Глава 28
Злополучная "лилейная дева"
— Разумеется, ты, Аня, будешь Элейн, — сказала Диана. — У меня никогда не хватило бы смелости пуститься одной в лодке по течению.
— И у меня, — сказала Руби Джиллис содрогаясь. — Я совсем не против прокатиться в лодке вдвоем или втроем и чтобы мы при этом сидели, а не лежали. Тогда это весело. Но лежать в лодке и изображать из себя мертвую… я ни за что не смогла бы! Я умерла бы от страха.
— Конечно, это было бы романтично, — согласилась допустить Джейн Эндрюс. — Но я знаю, что не смогла бы лежать спокойно. Я бы вскакивала каждую минуту, чтобы посмотреть, где я и не отнесло ли меня слишком далеко от берега. А ведь ты понимаешь, Аня, это испортило бы все впечатление.
— Но это просто смешно — рыжая Элейн, — огорчилась Аня. — Я не боюсь плыть по течению и очень хотела бы быть Элейн. Но это все-таки смешно. Руби должна быть Элейн, потому что она такая беленькая и у нее такие чудесные длинные золотистые волосы… вы ведь помните, как там в стихах — у Элейн "волосы светлые на плечи струились". Элейн была "лилейная дева", а рыжая не может быть "лилейной девой".
— У тебя такая же светлая кожа, как у Руби, — сказала Диана серьезно, — и волосы у тебя гораздо темнее, как ты их остригла.
— Ах, ты правда так думаешь? — воскликнула Аня, краснея от радости, — Мне самой так иногда кажется… но я не смела ни у кого спросить. Боялась услышать, что это не так. Как тебе кажется, Диана, можно их уже назвать каштановыми?
— Да, и мне они кажутся очень красивыми, — сказала Диана, восхищенно глядя на короткие шелковистые кудри, покрывавшие Анину голову и перехваченные по ее совету очень кокетливой черной бархатной ленточкой с бантиком.
Они стояли на берегу пруда со стороны Садового Склона на небольшом мысе, окаймленном березами. На самом конце его были деревянные мостки, построенные для удобства рыбаков и охотников на уток. Руби и Джейн навестили в этот июльский день Диану, и Аня тоже пришла поиграть с ними.
В то лето Аня и Диана проводили большую часть свободного времени на пруду или возле него. Приют Праздности отошел в прошлое: весной мистер Белл безжалостно вырубил маленький кружок деревьев на своем дальнем пастбище. Аня сидела там среди пеньков и плакала, отчасти любуясь романтичностью ситуации; но она быстро утешилась, потому что в конце концов они с Дианой признали, что, как большие, тринадцатилетние девочки, приближающиеся к своему четырнадцатилетию, они были слишком взрослыми для таких детских развлечений, как домик для игры. На пруду они нашли для себя гораздо более привлекательный вид спорта. Было так интересно удить форель с моста; обе девочки научились грести и катались на маленькой плоскодонке, которую мистер Барри держал для охоты на уток.
Инсценировать историю с Элейн было Аниной идеей. В прошлую зиму в школе они проходили поэму Теннисона, так как глава отдела образования включил ее в программу по английскому языку для школ на острове Принца Эдуарда. Они анализировали ее, делали грамматический разбор, критиковали и делили на части, рассматривали со всех сторон до такой степени, что казалось чудом, когда после всего этого они все еще находили в ней какой-то смысл и очарование. Во всяком случае, лилейная дева Элейн, Ланселот, Гиневра и король Артур стали для них живыми людьми, а Аню терзали тайные сожаления, что она родилась не в Камелоте.
— Те времена, — вздыхала она, — были гораздо романтичнее, чем нынешние!
План Ани встретил восторженный прием. Девочки еще раньше обнаружили, что если плоскодонку оттолкнуть от мостков, то течение пронесет ее под мостом и потом прибьет к другому мысу, в том месте, где пруд изгибался. Течение часто носило их лодку таким образом, и лучше нельзя было и придумать для игры в Элейн.
— Хорошо, я буду Элейн, — неохотно уступила Аня. Хотя она горячо желала сыграть главную роль, ее художественное чувство требовало точности в деталях, а это, как она считала, было невозможно при ее внешних данных. — Руби, ты будешь король Артур, Джейн — Гиневра, а Диана — Ланселот. Но сначала вам придется быть отцом и братьями. Придется обойтись без старого немого слуги, потому что в лодке, если один ляжет, для второго не хватит места. На дно барки нужно постелить чернейший бархатный покров. Старая черная шаль твоей мамы, Диана, как раз подойдет.
Черная шаль была предоставлена, Аня расстелила ее в плоскодонке и легла, закрыв глаза и сложив руки на груди.
— Ой, она выглядит совсем как мертвая, — шепнула Руби Джиллис встревоженно, глядя на неподвижное белое личико среди мерцающих теней берез. — Девочки, мне страшно. Хорошо ли так играть? Миссис Линд говорит, что все театральные представления — это ужасно нехорошо.
— Руби, ты не должна вспоминать о миссис Линд, — сказала Аня сурово. — Это портит впечатление, потому что все это происходило за сотни лет до рождения миссис Линд. Джейн, последи за этим! А то глупо, что Элейн мертвая, а говорит.
Джейн оказалась на высоте требований. Золотой парчи, чтобы накрыть тело в лодке, не было, но старая салфетка из желтого японского крепа отлично ее заменила. Белой лилии в тот момент под рукой не оказалось, но впечатление от длинного голубого ириса, помещенного между Аниными сложенными на груди руками, было такое, какого только можно было желать.
— Ну вот, она готова! — заключила Джейн. — Мы должны поцеловать ее спокойное чело, и ты, Диана, скажи: "Сестра, прощай навеки!", а ты, Руби: "Прощай, милая сестра!" Постарайтесь как можно печальнее! Аня, прошу, улыбнись хоть немножко. Ты же помнишь, Элейн "лежала, словно с улыбкой на устах". Так, теперь лучше. Толкаем лодку!
Плоскодонку оттолкнули, при этом она сильно ударилась о старую деревянную сваю. Диана, Джейн и Руби подождали мгновение, пока лодку не подхватило течение, а затем помчались через лес, дорогу, ведущую к мосту, и вниз с откоса к мысу в нижней части пруда, где уже в качестве Ланселота, Гиневры и короля Артура должны были в полной готовности ожидать прибытия лилейной девы.
Несколько минут Аня, медленно уносимая течением, всецело наслаждалась романтичностью своего положения. Но вдруг случилось нечто совсем неромантичное. Лодка начала протекать. Не много времени потребовалось, чтобы Элейн вскочила на ноги, подхватила свою золотую парчу и чернейший бархатный покров и с ужасом увидела в дне своей барки большую щель, через которую вода буквально вливалась в лодку. Когда лодка задела за столб у мостков, оторвалась полоска войлока, прибитая гвоздями ко дну лодки. Аня не знала об этом, но ей не понадобилось много времени, чтобы понять, что она в опасном положении. При такой скорости лодка наполнится водой и утонет задолго до того, как течение отнесет ее к мысу в нижней части пруда. Где же весла? Остались на мостках!
У Ани вырвался короткий сдавленный крик, которого никто не услышал; она побледнела, но не потеряла самообладания. Был один шанс на спасение — только один…
— Я была ужасно испугана, — рассказывала она на следующий день миссис Аллан, — и казалось, будто годы прошли, прежде чем плоскодонку донесло до моста, а вода все прибывала с каждой минутой. Я молилась, миссис Аллан, очень горячо, но не закрывала при этом глаза, потому что знала, что единственный способ, которым Бог мог спасти меня, — это поднести плоскодонку достаточно близко к одной из свай моста, чтобы я могла на нее влезть. Вы помните, сваи там — просто старые стволы деревьев и на них множество сучьев и обрубленных веток. Нужно было молиться, но я знала, что должна была сделать и свою долю работы: следить за всем внимательно. Я просто снова и снова повторяла: "Дорогой Господь, пожалуйста, пусть лодка подойдет поближе к свае, а уж я сделаю остальное!" В таких обстоятельствах не очень думаешь о том, чтобы сделать молитву цветистой. Но все же моя молитва была услышана, потому что лодка на минуту ткнулась прямо в одну из свай. Я забросила салфетку и шаль на плечи и влезла на посланный мне судьбой большой столб. И там я стояла, миссис Аллан, прижавшись к скользкому столбу, и не могла двинуться с места. Это было очень неромантичное положение, но я тогда об этом не думала. Не очень-то думаешь о романтичности, когда только что избежал подводной могилы. Я сразу же сказала благодарственную молитву и потом обратила все внимание на то, чтобы крепче держаться. Я знала, что придется ждать помощи от людей, чтобы опять вернуться на твердую почву.
Тем временем плоскодонка проплыла под мостом и вскоре затонула. Руби, Джейн и Диана, ожидавшие ее прибытия на мысе ниже по течению, увидели, как она исчезла под водой, и даже не усомнились, что и Аня утонула вместе с ней. На мгновение они застыли, бледные как полотно, пораженные ужасом перед этой трагедией, а потом, визжа на самой высокой ноте, неистово помчались через лес, даже не остановившись на большой дороге, чтобы обернуться в сторону моста. Аня, отчаянно цепляясь за свою ненадежную опору, видела их летящие фигурки и слышала их визг. Помощь скоро должна прийти, но пока ее положение было весьма неприятным.
Минуты текли; каждая казалась часом несчастной лилейной деве. Почему никто не приходит? Куда побежали девочки? А что, если они упали в обморок, все как одна? А что, если никто не придет? А что, если она так устанет и окоченеет, что не сможет больше держаться? Аня взглянула в пугающие зеленые глубины под своими ногами, где качались длинные неясные тени, и содрогнулась. Воображение начало разворачивать перед ней самые страшные картины. И тогда, когда она уже думала, что ей не продержаться и минуты из-за боли в руках и запястьях, под мостом появился Гилберт Блайт в плоскодонке Хармона Эндрюса!
Гилберт взглянул вверх и, к огромному своему удивлению, увидел маленькое бледное личико с гордым выражением, глядевшее на него сверху большими испуганными, но вместе с тем полными презрения глазами.
— Аня Ширли? Да как ты здесь очутилась? — воскликнул он и, не дожидаясь ответа, подвел лодку ближе к свае и протянул руку. Выхода не было. Аня ухватилась за руку Гилберта, спустилась в плоскодонку и села на корме, испачканная и злая, держа обеими руками шаль, с которой капала вода, и мокрую салфетку. Действительно, было крайне трудно сохранять достоинство в таких обстоятельствах!
— Что случилось, Аня? — спросил Гилберт, берясь за весла.
— Мы играли в Элейн, — объяснила Аня холодно, даже не глядя на своего спасителя, — и я должна была плыть в Камелот в барке… ну, то есть в плоскодонке. Лодка стала протекать, и, когда она проплывала под мостом, я влезла на сваю. Девочки побежали звать на помощь. Не будешь ли ты так добр, чтобы подвезти меня к пристани?
Гилберт любезно подвел лодку к мосткам, и Аня, презрев помощь, сама проворно выскочила на берег.
— Я тебе очень обязана, — сказала она высокомерно, поворачиваясь, чтобы уйти. Но Гилберт тоже выскочил из лодки и, желая задержать Аню, положил ладонь ей на плечо.
— Аня, — сказал он торопливо, — послушай. Не можем ли мы стать друзьями? Мне ужасно жаль, что я тогда посмеялся над твоими волосами. Я не хотел тебя обидеть и сказал это просто в шутку. К тому же это было так давно. Я думаю, что у тебя ужасно красивые волосы, честно. Давай дружить!
На мгновение Аня заколебалась. Несмотря на все ее оскорбленное достоинство, у нее появилось какое-то странное новое чувство, что это наполовину несмелое, наполовину горячее выражение карих глаз Гилберта ей очень приятно видеть. Сердце ее быстро и сильно забилось. Но горечь прежнего унижения быстро укрепила ее поколебленную было решимость. Сцена двухлетней давности вспыхнула в ее воспоминании так живо, словно все произошло вчера. Гилберт назвал ее «морковкой» и навлек на нее позор перед всей школой. Ее негодование, которое взрослым людям показалось бы таким же смешным, как и его причина, ничуть не унялось и не ослабело со временем. Она ненавидит Гилберта Блайта! Она не простит его никогда!
— Нет, — ответила она холодно. — Я никогда не буду с тобой дружить, Гилберт Блайт. Не хочу!
— Хорошо! — Гилберт прыгнул в свой челн, раскрасневшись от гнева. — Я никогда больше не попрошу тебя дружить со мной, Аня Ширли! Мне тоже это не очень-то нужно!
Он быстро поплыл прочь, раздраженно ударяя веслами по воде, а Аня пошла вверх по крутой, поросшей папоротниками тропинке между кленами. Она держала голову очень высоко, но сознавала, что испытывает странное чувство сожаления. Она почти жалела, что не ответила Гилберту по-другому. Конечно, он ужасно оскорбил ее, но все-таки!..
А в целом ей казалось, что было бы облегчением сесть и хорошенько выплакаться. Она чувствовала, что совершенно потеряла присутствие духа; пережитый испуг и физическая усталость давали себя знать.
На полпути она столкнулась с Джейн и Дианой, которые мчались назад к пруду, в состоянии мало чем отличающемся от настоящего безумия. Они не нашли никого в Садовом Склоне, мистера и миссис Барри не было дома. Там у Руби началась истерика, и ее оставили в доме справляться с собой, как сама знает, в то время как Джейн и Диана понеслись через Лес Призраков и ручей в Зеленые Мезонины. Там тоже никого не было: Марилла уехала в Кармоди, а Мэтью косил сено на дальних лугах.
— Ах, Аня! — задыхаясь, вымолвила Диана, бросившись на шею подруге со слезами облегчения и радости. — Ах, Аня… мы думали… ты… утонула… и мы чувствовали себя убийцами… потому что заставили… тебя быть… Элейн!.. А Руби в истерике!.. Ах, Аня, как ты спаслась?
— Я влезла на одну из свай под мостом, — объяснила Аня утомленно, — а Гилберт Блайт подплыл в лодке мистера Эндрюса и привез меня на берег.
— Ах, Аня, как он замечательно поступил! Это так романтично! — воскликнула Джейн, которая наконец отдышалась и смогла заговорить. — Конечно же теперь ты будешь с ним разговаривать!
— Конечно же не буду! — вспыхнула Аня; к ней в тот же миг вернулся прежний мстительный дух. — И запомни, Джейн, я не хочу никогда больше слышать слово «романтично»! Мне ужасно жаль, что вы так испугались, девочки. Это я виновата. Я чувствую, что родилась под несчастливой звездой. Все, что я делаю, плохо кончается для меня и моих лучших друзей. Мы утопили лодку твоего отца, Диана, и у меня предчувствие, что нам больше не позволят кататься на лодке по пруду.
Анино предчувствие оправдалось лучше, чем обычно оправдываются предчувствия. И в доме Барри, и в доме Касбертов все были поражены ужасом, когда узнали о событиях этого дня.
— Да станешь ли ты когда-нибудь благоразумной, Аня?
— О да. Я думаю, что стану, Марилла, — отвечала Аня с оптимизмом. Обильные слезы, которые она пролила в благодатном уединении своего мезонина, успокоили ее нервы и возвратили ее к привычному радостному взгляду на жизнь. — Я думаю, что мои перспективы стать благоразумной теперь улучшились!
— Не пойму, каким образом, — сказала Марилла.
— А вот каким, — объяснила Аня. — Я получила сегодня новый и ценный урок. С тех пор как я приехала в Зеленые Мезонины, я все время делала ошибки, но каждая из них помогала мне избавиться от какого-нибудь большого недостатка. История с аметистовой брошкой научила меня не трогать того, что мне не принадлежит. Страх, пережитый в Лесу Призраков, научил меня держать в узде мое воображение. Болеутоляющий пирог излечил меня от невнимательности на кухне, а выкрашенные волосы — от тщеславия. Я не думаю теперь о моих волосах и носе… по крайней мере, очень редко. А сегодняшнее приключение избавит меня от излишней романтичности. Я пришла к выводу, что не стоит и пытаться быть романтичной в Авонлее. Это, вероятно, было легко в окруженном башнями Камелоте сотни лет назад, но романтичность не ценится в наше время. Я совершенно уверена, что скоро вы увидите во мне огромные перемены к лучшему в этом отношении, Марилла.
— Если бы так, — сказала Марилла с сомнением.
Но, когда Марилла вышла из кухни, Мэтью, до тех пор молча сидевший в своем углу, положил руку на плечо Ани.
— Не теряй всей романтичности, Аня, — шепнул он робко, — чуточку романтичности — совсем неплохо, конечно, не слишком много… но сохрани чуточку, Аня, сохрани.
