Глава X
Проблемы с вольноотпущенниками

Амбиции – это интеллектуальный эквивалент запаха тела. Так вот, про иных вольноотпущенников можно сказать, что они не просто издают запах – они нестерпимо воняют, вызывая отвращение. После того как их официально приветствовали как римских граждан, они испытывают отчаянное желание подняться по социальной лестнице. Никого не удивит, если вольноотпущенник, имевший клеймо или татуировку, как у раба, попытается скрыть эти физические напоминания о своем рабстве: обратится к врачам, которые специализируются на удалении рисунков, пусть даже при этом останутся шрамы. Но вольноотпущенники в большинстве своем идут гораздо дальше. Они упорно стремятся к успеху – надо отметить, намного упорнее свободнорожденных. Слава богам, им запрещено занимать государственные должности, иначе все они исступленно карабкались бы вверх, на самые высокие политические посты. А раз уж им нельзя занимать политические должности, их неуемное желание личных достижений выливается в стремление хотя бы разбогатеть. Но даже этого они достигают с помощью вульгарных приемов. Вместо того чтобы извлекать доход, оказывая услуги охраны и управления земельными владениями, они обычно пытаются приобрести богатство путем торговли. В результате их богатство стало уже притчей во языцех.

Освобождение рабов – всегда милость со стороны хозяина. Хозяин, оглядываясь назад, на многие годы честной службы конкретного раба, впадает в сентиментальное настроение и хочет почувствовать теплый свет, исходящий от акта манумиссии. Мы думаем, что наши вольноотпущенники пойдут по жизни, храня в своей душе благодарность к нам, что они захотят возместить нам нашу щедрость и доброту, что нет такого, чего бы они не сделали, чтобы помочь нам хоть в малом. Мы ожидаем, что раб, получив свободу, будет счастлив оказать должное уважение бывшему хозяину, занимающему более высокое социальное положение. Увы, мы ошибаемся. Ибо вольноотпущенники чаще всего не проявляют к бывшему хозяину того почтения, какое должны бы. Вместо этого они проникаются идеями быстрого достижения успеха, резкого улучшения своего благосостояния, каким бы хорошим оно ни было.

Приведу пример: вот мой вольноотпущенник Сервий. Я воздал ему, образованному человеку, должное, даровав ему свободу, и он, как это принято, взял мое имя: Марк Сидоний Сервий. Но едва он освободился от своих оков, как стал вести себя по отношению ко мне так, будто мы равны. Он обращался ко мне с фамильярностью и редко давал себе труд явиться, чтобы засвидетельствовать почтение утром. Однажды он даже прервал меня, когда я объяснял ему, как, по моим представлениям, он должен развивать свое дело, которому я обеспечил финансовую поддержку. Я вспылил, дал ему несколько легких пощечин и недвусмысленно сообщил, что я думаю о его поведении. Что было дальше – вы не поверите! Он потащил меня в суд. За пощечину! Он утверждал, что я обесчестил его, как свободного гражданина, таким обращением. Естественно, судья, которого я знаю на протяжении многих лет как человека, обладающего здравым смыслом, подошел к вопросу иначе. Он прекратил дело, заявив, что это абсурд, когда тот, кто совсем недавно являлся всего лишь частью имущества своего господина, заявляет о «бесчестии», нанесенном ему бывшим хозяином. Как бывший раб, он никогда не имел никакой чести в глазах хозяина, поэтому «обесчестить» его невозможно.

К сожалению, не всегда вольноотпущенники благодарны вам, и не все выполняют свои обязанности, как должны бы. Несколько раз я сам был вынужден обратиться в суд, чтобы пожаловаться на некоторых своих вольноотпущенников. Суды совершенно правильно осуждают такое поведение вольноотпущенников: бывшим рабам это не должно сходить с рук. Если они ведут себя дерзко или оскорбительно, их, как правило, наказывают: могут даже временно выслать из страны. Если же они осуществили нападение на патрона, то будут осуждены на тяжелый труд в шахтах. Такому же наказанию они подвергнутся за распространение порочащих слухов об их покровителе или за подстрекательство к выдвижению обвинения против него. Если они просто не смогли выполнить свои трудовые обязанности, ожидаемые от них бывшим хозяином, то обычно получают лишь выговор, но предупреждаются, что будут строго наказаны, если поступит повторная жалоба. Император Клавдий пошел дальше: он требовал продавать обратно в рабство такого вольноотпущенника, который отказался демонстрировать должную благодарность патрону или которым бывшие собственники обоснованно недовольны.

Жгучие амбиции, которые не дают покоя этим вольноотпущенникам и их семьям, иногда приводят к феноменальному взлету в обществе. Кажется возмутительным, что бывший раб может через труд или наследование имения бывшего хозяина стать равным по богатству с признанными, давно завоевавшими свою репутацию землевладельцами. Я имел сомнительное удовольствие быть соседом одного такого в Кампании, где этот человек купил явно претенциозную дорогую недвижимость. Его звали Трималхион, вскоре он пригласил меня на ужин, и я, не желая показаться нелюдимым, принял приглашение. Весь вечер он рассказывал, как заработал все это ценой тяжких усилий. «Я вложил в это дело столько сил! – говорил он. – Покупаю дешево и знаю, когда и как продать подороже, притом я крайне умеренный и бережливый».

В Рим он прибыл мальчиком-рабом из Азии и был фаворитом хозяина на протяжении 14 лет. Со временем ему удалось стать управляющим, и он был назван наследником хозяина, от которого и унаследовал имение в установленном порядке. По его словам, «безделье не дает удовлетворения», поэтому он решил заняться каким-нибудь делом. Построил пять кораблей, загрузил их вином, но все они потонули по пути в Рим. Он утверждает, что потерял 30 миллионов сестерциев, но люди такого сорта обычно преувеличивают. Потом он построил суда большего размера и лучшие по качеству и загрузил их различным товаром: вином, соленым и сушеным мясом, бобами, благовониями, рабами. Говорит, что за один рейс получил прибыль в 10 млн сестерциев, – верить ему или нет, решайте сами, – а затем приобрел огромный дом, множество рабов и земельный участок.

Мне кажется возмутительным, что эти нувориши так явно успешны. Вы же думали, что они будут просто радоваться свободе и испытывать благодарность к римлянам за то, что те приняли их в свои ряды. Как таковой, народ Рима стал плавильным котлом для всех видов чужестранцев и бывших рабов. Иногда здесь даже игнорируется огромная разница в статусе между свободными и рабами. С тех пор как император Август повысил имущественный ценз для сословия всадников, предполагая, что они стоят свыше 400 000 сестерциев, Орден стал битком набит богатыми вольноотпущенниками. Границы становятся настолько размытыми, что вольноотпущенники даже умудряются быть избранными на высокие должности. Барбарий Филипп, например, являлся беглым рабом, но был незаконно избран претором Рима. Это заставляет задуматься: следует ли все его декреты изъять из законодательства – или сохранить их ради стабильности.

Конечно, когда обнаруживается, что вольноотпущенники и рабы пробивают себе дорогу к государственным должностям ложью и обманом, они должны быть решительно наказаны. Один раб по имени Максим собирался войти в кабинет квестора, когда его владелец узнал его и потащил прочь. Но Максим, оказывается, обладал иммунитетом как занимающий государственную должность, зато другой выскочка, ставший претором, был сброшен с Тарпейской скалы Капитолийского холма. В наши дни все пришло в такой хаос и беспорядок, лучшие традиции римского государства настолько повсеместно игнорируются, что рабы покупают свою свободу и становятся римлянами за деньги, которые получили путем грабежа, проституции и других гнусных видов деятельности.

Я знаю случаи, когда местные общины резко возражают против разбогатевших бывших рабов. Вот что произошло близ моего имения в Африке. Освобожденный раб по имени Хресим начал получать много больше урожая со своей маленькой фермы, чем его соседи с куда больших участков. Его совсем затравили: люди стали говорить, что он каким-то образом ворует их урожаи… наверное, с помощью магии или колдовства. Состоялся суд, во время которого он принес для обозрения все оборудование фермы и привел рабов. Его инструменты содержались в порядке и готовности, рабы были здоровы, хорошо одеты и ухожены. «Вот моя магия и мое колдовство! – воскликнул он. – А „незримой субстанцией“ является мой труд и тот пот, который я проливаю с раннего утра и до позднего вечера». Он был единогласно оправдан.

По правде говоря, есть много вольноотпущенников и их сыновей, которые добились большого коммерческого успеха в земледелии. Ацилий Стенел, который был сыном вольноотпущенника, славен тем, что вырастил виноград на территории не более 60 югеров на Номентанской территории и продал этот виноградник за 400 000 сестерциев. Стенел еще и помог Реммию Полемону, который купил сельское имение в том же Номентанском районе у десятого мильного столба от Рима. Известно, сколь незначителен доход во всех пригородных имениях, а там он был еще ниже, ибо Полемон приобрел землю запущенную. Под руководством Стенела он восстановил виноградники, удобрил землю, починил и обновил постройки. Результат был потрясающим: уже на восьмой год он продал виноград на корню за 400 000 сестерциев. В конце концов великий философ и политик Сенека купил этот виноградник в четыре раза дороже первоначальной цены, после всего лишь десяти лет его тщательной культивации.

Мы также должны признать, что не все вольноотпущенники являются грубыми и неотесанными. У некоторых очень светлые головы, и они внесли свой вклад в научные исследования. И это не просто оттого, что они использовались литературно образованными хозяевами в качестве чтецов и секретарей. Марк Антоний Гнифон, например, родился в Галлии свободным, но был брошен родителями и воспитан как раб. Человек, воспитавший его, дал ему образование и освободил. Говорят, Марк был крайне талантлив, обладал беспрецедентной памятью, изучил греческий и латынь, имел приятные манеры и легкий характер. Он никогда не просил оплатить его учение, вместо этого полагался на щедрость своих учеников. Он даже преподавал в домохозяйстве, где вырос Юлий Цезарь. Или вот еще Стаберий Эрос – вероятно, фракиец, который был куплен на открытом аукционе, а потом освобожден из-за его любви к литературе. Он приходил в восторг от республики. Он учил убийц Цезаря, Брута и Кассия. И был наделен таким благородным характером, что во время диктатуры Суллы бесплатно обучал детей тех, кто впал в немилость тирана. И еще был Леней, вольноотпущенник Помпея Великого и спутник его почти во всех походах. Рассказывают, что, еще будучи рабом, он бежал из цепей и вернулся в свою страну, где преподавал литературу. Потом он послал своему хозяину ту сумму денег, которую тот заплатил за него, но хозяин освободил его бесплатно, поскольку он имел легкий характер и был очень грамотным человеком.

Вольноотпущенники семьи божественного императора тоже, естественно, не относятся к «вульгарным выскочкам». Их близость к отцу государства дает им особое положение в обществе. Им платит император, и они часто накапливают огромные состояния и сами становятся рабовладельцами. Музик Скурран, например, был рабом Тиберия, но при этом сам владел шестнадцатью рабами. Они оказывали ему различные услуги и были людьми разных рангов – от счетовода и повара до камердинера. Более того, уникальность таких императорских вольноотпущенников была признана законодательно при императоре Клавдии, который позволил им заключать браки с гражданами и пожаловал их детям латинское гражданство. Обычные рабы, конечно, были бы серьезно наказаны, если бы вступили в связь с римскими гражданами, а их дети оставались рабами. И есть много таких императорских вольноотпущенников, которые выполняют ряд обязанностей в императорском доме. Я даже встречал одного, который был хранителем одежд, которые императоры надевают во время триумфов.

Некоторые из этих вольноотпущенников так близки к императору, что становятся его доверенными. Клавдий, как хорошо известно, советовался со своими вольноотпущенниками по самым разным вопросам, даже по вопросам государственной важности. Он утверждал: поскольку они не могут баллотироваться на должности или активно участвовать в политической жизни, на их мнение можно полагаться как на объективное. Были даже некоторые свободнорожденные граждане, которые добровольно становились рабами императора, чтобы присоединиться к его дому и помогать ему управлять империей. Я знаю, что многие представители старинных семей возмущены тем, что работы, которые традиционно выполнялись сенаторами, теперь передаются рабам. И надо сказать, что иногда это выглядит действительно странно. Один из вольноотпущенников Клавдия, Паллас, получил от сената награду в 15 млн сестерциев и стал почетным претором за проект закона о том, чтобы императорским рабам было позволено жениться на свободных римлянках. Желая продемонстрировать бескорыстие, он вернул деньги, утверждая, что ему достаточно его скромного дохода, а от чести быть почетным претором не отказался. Так сенат оказался в абсурдной ситуации, будучи вынужден хвалить старомодную «неприхотливость» бывшего раба, обладающего состоянием в 300 млн сестерциев. В то же время брат Палласа, которого звали Феликс, не продемонстрировал такой сдержанности. Клавдий назначил его прокуратором Иудеи, и тот, чувствуя себя в безопасности из-за близких отношений с императором, безнаказанно совершал всевозможные преступления и конфискации в провинции.

Эти императорские рабы и вольноотпущенники – сами себе хозяева. Они стоят в стороне от общества, и это наиболее ярко проявляется в том, как тесно они связаны друг с другом. Я видел несколько тщательно отделанных надгробных плит, созданных одним из них для сотоварища, работающего в той же части императорской администрации. Я даже видел могилы, где они будут лежать вместе после смерти: в таких близких отношениях они находятся при жизни.

Но это исключения. Большинство же вольноотпущенников не могут удержаться от показухи в попытке продемонстрировать, что они в некотором смысле «истинные римляне». Вы видите это повсюду на их могилах. Они, похоже, рассматривают надгробия как заявление о себе вечному городу и его гражданам. Это отчасти понятно, но их могилы всегда так великолепны и витиевато украшены, там присутствует такое самовозвеличение… часто при вполне скромных достижениях тех, кто в них лежит. Вольноотпущенники нередко пристают к вам с подробными рассказами о том, как они богаты, и не могут понять, что истинное богатство не нуждается в рекламе, ибо проявляет себя в сдержанных манерах и характере человека. Тот мой сосед, Трималхион, которого я упоминал раньше, обрушивал на меня детальную информацию о том, сколько пшеницы производят его имения и сколько волов приступили к работе сегодня утром. У него даже был специальный раб, который приходил и рассказывал подробности произошедшего за день: у рабынь Трималхиона родилось 30 детей, раб по имени Митридат был наказан за брань в адрес хозяина, 10 млн сестерциев сданы на хранение, а в садах Помпеи был пожар. Тут Трималхион оборвал его:

– Что это? – вопросил он. – Когда это я купил сады в Помпее?

– В прошлом году, – смиренно отвечал работник, – но они до сих пор появляются в счетах.

Тут Трималхион краснеет от гнева и величественно провозглашает:

– Я запрещаю вводить в мои счета купленные для меня поместья, если мне ничего не говорили об этом в течение шести месяцев.

Все это выглядело неловкой попыткой произвести на меня впечатление, и, естественно, я не верю ни единому слову.

Это было перед едой. А когда мы возлежали, ожидая ужина, к нам подбежали египетские мальчики-рабы и полили воды нам на руки, а другие с удивительной ловкостью обрезали наши ногти, выступавшие из сандалий. И делая это, мальчики громко пели. Пел, казалось, весь дом. Даже когда я заказал мальчику напиток, он громко пропел мне заказ. Можно было подумать, что вы пришли не на ужин, а на концерт. Потом появилась еда. Принесли огромный поднос. На подносе стоял бронзовый осел, на котором висели две корзины с черными и белыми оливками. Два блюда содержали набор деликатесов, включая ореховых сонь, посыпанных маком и сбрызнутых медом, а также кипящие колбаски на серебряной жаровне, украшенные черносливом и зернами граната. На подносе было выгравировано имя Трималхиона и вес серебра, из которого поднос был сделан.

Мы уже приступили к этим закускам, когда ввели Трималхиона, при музыкальном сопровождении. Он расположился на груде маленьких подушек. Его бритая голова торчала из алого плаща, а вокруг шеи – салфетка с широкой пурпурной полосой, как у сенатора. На мизинце левой руки – массивное позолоченное кольцо, а на следующем пальце – немного поменьше, из чистого золота с припаянными железными звездочками. А потом, на случай если эти драгоценности не будут видны, он обнажил правую руку, украшенную золотым браслетом и браслетом из слоновой кости с пластинкой из чистого золота. Но хуже всего в этой безвкусице было то, как он ею гордился. Когда Трималхион увидел мою ухмылку, то явно пришел в раздражение.

– Над чем смеетесь? – спросил он. – Вы, конечно, римский господин, но и я человек среди людей. Я не должен никому ни копейки. Под судом никогда не бывал, у меня нет никаких долгов. Теперь вот я купил недвижимость… разные серебряные изделия… у меня дома двадцать слуг и собака! Я стал членом Коллегии шести жрецов Августа. Я даже выкупил рабыню, с которой жил, так что никто не будет ее теперь лапать.

– Ну ладно, хватит, – ответил я.

Но остановить поток его слов было нелегко.

– Вы не знаете, каково это – быть рабом. Как я ненавидел, когда вы, чванливые римляне, подзывали меня: «Мальчик, поди сюда!», особенно если это делал молокосос, у которого еще и пушок на подбородке не вырос. Или когда от тебя ждут, что ты принесешь им ночной горшок. Или когда у тебя в животе бурчит от голода, ты пожираешь глазами недоеденные кремовые пирожные на столе и вовсе не тронутых цыплят, но тебе говорят, что с хозяйского стола ничего брать нельзя, такая еда – не для рабов. Но что бесило меня больше всего, так это когда господа называли нас, рабов, жадными обжорами, хотя нам ничего подобного вообще не доставалось. Вы не хуже меня знаете, Фалкс, что все римляне покупают рабов, чтобы покрасоваться и пустить пыль в глаза, а не только вольноотпущенники. Все мы покупаем их, сколько сможем, – не из-за того, что мы так нуждаемся в их труде, а просто чтобы продемонстрировать окружающим, как мы богаты и какие мы важные птицы.