Пойми товарища!
В последние дни в Великом Гусляре много говорили о том, что местная футбольная команда «Лесообработчик» имеет шансы попасть во вторую лигу. Со времен создания футбольной игры в Великобритании, когда рыцари играли черепами врагов на поле под Гастингсом, такого в Великом Гусляре еще не случалось.
Некоторые полагали, что причина успехов гуслярской команды кроется в том, что она перестала опираться на варягов, а привлекла в свои ряды талантливую местную молодежь, другие уверяли, что заслуга в том нового тренера Храбродеева, выпускника областных курсов, патриота родного края, который сам вырос на Пушкинской улице над рекой Гусь, здесь играл на травяной лужайке, отсюда сделал шаг в большой спорт, что выразилось в том, что он играл два сезона в первой лиге в составе костромской команды.
По мере того как «Лесообработчик» совершал медленное, но уверенное восхождение по ступенькам турнирной таблицы, разгромив тотьминскую «Стрелу», смешав с пылью (окончательный счет встречи 7:0) «Восход» из Лесного Бора и добившись почетной ничьей с вологодским «Водником», трибуны гуслярского стадиона все теснее наполнялись болельщиками. Сборы были столь велики, что всей команде заказали импортную форму. Даже те горожане, кто и не подозревал ранее, что футбол уже добрался и до Великого Гусляра, стали останавливать на улице знакомых вопросом:
— Как травма у Ниткина?
Или еще проще, фамильярнее:
— Ножка у Володи выпрямляется?
Ниткин был нужен, очень нужен в решающих боях. Настолько нужен, что когда из Котласа приехал охотник до чужих талантов тренер-администратор Вец, его выследили, вываляли в смоле и перьях и с позором вынесли из города. Правда, Ниткин был выше подозрений.
Даже профессор Минц, равнодушный к футболу, что неудивительно, так как знаменитый изобретатель был поглощен глубокими проблемами и ему было трудно выкроить время для посещения стадиона, заинтересовался успехами гуслярской команды. Это не означает, что Лев Христофорович ничего в футболе не понимал. Он разбирался в нем не хуже нормального болельщика, так как, работая и размышляя, любил включать телевизор и краем глаза наблюдать за кипением страстей на зеленом ковре стадиона. А если учесть, что у Льва Христофоровича фотографическая память, можно понять, почему он знал по фамилиям всех игроков высшей лиги, всех звезд итальянского футбола и даже всех игроков швейцарской команды «Грассхопперс».
Так вот, в пятницу вечером, день был серенький, близкий к дождю, прохладный, к Минцу зашли его соседи Корнелий Удалов и Саша Грубин. Они собирались на стадион и предложили Льву Христофоровичу разделить с ними компанию. Лев Христофорович вздохнул, с некоторым сожалением отложил стенограмму конференции в Касабланке по вопросу о контактах с инопланетными цивилизациями, выключил компьютер, пригладил свою блестящую лысину, натянул замшевый пиджак, застегнул его на тугом животе и сказал:
— В путь, друзья!
Чем ближе они подходили к стадиону, тем гуще становилась толпа. Дорожки парка, на краю которого стоял стадион «Лесные дали», были залиты сплошным потоком людей, в основном мужчин, которые отказались от телевизора, рыбалки, охоты, домино, чтения ради того, чтобы поддержать земляков.
Пришлось минут двадцать стоять в очереди к кассе, но так как наплыв зрителей был невиданным, а кассирша одна, за три минуты до начала матча директор стадиона махнул рукой и велел пускать всех без билетов. Место нашлось с трудом, в последнем ряду, но так как рядов на стадионе двенадцать, места можно было считать приличными.
Команда «Солевар» из Мыльниц уже разминалась на поле. Поле в Гусляре хорошее, ровное, зеленое, вытоптанное лишь у ворот. За воротами «Солевара» уже устроился Миша Стендаль, корреспондент «Гуслярского знамени», с фотоаппаратом, а его коллега из мыльницкой районной газеты маялся за воротами «Лесообработчика». И такой расклад понятен, так как фотокорреспондентов интересуют лишь голы, забитые в чужие ворота.
Вскоре под неумолчный гул трибун, под аплодисменты и приветственные крики на поле выбежала команда «Лесообработчик». Зрители знали всех игроков в лицо, и появление Ниткина, как всегда бодрого и подтянутого, очень обрадовало гуслярцев. Тренер Храбродеев, а также запасные игроки, начальник команды и два мецената с лесокомбината уселись на лавочку недалеко от кромки зеленого поля. Судила матч бригада судей из Архангельска, люди строгие, неподкупные.
Свисток судьи возвестил о начале футбольного матча.
С первых же минут игры команда «Лесообработчик» начала давление на ворота соперника. Проходы крайнего нападающего гуслярской команды Ниткина и защитника Ефимова Сергея были острыми и опасными для ворот соперника, и, если бы не неточность завершающих ударов, счет был бы открыт на первых же минутах. По всему было видно, что «Солевар» избрал выездную, защитную модель игры, рассчитывая на контратаки. Однако защита «Лесообработчика», в первую очередь Ефимов Сергей, свободный защитник и капитан команды, умело прерывала навесные передачи соперников, и усилия мыльницких футболистов выдыхались на дальних подступах к штрафной площадке соперника.
На восемнадцатой минуте первого тайма за снос Ниткина судья назначил штрафной в трех-четырех метрах от штрафной площадки «Солевара». Пробил сам пострадавший. Мяч был направлен в левый верхний угол ворот, однако пролетел рядом со штангой. Болельщики горячо поддерживали непрекращающиеся усилия «Лесообработчика», стадион неоднократно взрывался аплодисментами, и порой слышались ободряющие крики. В общем гуле тонули выкрики группы болельщиков из Мыльниц, которые приехали на матч на специальном автобусе и привезли большой транспарант «„Солевар“ — победа». Понятно, каким взрывом возмущения был встречен прозвучавший в момент относительной тишины нетактичный возглас одного из болельщиков «Солевара»: «Насыплем соли на хвост бревну!» Неумное прозвище Бревно было придумано болельщиками из Мыльниц.
Если бы дело ограничивалось лишь выкриками и свистом, об этом не стоило бы писать художественное произведение. Однако в действительности вскоре начала складываться драматическая ситуация. Дело в том, что команда из Мыльниц также сохраняла теоретические шансы на переход во вторую лигу, и, как бы ни ничтожны были эти шансы по сравнению с вполне оправданными надеждами гуслярских болельщиков, «Солевар» не намерен был уступать. А так как реальных шансов победить в честной борьбе у команды не было, противники «Лесообработчика» прибегали к запрещенным приемам.
Особенно доставалось неутомимому бесстрашному Ниткину, и без того лишь недавно оправившемуся после тяжелой травмы. По крайней мере трижды в течение первого тайма защитники гостей валили его с ног, грубо толкали и норовили пробить щитки носками бутс. Ниткин, будучи настоящим, мужественным спортсменом, поднимался с земли, бил очередной штрафной и вновь занимал место в боевых порядках команды. Ниткин терпел.
Иное дело болельщик. Болельщики громко требовали, чтобы судья проявил наконец решительность и суровость по отношению к злостным нарушителям спортивной этики. Судья дважды сделал предупреждение защитникам «Солевара», но такие меры их никак не останавливали.
Среди разгневанных гуслярцев не последним был Лев Христофорович. Он даже покраснел от возмущения.
— Таким не место на поле! — кричал он. — Мне стыдно за поселок Мыльницы!
Многие его понимали и поддерживали. Но положение изменилось после того, как защитник «Лесообработчика» Ефимов Сергей, движимый как заботой о безопасности своих ворот, так и гневом против неспортивного поведения соперников, снес у самой штрафной площадки нападающего гостей.
Сначала стадион взорвался аплодисментами, так как увидел в действиях Сергея справедливое отмщение. Затем загремел оглушительным свистом. Потому что неумолимый судья, ничего не понимавший в вопросах возмездия, показал желтую карточку и Ефимову Сергею, пригрозив, что в случае повторения он удалит его с поля.
Удалов, Грубин и прочие соседи Льва Христофоровича громко осудили решение судьи — и их можно понять. Но Лев Христофорович вдруг поднял свой голос, притом крайне неудачно.
— Грязный футбол, — заявил он, оглядываясь, чтобы как можно большее число людей услышало его филиппику, — всегда грязный футбол! Независимо от того, кто прибегает к таким махинациям. Я как честный человек категорически протестую против того, чтобы превращать красивую, артистичную игру в костоломание. Разве нам интересен результат встречи, если мы узнаем, что молодому, полному сил человеку сломали ноги или повредили мениск?
— Помолчи, лысый, — сказал сосед сверху.
Может быть, дело так и закончилось бы, но тут, как назло, Ефимов Сергей, возмущенный очередным грубым приемом защитника гостей, свалил того с ног ударом локтя, за что был призван к судье.
Когда Ефимов Сергей, понурив золотую шевелюру, медленно брел к судье, уже запустившему руку в нагрудный карман, на стадионе воцарилась страшная, удручающая тишина. Нет, никто не хотел верить в самое страшное.
Но самое страшное произошло.
Красная карточка появилась из судейского кармана, и, несмотря на стенания и свист стадиона, несмотря на то, что гуслярские футболисты тесной толпой окружили судью, молили его, просили, уговаривали, Ефимов Сергей был вынужден покинуть поле.
Судьи тоже люди. И очень разные. Бывают судьи обыкновенные. Эти всегда вежливее ведут себя по отношению к хозяевам стадиона. Они понимают, что на стороне команды еще несколько сот, а то и тысяч взволнованных мужчин, которые не всегда могут совладать с чувствами. К тому же судья не лишен тщеславия. Ему приятнее, когда его действиям (удаление с поля гостя или назначение пенальти в ворота гостей) бурно аплодируют, когда он кажется зрителям молодым и красивым, нежели наоборот. Но бывает и иная категория судей, к которой, к сожалению, принадлежал и судья того матча. Их принципиальность порой докатывается до мазохизма. И чем более яростно их освистывают трибуны, тем отчаяннее они проводят в жизнь свою принципиальность, обрушивая всю тяжесть наказаний на хозяев площадки. Порой кажется, стадион бросится с мест и растерзает такого жестокого судью, а судья будто бы ждет именно этого, чтобы потом засудить весь город. Но такого в нашей стране не бывает. Более того, если подобное поведение допустит иностранный судья в международном матче, спортивная газета пожурит его, обвинив в предвзятости и сомнительном социальном происхождении. А местная газета в отчете о матче никогда не заденет несправедливого судью, так как может обидеться весь судейский корпус, который выше подозрений.
Так вот, когда судья изгнал с поля Ефимова, гнев трибун, не могущий излиться на поле, обрушился на Льва Христофоровича, которого соседи сочли как бы представителем судьи в своих рядах.
Тут как раз наступил перерыв, смотреть было не на что. Минц мог бы, конечно, сбежать, но он, человек гордый и большой ученый, остался сидеть на месте, отдав себя на растерзание противникам.
— Значит, если нас, то да? — спрашивал Удалов, забыв о былой дружбе и респекте. — А если их, то пожалуйста.
— Нас и по ногам, нас и с поля? — наседал Саша Грубин.
И, надо сказать, это были наиболее мягкие, сдержанные обвинения.
В гуле страстей Минц сохранял относительное спокойствие. Порой, пользуясь паузой, он пытался вновь и вновь доказать свою мысль.
— Футбол! — кричал он. — Игра! Как шахматы! В шахматах под столом друг друга ногами не бьют!
После этого поднималась новая волна гнева, кто-то даже угодил Льву Христофоровичу по лысине огрызком яблока. Это, конечно, неприятный факт, но он говорит о накале страстей.
В сущности, все спорщики придерживались, как это бывает в спорах, почти идентичных позиций. Просто момент был неудачен для спокойного обсуждения этих позиций. Все были против грубости в спорте, но гуслярцев возмущал пацифизм профессора, а его — их патриотическая слепота.
Второй тайм матча прошел при подавляющем преимуществе «Лесообработчика», хотя гуслярцы играли вдесятером, однако это преимущество не смогло реализоваться в голы. Ниткин заметно хромал и бил по мячу неуверенно, а остальные форварды за отсутствием Ефимова как-то сникли.
Нулевая ничья — результат этого матча — устраивала гостей из Мыльниц, но расстроила гуслярцев, так как теперь шансы на выход во вторую лигу уменьшились, а впереди предстоял последний и самый решительный матч с «Метеором» из Новостальска, основным соперником за выход во вторую лигу, который подошел к решающему матчу с тем же числом очков.
Домой возвращались молча. Было какое-то отчуждение. Словно, не проявив патриотизма, Лев Христофорович потерял моральное право именоваться гуслярцем. Раньше они об этом как-то не задумывались. Живет человек, трудится, уважаемый человек, немолодой. Скорее свой, чем чужой. И вдруг на стадионе словно заглянули к нему в анкету, а там написано «марсианин». И сразу увидели, что он зеленый, на трех ногах и с антеннами на затылке. Разумеется, никто не увидел в Минце марсианина, но в переносном смысле — увидели.
А Минц не навязывал своего общества. Он думал.
Надо сказать, что чем сложнее задача, поставленная жизнью перед великим ученым, тем энергичнее он мобилизует резервы мозга, тем глубже уходит в себя, чтобы решить эту загадку и принести очередную пользу человечеству.
На этот раз Минц думал о том, как вернуть футболу чистоту и непосредственность игры, как снять с него налет делячества, цинизма, ведущего к грубости.
Он заперся у себя в кабинете, пил только кефир, ничего не ел, похудел за неделю на десять килограммов, но задача ускользала от решения. Она оказалась потруднее, чем создание антигравитации или путешествия во времени. Моральные проблемы всегда труднее чисто научных.
В чем, рассуждал Лев Христофорович, корень зла? В том, что футболист, бьющий товарища по ногам, совсем не думает о том, как тому больно. Зато, когда его самого бьют по ногам, он обижается.
— Ага! — воскликнул профессор на восьмой день. — Эврика!
И профессор Минц углубился в свои записи, а потом принялся доставать с полок банки, пакетики, колбы, коробки, стараясь отыскать некоторые редчайшие ингредиенты, которые в сумме должны дать нужный психотерапевтический эффект.
Работа над новым средством, а также опыты над окрестными собаками и соседской кошкой, давшие положительный эффект, были завершены как раз накануне решающего матча с «Метеором» из Новостальска.
Так как Лев Христофорович, помимо прочих ученых степеней, был еще и доктором медицинских наук, единственным в Великом Гусляре и даже во всем районе, то к нему с глубоким уважением относились в райздраве и городской больнице. И когда знаменитый профессор заглянул в райздрав и сказал, что хотел бы осмотреть перед матчем футболистов, так как получил по своим каналам сообщение о том, что из Европы надвигается новая волна вирусного гриппа, а потому намерен провести профилактический осмотр игроков, то его коллеги в райздраве, разумеется, на это согласились.
Тем же вечером, накануне матча, Корнелий Удалов постучал к профессору.
— Лев Христофорович, — сказал он, — завтра на футбол не пойдешь?
Корнелий был уверен, что профессор на футбол больше никогда в жизни не пойдет, да и лучше бы не ходил, так как его лицо запомнилось некоторым болельщикам и может вызвать раздражение. К удивлению Удалова, профессор ответил:
— Встретимся на трибуне.
— Значит, заходить за вами? — без энтузиазма спросил Удалов.
— Не надо, я раньше пойду, — сказал профессор.
Удалов приоткрыл рот, демонстрируя удивление, но так как профессор хранил молчание, ему пришлось уйти ни с чем, если не считать недоброго предчувствия. Вроде бы и не могло случиться ничего дурного, но давний опыт общения с непредсказуемым профессором научил Удалова осторожности. Не раз уже светлые на первый взгляд и прогрессивные идеи Льва Христофоровича, призванные облагодетельствовать человечество, вели к обратным результатам.
Так уж устроен мир. Все в нем взаимосвязано. Один человек решает оросить пустыню и проводит в нее воду из какого-нибудь заболоченного места. В результате вместо богатых урожаев хлопка в пустыне образуются соленые болота, а там, где были болота, богатые клюквой, образуются пыльные пустыни. Всегда, если хочешь принести добро человечеству, хорошенько подумай о побочных эффектах. Наполеон рассчитывал покорить весь мир во славу Франции, в результате разорил Францию и перебил множество людей. Мир же не покорился, потому что Наполеон не учитывал побочных эффектов в виде русских партизан.
С такими мыслями Удалов шел на стадион, проталкиваясь сквозь толпу сограждан. Втуне он рыскал глазами по сторонам, разыскивая Минца.
И неудивительно. В эти минуты Минц уже находился в раздевалке футболистов. На гуслярском стадионе есть только одна раздевалка, общая комната, где игроки обеих команд оставляют свои вещи.
Минц был представлен игрокам, которые как раз завершали свой туалет, и обратился к ним с краткой речью касательно опасности вирусной инфекции. Он вкратце рассказал футболистам, как надо бороться с вирусом, а затем предложил всем принять профилактические пилюли.
Если уважаемый читатель заподозрил Льва Христофоровича в подлоге, в том, что он под видом профилактики всучил игрокам плоды своих изобретений, то он глубоко заблуждается. Пилюли на четыре пятых состояли именно из целебного профилактического препарата «Антигриппина-М». И лишь четверть объема занимало изобретение Льва Христофоровича. Учтите, что Лев Христофорович — кристально честный человек и принципы медицины блюдет превыше всего. В настоящее время вакцина «Антигриппин-М» (М означает Минц) уже принята к промышленному производству, и вскоре с гриппом будет покончено. А что касается футболистов, то за последние три года ни один из них не заболел гриппом, а также чумой, водянкой, бронхитом, подагрой и коклюшем.
Раздавал Минц таблетки странно. То есть странно для человека, который бы захотел понаблюдать за его действиями. Но единственный потенциальный наблюдатель — Корнелий Удалов был еще за пределами стадиона, а все остальные в раздевалке были слишком заняты своими проблемами, чтобы обращать внимание на то, что делает толстый доктор. Читает лекцию — значит, надо; раздает профилактические таблетки от гриппа — значит, надо. И дело с концом.
Затем Лев Христофорович попрощался и покинул раздевалку, пошел на трибуну, где Корнелий Удалов занял ему место.
— Ну и что? — осторожно спросил Корнелий.
— Команды готовы к бою, — нарочито бодрым голосом ответил профессор Минц.
Глаза его лукаво вспыхнули, и озноб пробежал по коже Удалова. Он стал смотреть на поле, ожидая подвоха, хотя никакого подвоха сначала не было видно.
Как и положено, прозвучал судейский свисток, как и положено, гуслярская команда большими силами бросилась в наступление, а команда гостей начала строить эшелонированную оборону. Внешне все выглядело как обычно.
На самом же деле все происходило необычно.
Но для того, чтобы ощутить эту необычность, следовало бы заглянуть в души футболистов.
Защитник «Лесообработчика» Ефимов Сергей должен был строго опекать нападающего Судковского из команды «Метеор». Защитник Ефимов Сергей отыскал глазами своего подопечного и двинулся ему навстречу, вспоминая на ходу, что Судковский не любит, если ему наступают на носок бутсы, и не выносит, когда его толкают локтем в бок. Об этом защитнику следовало помнить. Ведь вывести из себя центрального нападающего противника — его спортивная задача.
Как раз в эту минуту Судковский получил мяч от своего полузащитника и быстро пошел по краю. Ефимов Сергей вырос у него на пути, как дубовый ствол, и, борясь за мяч, незаметно для судьи резко наступил гостю на носок.
Судковский сразу остановился и потерял мяч.
Ефимов ударил по мячу, посылая его в центр поля Ниткину, но удар получился неубедительным, мяч до Ниткина не долетел, потому что странное, незнакомое чувство охватило Ефимова Сергея. Он не только ощутил острую боль в носке правой ноги, но и чувство горя, беспомощности и возмущения в адрес людей, которые позволяют себе столь грубо обращаться со своими товарищами. Он понял, что его долг — немедленно принести свои извинения ни в чем не повинному Судковскому, и он тут же побежал поперек поля к прихрамывающему Судковскому, но добежать не успел, так как рядом с ним катился мяч и инстинкт защитника заставил Ефимова Сергея подхватить мяч и броситься вперед.
И Ефимов Сергей забыл об ощущениях, которые ему не принадлежали, а принадлежали вовсе Судковскому. Он мчался к чужим воротам. С замиранием сердца он увидел, как навстречу ему выдвигается защитник «Метеора» с решительным выражением на лице. «Будет валить», — мелькнула мысль в мозгу Ефимова Сергея.
Но вдруг странная гримаса исказила грубое, но выразительное лицо защитника, и тот, как бы сжавшись, уступил дорогу Ефимову Сергею. А Ефимов Сергей, продолжая нестись к воротам, успел ощутить то глубокое человеческое понимание, что владело защитником, и даже успел крикнуть ему, проходя мимо: «Спасибо, друг!»
На трибунах, гремящих криками, никто не услышал этих добрых слов. Лишь профессор Минц, внимательно следивший за мельчайшими деталями поведения футболистов, удовлетворенно наклонил голову.
Ничто не могло уже остановить Ефимова Сергея. Он был в пределах штрафной площадки.
Лишь вратарь, наклонившись вперед и широко расставив ноги, готовился кинуться ему под ноги.
«Сейчас вколотит! — послышалась в мозгу Ефимова мысль. Она принадлежала вратарю гостей, но Ефимов не знал, кому она принадлежала. — Какое несчастье! — продолжалась мысль. — У меня же сегодня день рождения, и он будет безнадежно испорчен!»
Но, не поняв, кому принадлежит мысль, Ефимов Сергей тем не менее глубоко опечалился. Он видел перед собой не ворота, а приятное, доброе лицо вратаря, видел печаль и даже отчаяние в его больших карих глазах, и он понял, что такое лишний гол. Лишний гол — это житейская мелочь, ничто по сравнению с человеческими отношениями. И потому Ефимов ударил по мячу таким образом, чтобы не попасть в ворота и не испортить дня рождения вратарю. И он утвердился в своем интуитивном предположении, потому что увидел, каким горячим светом благодарности загорелись глаза вратаря.
И поэтому, пока мальчик за воротами бегал за мячом, он подошел к вратарю гостей и сдержанно, по-мужски похлопал его по плечу.
— Поздравляю, — сказал он.
— Спасибо, дружище, — тихо ответил вратарь.
На трибунах не разобрались в смысле этой встречи, зрители свистели, не одобряя плохого удара.
— Что делается! — печалился Удалов. — Ну что же делается!
Он тоже ничего еще не понял.
Если бы в таблетках, которые создал неуемный гений Льва Христофоровича, содержалось бы лишь средство, делающее людей чуть добрее и отзывчивее, этим, может быть, удалось снизить число травм. Но Лев Христофорович — сторонник кардинальных методов. Он пошел на шаг дальше. И на какой шаг! Каждый из футболистов ощущал травмы, нанесенные им своему сопернику, как свои собственные, осознавал его страдания как свои. Его разочарование как свое. Именно таким образом Лев Христофорович хотел вернуть футболу очарование доброй и интересной игры. Лишить его малейшего налета жестокости и грубости.
Возвращаясь трусцой на свое место в защите, Ефимов Сергей увидел, что мяч, выбитый далеко в поле вратарем гостей, опустился в центре, и к нему бросились нападающий «Лесообработчика» Ниткин и нападающий «Метеора» Судковский. Судковский промахнулся по мячу и попал по ноге Ниткина. Ниткин свалился на траву. Стадион возмущенно загудел. И тем более стадион загудел, когда увидел, что Судковский упал рядом с Ниткиным. Это была явная симуляция, направленная на то, чтобы разжалобить судью.
В самом же деле происходило иное.
Судковский и Ниткин лежали рядом на траве. И Судковский испытывал ту же боль и негодование, что и Ниткин. Но к боли и негодованию примешивалось сильное чувство собственной вины перед товарищем. Держась за ногу, испытывая боль, Судковский в то же время отлично понимал, что его нога невредима. Что это не его боль, а боль Ниткина. И потому, подползая к травмированному сопернику, Судковский жарко шептал:
— Прости, Ниткин, я никогда больше не буду.
Ниткин же, в свою очередь, удивлялся. Он должен был бы высказать этому грубияну Судковскому все, что о нем думает. Кратко и выразительно. Но вместо этого он был во власти понимания, что Судковский искренне раскаивается и в самом деле страдает не меньше, чем Ниткин. Поэтому, все еще не поднимаясь с травы, он ответил:
— С кем не бывает!
Тут Судковский преодолел боль, поднялся и сам, прихрамывая, подошел к судье.
— Прошу, — сказал он, — удалить меня с поля. Я недостоин того, чтобы представлять здесь честь новостальского футбола. Гнать надо таких, как я.
— Вот это, — ответил крайне удивленный судья, так как в его практике такого еще не случалось, — решаю здесь я. И больше чем на предупреждение ваш проступок не тянет.
— Нет, тянет! — закричал Судковский.
Стадион гремел и свистел. Стадион был убежден, что Судковский вымаливает у судьи прощение. Тем более что те игроки «Метеора», что были поблизости, тоже подбежали к судье и стали требовать, чтобы Судковского за нетоварищеское поведение удалили. А те игроки «Лесообработчика», что оказались неподалеку, встали на защиту Судковского, потому что понимали, что он больше никогда не будет бить по ногам своих товарищей.
С трибун стадиона вся эта сцена выглядела, разумеется, иначе. Мы ведь часто видим не то, что происходит в действительности, а то, к чему привыкли наши глаза. И трактуем события ложно, потому что ложен бывает наш жизненный опыт. Если футболисты окружают судью и что-то доказывают ему, то мы знаем, что они отстаивают свои интересы. Но чтобы футболисты отстаивали интересы соперника — это явление редкое.
В конце концов футболисты разошлись, так и не уговорив судью. Ведь у судьи есть собственный гонор. Если он решил не удалять игрока с поля, то сам виновник инцидента никогда его на это не уговорит.
Игра продолжалась и далее. Но постепенно даже самые невнимательные из зрителей начали понимать: происходит что-то неладное. Во-первых, уже с середины первого тайма полностью прекратились грубости, подножки и толчки. А так как футболисту порой трудно избежать резких движений, то темп игры постепенно спал, игроки старались не приближаться друг к другу, а если и приближались, то лишь затем, чтобы пожать руку или похлопать по плечу, а то и пригласить в гости на чашку чая. Удары по воротам также почти прекратились. Если кому-то удавалось добраться до штрафной площадки противника, несмотря на явное нежелание это делать, то он обязательно бил таким образом, чтобы в ворота не попасть либо подкатить мяч к рукам вратаря. В какой-то степени матч начал напоминать пресловутую встречу команд Австрии и ФРГ на первенстве мира в Испании в 1982 году, когда обе команды, к разочарованию многомиллионной телевизионной аудитории, демонстрировали игру, целью которой было не забить ничего лишнего, так как иначе Австрия не попадала в финал.
Зрители на гуслярском стадионе заподозрили команды в сговоре. И свистом выражали неодобрение этому сговору. Хотя в этом таилась загадка. Ведь в случае ничьей ни одна из команд не попадала во вторую лигу. А вместо них проходила вологодская команда.
В перерыве между таймами оба тренера устроили своим игрокам суровый разнос. Они требовали активности, волевого настроя и желания победить любой ценой. Игроки были задумчивы. Они не спорили с тренерами, но думали в этот момент о своих соперниках, понимая, что именно они самые близкие им, самые родные люди.
Так что после перерыва игра продолжалась в еще более медленном, куртуазном темпе. И неизвестно, чем бы все кончилось, если бы оба тренера не решили в середине второго тайма заменить своих нападающих. Вместо Ниткина вышел на поле Полянкин, а вместо Судковского — Швец. И тут произошло нечто совершенно невообразимое. Ведь ни Полянкин, ни Швец пилюли не употребляли и настоящих добрых чувств к противникам не испытывали. Поэтому Швец, подхватив мяч, кинулся к воротам противника, а Полянкин — за отсутствием других желающих — навстречу Швецу. Встретились они где-то в центре поля, и так как оба стремились отличиться, то Швец оттолкнул Полянкина, а Полянкин подставил ножку Швецу. Оба упали и, рассерженные, кинулись друг к другу.
В этот момент, прежде даже чем успел среагировать судья, Ефимов Сергей решительным жестом остановил Полянкина — своего Полянкина — и сказал:
— Полянкин, нашей команде за тебя стыдно.
В тот же момент вратарь «Метеора» выбежал к Швецу и сказал ему:
— Швец, ты грубишь.
Швец и Полянкин ничего не поняли. Они пытались оправдать свои действия интересами родных команд, но чем больше они горячились, тем резче выговаривали им свои же товарищи. И это понятно: ведь не мог же игрок «Метеора», полный сочувствия и понимания по отношению ко всем футболистам «Лесообработчика», поднять голос за Полянкина. И наоборот.
Тут уже не помог и судья. Несмотря на его возражения, команда «Лесообработчика» вывела с поля сопротивлявшегося Полянкина, а команда «Метеора» удалила Швеца.
Но когда команды вернулись на поле — а стадион, надо сказать, в полном обалдении замолк, — они уже поняли, что сам принцип футбола ложен. Он направлен на то, чтобы выиграть у хороших людей, то есть доставить им неудовольствие. А этого допустить было нельзя. Так что игроки встали в круг посреди поля и стали аккуратно пасовать мяч друг другу, отрабатывая технические приемы.
Вот тогда-то Корнелий Удалов обернулся к своему соседу профессору Минцу и строго спросил:
— Вы чего им давали, Лев Христофорович?
— Средство против грубости, — честно признался Минц. — Но я не предполагал, что оно настолько эффективно.
И Минц шепотом рассказал о принципе действия пилюль.
Тогда Удалов поднялся со своего места и сказал профессору:
— Пойдем отсюда.
И в самом деле, игра фактически кончилась. Ни судья, ни тренеры не могли заставить футболистов нападать на своих соперников. Вот-вот под неумолчный свист трибун встреча будет прервана.
Удалов вывел несколько растерянного Минца со стадиона и, когда они уже были в парке, прервал молчание вопросом:
— Запасные пилюли остались?
— Штук десять, — сказал Лев Христофорович.
— Давайте сюда. Не бойтесь, не выброшу.
— А зачем вам?
— Покажу, где и как их надо было использовать. Наивный вы человек.
Держа на ладони таблетки, Удалов вошел в гастроном.
В магазине шла обычная, даже не самая насыщенная жизнь. Кассирша вяло спорила с пожилой покупательницей, а очередь более или менее покорно ожидала исхода этого спора. Одна из продавщиц гляделась в зеркальце, другая выясняла отношения с рабочим, который только что принес ящик с крупой. Остальных продавщиц не было видно, зато в магазине был слышен ропот покупателей.
— Сюда, — сказал Удалов, проходя за прилавок.
— Зачем, — попробовал возразить Минц. — Туда же не положено.
— Нам положено, — ответил Удалов, открывая дверь в кабинетик директорши. — Мы комиссия!
Ванда Казимировна оторвалась от ведомостей и обернула к посетителям полное суровое лицо.
— Здравствуй, Ванда, — сказал Удалов быстро.
— Чего нужно?
— Ничего, — ответил Удалов. — Надвигается грипп. Новая разновидность. Мозамбикский.
Он обернулся к Льву Христофоровичу, и тот покорно кивнул.
— Вот наш профессор получил из-за рубежа профилактические пилюли. Большой дефицит. Я ему и говорю — в первую очередь надо обслужить торговлю. Если свалитесь от гриппа, кто будет нас кормить и поить?
— Дефицит, говоришь? — с некоторым недоверием сказала Ванда Казимировна, которая не всегда доверяла ближним.
— Вот. — Удалов осторожно высыпал пилюли на чистый лист бумаги. — По одной на душу. Не больше. Вызывай персонал.
Ванда Казимировна сдалась и вызвала персонал, который, узнав, что выдают дефицитную профилактику, быстро выстроился в очередь, не обращая внимания на нетерпеливый гул торгового зала.
Сама Ванда Казимировна тоже приняла пилюлю.
— Если что надо, — сказала она, и взгляд ее начал смягчаться, — вы заходите. Прямо ко мне.
Но тут начала совершаться странная метаморфоза с ее подчиненными.
— Зачем же, — сказала продавщица из молочного отдела.
— Я тоже всегда готова. Вы уж лучше не отвлекайте Ванду от ее дел. Занятая она, трудно ей, ревизия на носу.
— Девочки! — вдруг воскликнула кассирша. — И чего же мы здесь стоим, прохлаждаемся! Там же люди ждут! Неужели мы будем их заставлять маяться, а сами будем здесь прохлаждаться?
Продавщицы даже застонали от стыда и, сшибая друг друга, бросились к выходу в торговый зал.
Минц и Удалов, чтобы избавиться от изъявления благодарности со стороны Ванды Казимировны, поспешили за продавщицами.
Зал сиял улыбками.
В зале воцарялась атмосфера взаимного расположения.
Минц и Удалов вышли из магазина.
— Понял? — спросил Удалов.
— Понял, — тихо улыбнулся великий изобретатель.
— Пошли домой, надо Ксению в магазин послать. Пускай порадуется.
