Эпилог

Одной из главных тем этой книги шла ли речь об образе тела, зеркальных нейронах, эволюции языка или аутизме был вопрос о том, как ваше внутреннее «я» взаимодействует с миром (в том числе и с социальным миром) и в то же время сохраняет свою индивидуальность. Взаимодействие между «я» и другими особенно хорошо развито у людей и существует только в рудиментарной форме у человекообразных обезьян. Я предположил, что многие вилы психических расстройств могут объясняться нарушением именно этого процесса. Понимание подобных расстройств может открыть путь не только к решению абстрактной (философской, я бы сказал) проблемы «я» на теоретическом уровне, но также к лечению психических заболеваний.

Моей целью было создать новую точку отсчёта для того, чтобы объяснить «я» и болезни этого «я». Надеюсь, что мысли и наблюдения, которые я представил, будут вдохновлять на новые эксперименты и подготовят почву для более связной теории в будущем. Что поделать, к подобным средствам наука часто прибегает на ранних стадиях: сначала приходится исследовать рельеф местности, а уж потом пытаться создать всеохватывающие теории. По иронии, именно на этом этапе наукой заниматься интереснее всего. Каждый маленький эксперимент, который вы ставите, заставляет вас почувствовать себя Дарвином, нашедшим новые ископаемые, или Ричардом Бёртоном на очередном повороте Нила в поисках его истоков. Может быть, вы не столь высоко парите, но, пытаясь подражать им, вы чувствуете рядом их присутствие, подобно ангелам-хранителям.

Пользуясь аналогией из другой дисциплины, мы находимся сейчас на той же ступени, на которой находилась химия в XIX веке: открытие базовых элементов, классификация их по группам, изучение способов их взаимодействия. Мы все ещё прокладываем себе путь к чему-то вроде периодической таблицы, но до теории атома нам ещё далеко. В химии было много ложных разработок, таких как утверждение о существовании загадочной субстанции флогистон, которая должна была объяснять некоторые химические взаимодействия, пока не было открыто, что для этого флогистону потребовался бы отрицательный вес! Химики часто сталкивались с ложными соответствиями. К примеру, закон октав Джона Ньюланда, который утверждал, что элементы соединялись пучками по восемь штук, как восемь нот в одной октаве до-ре-ми-фа-соль-ля-си-до. (Идея ошибочная, но она открыла путь к периодической таблице.) Хочется надеяться, что понятие «я» не окажется таким же флогистоном!

Я начал с того, что очертил эволюционную и анатомическую перспективы, чтобы объяснить многие странные нейропсихиатрические синдромы. Я предположил, что эти расстройства можно рассматривать как повреждения сознания и самосознания, которые являются исключительно человеческими свойствами. (Сложно вообразить, что обезьяна будет страдать от синдрома Котара или религиозного бреда.) Некоторые расстройства связаны с попытками мозга заставить слаженно работать разные блоки мозга (как при синдроме Капгра или апотемнофилии) или с несоответствиями между внутренними эмоциональными состояниями и когнитивной оценкой внешних обстоятельств (как при панических атаках). Другие расстройства возникают из-за нарушения нормального гармоничного взаимодействия между самосознанием и сознанием других, которое связано отчасти с зеркальными нейронами и с тем, как они регулируются лобными долями.

Я начал эту книгу с риторического вопроса Дизраэли, является человек обезьяной или ангелом. Я рассказал о полемике двух викторианских учёных Гексли и Оуэна, которые спорили об этом тридцать лет. Первый подчёркивал преемственность между мозгом человекообразной обезьяны и человека, а второй уникальность человека. Наши знания о мозге постоянно расширяются, и нам не нужно больше принимать сторону одного из них. В каком-то смысле они оба правы, все зависит от того, как поставить вопрос. Эстетика существует у птиц, пчёл и бабочек, но слово «искусство» (со всеми его культурными значениями) применимо лишь к человеку даже несмотря на то, что, как мы видели, за искусство в нашем мозге отвечают нервные системы, которые есть и у других животных. Юмор является исключительно человеческим атрибутом, а смех нет. Никто не станет говорить о юморе гиены или даже обезьяны, которая «смеётся», когда её щекочут. Имитировать в зачатке действия (например, открыть замок ключом) могут и орангутаны, но имитация, требующая более сложных умений, например охота на антилопу или насаживание топорища, равно как и последствия такой имитации быстрая ассимиляция и распространение сложной культуры наблюдается только у людей. Эта имитация, которой обладают люди, потребовала, среди прочего, более сложно развитую систему зеркальных нейронов, чем та, которая существует у низших приматов. Обезьяна может выучить что-то новое, конечно, и удержать в памяти. Но она не может пуститься в сознательные воспоминания конкретных событий в прошлом, чтобы создать автобиографию, придавая своей жизни последовательность и смысл.

Мораль и её обязательная предшественница «свободная воля», как предвидение последствий и выбор между ними, требует иной структуры лобных долей, чтобы вместить ценности, на основе которых делается выбор, необходима передняя часть поясной извилины. Эта особенность есть только у людей, хотя простейшие формы сопереживания наблюдаются, конечно, и у высших приматов.

Сложный язык, жонглирование символами, абстрактное мышление, метафора и самосознание все это уникально для человека. Я предложил читателям некоторые размышления об их эволюционном происхождении и предположил также, что эти функции осуществляются частично посредством специальных структур, таких, как угловая извилина и зона Вернике. Производство и применение составных орудий труда, предназначенных для использования в будущем, требуют, возможно, наличия ещё одного уникального человеческого образования надкраевой извилины, которая развилась из аналогичной структуры (нижней теменной дольки) приматов. Самосознание оказалось особенно трудным для понимания, но мы увидели, какие подходы к нему можно найти через изучение психической жизни неврологических и психиатрических пациентов. Самосознание является чертой, которая не только делает нас людьми, но и парадоксальным образом заставляет нас быть больше чем просто людьми. Как я сказал в моих лекциях на Би-би-си, «наука говорит нам, что мы просто животные, но мы ощущаем себя иначе. Мы ощущаем себя ангелами, спрятанными в тела животных, вечно стремящимися к преодолению своих границ». В общем-то в этом и заключается главная проблема человека.

Мы увидели, что «я» сплетено из многих нитей, каждую из которых можно распутать и изучить, если ставить эксперименты. Теперь все готово, чтобы понять, как эти нити сплетаются в нашем обыденном (здоровом) сознании. Более того, лечение по крайней мере некоторых форм психических заболеваний, таких как расстройство личности, могут обогатить наше понимание этих нитей и помочь в разработке новых терапевтических методов в дополнение к традиционным.

Но главный стимул для понимания «я» идёт не от желания развивать медицину, а от более глубокого стремления, общего для всех нас, жажды понять самих себя. Как только самосознание появилось в результате эволюции, организм неизбежно задался вопросом «кто я такой?». Среди бескрайних пространств негостеприимного космоса и неизмеримого времени вдруг появился кто-то по имени «я». Откуда он пришёл? Почему здесь? Почему сейчас? Вы, сделанные из звёздной пыли, стоите теперь на холме, смотрите на звёздное небо и размышляете о своём происхождении и своём месте во Вселенной. Возможно, другой человек стоял на том же самом месте 50 тысяч лет назад и задавал тот же самый вопрос. Как однажды спросил мистически настроенный нобелевский лауреат Эрвин Шрёдингер: а был ли он действительно кем-то другим? Мы забрели с риском для себя в область метафизики, но, будучи людьми, мы не можем этого избежать.

Когда люди вдруг понимают, что их сознание и «я» образованы «простой» активизацией атомов и молекул в мозге, они обычно чувствуют разочарование, но это неправильно. Многие великие физики XX века Вернер Гейзенберг, Эрвин Шрёдингер, Вольфганг Паули, Артур Эддингтон и Джеймс Джинс отмечали, что базовые составляющие материи, такие как кванты, сами по себе весьма загадочны, если не сказать сверхъестественны, и обладают свойствами, близкими к метафизическим. Поэтому не следует бояться, что наше «я» станет менее удивительным и вдохновенным, оттого что оно «сделано» из атомов. Можно называть это чувством удивления и бесконечного трепета перед Богом, если вам угодно.

Сам Чарльз Дарвин время от времени испытывал сомнение: «Я интуитивно ощущаю, что весь этот вопрос о Творении слишком глубок для человеческого разума. С таким же успехом собака может размышлять о разуме Ньютона! Пусть каждый человек надеется и верит в то, во что способен».

И в другом месте:

«Должен признаться, что я не могу видеть также явно, как другие и как мне бы хотелось это видеть, свидетельств замысла и милосердия вокруг нас. В мире слишком много несчастья. Я не могу убедить себя, что милосердный и всемогущий Бог замыслил ихневмонид (семейство паразитических ос), питающихся живыми телами гусениц, или кошку, играющую с мышью… С другой стороны, я никак не могу остановиться на мысли, что этот удивительный мир, и особенно природа человека, является результатом действия неразумной силы».

Эти цитаты направлены против креационистов, но замечания Дарвина едва ли можно считать типичными для ярого атеиста, каким его часто изображают.

Как учёный, я на стороне Дарвина, Гулда, Линкера и Докинза. Я нетерпим к тем, кто воинственно защищает теорию разумного замысла, по крайней мере в том смысле, который люди обычно вкладывают в эти слова. Ни один человек, который видел рожающую женщину или ребёнка, умирающего от лейкемии, не сможет поверить, что этот мир был создан специально для нашей пользы. Но как человеческие существа мы должны принять со смирением, что вопрос о первоначале всегда останется неразрешённым, не важно, насколько глубоко мы проникли в тайны мозга и Вселенной, которая создала его.