Глава 5
История Ани

— Знаете, — сказала Аня доверительно, — я собираюсь наслаждаться этой поездкой. Я знаю по опыту, что почти всегда можно радоваться, если твердо на это решиться. Но, конечно, решиться нужно твердо. Поэтому я не буду думать о, возвращении в приют, пока мы едем. Я буду думать только о нашей поездке. Ах, посмотрите, там уже один маленький цветочек на кусте дикой розы! Прелесть, правда? Как вы думаете, приятно, должно быть, быть розой? Разве не чудесно было бы, если бы розы могли разговаривать? Я уверена, они рассказали бы нам много прелестных историй. И правда ведь, розовый цвет — самый очаровательный на свете? Я очень его люблю, но не могу носить этот цвет. Тем, у кого рыжие волосы, нельзя носить розовое… даже в воображении. Вы не слышали о какой-нибудь девочке, у которой волосы были в детстве рыжие, а потом, когда она выросла, изменили цвет?

— Нет, никогда не слышала о таком, — сказала Марилла безжалостно, — и не думаю, чтобы это произошло с твоими волосами.

Аня вздохнула:

— Ну вот, еще одна надежда умерла. Моя жизнь — настоящее кладбище надежд. Я прочитала эту фразу в одной книге и утешаюсь ею каждый раз, когда сталкиваюсь с разочарованием.

— Не вижу, в чем здесь утешение, — заметила Марилла.

— Но ведь это звучит так красиво и романтично, словно я героиня повести, понимаете? Я так люблю все романтическое, а кладбище надежд — это самая романтическая вещь, какую только можно вообразить. И я почти рада, что у меня есть такое кладбище. Мы поедем сегодня через Озеро Сверкающих Вод?

— Мы не поедем через пруд Барри, если это его ты так называешь. Поедем по прибрежной дороге.

— Прибрежная дорога. Прекрасно звучит! — сказала Аня мечтательно. — Интересно, она так же прекрасна, как и ее название? Как только вы сказали "прибрежная дорога", я сразу увидела ее в воображении! И Уайт Сендс тоже красивое название, но оно мне не так нравится, как Авонлея. Авонлея звучит прелестно, прямо как музыка. А как далеко до Уайт Сендс?

— Пять миль. Раз уж ты собираешься говорить вею дорогу, то говори, по меньшей мере, с пользой. Расскажи мне все, что ты о себе знаешь.

— О, что я знаю о себе, не стоит и рассказывать, — горячо воскликнула Аня. — Если бы вы только позволили мне рассказать, что я о себе воображаю, вам это показалось бы гораздо интереснее.

— Нет, я не хочу никаких твоих фантазий. Придерживайся строгих фактов. Начни с начала. Где ты родилась и сколько тебе лет?

— Мне исполнилось одиннадцать в марте, — сказала Аня, со вздохом покорности соглашаясь "придерживаться строгих фактов". — Я родилась в Болинброке, в Новой Шотландии. Моего отца звали Уолтер Ширли, и он был учителем в средней школе в Болинброке. Мою маму звали Берта Ширли. Уолтер и Берта — прелестные имена, правда? Я так рада, что у моих родителей были красивые имена. Было бы ужасно иметь отца по имени, скажем, Джедедяй, правда?

— Я считаю, что не имеет значения, как зовут человека, если только это порядочный человек, — сказала Марилла, чувствуя, что призвана внушать правильные и полезные мысли.

— Ну, не знаю. — Аня взглянула задумчиво. — Я однажды читала в книге, что роза пахла бы так же сладко, если бы даже называлась по-другому. Но я никогда не могла в это поверить. Я не верю, что роза была бы такой же прекрасной, если бы называлась чертополохом или капустой. Я думаю, мой отец мог бы быть хорошим человеком, даже если бы носил имя Джедедяй, но я уверена, это был бы для него тяжкий крест. Моя мама тоже была учительницей в средней школе, но когда вышла замуж за отца, то, разумеется, оставила работу. Муж — это и так большая ответственность. Миссис Томас говорила, что это была пара младенцев, и вдобавок бедных, как церковные мыши. Они поселились в маленьком желтом домике в Болинброке. Я никогда не видела этого домика, но воображала его тысячу раз. Я думаю, что у окна гостиной вились вьюнки, перед крылечком росла сирень, а у ворот — лилии. Да, и муслиновые занавески на всех окнах, потому что муслиновые занавески придают дому такой изысканный вид. В этом домике я и родилась. Миссис Томас говорила, что я была самым некрасивым ребенком, какого она видела, — кожа да кости, ну еще глаза, но что моя мама думала, будто я была необыкновенно красива. Я считаю, что мать может оценить лучше, чем бедная поденщица, которая приходит убирать дом, правда? Во всяком случае, я рада, что мама была мной довольна, мне было бы так тяжело, если бы я ее разочаровала, потому что она недолго прожила после этого. Она умерла от лихорадки, когда мне было всего три месяца. Как бы я хотела, чтобы она прожила подольше и я помнила бы, что называла ее «мама». Я думаю, было бы так сладко сказать «мама», правда? И папа умер через четыре дня, тоже от лихорадки. Так я осталась сиротой, и все ломали себе голову — так миссис Томас говорила, — что со мной делать. Понимаете, я никому не была нужна даже тогда. Такова, видно, всегда будет моя судьба. Отец и мать, оба приехали из дальних мест, и было хорошо известно, что родственников у них не было. Наконец, миссис Томас сказала, что возьмет меня, хотя она была бедной и муж у нее был пьяница. Она выкормила меня из соски. Вы не знаете, на чем это основано, что люди, которых выкормили таким способом, должны быть от этого лучше, чем другие? Потому что, если я не слушалась, миссис Томас говорила мне с упреком, что не понимает, как я могу быть такой дурной девочкой, когда она выкормила меня из соски…

Мистер и миссис Томас переехали из Болинброка в Мэрисвилл, и я жила у них, пока мне не исполнилось восемь лет. Я помогала нянчить их детей — их было четверо, все младше меня — и должна вам сказать, это было нелегко. Потом мистер Томас попал под поезд и погиб, и его мать предложила взять к себе миссис Томас и ее детей, но взять меня она не захотела. И миссис Томас стала тоже ломать голову, так она говорила, что делать со мной. Тогда миссис Хаммонд, которая жила выше по реке, сказала, что возьмет меня, потому что я умею нянчить детей. И я поехала к ней, в ее дом возле лесоповала. Это было ужасно пустынное место. Я уверена, что не смогла бы там жить, если бы у меня не было воображения. Мистер Хаммонд работал там на маленькой лесопилке, а у миссис Хаммонд было восемь детей. У нее три раза подряд родились близнецы. Я люблю детей в умеренных количествах, но близнецы три раза — это слишком. Я решительно сказала об этом миссис Хаммонд, когда последняя пара появилась на свет. Я ужасно устала таскать всех этих детей.

Там я жила около двух лет, а потом мистер Хаммонд умер и миссис Хаммонд свернула хозяйство. Она раздала детей родственникам и уехала в Соединенные Штаты. Мне пришлось отправиться в приют в Хоуптаун, потому что никто не хотел взять меня. В приюте тоже не хотели брать, они сказали, что у них и так переполнено. Но все-таки им пришлось взять меня, и я пробыла там четыре месяца, пока не приехала миссис Спенсер.

Аня закончила свою историю новым вздохом, на сей раз это был вздох облегчения. Ей явно не хотелось говорить о своем жизненном опыте в мире, где она никому не была нужна.

— Ты когда-нибудь ходила в школу? — спросила Марилла, направляя гнедую на прибрежную дорогу.

— Не очень много. Только один год, когда жила у миссис Томас. А когда я жила на реке, мы были так далеко от школы, что я не могла добраться туда зимой, а летом были каникулы, так что для учебы оставались только весна и осень. Но в приюте я, разумеется, ходила в школу. Я хорошо умею читать и знаю наизусть много стихов: "Битва под Хохенлинденом", "Эдинбург после наводнения", "Бинген на Рейне", отрывки из "Девы озера" и почти все "Времена года" Джеймса Томсона и много других. Вы любите стихи, от которых мурашки по спине бегут? Есть такие стихи в хрестоматии для пятого класса — "Падение Польши" — прямо дрожь пробирает. Я, разумеется, была не в пятом, а только в четвертом, но старшие девочки давали мне почитать свои учебники.

— А были эти женщины — миссис Томас и миссис Хаммонд — добры к тебе? — спросила Марилла, глядя на Аню краешком глаза.

— О-о-о! — нерешительно протянула Аня. Ее выразительное личико внезапно залилось густым румянцем. Она явно была смущена. — О, у них были такие намерения, я знаю, они собирались быть как можно добрее и милее. А когда люди хотят быть добры к вам, вы не должны очень обижаться, если им это не всегда удается. У них была такая тяжелая жизнь. Это тяжкое испытание — иметь мужа-пьяницу. И иметь три раза подряд близнецов — тоже, наверное, тяжкое испытание. Но я уверена, что они хотели быть добрыми.

Марилла больше не задавала вопросов. Аня замолчала, с восторгом глядя на побережье, а Марилла рассеянно правила гнедой, глубоко задумавшись. В ее сердце вдруг шевельнулась жалость к этому ребенку. Какая несчастная жизнь без любви была у нее, жизнь, полная тяжелой работы, бедности, сиротства. Марилла была достаточно проницательна, чтобы читать между строк Аниной истории, и могла угадать правду. Ничего удивительного, что девочка была в таком восторге от возможности обрести настоящий дом и семью. Жаль, что придется отослать ее обратно. Что, если она, Марилла, не будет противиться непостижимой причуде Мэтью и позволит девочке остаться? Мэтью несомненно хотел этого, и девочка, кажется, хорошая, и ее можно многому научить. "Говорит она уж очень много, — думала Марилла, — но можно ее от этого отучить. И в том, что она говорит, нет ничего грубого и вульгарного. В ней есть что-то от молодой дамы. Похоже, она из хорошей семьи".

Дорога вдоль берега моря была "и дикой и пустынной". Справа толпились низкорослые пихты, чей дух не смогли сломить долгие годы борьбы с морскими ветрами. Слева тянулись крутые скалы из красного песчаника, подходившие в некоторых местах так близко к дороге, что лошадь менее спокойная, чем гнедая Мариллы, могла бы не раз испытать нервы своих седоков. У подножия скал лежали кучи отшлифованных прибоем валунов и маленькие песчаные бухты, усеянные блестящей галькой, словно драгоценностями океана. А дальше расстилалось море, сверкающее и голубое, а над ним парили чайки, их крылья серебристо вспыхивали на солнце.

— Правда, море прекрасно? — сказала Аня, пробуждаясь от долгого созерцания. — Однажды, когда я жила в Мэрисвилле, мистер Томас нанял фургон и повез нас всех на целый день к морю, за десять миль. Я наслаждалась каждым мгновением того дня, хотя мне и приходилось все время приглядывать за детьми. Я целые годы потом переживала это событие в счастливых снах. Но этот берег еще красивее, чем у Мэрисвилла. Какие красивые чайки, правда? Вы хотели бы быть чайкой? Я хотела бы… ну, то есть если бы я не была человеком. Как было бы чудесно просыпаться на рассвете и парить целый день в голубых просторах над водой. А потом вечером улетать обратно в свое гнездо. О, как хорошо я могу себе все это вообразить!.. Что это за огромный дом впереди?

— Это гостиница в Уайт Сендс. Ее хозяин мистер Кирк. Сейчас сезон еще не начался. Сюда приезжает на лето куча американцев. Им очень нравится здешнее побережье.

— Я боялась, что это дом миссис Спенсер, — сказала Аня печально. — Мне туда совсем не хочется. Кажется, что это конец всего.