В экономиках наиболее развитых стран центральный банк управляет денежной массой страны и стремится контролировать — хотя бы в определенной степени — уровень процентных ставок. (В Америке центральный банк именуется Федеральным резервом. Поскольку это самый известный и наиболее могущественный центральный банк в мире, на нем мы и сосредоточим наше внимание.) Для обоснования необходимости вмешательства центрального банка в работу рынка выдвигались самые различные аргументы: поддержание достаточного объема денежной массы и кредита, «отвечающего потребностям торговли», обеспечение «стабильного курса» валюты, «борьба с инфляцией», смягчение колебаний в экономике и т.д.

В свете нашего недавнего обсуждения темы денег и кредита эти причины сомнительны. Мы уже выяснили, что цены приспосабливаются к любому количеству наличных денег в экономике. Безусловно, процесс приспособления требует времени и сопровождается определенными издержками. Поэтому предпочтительны не слишком резкие, а постепенные изменения, дающие больше времени для адаптации. В условиях золотого стандарта рост денежной массы ограничивался затратами на добычу золота из земных недр. Наличие этого регулятора привело к продолжавшемуся больше века периоду невероятно низкой изменчивости цен. Возможность создавать новые деньги практически по желанию, которой сегодня обладают центральные банки, значительно облегчает осуществление быстрых изменений денежной массы. Это подтверждается многочисленными примерами гиперинфляции в условиях господства неразменных бумажных денег, которыми изобилует история XX века.

Кроме того, у нас есть все основания полагать, что наилучший механизм для соотнесения потребности предпринимателей в кредите с имеющимися в наличии сбережениями — это рынок процентных ставок. Предпринимателю важно в первую очередь иметь возможность приобретать средства и предметы производства, знания и услуги, необходимые для реализации его планов по производству потребительских товаров. Наличные деньги, которые предприниматель занимает, имеют значение только как средства, помогающие ему приобрести факторы производства. Если реальные факторы отсутствуют (из-за того, что люди не сберегли достаточную долю текущего или прошлого производства, чтобы произвести их на свет), то ни увеличение количества долларов, ни искусственное снижение процентных ставок не произведут их по щучьему велению из ничего.

К тому же мы уже выявили причину, по которой стремиться к стабильной валюте бесполезно: оценка ценности — это аспект человеческой деятельности, а в человеческой деятельности не существует постоянных числовых значений. Любая свободно присвоенная ценность предполагает возможность изменения оценки. А что касается инфляции, то Федеральный резерв отнюдь не борется с ней, а является ее главным генератором.

В этой главе мы исследуем последний аргумент в пользу существования центрального банка — «сглаживание колебаний в экономике». По ходу дела станет ясно, что центральный банк не сглаживает экономические колебания, а, скорее, порождает их. Когда он бьет по тормозам и выпускает воздух из «пузыря», следует иметь в виду, что, как правило, именно банк его создал.

Представьте, что вы — водитель автобуса, заполненного пассажирами, стоите у границы пустыни и готовитесь, пересечь. Все АЗС остались позади. Пункт вашего назначения — город по другую сторону лежащей перед вами пустыни. Вам необходимо принять компромиссное решение: чем быстрее вы попытаетесь добраться до города, тем меньше пассажиры смогут пользоваться кондиционерами, необходимыми для поддержания комфорта в едущем по жаре автобусе. И более высокая скорость, и более интенсивная работа кондиционеров быстрее расходуют горючее. А поскольку в нашем роскошном автобусе каждое место снабжено индивидуальным регулятором температуры, водитель не в состоянии контролировать общий объем работы кондиционеров в пути.

Чтобы принять решение, вы смотрите на показания датчика расхода топлива и определяете, сколько бензина имеется в вашем распоряжении, и объявляете пассажирам, что сейчас они должны найти компромисс между комфортом в пути и скоростью движения, поскольку чем интенсивнее будут работать кондиционеры, тем быстрее автобус израсходует горючее. Затем вы собираете у пассажиров ответы о том, какую температуру они намерены поддерживать на своем месте, производите соответствующие расчеты на основании расстояния, скорости и потребления горючего и вычисляете наибольшую скорость движения с учетом имеющегося запаса топлива и ответов пассажиров о предполагаемой интенсивности работы кондиционеров.

Пассажирам пришлось принять решение, пересекать ли пустыню с большим комфортом, но прибыть в пункт назначения немного позже, или, пожертвовав комфортом, раньше прибыть на место. Экономическая наука мало что может сказать о выбранной пассажирами комбинации, за исключением того, что в момент выбора она выглядела для них наиболее предпочтительной.

Однако представьте теперь, что, прежде чем вы приступили к расчетам, кто-то прокрался в автобус и подменил настоящие ответы пассажиров таким образом, что теперь в целом выходит более высокая температура, означающая, что пассажиры будут расходовать меньше топлива, чем реально намерены. Вы выбираете скорость движения, исходя из того, что пассажиры готовы переносить среднюю температуру, допустим, 30 градусов, тогда как в действительности они потребуют охлаждения салона до 25 градусов. Ясно, что ваши расчеты окажутся неверными и рейс пройдет не так, как вы планировали. С самого начала пути вы будете вести автобус так, как будто имеете в наличии больше ресурсов, чем на самом деле. Кончится это тем, что вам придется вызывать техпомощь, когда чихание двигателя вскроет обман.

Этот пример иллюстрирует австрийскую теорию экономического цикла (АТЭЦ), объясняющую, почему для большинства современных экономик характерно постоянное чередование бумов и рецессии. Вы как водитель представляете предпринимателей. Бензин — это совокупность имеющихся в экономике ресурсов. Поездка через пустыню символизирует определенный период производства. Пассажиры олицетворяют потребителей. Их выбор относительно интенсивности использования кондиционеров — аналог планируемых текущих потребительских расходов в ущерб сбережениям на будущее (т.е. речь идет об их временном предпочтении). Скорость автобуса — это сумма инвестиций, сделанных предпринимателями. Пункт назначения — удовлетворение как можно большего числа желаний потребителей. А злоумышленник, фальсифицировавший решения потребителей, — не кто иной, как центральный банк, скажем. Федеральный резерв.

Центральный банк фальсифицирует рыночную равнодействующую потребительских временных предпочтений — ставку первоначального процента. Временные предпочтения потребителей указывают, какой объем капитала окажется доступным благодаря сбережениям потребителей, или, согласно нашей метафоре, в результате экономии ресурсов на кондиционировании воздуха. Когда центральный банк искусственно снижает ставку процента — в новостях мы слышим, что Федеральный резерв снизил ставки, чтобы «стимулировать экономику», — предприниматели составляют свои планы так, как будто потребители решили повременить с потреблением и сделанные ими сбережения больше, чем они сберегли на самом деле. Как водитель автобуса вы действуете так, словно пассажиры готовы терпеть достаточно сильную жару, чтобы вы вели автобус со скоростью 100 км/ч. В действительности же они заставят автобус расходовать бензин так быстро, что вам следовало бы рассчитывать на скорость лишь 80 км/ч. Попытка пересечь пустыню закончится неудачей, поскольку вы останетесь без горючего.

Разумеется, реальная экономика не может просто взять и забуксовать на месте. В какой-то момент становится ясно, что автобус расходует топливо слишком быстро. Федеральный резерв, выражая озабоченность по поводу «перегрева экономики», повысит ставки. Предприниматели несколько сбавят скорость, чтобы автобус не заглох, — сократят количество работающих, отменят инвестиционные проекты, в общем, будут всячески снижать издержки. Экономика после бума в начале пути теперь скатилась к рецессии (Для тех, кто знаком с макроэкономикой мейнстрима, может оказаться полезным способ изложения этого вопроса Роджером Гаррисоном. В книге «Time and Моney», посвященной макроэкономике австрийской школы, он говорит, что экономика в период бума была вытеснена за границу производственных возможностей, или ГПВ, и возвращается в сектор, очерченный ГПВ, в период кризиса).

Наша метафора позволяет также провести различия между «мягкой посадкой», «жесткой посадкой» и полномасштабным кризисом. Чем дальше отъехал автобус, прежде чем расхождение между рыночной ставкой процента и реальным потребительским временным предпочтением будет принято во внимание, тем более «жесткая» посадка ожидает экономику. Если предприниматели поняли ошибку довольно рано (или центральный банк быстро прервал экспансию), то для достижения цели, возможно, понадобится лишь снизить скорость автобуса до 70 км/ч. Если кредитная экспансия продолжается в течение долгого времени, то у автобуса, вероятно, в конце концов посреди дороги кончится горючее и ему придется ехать под горку с выключенным двигателем — мы станем свидетелями краха и полномасштабной депрессии.

Как было показано в предыдущих главах, ставка первоначального процента отражает временное предпочтение потребителей, поскольку соответствующую сумму заемщики должны выплатить кредиторам, чтобы убедить их отложить потребление. Если у меня есть 100 долларов, я мог бы потратить их сегодня на вкусный ужин в ресторане со своей женой. Либо я могу одолжить их на год, по прошествии которого мне хватит денег на более вкусный ужин. Именно то, насколько более вкусный ужин я предполагаю получить, прежде чем одолжу деньги, является выражением моего предпочтения текущего потребления перед потреблением будущим. Если я потребую ставку 5 процентов, это означает, что ужин за 105 долларов в следующем году более ценен для меня, чем ужин за 100 долларов в этом году. С другой стороны, если мой друг Роб потребовал 10-процентную ставку, он требует ужин за 110 долларов. Он оценивает текущее потребление по сравнению с будущим потреблением выше, чем я.

Рыночная ставка процента представляет собой равнодействующую временных предпочтений всех кредиторов и заемщиков, выявленных в ходе предложения и запрашивания цен за кредиты. Каждая реальная ставка процента включает в себя, помимо первоначального процента, надбавку для учета инфляции (или скидку для учета дефляции), а также премию за риск, учитывающую вероятность банкротства должника.

Ставка процента указывает предпринимателям, стоит ли им делать конкретные инвестиции или нет. В условиях недеформированного рынка, в отсутствие инфляции или дефляции, эта ставка приблизительно эквивалентна тому, что в финансовой среде именуется безрисковой ставкой процента. Поскольку предприниматели могут заработать такую прибыль от своих денег, просто купив облигации с высоким рейтингом надежности, они не станут браться за инвестиционные проекты, если подсчитают, что их доход будет меньше безрисковой ставки процента. Продолжая нашу аналогию, не имеет смысла планировать движение со скоростью 100 км/ч, если потребители готовы выключать кондиционеры (откладывать текущее потребление) лишь в степени, достаточной для передвижения со скоростью 80 км/ч. В отношении любого проекта с доходностью ниже безрисковой ставки процента потребители сигнализируют, что они предпочитают, чтобы необходимые для проекта ресурсы были использованы на текущее потребление, а не вкладывались в данный проект.

(Некоторые части подраздела «Федеральный резерв провоцирует пьянку» написаны в соавторстве с Роджером Гаррисоном и впервые появились в нашей статье «Классическое хайекианское похмелье» в январском номере журнала «Ideas on Liberty» за 2002 год.)

Рассмотрим вкратце ситуацию с интернет-бумом и последующим крахом в качестве примера использования австрийской теории для интерпретации того или иного эпизода в экономической истории.

Говорят, что задача Федерального резерва — убрать чашу с пуншем, как только начнется пьянка. Этот афоризм умалчивает, что обычно именно Федеральный резерв и наполняет эту чашу. Теорию цикла австрийской школы иногда иронично называют теорией похмелья. Однако эта метафора весьма точно отражает суть дела.

Сначала Федеральный резерв за счет дешевого кредита подогревает веселье, а потом вынужден всех «охлаждать», пока не разразилась катастрофа.

С 1993 по 1995 год значение показателя MZM (деньги нулевого срока погашения) росло в среднем за год менее чем на 2,5 процента. А в течение последующих трех лет он резко пошел вверх со средним годовым темпом свыше 10 процентов, во второй половине 1998 года достигнув небывалых темпов роста почти в 15 процентов.

Шон Корриган, глава британской консультационной фирмы по финансовым вопросам «Капитал ин-сайт», подробно описывает в своей статье «Норман, Стронг и Гринспен» последствия экспансии, которая началась «осенью 1998 года, когда мировая экономика, по-прежнему одолеваемая проблемами азиатского кредитного кризиса 1997 года, столкнулась с дефолтом в России и крахом могущественного хеджингово-го фонда "Лонг-терм кэпитал менеджмент"». Корриган продолжает: «В течение следующих 18 месяцев Федеральный резерв увеличил свой портфель государственных облигаций на 55 миллиардов долларов и довел объем сделок «репо» (покупка ценных бумаг с правом обратного выкупа) с 6,5 до 22 миллиардов. ...в результате совокупные активы открытых инвестиционных фондов, оперирующих на денежном рынке, и коммерческих банков увеличились с 870 миллиардов долларов до максимальной отметки 1,2 миллиардов долларов, объем промышленного производства — до 1,8 триллиона долларов на сегодняшний день [август 2001 года] — в два раза больше прироста ВВП за тот же временной интервал».

Пьянка была в самом разгаре. Федеральный резерв обеспечивал продолжение веселья за счет снижения ставки по федеральным фондам с июня 1998 года по январь 1999 года на целый процентный пункт. Процент по 30-летним казначейским облигациям упал с максимальной отметки более чем 7 процентов до рекордно низкого уровня в 5 процентов.

Показатели фондовых рынков резко пошли вверх. Индекс NASDAQ Composite с 1996 по 2000 год поднялся с отметки немногим более 1000 до уровня свыше 5000, увеличившись только в 1999 году более чем на 80 процентов. В условиях неограниченного кредита, свободно предоставляемого вновь появляющимся интернет-фирмам, так называемым «доткомам», толпы менеджеров крупных компаний, которые, казалось, навеки обручены со своими «голубыми фишками», неожиданно принялись ухлестывать за обольстительными старлетками, заглянувшими на вечеринку.

Тем временем потребительские расходы оставались вполне устойчивыми — с весьма незначительными (иногда отрицательными) показателями сбережений. Рост подпитывался не инвестициями в реальный основной капитал, которые потребовали бы отказа от текущего потребления ради создания сбережений на будущее, а работой печатного станка.

Вдохновленные заоблачными доходами от акций, потребители возвели массивные пристройки к своим домам и отправились в путешествия, которые при иных обстоятельствах сочли бы роскошью. Резко подскочила в цене недвижимость, особенно в таких местах скопления интернет-фирм, как Кремниевая долина.

Как нередко случается на хмельных пирушках, под утро выясняется, что слишком много парней собираются провожать домой одну девушку. Имеющихся ресурсов недостаточно, чтобы реализовать все их намерения. Ключевым — и наиболее характерным — дефицитным фактором является непрерывный приток инвестиционных средств. (Разумеется, постоянное предоставление фондов Федеральным резервом только расширяет масштабы бума и усугубляет последующий крах.) Кроме того, обнаружилась нехватка программистов, сетевых специалистов, технических руководителей и других факторов производства. Только что созданные интернет-фирмы, планировавшие несколько лет работать с убытками за счет привлечения капитала, столкнулись не только с тем, что объем доступных им инвестиционных средств оказался меньше, чем они предполагали, но и с тем, что стоимость дальнейшего ведения бизнеса также возросла!

В бизнес-планах многих новых фирм предполагался отрицательный поток наличности в течение 10—15 лет, пока они не «завоюют долю рынка». Чтобы поддерживать атмосферу веселья, нужен был хозяин, периодически наполняющий бокалы гостей.

Между тем руководству Федерального резерва известно, что бум, порожденный кредитной экспансией, невозможно поддерживать бесконечно, не вызвав в конце концов инфляции цен. Продолжение кредитной экспансии завершится ажиотажным бумом (Ажиотажный бум — последний всплеск экономической активности, случающийся на последних этапах кажущейся нескончаемой инфляции. Ажиотажный бум проявляется в так называемом «бегстве в реальные ценности», т.е. покупке любых подвернувшихся под руку товаров, лишь бы как можно скорее избавиться от стремительно обесценивающихся денег, и заканчивается прекращением инфляции в результате полного разрушения денежной системы), когда начнется галопирующая инфляция. В конце 1999 года страх перед инфляцией заставил Федеральный резерв ужесточить денежную политику, что позволило снизить темпы роста показателя MZM до однозначных чисел (8,5 процента за период 1999—2000 годов). Когда пунш в чаше иссяк, началось похмелье, а вместе с ним массовый крах «доткомов». Согласно исследованиям, опубликованным на сайте Webmergers.com, с мая 2000 года по июль 2001 года прекратили существование по меньшей мере 582 интернет-компании. Резкое падение курсов акций тех, кто остался на плаву, напоминало агонию. Например, акции компании Beyond.com, с учетом дробления, упали в цене с 619 до 0,79 доллара. В течение года индекс NASDAQ вернулся к прежним значениям после двух лет роста. Уровень безработицы резко подскочил, а экономика вступила в фазу рецессии.

Осенью 2001 года произошло банкротство компании «Знрон» — крупнейшее корпоративное банкротство в истории США. Сейчас выясняется, что некоторые руководители компании, по меньшей мере, морально, а возможно, и криминально повинны в ее крахе. Однако взлет «Энрон» происходил в период легкого кредита, а крах случился, как только прозвучал последний звонок. Расцвет разного рода финансовых пирамид также приходится на периоды легкого кредита.

Другое заслуживающее внимания объяснение природы бумов и крахов, которое было применено к интернет-горячке — теория мании. Определенный вид инвестирования становится своего рода помешательством — это могут быть луковицы тюльпанов, французские колониальные торговые предприятия, недвижимость во Флориде, пятьдесят самых популярных акций или интернет-компании — и начинается самоподдерживающийся процесс предложения более высоких цен за актив—рост цены на него—предложение более высокой цены и т.д. Подобно больному, страдающему маниакально-депрессивным психозом, который пребывает в маниакальной фазе только до срыва, люди в конце концов начинают испытывать сомнения по поводу мании, и она полностью сходит на нет.

Комментарии по поводу психологии этой теории выходят за рамки книги. Тем не менее можно сказать, что в теории мании нет ничего, что противоречило бы подходу австрийской школы. Обе рассматривают один и тот же феномен с точки зрения двух различных наук — социальной психологии и экономики — в сущности, дополняя друг друга. Теория австрийской школы предлагает логическое объяснение начала мании — кредитная экспансия — и источника депрессии — прекращение кредитной экспансии. В конце концов тот факт, что люди неистово увлечены Интернетом, сам по себе не способен создать спекулятивный «пузырь». Откуда-то должны появиться фонды для спекуляций, и теория австрийской школы точно устанавливает их источник. С другой стороны, теория мании могла бы помочь объяснить причину, по которой бумы нередко и впрямь направляются в русло некоторых эксцентричных инвестиций.

Австрийская теория в первую очередь затрагивает вопрос ошибочного, а не чрезмерного инвестирования. Предприниматели затратили время и ресурсы на проекты, которые в действительности не в состоянии завершить и за которые не стали бы браться, если бы им была доступна точная оценка временного предпочтения потребителей. Как говорит Мизес в «Человеческой деятельности»: «дальнейшее расширение производства возможно только в том случае, если посредством дополнительной экономии, т.е. произведенного, но не потребленного излишка, увеличится объем капитальных благ. Отличительной чертой бума, вызванного кредитной экспансией, является то, что необходимых дополнительных капитальных благ не было в наличии».

Отличить чрезмерное инвестирование от ошибочного можно только благодаря принципиальному положению австрийской школы о том, что капитал имеет структуру (см. главу 8). Планы многих предпринимателей рассчитаны на доступность в будущем комплементарных капитальных товаров. К примеру, если я открываю бизнес в сфере электронной коммерции, мой план может включать в себя такой этап: «Через шесть месяцев после открытия нанять 100 программистов с годовыми окладами по 100 тысяч долларов». Но как раз в эти месяцы случается бум. Благодаря кредитной экспансии другие компании также не испытывают недостатка в наличности. Когда все начинают нанимать программистов, выясняется, что в том количестве и по той цене, на которые мы рассчитывали, их недостаточно. Компания, которая не имеет возможности отложить свои планы, вынуждена предлагать за эти услуги более высокую цену.

Новый кредит, как правило, в первую очередь вкладывается в капитальные товары более отдаленного [от конечного потребителя] порядка: бизнес-планы, новые строения, новые заводы и т.п. И только позднее, когда к имеющимся ресурсам потребуются комплементарные товары, чтобы продолжать производство, становится очевидной временная природа бума. Если бы имело место подлинное сбережение, то благодаря этому значительно увеличилась бы возможность доступа к комплементарным товарам. Вернемся к примеру с бизнесом в сфере электронной коммерции: если бы требуемое количество людей посвятило определенное время изучению программирования, то, вполне возможно, на рынке рабочей силы появилось бы достаточно программистов для успешной реализации как моих планов, так и планов моих конкурентов.

Еще одной метафорой, иллюстрирующей методы Федерального резерва по «управлению» экономикой, может служить сравнение с чересчур деятельным педиатром, который никак не может убедиться в том, что наблюдаемые им дети растут в «правильном» темпе.

Рост тела неподконтролен нашему сознанию и зависит — причем мы пока лишь частично понимаем этот механизм — от генетической предрасположенности, режима питания и отдыха, физических упражнений и т.д. Каждая клетка развивается в ответ на окружающие ее локальные условия, а конечным результатом всех этих ответных реакций является общий темп роста тела. Аналогично каждый экономический субъект принимает локальные решения, обусловленные его специфическими обстоятельствами, и равнодействующая этих решений определяет общее состояние экономики. Используя эту аналогию, я отнюдь не собираюсь утверждать, что экономика «на деле» представляет собой некую разновидность организма, а лишь указываю на то, что процесс экономического роста в определенных отношениях схож с процессом роста организмов.

Федеральный резерв, подобно нашему педиатру, считает, что может улучшить естественное состояние своего пациента. Он не меняет никаких реальных параметров процесса: ни количество или виды имеющихся капитальных товаров, ни склонность к сбережению. Вместо этого он судорожно экспериментирует с «гормональным уровнем» экономики, регулируя процентную ставку. Когда Федеральный резерв облегчает условия кредита, то визуально рост экономики ускоряется. По сути же происходящее сводится к тому, что некоторые очевидные признаки роста развивались интенсивнее, тогда как другие, в равной степени необходимые, но менее очевидные процессы роста в итоге были нарушены. В отсутствие необходимых «питательных веществ» такой «рост» не имеет прочного основания. Кости ослабевают и не могут поддерживать тело. Тогда центральный банк, опасаясь краха, пытается снизить темпы роста путем ужесточения кредитной политики. Это никоим образом не ликвидирует ущерб, причиненный в период кредитной экспансии, а лишь привносит новую совокупность искажений вдобавок к уже существующим. Разумеется, поскольку центральный банк и развязал кредитную экспансию, глупо обвинять его в сдерживании бума. У него не было иного выхода, поскольку единственной альтернативой ужесточения кредитной политики является экономический крах в виде ажиотажного бума, который означает гиперинфляцию и распад экономики косвенного обмена.

Сторонники австрийской теории экономического цикла вовсе не считают, что кредитная экспансия, не подкрепленная сбережениями — это единственный путь, который может привести экономику к кризисной ситуации, или что применение австрийской теории экономического цикла объяснит все невзгоды, переживаемые в период спада. К примеру, хотя многие теоретики австрийской школы утверждают, что путь к Великой депрессии был проложен экспансионистской политикой центрального банка в 1920-х годах, они, как правило, признают, что их теория циклов не объясняет в полной мере всю глубину пережитой катастрофы.

После кризиса 1929 года администрации и Гувера, и Рузвельта безрассудно пытались удержать цены, и прежде всего ставки заработной платы, на том же уровне, что и до кризиса. Это, естественно, тормозило процесс приспособления, составляющий содержание периода депрессии, и породило массовую безработицу, которая и сделала Великую депрессию столь печально знаменитой. (Этот аспект экономических кризисов подробно исследован У. Хаттом.) Милтон Фридмен полагает, что грубые ошибки Федерального резерва привели к резкому сокращению денежной массы. Экономисты австрийской школы признают, что дальнейшие ошибки Федерального резерва обострили спад. В то время, когда фондовый рынок переживал коллапс, система международного разделения труда, ставшая возможной благодаря политике свободной торговли конца XIX века, была разрушена международной торговой войной между все более интервенционистски настроенными государствами эпохи 1930-х годов. (Основным залпом Америки в той войне стал печально известный тариф Смута—Хоули.)

Австрийская теория экономического цикла не является также и детерминистской теорией в том смысле, что мы можем с точностью определить, где возникнут искажения, вызванные установлением процентной ставки. Описанный здесь сюжет типичен, но отнюдь не единственно возможный. Если государство устанавливает цены на яйца на слишком низком уровне, нельзя с уверенностью сказать, где проявятся искажения, однако можно уверенно утверждать, что их появление весьма вероятно. Согласно Хайеку, Пьеро Сраффа выдвинул следующее возражение против теории циклов австрийской школы: почему, спрашивал он, относительные изменения в распределении богатства, вызванные снижением процентной ставки, не могли бы сократить предельные временные предпочтения именно до того уровня, на котором центральный банк и установил ставку процента? Ну что ж, мы полагаем, что могли бы. Точно так же не исключено, что изменения в распределении богатства, вызванные фиксацией цены на рынке яиц, могли бы уравновесить предложение и спрос. Однако это было бы чистой случайностью и происходило бы крайне редко.

В статье «Австрийская теория цикла: спасти зерно, пожертвовав соломой», которая была опубликована в журнале «Ревью оф остриан экономикс», экономист Ричард Вагнер из Университета Джорджа Мэйсона пишет: «Основные критические доводы, выдвинутые против австрийской теории циклов... состоят в том, что австрийская теория считает предпринимателей слишком недалекими, отказывая им в рациональности при формировании ожиданий».

Далее Вагнер замечает, что «появилось множество специалистов и компаний, занимающихся прогнозированием поведения самых разнообразных регулирующих органов, включая сроки и масштабы действий центрального банка». По-видимому, теперь предприниматели располагают более обстоятельными сведениями для того, чтобы формировать свои ожидания.

Идея рациональных ожиданий проникла в экономическую теорию главным образом благодаря работе Роберта Лукаса. Джастин Фокс в статье «Что же произошло с экономикой?» в журнале «Форчун», разъясняет теорию Лукаса следующим образом: «Он утверждал, что если люди мыслят рационально... они могут формировать рациональные ожидания в отношении прогнозируемых будущих событий. Таким образом, если государство имеет обыкновение стимулировать расходы или увеличивать денежную массу всякий раз, когда экономика якобы приближается к спаду, все в конце концов это усвоят и соответствующим образом начнут корректировать свои действия... Однако дедуктивная логика Лукаса и других "неоклассических" экономистов привела их к незамысловатому выводу о том, что государственная денежно-фискальная политика не должна оказывать никакого воздействия на реальную экономику».

В связи с тем, что австрийская теория рассматривает централизованную банковскую систему как первоочередную причину возникновения циклов бум—крах, ставших характерным признаком современной рыночной экономики, легко понять, почему массовое одобрение теории рациональных ожиданий влечет за собой неприятие австрийской теории делового цикла.

К примеру, Гордон Таллок в статье «Почему австрийцы ошибаются в отношении депрессий» пишет: «Второе "но", с которым приходится иметь дело, это убеждение австрийцев в том, что предприниматели ничему не учатся. Согласен, что предприниматели могут заблуждаться в начале первых двух [австрийских] циклов и не учитывать, что низкая процентная ставка позднее будет повышена. Однако то, что они и дальше не способны это понять, выглядит маловероятным».

Что австрийская теория может сказать в ответ на это возражение? Если бы люди бизнеса при помощи бесчисленных «специалистов по Федеральному резерву» и эконометристов могли бы предвидеть, что именно готовит Федеральный резерв (или любой другой центральный банк), то не стали ли бы мы свидетелями исчезновения циклов?

Чтобы приступить к рассмотрению этого вопроса, я бы хотел вернуться к метафоре с чересчур деятельным педиатром. Недовольный тем, как растут его пациенты, доктор продолжал выписывать гормоны, которые попеременно то ускоряли, то замедляли рост. Представим, что мы посетили одного из его пациентов после десяти лет «лечения».

Что мы знаем о возможном росте и развитии этого ребенка, не подвергнись он подобному лечению? Уверен, что почти ничего. Ребенок, не исключено, будет выше, чем при естественном развитии, ниже или даже, по воле случая, точно такого же роста. Допустим, в настоящий момент врач применяет гормоны, стимулирующие рост. Но стимулируют ли они рост лишь до того уровня, которого бы ребенок достиг без предыдущей порции гормонов, замедляющих рост, или же пациент будет расти и дальше?

Предприниматели находятся в том же положении по отношению к центральному банку и ставке процента, которая могла сложиться в условиях свободного рынка. Когда именно мы видели такую ставку на рынке? Федеральный резерв постоянно вмешивается в функционирование рынка, стремясь установить конкретную ставку. Можно предположить, что по крайней мере в какие-то моменты ставка, установленная Федеральным резервом, была близка к рыночной ставке, но как узнать, в какие именно моменты? Даже если бы мы каким-то образом узнали, что, к примеру, 12 июля 1995 года процентная ставка соответствовала естественному значению, каким образом связать этот факт с тем, какой эта ставка должна быть сейчас? Эксперты по Федеральному резерву, возможно, могут сообщить предпринимателям, что Федеральный резерв собирается снижать ставку. Однако будет ли это приближением к рыночной ставке с завышенного уровня или, наоборот, дальнейшим удалением от рыночной ставки с уровня, который и так был занижен? Мысль, что предприниматели допускают существенные ошибки из-за того, что по каким-то причинам не могут спрогнозировать уровень ставки процента, равносильна порицанию их за отсутствие сверхчеловеческих способностей.

Между тем предприниматели все же осведомлены о том, смягчает или ужесточает Федеральный резерв в настоящий момент свою политику. Однако наиболее важным для них в этой ситуации является знание того, как долго он будет придерживаться этого курса. У Федерального резерва есть причины, чтобы действовать вопреки любым ожиданиям, формирующимся в деловом сообществе. Если бизнесмены считают, что Федеральный резерв повысит ставки, и поэтому воздерживаются от найма новых работников, запуска новых проектов, заказа новых капитальных товаров и прочего, то тогда Федеральный резерв, наблюдая за динамикой занятости, расходов на капитальные товары и т.д., будет менее склонен к повышению ставок. Федеральный резерв пояснит, что экономический рост, судя по всему, остается «под контролем». Разумеется, верно и обратное: если в Федеральном резерве считают, что предприниматели, активно нанимая новых работников, запуская новые проекты и т.д., не ожидают повышения ставки, то вероятность этого повышения увеличится — экономика «перегревается».

Упомянутое выше мнение Вагнера, что предприниматели более внимательно следят за действиями Федерального резерва, следует дополнить указанием на то, что и Федеральный резерв стал пристальнее следить за действиями предпринимателей. Предприниматели и Федеральный резерв занимаются чем-то вроде игры в покер, и поэтому трудно понять, каким образом можно винить предпринимателей за то, что они не всегда верно угадывают, с какой карты собирается зайти Федеральный резерв.

Кроме того, мы должны рассмотреть вопрос, кто из предпринимателей будет располагать наиболее сильной мотивацией для того, чтобы первым воспользоваться более доступным кредитом, и в какое положение это поставит остальных.

Чтобы упростить задачу, разделим предпринимателей на две группы — А и Б. (Столь резкое разграничение, как будет показано, не является определяющим для нашего анализа; это всего лишь способ упростить картину.) Предприниматели группы А — это те, чей бизнес в настоящий момент является прибыльным, то есть те, кто способны наиболее верно интерпретировать текущие рыночные условия и прогнозировать будущее. Представители группы Б — это предприниматели, балансирующие на грани выживания, терпящие убытки или вообще не располагающие капиталом, «начинающие с нуля», то есть люди, не проявившие особого дара предвидеть будущее состояние рынка.

Теперь давайте вернемся к началу бума. На дворе 1996 год, и Федеральный резерв начинает расширять кредит. Куда направляются новые средства? Представители группы А совсем не обязательно нуждаются в дополнительном кредите. Если они захотят расширяться, у них есть доступ к собственному потоку наличности. До начала экспансии они имели наилучшие возможности для получения кредитов под залог имущества. Вполне вероятно, они уже пережили несколько бумов и теперь, научившись правильно оценивать рыночную ситуацию, подозревают, что присутствуют при начале очередного бума. В подобных условиях, прежде чем принимать решение о расширении бизнеса, они будут предусмотрительны.

Ситуация с представителями группы Б между тем совершенно иная. Их предприятия низкорентабельны, а то и вообще еще не существуют. Ранее им уже отказали в финансировании. Даже если они смогут определить, что являются свидетелями искусственного бума, то в любом случае для них могло бы иметь смысл «попытать судьбу». Сейчас они либо лишены финансирования, либо балансируют на грани разорения. Если они воспользуются бумом, то их ждет несколько лет жизни на широкую ногу. И как знать, а вдруг их бизнес устоит! Или, допустим, они создадут достаточную клиентурную базу, чтобы ее перепродать, а этого, возможно, даже хватит, чтобы затем отойти от дел. В таком случае для них, вероятно, уже будет не важно, разорится ли в итоге их компания.

Они используют дешевый кредит для того, чтобы расширить или открыть свое дело. Нужно учесть, что представители группы А гораздо менее подвержены подобной мотивации — они в любом случае предполагают вести жизнь на широкую ногу, поскольку их бизнес уже успешен.

По мере того как группа Б основывает и расширяет свои предприятия, бум начинает принимать реальные очертания. Тем временем можно наблюдать, что текущее положение представителей группы А тоже изменилось: «Разумеется, для того, чтобы продолжать производство в расширенном масштабе, вызванном ростом кредита, все предприниматели, как те, кто расширил свою деятельность, так и те, кто сохранил прежние объемы производства, нуждаются в дополнительных средствах, поскольку издержки производства стали выше» (Мизес «Человеческая деятельность»).

Несмотря на то что наиболее компетентные предприниматели подозревают, что экспансия является искусственной, большинство из них не может позволить себе свернуть бизнес на время бума. Если же такой возможности нет, они вынуждены все больше конкурировать с группой Б за доступ к факторам производства. Возьмем, к примеру, относящуюся к группе А компанию «Сенсиблсофтвер, инк.» и компанию «Дотти дотком» из группы Б.

«Дотти дотком», в избытке располагая венчурным капиталом, а также неким «сверхгениальным бизнес-планом», завлекает самых квалифицированных программистов окладами, сопоставимыми с оплатой труда в «Сенсибл», вместе с тем предлагая опционы, которые, возможно, будут стоить миллионы после первоначального размещения акций. (Это пример инвестирования в капитальные товары отдаленного порядка, поскольку крупные специалисты требуются прежде всего для сложных проектов, на реализацию которых обычно уходит несколько лет.) «Сенсибл» не может позволить, чтобы ее лучшие программисты перешли в «Дотти». Она должна предложить им конкурентоспособную цену.

Однако для финансового подкрепления своих предложений «Сенсибл» также должна воспользоваться дешевым кредитом, которым пользуется «Дотти». При рыночной ставке процента, действовавшей в начале бума, «Сенсибл» уже предлагала те цены за капитальные товары, которые считала маржинально выгодными. Поэтому предприниматели группы А волей-неволей вынуждены тоже участвовать в буме. Они надеются на то, что в период спада исходная устойчивость их предприятия, а также тот факт, что они расширялись менее активно, чем представители группы Б, помогут им устоять на ногах, хотя, конечно, увольнений избежать не удастся.

Или рассмотрим ситуацию, в которой находится управляющий взаимным фондом, принадлежащим к группе А. Он подозревает, что курсы акций искусственно завышены. Если он просто переведет свои средства в наличность и попытается отсидеться в стороне, он обречен. Все его клиенты уйдут, и он так и не дотянет до биржевого краха, который докажет его правоту. Чтобы остаться в бизнесе, он должен продолжать вкладывать в акции, быть может, хранить чуть больше, чем обычно, наличных средств и внимательно высматривать признаки обратных изменений.

То же относится к банкам. Именно маржинальные, предельные кредиторы, наименее способные оценить кредитные риски, меньше всего могут потерять и больше всего могут выиграть от активного участия в буме. Именно они будут располагать наибольшей мотивацией для расширения кредита. Более благоразумные и расчетливые кредиторы в конечном итоге тоже будут втянуты в это безумие, чтобы иметь возможность поддерживать конкурентоспособность. Проблема усугубляется склонностью Международного валютного фонда, центральных банков и других государственных органов немедленно вмешиваться и спасать крупных инвесторов, когда они терпят бедствие. Мы уже упоминали о чрезвычайном кредите, предоставленном Мексике когда в этой стране разразился кризис, и спасательных мерах, предпринятых после крушения фонда «Лонг-терм кэпитал менеджмент», как двух показательных примерах проявления проблемы морального риска. Когда вам обещают все выгоды от предоставления рискованного кредита, если ваш заемщик добьется успеха, а в случае его неудачи вы вполне можете рассчитывать, что государство придет вам на помощь, то, скорее всего, вы предоставите этот кредит!

Наше разделение предпринимателей на группы А и Б помогает также разъяснить коренное отличие искусственного бума от экспансии, подкрепленной сбережениями. Во втором случае предприниматели группы А способны почувствовать, что потребители действительно желают удлинения производственного процесса и увеличения инвестиций в капитальные товары, о чем свидетельствует увеличение объемов сбережений. В связи с этим они активно стремятся воспользоваться новым кредитом, а потому нет никакой необходимости обращаться к предпринимателям группы Б, чтобы найти получателей новых средств.

Разумеется, столь резкого полярного деления предпринимательских способностей не существует. Мы прибегли к нему лишь для того, чтобы упростить наше обсуждение, однако и при более реалистичном предположении все основные выводы остаются неизменными.

Другая причина инвестиционных диспропорций во время бума, помимо межвременного аспекта — межличностный аспект: по мнению потребителей, предприниматели из группы Б менее всего заслуживают финансирования! Одной из корректирующих сил, способствующих наступлению спада, является тот факт, что капитал должен быть изъят у представителей группы Б и вновь передан в руки представителей группы А, которые способны лучше удовлетворить запросы потребителей.

Австрийская теория вполне соотносится с опытом реальных бумов и крахов. К примеру, архитектор, с которым я работал несколько лет назад, был хорошо осведомлен о том, что мы переживаем стадию бума. Он рассказывал мне, что был непосредственным свидетелем предыдущего краха в сфере недвижимости в конце восьмидесятых. Ожидая начала следующего спада, этот архитектор тем не менее расширил свой бизнес. Просто к нему поступали предложения о работе, которые он не имел возможности отклонить.

Тем временем, пока строители с устоявшейся репутацией были слишком заняты, повсюду неожиданно возникли их новые конкуренты. Когда в 2001 году начался спад, один местный подрядчик сказал мне: «Некоторые разоряются — но это как раз те, кому в первую очередь нечего делать в нашем бизнесе». Как сказал, комментируя эту главу, преподаватель экономики из Обернского университета Роджер Гаррисон: «В своих лекциях при объяснении этого момента (т.е. вашего предпринимателя из группы Б) я часто говорю о "маржинальном претенденте на ссуду". На операционном уровне релевантной границей выдачи/невыдачи кредита является кредитоспособность заемщика, а не изменение процентной ставки в ту или другую сторону на 1/8 процента».

Как подчеркивает Вагнер, представление, будто австрийский цикл зависит от систематических предсказуемых ошибок со стороны предпринимателей, возникает из-за того, что не проводится различия между индивидуальными и агрегированными результатами. Разумеется, всеведущий социалистический плановик в условиях абсолютного контроля над экономикой, который в отсутствие рынка капитала каким-то чудесным образом решил проблему экономического расчета, не сделает выбор в пользу неравномерной временной структуры производства. Однако в рыночной экономике, как отмечает Вагнер, «стандартные переменные макроэкономики — темпы роста, показатели уровня безработицы и темпы инфляции — это не объекты для выбора с чьей-либо стороны, а, скорее, труднопрогнозируемые результаты сложных экономических процессов».

Чтобы пояснить основную мысль Вагнера, позвольте предложить еще одну, последнюю, метафору.

Представьте себе небольшой городок, расположенный на зеленой равнине. Это вполне обычный город, если не считать того, что городской совет овладел весьма необычной способностью и решил воспользоваться ей самым причудливым образом. Каким-то образом этот совет изобрел способ ежедневно в полночь изымать у каждого жителя 50 процентов запасенных товаров, включая деньги. Любые попытки укрыть свое добро от совета тщетны. В порыве перераспределенческой фантазии совет решает, что каждый день в шесть часов утра вся эта груда имущества будет выкладываться посреди зеленой лужайки, и любой житель города может прийти туда и взять что пожелает.

Очевидно, что эта операция не может сделать город в целом богаче. В самом деле, если все теперь тратят время, пытаясь заполучить обратно как можно больше вещей из этой кучи, уровень жизни в городе неизбежно упадет. (Несомненно, у них были более продуктивные занятия до того, как внедрили эту программу, потребовавшую ежеутренне собираться на лугу в шесть часов.) Некоторые менее состоятельные жители могут случайно и улучшить свое положение, но со временем суммарный результат от утраты производительности негативно отразится и на них. Кроме того, описанный нами процесс приведет к перераспределению богатства, в ходе чего оно будет переходить из рук тех, кто лучше всех удовлетворяет нужды потребителей, к тем, кто проворнее всех расхватывает имущество на лугу.

Тем не менее нельзя сказать, что жители города совершают экономическую ошибку, каждое утро собираясь на лугу в 5:55. Они зависят от явления, которое не в состоянии контролировать. Любое из принимаемых ими на своем микроуровне решений вынуждает их участвовать в этом спектакле, даже несмотря на тот факт, что на макроуровне подобная деятельность убыточна. Чтобы вызвать к жизни эту убыточную деятельность, понадобилось совершить лишь одну ошибку, и эта ошибка кроется в сумасбродной политике городского совета.

Во время кредитной экспансии предприниматели попадают в похожее положение. С одной стороны, они могут подозревать, что в долгосрочной перспективе вся эта лихорадочная возня на лугу непродуктивна. С другой стороны, они не в состоянии заниматься производством без ресурсов, не имея возможности получить доступ к факторам производства. Пока последние будут ежедневно размещаться на лугу, предприниматели будут вынуждены отправляться туда и участвовать в конкурентной борьбе за право их использования. Разработано множество долгосрочных и уже реализующихся планов, которые предполагают наличие доступа к этим факторам. В большинстве случаев в финансовом отношении просто невозможно приостановить выполнение этих планов до тех пор, пока не окончится кредитная экспансия центрального банка.

Энтони Карилли и Грегори Демпстер в статье в «Ревью оф остриан экономике» рассматривают теорию экономического цикла австрийской школы с точки зрения теории игр. Как я уже отмечал, представители австрийской школы считают, что теория игр лишь отчасти применима к рыночному обмену. Однако отношения между инвесторами и Федеральным резервом во многом действительно напоминают игру.

Карилли и Демпстер применяют простейшую модель теории игр, чтобы с ее помощью объяснить ожидания и австрийскую теорию экономического цикла. Федеральный резерв выступает в роли «игорного дома». Игроками являются инвесторы. Для всех будет лучше, если никто не воспользуется искусственно низкими ставками. При этом для каждого отдельного игрока худшим исходом станет ситуация, когда он не воспользуется низкой ставкой, а все его конкуренты сделают это. Лучшим же результатом для каждого отдельного игрока будет ситуация, когда он воспользуется кредитной экспансией, а его конкуренты — нет. Поскольку ни один из предпринимателей не может рассчитывать, что все его конкуренты откажутся от легкого кредита, то оптимальный его ход заключается в том, чтобы первым направить «свой автобус» через пустыню.

Ранее у нас был всего один водитель автобуса, символизирующий предпринимателей, который управлял единственным автобусом, изображающим экономику. Пассажиры (потребители) проголосовали за определенный уровень кондиционирования во время поездки, однако Федеральный резерв подменил их решение своим.

Чтобы рассмотреть ситуацию с точки зрения теории игр, необходимо представить себе множество автобусов, собирающихся везти пассажиров через пустыню.

Для дозаправки по пустыне рассредоточено несколько АЗС с ограниченными запасами горючего. Водители ведут конкурентную борьбу за пассажиров, которые выбирают автобус в зависимости от комфорта и скорости, предлагаемых водителем. Водители знают, что у них нет достоверных сведений о предпочтениях пассажиров в отношении кондиционирования воздуха, и не имеют представления, как та температура, которую они обеспечили, соотносится с этими предпочтениями.

Те водители (предприниматели), которые первыми решатся использовать кажущееся низким временное предпочтение пассажиров, больше и преуспевают, пересекая пустыню. Они раньше других появятся на промежуточной заправочной станции и востребуют дефицитное горючее, чтобы завершить рейс. Между тем те водители, которые не решаются или медлят воспользоваться кажущимся низким временным предпочтением, рискуют остаться вообще без пассажиров.

Кроме того, поскольку предполагаемое предпочтение в отношении кондиционирования (т.е. ставка процента) занижено, это привлекает в бизнес новых водителей, многие из которых, не обладая достаточной квалификацией, просто не видят лучшего способа «преуспеть», кроме как попытать свои силы в перевозке пассажиров через пустыню. А вдруг им все же удастся ее пересечь!

Очевидно, что ситуация далека от оптимальной. Всякий раз, когда Федеральный резерв устанавливает предполагаемый спрос на кондиционирование (текущее потребление), который гораздо ниже реального показателя, многим автобусам не удастся пересечь пустыню. Устранение последствий проблемы (ликвидация ошибочных инвестиций, или, возвращаясь к нашей аналогии, отправка на помощь эвакуаторов — бензина-то больше нет и на базе!) привносит в процесс производства излишние расходы, порождая убытки периода спада. Однако не ясно, почему виновными следует считать водителей автобусов.

Одной из наиболее известных экономических теорий является закон Сэя, впервые сформулированный Жаном-Батистом Сэем: предложение товара на рынке всегда означает наличие спроса на другие товары. Если я продаю яблоки, это объясняется тем, что на вырученные деньги я собираюсь купить бананы. Разумеется, на рынке в какой-то момент времени может иметь место чрезмерное или недостаточное предложение конкретного товара, если учитывать его текущую цену. Но мы уже знаем, что в условиях свободного рынка подобные ситуации довольно быстро подвергаются самокорректировке: если цена на какой-то товар слишком высока, некоторые продавцы столкнутся с трудностями при попытке продать свои товары и вынуждены будут снизить цену. Если цена слишком низка, какие-то покупатели столкнутся с трудностями при попытке приобрести товар и будут иметь повод предложить более высокую цену.

Если государство не вмешивается в работу рынка, ограничивая минимальный или максимальный уровень цен, то случаев долговременного переизбытка или дефицита товаров не возникнет. Однако, как мы выяснили в предыдущей главе, фиксация цен способна это изменить. Установление минимальной ставки заработной платы, а также тот факт, что государство позволяет профсоюзам пускать в ход меры принуждения, с тем чтобы добиться нерыночных ставок заработной платы для своих членов, приводят к устойчивому избытку рабочей силы на рынке, или, как мы обычно именуем данное явление, к безработице.

При том, что весь объем предложения товаров действительно означает спрос на другие товары, не все из них будут востребованы немедленно. Одни товары подразумевают спрос на текущие товары, другие — спрос на товары, к которым продавец рассчитывает получить доступ в тот или иной момент в будущем. Продавец (то есть рабочий, капиталист или предприниматель), успешно обменяв свой продукт на деньги, предъявляет будущий спрос путем сбережения части своих доходов. Именно отказ от немедленного спроса делает доступными ресурсы, которые могут быть использованы для создания капитальных товаров, которые будут задействованы в производстве потребительских товаров, которые удовлетворят будущий спрос.

Структура капитала задается структурой наших планов. Реализация планов требует времени. Конкретный капитальный товар включается в план на совершенно определенном этапе появления потребительского товара. Мы можем назвать это временной структурой предложения. Спрос будет иметь схожую структуру: какие-то товары будут потребляться в течение длительных периодов, какие-то товары откладываются для более позднего потребления, а деньги сберегаются людьми, планирующими использовать их для приобретения потребительских товаров в будущем. Чем лучше будет согласована временная структура предложения и временная структура спроса, тем более плавно будет функционировать экономика.

Рыночная цена, выстраивающая эту структуру — это ставка процента, или цена времени. Устанавливая ставку процента, центральный банк фиксирует рыночную цену времени. По сути эта ситуация практически ничем не отличается от любой другой разновидности фиксирования цен. Но поскольку объектом этого рынка является время, негативные последствия искусственной цены обнаруживаются не сразу. (Государство вряд ли стало бы намеренно регулировать рынок времени, на котором негативные последствия проявлялись бы сразу, а позитивные — много позже!) Из-за временного лага сложнее соотнести отдаленные проблемы с более ранним вмешательством — все-таки первоначальные результаты искусственного снижения процентной ставки выглядят вполне благоприятными.

Теория экономического цикла австрийской школы отнюдь не основывается на том, что предприниматели медлительны или не способны учиться. Но ошибка действительно является ключевой частью теории — только ошибка эта заключается в излишней самонадеянности со стороны центрального банка, уверенного, что он может определить «правильную» ставку процента лучше, чем свободные решения тех, кто ссужает и занимает.