В одном научно-фантастическом романе астронавты тоскуют по родине: «Подумать только, на Земле сейчас весна!» Возможно, вы не сразу заметили, что́ в этой фразе не так, и неудивительно — превосходство Северного полушария бессознательно подразумевается большей частью его обитателей и даже некоторыми жителями другой половины земного шара. И происходит это именно «бессознательно». В такой ситуации сознание нужно будить. В Австралии и Новой Зеландии выпускаются — и вовсе не ради забавы — карты, на которых Южный полюс расположен наверху. Представьте, как такие развешанные в классных комнатах карты стимулировали бы новый взгляд на мир у школьников Северного полушария, служили бы им ежедневным напоминанием того, что «север» — это произвольно выбранное, не имеющее бесспорного права находиться наверху направление. Поражая воображение, эти карты заставляли бы детей задумываться о мире. Придя домой, дети рассказывали бы о них родителям — не будем забывать, что одним из главнейших даров учителя ученикам является обретаемая детьми возможность изумить родителей.

Кроющееся в пробуждении нового мышления могущество я осознал на опыте феминисток. Безусловно, попытки ввести в обиход термин «herstory» не свидетельствуют о блестящем уме, хотя бы потому, что «his» в слове «history» («история») этимологически никак не связана с местоимением мужского рода «his». Это предложение так же нелепо, как и увольнение в 1999 году вашингтонского чиновника за якобы расистское употребление прилагательного «niggardly». Но даже такие несуразные примеры, как «herstory» или «niggardly», умудряются направить мысль в новое русло. Отсмеявшись, подивившись филологическим шероховатостям, начинаешь понимать, что «herstory» представляла бы исторические события совсем в другом свете. В настоящее время, как широко известно, в рамках пробуждения нового мышления не утихает борьба за равноправное использование родовых местоимений. Он или она должен или должна подумать, позволяет ли ему или ей чувство стиля писать подобные фразы. Однако, оставив в стороне досадную проблему косноязычности, мы оказываемся лицом к лицу с ущемлёнными чувствами половины рода человеческого. Man (мужчина, человек), mankind (человечество), the Rights of Man (права человека), all men are created equal (все люди созданы равными), one man one vote (один человек — один голос) — в английском языке женщины игнорируются слишком часто. В молодости мне никогда не приходило в голову, что женщин может обидеть такое выражение, как «the future of man» («будущее человечества»). Но в последующие десятилетия мы научились думать по-другому. Даже лица, продолжающие использовать слово «мужчина» («man») в качестве синонима слову «человек», частично осознают свою неправоту, а порой делают это в пику, борясь за языковую традицию или намеренно желая бросить вызов феминисткам. Все участники этой актуальной дискуссии уже не могут мыслить по-старому, даже если они с удвоенным жаром отрицают новые идеи.

Итак, позаимствовав у феминисток действенную тактику пробуждения сознания, мне хочется применить её, говоря о естественном отборе. Естественный отбор не только объясняет существование жизни; он также позволяет по-новому оценить способность науки демонстрировать, как из примитивных начальных структур, без какого-либо сознательного управления, может развиваться организованная сложность. Глубоко осознав природу естественного отбора, мы можем увереннее продвигаться в других областях науки. Приобретённое знание позволяет легче выявлять в них ложные альтернативы, подобные тем, что в додарвиновское время смущали биологов. Ну кто до Дарвина мог представить, что настолько очевидно спроектированный объект, как крыло стрекозы или орлиный глаз, является на самом деле продуктом долгой цепочки не случайных, но абсолютно естественных событий?

Доказательством способности дарвинизма пробуждать новое мышление служит трогательный и забавный рассказ Дугласа Адамса о его собственном преображении в радикального атеиста — на «радикальном» он настаивал сам, чтобы его не приняли по ошибке за агностика. Надеюсь, мне простят невольную саморекламу, если я процитирую ниже его слова. В качестве оправдания скажу, что обращение Дугласа, вызванное чтением моих ранних книг (которые не преследовали цели обратить кого-либо), навело меня на мысль посвятить эту призванную обращать книгу его памяти. В перепечатанном после его смерти в книге «Лосось сомнения» интервью журналист спрашивал, как он стал атеистом. Начав ответ с рассказа о том, почему он стал агностиком, Дуглас далее сказал:

Поражающая простотой концепция, о которой говорит Дуглас, ко мне, конечно, отношения не имеет. Он ведёт речь о дарвиновской теории эволюции путём естественного отбора — замечательном научном инструменте пробуждения сознания. Мне так не хватает тебя, Дуглас. Ты — мой самый умный, весёлый, отзывчивый, остроумный, высокий и, возможно, единственный — обращённый. Думаю, многое в этой книге тебя рассмешило бы, хотя и не так сильно, как тебе, бывало, удавалось рассмешить меня.

Философ-естествовед с научным складом ума Дэниел Деннет заметил, что теория эволюции отрицает одно из самых древних человеческих убеждений: «Убеждение, что изготовить сложную штуку может только ещё более сложная и хитрая штука. Я называю эту идею нисходящей теорией творения. Копьё не может создать оружейника. Подкова не может создать кузнеца. Горшок не может создать гончара». Исключительная революционность вклада Дарвина в человеческое познание мира состоит в открытии механизма, работающего вопреки общепринятому интуитивному убеждению; именно этим объясняется способность его теории менять мировоззрение.

Как это ни удивительно, но даже блестящим учёным в отличных от биологии областях бывает необходимо пробудить своё сознание подобным образом. Фред Хойл был блестящим физиком и специалистом в области космологии, но допущенные им биологические ошибки, вроде аналогии «Боинга-747» или отрицания подлинности ископаемого археоптерикса, возможно, свидетельствуют о нехватке более глубокого знакомства с механизмом естественного отбора. В общих чертах, думаю, он его понимал. Но, вероятно, чтобы полностью осознать возможности естественного отбора, нужно «повариться» в нём, погрузиться в него с головой, целиком отдаться его течению.

Другие науки также расширяют горизонты нашего мышления. Специальность Фреда Хойла — астрономия — в прямом и переносном смысле ставит нас на место, сбивая спесь до уровня, подобающего крошечной сцене, на которой разворачиваются наши жизни, — пылинке среди мириад других обломков космического взрыва. Геология напоминает о краткости нашего существования — как личного, так и видового. Она перевернула мировосприятие Джона Рёскина и в 1851 году вырвала из его уст памятную жалобу: «Ах, как хорошо бы мне жилось, оставь меня в покое эти геологи со своими ужасными молотками! Их стук раздаётся в конце каждого библейского стиха». Аналогичное влияние на наше восприятие времени оказывает эволюция, и неудивительно: её работа отмеряется по геологической временной шкале. Но дарвиновская эволюция, и особенно естественный отбор, делают ещё кое-что, а именно: устраняют иллюзию замысла в области биологии и учат нас с подозрением относиться к любым гипотезам «разумного замысла» в таких науках, как физика и космология. Думаю, что физик Леонард Сасскинд именно это имел в виду, когда написал: «Я не историк, но тем не менее хочу заявить следующее: современная космология началась с Дарвина и Уоллеса. В отличие от своих предшественников они сумели объяснить наше существование, не прибегая к помощи сверхъестественных сил… Дарвин и Уоллес установили планку не только в области естествознания, но также и космологии». Другими физиками, не нуждающимися в лекциях относительно ценности вклада дарвинизма, являются Виктор Стенгер, книгу которого «Нашла ли наука бога?» (ответ: не нашла) я рекомендую вниманию читателя, а также Питер Аткинс. Работа последнего «Ещё раз о сотворении» стала моим любимым произведением в жанре научной поэзии в прозе.

Не устаю поражаться тем из теистов, чьё сознание отнюдь не пробудилось в том смысле, о котором я говорю, и которые вместо этого восхваляют нынче естественный отбор как «божье орудие Творения». Эволюция методом естественного отбора — это простой и удобный способ заполнить мир живыми организмами, заявляют они. Богу не нужно трудиться до седьмого пота! Питер Аткинс, введя в вышеупомянутой книге гипотезу ленивого бога, который пытается, затратив минимум усилий, создать наполненную жизнью Вселенную, доводит эту цепочку рассуждений до логического, безбожного заключения. Ленивый бог Аткинса превосходит бездеятельностью даже деистского бога просвещённого XVIII века: deus otiosus — буквально бог в отпуске, безработный, бездельник, излишний и ненужный. Шаг за шагом Аткинс сводит работу ленивого бога на нет, пока тому совсем ничего не остаётся: в общем-то, и существовать ему совершенно незачем. В голове крутится памятное остроумное нытьё Вуди Аллена: «Если окажется, что бог есть, вряд ли он злодей. Но, как ни крути, приходится признать, что он, в общем-то, двоечник».