Глава шестая,
в которой Удалов продолжает пребывать на конференции и вступает в сделку
За дверью стоял знакомый кузнечик, который успел переодеться в фиолетовый наряд, схожий с фраком. В твердые блестящие уши он вставил по цветочку, пахнущему пряно и сильно, а носки его башмаков непрестанно шевелились.
— Очень модно, — сообщил Тори Удалову. — В них электромоторчики. Хочешь купить?
Кузнечик был оживлен, вел себя как старый приятель, сразу уселся в кресло и спросил, нет ли чего выпить прохладительного.
Удалов ответил, что и сам бы не отказался.
— Ах ты, провинция, провинция, — засмеялся кузнечик-синхронист.
Он нажал на кнопку в ручке кресла, и в стене откинулась дверца, за которой, подсвеченные оранжевым, стояли бокалы и сосуды разной формы.
— Мне только не крепкого, — предупредил Удалов. — Я чуть не утонул. К тому же женщину обидел.
— Рассказывай, — произнес кузнечик, разливая прохладительные напитки.
Рассказ Удалова вызвал в новом приятеле смех, сочувствие и понимание.
— С этой красавицей загадка, — сказал он наконец. — Хотя я предпочитаю брюнеток. Я этим займусь. Но, вообще-то, я пришел тебе кое-что показать. Ведь должен же ты, Удалов, интересоваться диковинами дальнего космоса или, по крайней мере, сувенирами.
— Я сказал, мне расплачиваться нечем, — ответил Удалов. — Денег я с собой не захватил, сувениров тоже, а в нелегальные сделки я, прости, — не вступаю. Не забудь, что я представитель небольшой, но гордой планеты.
— Ах уж этот мне патриотизм! Как приобщишься к благам космической цивилизации, на Землю и смотреть не захочешь.
— Это как сказать, — возразил Удалов. — Вот я тут разговаривал с простой женщиной, уборщицей. Ее предки покинули родину много столетий назад. А как увидела земляка, бесплатно костюм отгладила.
— И мерзавцем обозвала, — заметил ехидно кузнечик.
— За дело. Надо было мне промолчать. Зачем трепать материнские нервы? Ведь может, ее дочь испортилась в дальних странах, попала в дурную компанию, а для матери она всегда остается отличницей, скромницей, студенткой.
— Значит, ты теперь думаешь, что если женщина полюбила тебя, Удалова, значит, она из дурной компании?
— Не знаю, не знаю, — вздохнул Удалов, печально глядя в большое зеркало, которое отражало его округлую невысокую фигуру. — Трудный мир, чуждые нравы.
— Ладно, смотри, — сказал кузнечик.
Он достал из кармана бутылочку сложной формы с чем-то зеленым внутри.
— Что это? — спросил Удалов.
— Могу продать. Средство от всего.
— Как так — от всего?
— В зависимости от потребностей.
— И от насморка?
— И от насморка. И от любви. И от комаров. И от дождя. Большая редкость. В промышленное производство не поступило. Делается из корня, который растет только на одном астероиде. Сам понимаешь.
— Так на что мне такое средство? — спросил Удалов равнодушно, но глаза его загорелись и выдали Корнелия опытному пройдохе Тори.
— А ты не для себя, для народа, — предложил демагогически кузнечик.
— Нет, — отказался Удалов. — Ты с меня что-нибудь нереальное попросишь.
— Не беспокойся, я щедрый.
— Средство-то ценное?
— Но я тебя люблю.
— Прости, — сказал Удалов. — Не верю. Чего бы тебе меня любить? Я не заслужил.
— За заслуги уважают. Любят за недостатки.
— Я и недостатков тебе не показывал.
— Они очевидны, — коротко ответил кузнечик. — Берешь средство?
— Сколько? — спросил Удалов.
— Восемнадцать, — сказал кузнечик.
— Много.
— Шестнадцать и ни одной меньше.
— Пятнадцать и по рукам.
— Только из любви к тебе, — сказал кузнечик.
Он протянул Удалову бутылочку, тот принял и спросил:
— А действовать будет?
— У нас без обмана. Ты попробуй.
Удалов огляделся, на что бы употребить средство.
— У тебя прыщ на лбу, — подсказал кузнечик.
Удалов подошел к зеркалу. Прыщ был. Правда, небольшой.
— Да ты не бойся, — сказал кузнечик. — На палец возьми, помажешь. Самую малость.
Удалов послушался. Он вытащил пробку, намочил палец и прикоснулся ко лбу. Палец приятно холодило.
Так он и стоял с пальцем у лба. Эта поза навела его на новые размышления.
— Погоди, — сказал он. — А как же?
— Ты чего?
— Как же я расплачиваться буду?
— Как договорились. Сам же сказал — пятнадцать.
— Сказал, да не знаю чего.
— Ну и дурак. Когда торгуешься, обязательно надо знать, что отдаешь.
— Так что я отдал?
— Причастность к искусству, — ответил кузнечик. — В объеме пятнадцати минут.
— Я к искусству непричастен.
— Послушай, Удалов, я о твоем благе пекусь. Но и себя не забываю. Когда я узнал, что ты человек обездоленный, даже зубная щетка здесь у тебя казенная, я стал голову ломать, как тебя облагодетельствовать, чтобы не разориться. И придумал. У тебя, как у каждого разумного существа, есть ненужные воспоминания. Тяжелый груз твоему и без того натруженному мозгу. Вот их я у тебя и возьму. Лишнего трогать не буду — здесь за это судят.
— А на что тебе воспоминания, связанные с незатейливой жизнью в небольшом городе Великий Гусляр? — спросил Удалов.
— Для тебя это обыденно, — сказал кузнечик, — а для нас странная экзотика. Ты бы хотел посмотреть фильм из жизни моих соседей, как они по утрам демонстративно круфают, потом уходят в трагические прцэки и рискуют в лофэ улытиться от проговоркифы?
— Не понял, — ответил Удалов. — Но любопытно.
— Вот и нам любопытно. Надеюсь получить за твои ненужные воспоминания некоторую мзду. Я делец честный. И если заплатят больше, чем стоит эта драгоценная бутылочка, сдачу принесу тебе. Да отними ты палец от лба!
Удалов послушно отвел палец и увидел, что прыщик исчез. Средство действовало.
— А как я тебе ненужные воспоминания отдам?
— Сейчас все сделаем.
Кузнечик кинулся в коридор, прискакал обратно, катя перед собой заранее заготовленную тележку с приборами — все предусмотрел, хитрец!
— Сначала посмотрим, какие воспоминания у тебя переместились за ненадобностью в мозжечок. Из них я отберу, что подойдет. Сам понимаешь, дружище, я ведь тоже рискую. А вдруг у тебя воспоминания скучные?
В этот момент дверь приоткрылась, и в щель влетела папка, за ней мандат.
— Держи, клеветник! — послышался голос доброй уборщицы. — Достала я тебе все новое.
— Я не хотел обидеть вашу дочку Тулию! — воскликнул Удалов. — Я к ней тепло отношусь.
— Не верю! — послышался ответ, и дверь захлопнулась.
Удалов печально вздохнул, а потом произнес с беспокойством:
— Только чтобы воспоминания о ней не трогать!
— И не подумаю, — сказал кузнечик. — Они у тебя свежие, замкнутые на слуховой аппарат и глазные нервы. Как их вытащить?
Кузнечик ловко подключил Удалова к приборам, а сам при этом глядел в глазок, направленный на мозжечок Удалова. Больно не было, лишь немного щекотало в затылке. Удалов сидел послушно и размышлял, как бы получше использовать универсальное лекарство у себя дома, чтобы не размениваться на мелочи. Например, надо попытаться избавить жену Ксению от склонности к попрекам. Удалову уже пятый десяток, но его все равно дома считают почти ребенком, требуют отчета, где был, с кем был и так далее, даже стыдно. Но как только Удалов подумал о жене Ксении, вместо грусти по оставленной семье его охватило тревожное и свербящее чувство к красавице Тулии, он даже пожалел, что не попросил у ее матери фотографию. Хоть какая память бы сохранилась. Погоди, а если с помощью этого средства внушить Тулии настоящее чувство к Удалову? Она сказала о любви, а сейчас уже, может, забыла обо всем, смотрит такими же расширенными глазами на какого-нибудь инопланетянина с персональной летающей тарелочкой.
— Все, — сказал кузнечик. — Операция закончена. Большое спасибо.
— Нашел чего-нибудь на продажу? — спросил Удалов.
— Гарантии дать не могу, — ответил кузнечик. — Но надежды не теряю.
— И на том спасибо. Бутылочка моя?
— Твоя, пользуйся.
И кузнечик принялся сворачивать оборудование, будто опасался, что Удалов спохватится и передумает. Но Удалов этого не заметил. Он нежил в ладонях бутылочку, связывая с ней различные планы на будущее.