Фред стоит в палате частной клиники, оформленной строго, но дорого, держа в руках цветы. Стоит и смотрит. Смотрит на кровать у окна, на которой спиной к нему полулежит пожилая женщина с обвисшими волосами, прижавшись лбом к стеклу.

Фред преодолевает себя и ставит цветы в небольшую пластмассовую вазу на тумбочке. Потом достает из кармана ту фотографию, что была у него в отеле, и ставит ее рядом с вазой. Присаживается неподалеку от женщины, которая так и не поворачивается к нему.

Фред смотрит в пол и с неожиданной робостью говорит:

– Я дождался часа посещений, чтобы тебя навестить.

Он смотрит на закутанную одеялом спину женщины.

На лице у Фреда ничего не написано.

Не слышно ни звука.

Без всякого волнения, с ровной интонацией, Фред начинает просто и тихо говорить.

– Мелани, они ничего не знают. Дети ничего не знают. Не знают, что происходило с их родителями. То есть знают в общих чертах, самые очевидные вещи. Ровно столько, сколько нужно, чтобы встать на сторону одного или другого. Им нравится все упрощать. И они правы. Но они не знают. Не могут знать. Не знают, что меня охватил трепет, когда я впервые увидел тебя на сцене. А оркестранты все поняли и тайком смеялись над моей влюбленностью, над тем, что я сразу стал беззащитным. Они не знают, что ты продала мамины драгоценности, чтобы я мог дописать свою вторую вещь: в то время никто меня не принимал, все говорили, что я нелепый и самонадеянный музыкант. Они не знают, что в то время ты тоже считала меня нелепым и самонадеянным музыкантом, и ты была права, а еще ты все время плакала – не потому, что продала украшения, а потому, что продала свою маму. Они не знают, как ты меня любила и как я любил тебя. Только мы с тобой об этом знаем. Они не знают, чем мы были друг для друга, несмотря ни на что. Пусть даже это “несмотря ни на что” означало трудности, переживание, боль. Мелани, они никогда не узнают, что нам с тобой, несмотря ни на что, нравилось думать, что мы – одна приятная песенка.

Фред закончил. Он встает со стула, приподнимается на носки, словно пытаясь увидеть лицо жены, но сразу же передумывает. У него на это не хватит душевных сил. Тогда он ограничивается тем, что протягивает руку и на несколько сантиметров передвигает руку жены, чтобы, как ему кажется, ей было удобнее.