски.

Некоторые читатели, возможно, будут разочарованы или даже возмущены тем, что я возложил ответственность за деструктивную деятельность бизнеса на общество. Я даже навязал обществу дополнительные затраты, связанные с рациональным с экологической точки зрения хозяйствованием, затраты, кои, по моему мнению, является нормальной платой за занятие бизнесом. Мои взгляды могут показаться чуждыми моральной установке о том, что бизнес должен придерживаться добродетельных принципов, вне зависимости от того, насколько ему это выгодно. Но я убежден, что на протяжении истории человечества во всех политически сложных общественных формациях, в водовороте людей разной семейной или клановой принадлежности государственное регулирование возникало вследствие необходимости усиления моральных принципов. Индоктринация моральных принципов — необходимый первый, хотя далеко не последний шаг к возобладанию правильных действий.

По моему мнению, вывод о том, что общество несет ответственность за поведение крупного бизнеса, вселяет скорее надежду, чем разочарование. Я не морализирую по поводу того, кто прав и кто виноват, достоин восхищения или презрения, кто хороший, а кто плохой. Мой вывод является скорее предсказанием, основанным на том, чему я был свидетелем в прошлом. Бизнес меняется, когда общество требует изменений; общество поощряет бизнес за действия, которых от него ждут, и осложняет бизнесу жизнь за то, что от него не ожидают. Я предполагаю, что в будущем, как и в прошлом, изменение общественного отношения к бизнесу станет важнейшим фактором, влияющим на изменение отношения бизнеса к защите окружающей среды.