Ведь, по нашему мнению, направленные вовне деструктивные влечения через посредство эроса отвлеклись от собственного «я».

Можно сказать, что психоаналитическое или метапсихологическое Я тоже стоит на голове, как и анатомическое, то есть как «мозговой человечек».

Аналитику нелегко бороться с таким препятствием, как бессознательное чувство вины. Напрямую с ним ничего поделать нельзя, а косвенно – остается только постепенно раскрывать больному его бессознательно вытесненные обоснования, причем оно постепенно превращается в сознательное чувство вины. Особый шанс оказать влияние возникает, если это БСЗ чувство вины заимствовано, то есть является результатом идентификации с другим человеком, который когда-то был объектом эротического катексиса. Такое принятие на себя чувства вины часто бывает единственным, едва заметным остатком утраченных любовных отношений. Сходство с процессом, характерным для меланхолии, здесь очевидно. Если удастся раскрыть за БСЗ чувством вины этот прошлый объектный катексис, то зачастую терапевтическая задача оказывается блестяще разрешена, в противном случае исход терапевтических усилий отнюдь не гарантирован. В первую очередь он зависит от интенсивности чувства вины, которой терапия нередко не может противопоставить равную по величине противоположную силу. Возможно, также и от того, допустит ли аналитик, чтобы больной поставил его на место своего Я-идеала, с чем связано искушение играть в отношении больного роль пророка, спасителя души, избавителя. Поскольку правила анализа решительно противятся такому использованию личности врача, надо честно признаться, что здесь возникает новое ограничение воздействию анализа, который не делает болезненные реакции невозможными, а должен предоставить Я больного свободу принимать те или иные решения.