Если специально не напоминать о жестокости дикой природы, люди склоны романтизировать ее, замечая благожелательность и закрывая глаза на порочность. Как подчеркивал Джордж Уильямс, животные не только совершают преступления, эквивалентные по эффекту (если не по мотиву) убийству, изнасилованию, каннибализму, инфантициду, обману, воровству, пыткам и геноциду — для них это почти образ жизни. Земляные белки регулярно поедают детенышей своих сородичей, кряквы топят самок в процессе группового изнасилования, паразитические осы живьем сжирают своих жертв изнутри, шимпанзе — наши ближайшие родственники — устраивают групповые разборки. Тем не менее, как демонстрируют якобы объективные телевизионные программы о природе, люди просто не хотят знать эти факты. Они выхолащивают природу, отчаянно акцентируют самые крошечные намеки на добродетель (дельфины спасают тонущих людей, слоны оплакивают умерших товарищей) и хватаются за соломинки, предполагая, будто эту аберрантную жестокость каким-то образом вызвал сам человек. Когда недавно обнаружилось, что у берегов Шотландии дельфины нападают на морских свиней — другой вид дельфинов, «эксперты» по животным приписали это «аберрантное поведение» некоему загрязнению. Хотя сами же и признались, что никаких конкретных доказательств этому нет. Одним словом, мы исключаем негативное и идеализируем позитивное.

С тем же снисходительным сентиментализмом мы относимся и к аборигенам, о чем свидетельствует бессмертный миф о благородном дикаре. Но если в дни Руссо он касался социальных добродетелей, то сегодня принимает экологическую форму. На этическом уровне уважение к сбалансированному использованию ресурсов планеты стало одним из отличительных признаков нравственного человека. Выражать заботу об окружающей среде так же политкорректно, как и любую другую предвзятость в интересах общего блага — уважение меньшинства, отвращение к преступлениям и жадности, веру во врожденную доброту и порядочность людей и так далее. В современном мире выступать за продолжение загрязнения окружающей среды все равно, что в XIII веке защищать дьявола. Поскольку по веским (с точки зрения эволюции) причинам, как я уже говорил в предыдущих главах, человечество обожает морализировать (хотя не обязательно действовать) в интересах общего блага, не удивительно, что при первой же возможности мы цепляемся за любой политический вопрос, позволяющий выразить этот инстинкт. Один из наиболее действенных способов — разглагольствование об этических принципах обращения с природой, оплакивание судьбы китов и дождевых лесов, неодобрение развития, промышленности и роста численности населения. Хорошо бы еще описать — в розовых тонах, разумеется, — почему наши предки (и некоторые наши современники) в этом отношении существенно лучше нас.

Все вышеперечисленное, естественно — чистой воды лицемерие. Мы желаем, чтобы другие люди в ответ на удар подставляли вторую щеку, но мстим за близких родственников и друзей. Мы часто призываем к нравственности, но гораздо реже сами руководствуемся ее принципами. Вот и охрана природы — не исключение. Охрану природы нам больше нравится проповедовать, чем практиковать. Все хотят новую дорогу, но требуют, чтобы трассы не строились. Все хотят новый автомобиль, но мечтают, чтобы на улицах их стало меньше. Все хотят двух детей, но говорят о необходимости снижения роста численности населения.

Мысль о том, что экологическая этика американских индейцев препятствовала чрезмерной эксплуатации ими природы, появилась недавно и принадлежит уроженцам Запада. Когда в первой сцене фильма «Последний из могикан» Чингачгук, говорит оленю, которого только что убил его сын Соколиный Глаз: «Мы сожалеем, что убили тебя, брат. Мы отдаем дань твоей храбрости, скорости и силе» — это явный анахронизм. Никаких доказательств того, что ритуал «спасибо тебе, мертвое животное» являлся частью индейского фольклора до XX века, нет. Даже если это была общепринятая практика, как бы убийца ни извинялся, животное от этого живее не становилось.

Прописная истина гласит: индейцы были заодно с природой, они уважали ее, бережно к ней относились, волшебным образом были с нею созвучны и непоколебимы в своей практике аккуратного использования ее ресурсов — дабы не нанести вред основной массе добычи. Археологические раскопки ставят эти успокаивающие мифы под сомнение. Если волки в основном убивают старых и очень молодых животных, то олени-вапити, страдавшие от рук индейцев, как правило, находились в расцвете сил. Самок убивали гораздо чаще самцов, и очень немногие олени дотягивали до того возраста, до которого они доживают сегодня. Доказательства оберегания североамериканскими индейцами крупной дичи, заключает эколог Чарльз Кей, отсутствуют. На основе сравнения вегетации в прошлом и настоящем он делает вывод: до прибытия Колумба в большей части Скалистых гор олени-вапити фактически находились на грани вымирания. Хотя это заключение достаточно спорно, мы точно знаем: во всей Северной Америке белые люди находили крупную дичь на удивление редко — за исключением территорий, оспариваемых двумя воюющими племенами (войны мешали охоте). Если и существовали духовные или религиозные предписания о сбережении природы и рациональном использовании ее ресурсов, они были на удивление неэффективны. По сути, продолжает Кей, религиозные и шаманские ритуалы могли лишь усугублять ситуацию: «Поскольку американские индейцы не видели связи между охотой и количеством добычи, система религиозных убеждений, в действительности, подпитывала чрезмерную эксплуатацию популяций копытных. Религиозное уважение к животным не равно их охране»¹⁸⁸.