Роберт Фрэнк — экономист, но его идеи перекликаются с трудами двух психологов. Джером Каган — специалист по детской психологии, чьи исследования наследственности, развития и формирования личности привели его к акцентированию на эмоциях, а не на разуме, как на основном источнике мотивации людей. Желание избежать чувства вины, утверждает Каган, свойственно всем людям во всех культурах. События, вызывающие его, могут варьировать: чувствовать себя виноватым за непунктуальность, например — очень по-западному. Однако сама реакция везде одинакова. Нравственность предполагает врожденную способность испытывать чувство вины и сопереживать — двухлетним малышам подобного явно недостает. Как и большинство врожденных способностей (к языку, например, или к юмору), моральность можно развить или подавить соответствующим воспитанием. То есть утверждение, будто эмоции, питающие нравственность, присущи нам от рождения, вовсе не означает, что они неизменны.

Теория развития моральности у детей, выдвинутая Каганом, схожа с моделью обязательств Фрэнка: обе акцентируются на иррациональных эмоциях.

Кстати, верветки, как и двухлетние дети, похоже, абсолютно лишены способности к эмпатии. Если одна обезьяна дает сигнал тревоги, то он может продолжиться потому, что, узнав об опасности, начинает кричать другая обезьяна. Но верветки никогда не исправляют ошибки своих малышей в подаче сигналов тревоги и не подают их сами при приближении бабуинов. Последние едят детенышей верветок, но не взрослых особей. Таким образом, сигнал тревоги направлен исключительно на себя. Как сказала Дороти Чени, изучив поведение верветок и бабуинов, «подающие сигнал особи не распознают психическое состояние слушающих, а потому неспособны к коммуникации с целью успокоить встревоженных или проинформировать не знающих об опасности»¹³⁰. Верветки не умеют сопереживать. Это различие между людьми и другими животными столь очевидно, что распознать в нем нашу характерную особенность довольно непросто. Мы не нарушаем очередь, поскольку нам важно, что думают о нас даже совершенно посторонние люди. Других животных это не интересует.

Спустя 10 лет после выхода в свет книги Кагана и шести лет после выхода книги Фрэнка, Джеймс К. Уилсон написал «Нравственное чувство» — труд, включавший ряд тех же аргументов, но с точки зрения криминалиста. «На мой взгляд, объяснять нужно не причину, по которой некоторые люди становятся преступниками, а почему большинство ими не становятся». Уилсон обвиняет философов в несерьезном отношении к концепции, согласно которой нравственность присутствует в чувствах в виде целевого набора инстинктов. Они же в основном рассматривают ее как набор утилитарных или произвольных предпочтений и норм, навязанных обществом. Уилсон утверждает, что моральность является нормой не больше, чем другие чувства — такие как похоть или алчность. Если человеку претит несправедливость или жестокость, то в этом он опирается на инстинкт, а не оценивает полезность чувства с рациональной точки зрения — не говоря уж о бездумном следовании моде.

Даже если вы считаете всякую благотворительность занятием исключительно эгоистичным — то есть, на ваш взгляд, люди делают пожертвования только ради собственной репутации, — проблема остается нерешенной. Ведь в таком случае возникает вопрос: с какой стати филантропия влияет на реноме? Почему мы восхищаемся теми, кто ею занимается? Мы так глубоко погружены в море нравственных допущений, что вообразить мир без них удается не без труда — без обязательств отвечать взаимностью, быть честным, справедливым и доверять другим людям мир просто немыслим¹³¹.

Психологи сходятся во мнениях с Робертом Фрэнком: эмоции представляют собой психические средства гарантии исполнения обязательств. Впрочем, основным источником наиболее примечательного единодушия в этом вопросе выступают исследования повреждений мозга. При повреждении небольшого участка предлобной доли человек превращается в рационального идиота. Внешне он совершенно нормален: не страдает ни параличом, ни дефектами речи, ни отсутствием чувствительности, ни ухудшением памяти, ни снижением общих умственных способностей. Он одинаково хорошо выполняет психологические тесты как до несчастного случая, так и после него. И, тем не менее, вся его жизнь рушится. Причины — скорее психиатрические, нежели неврологические (о, ложная дихотомия!). Он теряет одну работу за другой, раскрепощается и становится донельзя нерешительным.

Но это еще не все. Он буквально лишен эмоций: встречает неприятности, радостные известия и яростные нападки одинаково невозмутимо и рассудительно. Такой человек эмоционально вял.

Антонио Дамасио, в своей книге «Ошибка Декарта» описавший эти симптомы у 12 больных, думает, что принятие решений и эмоции связаны не случайно. Его пациенты столь хладнокровно взвешивают все имеющиеся факты, что не могут ни на что решиться. «Низкая эмоциональность может составлять равно важный источник иррационального поведения», — полагает он¹³².

Терпение — это добродетель, добродетель — это дар, а Дар — это маленький мальчик, который не желает умываться. Сия бессмысленная детская песенка, похоже, таит в себе откровение, подводящее итог основному открытию модели обязательств. Добродетель — действительно дар. Или инстинкт, как принято говорить сегодня. Мы принимаем ее как данность, лелеем и руководствуемся ею. Чтобы быть праведным, нам не нужно прикладывать грандиозные усилия и насиловать саму человеческую природу. Вот если бы мы были голубями или, скажем, мышами, не обремененными социальной машиной, которую постоянно нужно смазывать — тогда да. Добродетель — это инстинктивная и эффективная смазка, являющаяся неотъемлемой частью нашей природы. А значит, вместо организации человеческих институтов таким образом, чтобы они подавляли эгоизм, нам, быть может, следует сделать так, чтобы они развивали добродетельность.