Шпионский бумеранг
Драматические события, связанные со строительством в Москве нового американского посольства, постепенно уходят в прошлое. А многими уже и забылись.
Так что я их вам напомню.
Ввиду размножения сверх разума посольских чинов, США и СССР согласились построить громадные, вместительные посольства на взаимной основе. Мы – в Вашингтоне, они – в Москве.
Чтобы не ввозить каменщиков и штукатуров, обе высокие стороны решили воспользоваться туземной рабочей силой. Трудилась она под наблюдением сотрудников безопасности враждебной стороны.
Когда возвели стены, Советский Союз выступил с пресс-конференцией, на которой были показаны всяческие «жучки», трубочки и лампочки, которые американцы насовали в кладку.
Американцы ответили неадекватно. Они сказали, что из-за обилия подслушивающих устройств в их посольстве даже кирпича почти не видно.
Пошли взаимные оскорбления и обиды, строительство прервалось, американцы решили строить заново, верхние этажи разобрали. А тут у нас власть сменилась, и стали править страной люди откровенные и честные. И новый министр безопасности Бакатин возьми да и отдай американцам все наши планы: где что воткнуто.
Представляете, что после этого началось в Америке! Американцы решили, что Бакатин дьявольски хитер, и принялись разрушать свое посольство активнее прежнего. А наши сочли поведение министра чрезмерно честным и отправили Бакатина на дачу – разводить розы.
Американцы оставили от посольства только фундамент и на нем воздвигли корпус руками проверенных морских пехотинцев.
Это все история.
Но она имеет продолжение.
В кабинете нового министра Федеральной безопасности раздался телефонный звонок. Звонил прямой телефон начальника контрразведки.
Министр спросил:
– Чего тебе?
Начальник контрразведки ответил:
– Это не телефонный разговор. Спускайся к девятому подъезду. Буду ждать тебя снаружи. Узнаешь меня по красной гвоздике в петлице и газете «Слово и дело».
– Добро, – сказал министр, он по тону угадал, что дело предстоит важное. – Только с цветком измени ситуацию. Нас уже во всем мире по красным гвоздикам расшифровывают. Каких людей на этом потеряли!
Через десять минут, спустившись вниз, министр увидел у подъезда начальника контрразведки с журналом «Плейбой» и белой гвоздикой в петлице. Впрочем, он узнал бы его и без этой маскировки.
– Куда идем? – спросил министр, одетый скромно, но со вкусом.
Начальник контрразведки не ответил, перевел шефа по подземному переходу в кафе-стоячок на месте бывшей пионерской организации.
Заказали по капучино.
– Сегодня, – сказал начальник контрразведки, – в девять сорок две перехвачен разговор между резидентом разведки США советником Робертсом и неизвестным пока агентом.
– Молодцы, – сказал министр. – Но капучино здесь дерьмо.
Они перешли в соседнее кафе. Министр заказал себе эспрессо, а начальник разведки – капучино.
– Где они беседовали? – спросил министр.
– В центральном корпусе нового посольства.
– Да ты что!
– Вот именно. А капучино здесь отменный.
– Они здание разобрали по кирпичику? – спросил министр.
– Разобрали.
– Снова построили?
– Построили.
– Бакатин им документацию отдал?
– Отдал.
– Так как подслушали? Неужели Орнитолог?
Начальник контрразведки отрицательно покачал головой.
Орнитологом прозвали одного настырного изобретателя, который разработал метод впаивания микрофонов в головки ворон. Но оказалось, что снабдить передатчиком всех ворон Москвы технически неосуществимо и дорого, а если ограничиться избранными экземплярами, то они летят подслушивать куда угодно, только не к американцам.
– Говори, – попросил министр.
– Они оставили фундамент. Простучали его, прозвенели, сняли все, что можно, но основу оставили.
– От фундамента до кабинета резидента не добраться, – сказал министр. – Звук не дойдет.
Начальник контрразведки кивнул. Он знал это не хуже министра.
– Так в чем же дело, докладывай!
– Грубин, – назвал начальник контрразведки короткую фамилию.
– Неужели?
– Он самый.
– Буди! – приказал министр.
Грубин для министра был агентом спящим, то есть незадействованным. Вроде бы не мертвым, но и не живым.
Впрочем, его трудно было назвать агентом, потому что он сам считал себя патриотом, но никак не агентом.
Но уже через сорок минут после разговора министра с начальником контрразведки скромный «ауди» начальника городской безопасности Великого Гусляра со страшным скрипом тормозов остановился возле дома № 16 по Пушкинской улице.
Начальник по фамилии Полицеймако, пробегая по двору мимо окна грубинской скромной квартиры, постучал в него условленным стуком: «Спар-так-чем-пи-он».
Шесть лет Грубин не слышал этого стука.
Он вздрогнул.
Собрался с духом и пошел к двери. Открыл дверь. Впустил майора Полицеймако. Поздоровался.
Майор с ним тоже поздоровался.
Городок маленький, все друг друга знают.
– Чай, кофе? – спросил Грубин.
Полицеймако отрицательно покачал головой.
Он смотрел на худого взъерошенного человека средних лет, сутулого и узкогрудого. На Александра Грубина, известного в городе изобретателя и чудака.
Грубин достал из шкафа начатую бутылку «Гуслярского абсолюта».
Они выпили с Полицеймако за встречу, за прошедший Новый год, за День независимости.
– Твоя-то сработала, – сказал Полицеймако.
– Ты откуда знаешь, майор? – спросил Грубин.
– Если я прав, то быть мне генерал-майором, – сказал Полицеймако.
Выпили за это.
Помолчали.
Грубин вспоминал.
Пять или семь лет назад, когда еще строительство посольства только планировалось, профессору Минцу, что проживает в соседней квартире, попалась выпавшая из космоса бактерия. Или, даже вернее, спора.
Профессор по-хорошему заинтересовался пришельцем и стал его изучать.
Что обнаружилось?
Оказалось, эти бактерии носятся в открытом космосе и им трудно отыскать друг дружку. Вот они и научились в процессе эволюции читать мысли, слышать их на диких расстояниях. Иначе как отыскать любимую?
Поделился как-то Минц своим открытием с Грубиным. А Грубин ведь страшный умелец. Еще давно он написал на рисовом зерне «Слово о полку Игореве». Но поэма погибла – кто-то ее склевал.
В Грубине никогда не утихала склонность к блохизму. Блохизм – это качество русского народа, вернее – умение подковать блоху, которая после этого не сможет прыгать. Читали? Типичная русофобия, сочиненная писателем Лесковым.
Когда Грубин увидал у соседа под микроскопом космические бактерии, которые подавали усиками сигналы, а сигналы были такими четкими, что особо чувствительный приемник Минца, переделанный Грубиным из простого «Сони», громко пипикал, откликаясь на призыв минцевских пленников, то у Саши созрел план.
Надо приспособить к бактериям ножки или колесики, чтобы они могли передвигаться по Вселенной и встречаться с подругами не по воле космических струй, а по собственному намерению.
Работа оказалась сложная, не хватало материалов и опыта. Как-то, уставши, Грубин сидел со своим знакомым чекистом Полицеймако и рассказал ему о проблемах. Полицеймако, хоть и был в стельку, профессионально отложил беседу в мозгу и послал отчет о ней в Центр.
В Центре запись попалась на глаза светлой голове (она потом убежала к врагам, но в пути была застрелена на границе проводниками-таджиками). Светлая голова Геннадий отвечал за снабжение аппаратурой стройки американского посольства. «Если, – подумал он, направляясь к начальству, – этот чудак Грубин приделает к бактериям ноги, то не исключено их использование в оперативных целях».
Начальство посмеялось, но встретилось на банкете с начальником контрразведки и, чтобы повеселить генерала, рассказало о чудаке из Великого Гусляра.
Начальник контрразведки отличался от своих подчиненных. Он знал, что великие изобретения появляются из мест, для них не приспособленных. А шпионы попадаются на мелочах.
– Предоставить условия, – приказал начальник контрразведки опешившему полковнику, и на следующий день Грубина взяли прямо в подъезде, привезли в Вологду в «воронке», оттуда – «черным рейсом» в Москву. Там его уже ждали лаборатория и все бактерии, конфискованные у Минца. Минц получил принудительную путевку в ведомственный санаторий Академии наук.
Надо признать, что к тому времени, когда посольство уже было напичкано достойной аппаратурой, Грубин многого не достиг. Если и сделал он бактериям ботинки, то эти ботинки оказались бактериям как кандалы. Они всё норовили стащить их с ножек или даже сожрать. А сдавшиеся передвигались так медленно, что стыдно их было запускать к американцам.
Грубину срезали смету, потом сделали предупреждение о несоответствии. В штат его даже не пригласили, а он был счастлив. Не хотелось ему в штат.
Чтобы совсем уж не кидать на ветер казенные деньги, отступая из посольства, чекисты кинули весь запас бактерий в щель в подвале.
Вот и вся история.
С тех пор прошло лет пять или семь, все остальные средства подслушки были ликвидированы или разоблачены, а бактерия мало-помалу проползла щелями на пятый этаж и распахнула ушки, стараясь услышать, нет ли поблизости самки.
А так как в той организации ничего не выкидывают, даже ваше личное дело с детства там лежит, то сигнал пошел на ленту в Центре. Начальник контрразведки пригласил погулять министра. Полицеймако пошел к Грубину. Они с Грубиным напились.
Уже из Москвы, из автомата, Грубин дозвонился до Минца. В трубке шуршало, попискивало и дышало. Ведомственный санаторий плотно контролировался органами.
– Лев Христофорович, – спросил Грубин, – вы тоже думаете, что бактерия доползла до пятого этажа? По моим расчетам, ей еще ползти и ползти.
– А что предполагаешь? – спросил Минц.
– Может, у нее течка началась, так сказать, брачный период.
– Почему такое мнение?
– Интуиция, – сказал Грубин.
Минц понял, что не только интуиция. Но это не телефонный разговор.
Он вышел в санаторский сад, стал гулять и думать. За ним гуляла служба внешнего наблюдения и все время стреляла у Минца спички: свои кончились, да ведь не побежишь за ними в корпус – а вдруг Минц сорвется?
В тот же вечер Грубина вызвал к себе начальник контрразведки.
– Премию тебе выпишем, – сказал он, – в размере десяти зарплат.
– В долларах? – спросил Грубин.
– Постыдись, – сказал начальник контрразведки. – Даже я не каждый день получаю. Ты лучше скажи мне, чего ты Минцу недоговорил? Я весь день пленку крутил. Чую – замысел, а в чем – не понимаю.
Грубин попытался ускользнуть от ответа:
– А как там у противника?
Так они называли американцев.
– Много интересного. Личные беседы. Служебные разговоры. Просто клад! Так будешь признаваться, что тебя тревожит?
И тут Грубин догадался: начальника контрразведки великой державы, генерала с тремя звездочками на погонах тоже что-то тревожит.
Тогда Грубин махнул рукой и сказал:
– Я с бактериями работал, не думал, заразные они или нет. Минц мне сказал, что у них метаболизм инопланетный, мало шансов, что заразные. Я успокоился. И когда под микроскопом ножки им привинчивал, перчаток не надевал, воздух вдыхал и не считал их, сами понимаете.
– Не понимаю, – строго сказал начальник контрразведки.
– Забыл я о них. Пока вы не напомнили. И вдруг вчера слышу… Простите, трудно говорить.
– Мы проверили, – сказал генерал. – У тебя есть увлечение, зовут Вероника, работает кассиром в книжном магазине. Есть соперник…
– Не надо, гражданин генерал, – взмолился Грубин. – Не терзайте.
Генерал отошел к окну. За окном была обыкновенная улица, обыкновенные дома, для любопытных глаз – обыкновенная виртуальная реальность.
– Мне ведь тоже нелегко, – сказал он глухо. – У меня жена молодая. Третья. Хорошо еще, что теперь партии нет, а то могли бы исключить за аморалку. Я вчера задержался – знаешь ведь, какая у нас работа: ни графика, ни расписания – и понесся мыслями к Ларисе. Сижу в кабинете, несусь мыслями, вдруг слышу в сознании: «Отстань, старый козел, разве не видишь, кто на мне лежит?» Мне прямо дурно стало. Все прошел – и Корею, и Афганистан, и Анголу. Думаю – померещилось. Вызываю машину, рву домой… А ее нет. Приходит через полчаса. И говорит: «Только не подозревай меня ни в чем, мы играли в дурака у подруги Люси».
– Значит, был контакт? – спросил Грубин.
Генерал молча кивнул и сплюнул на паркет.
– Ты тоже послал своей привет?
– Нет, получил от нее, – сказал Грубин. – Примерно так: «Мой возлюбленный. Если ты еще будешь в своей командировке торчать, не выдержу и отдамся».
– А моя еще намылилась квартиру разменивать, – сказал генерал. – Вчера я ее любовную мысль перехватил.
– Минца вызывать будем? – спросил Грубин.
– А может, сам подтвердишь мои худшие подозрения?
– Могу подтвердить, – сказал Грубин. – Значит, так, эти споры развиваются. К нам они попадают молоденькими, а через пять-семь лет достигают половой зрелости, понимаешь?
– К сожалению, да.
– Потому они и молчали в американском посольстве. Чего им волны посылать, если еще страсть в организме не накопилась?
– А ты, гад, их руками хватал, – сказал генерал.
– Кто их не хватал!
– Значит, они не только в ихнем посольстве?
– Какой там в посольстве! Подозреваю, что в нас с вами – не говоря о спутницах жизни – их десятки.
– Но ты понимаешь, мерзавец, что это значит?
– Не обзывайтесь, генерал, теперь надо лекарство искать.
В дверь без стука заглянул сотрудник особой секретности. Не глядя на Грубина, он сказал шифром: «456328 998776 654432 198878 999976 784787 767777».
– Ладно, – ответил генерал, – иди.
Он обернулся к Грубину и сказал:
– Только что американский посол говорил с ихним президентом. Завтра на рассвете будут снова бомбить Ирак.
– Наверное, надо министру сказать? Орден получите?
– На хрен нам теперь Ирак?
И точно в ответ на его грустные слова в комнату, опять же без стука, ворвалась секретарша:
– Иван Иеронимыч! – закричала она. – Полковник Вуколов из шестерки кинулся в пролет лестницы с криком: «Я не могу больше слышать, как скрипит твоя койка!»
Генерал вытолкал секретаршу и сказал Грубину:
– А ты – Ирак, Ирак трахнутый!
Грубин понял, что не прав.
Позвонил старый белый телефон с гербом СССР.
– Сомневаюсь, – ответил на звонок начальник контрразведки. – Очень сомневаюсь.
Он повесил трубку и сказал Грубину:
– Министр звонил. Умный он у нас, чертяка! Спросил, не пригласить ли срочно преподавателей языка глухонемых? Умница, но ограниченный.
– Не поможет, – согласился Грубин.
Внутри его что-то засвербило, засосало под ложечкой, и существо его наполнилось далеким голоском Вероники:
– Я не могу, я бегу, я бегущая по волнам… Он ждет меня после работы… Прости, Грубин.
– Отпусти домой, генерал, – взмолился Грубин. – Срочно отпусти.
– Сначала придумаешь противоядие…
– Но ведь теперь не будет войн. Не будет тайн…
– Ты с ума сошел, Грубин! – рассердился генерал. – При ихнем уровне науки они противоядие через месяц сделают, а мы так и останемся даже без семейных секретов.
Тут генерал замер, прислушиваясь к голосу бактерии.
Прислушиваясь к голосу своей молодой жены…
И, не говоря более ни слова, распахнул окно и шагнул в него, как в дверь. С седьмого этажа.
Грубин был спокоен. Он подошел к столу, нашел свой пропуск к генералу. Написал на нем генеральской ручкой время ухода, расписался за генерала, очень похоже. Окно закрывать не стал – снизу уже слышались голоса.
Вышел. Секретарша рыдала – у нее были свои проблемы.
Грубин спустился, вышел, отдав пропуск ошалевшим от тревоги часовым, перебежал площадь, из первого же автомата – слава богу, карточка была – позвонил в Гусляр, на службу Веронике. Сказал ей только:
– Буду дома ночью. Жди и не мечтай!
– Ой, – сказала Вероника. – В самом деле? Ради меня?
– Ради тебя.
– Милый, а то у меня просто страшные мысли…
Второй звонок был в санаторий, Минцу.
– Я заеду за вами на такси, – сказал он. – И сразу к вам в лабораторию.
– Правильно, – сказал Минц, – у меня уже появились кое-какие мысли, как ограничить эти бактерии сферой внутренней политики…
