Глава 48
Руан, Нормандия, Рождество 1152 года
Холодный, но яркий зимний свет просачивался сквозь высокие окна аббатства Бек. Прохладный и чистый воздух покалывал, как мороз. На крестах сияло золото и самоцветы, хор пел «Тебя, Бога, хвалим», когда Алиенора опустилась на колени перед ступенями, ведущими на возвышение, установленное в нефе. Там, наверху, на мраморном троне, обложенная подушками, сидела мать Генриха, императрица Матильда. Платье под горностаевой мантией мерцало темными драгоценными камнями, а сиявшая золотом диадема не посрамила бы свою владелицу даже во дворце Константинополя. Алиеноре на секунду показалось, будто не женщина владеет драгоценностями, а они ею. Лицо императрицы испещряли морщины – результат многолетней борьбы за наследство, но спину она сохранила прямой и держалась властно. Поприветствовав Генриха, мать жестом направила его к креслу по правую руку от себя.
Алиенора со склоненной головой поднялась по ступеням и вновь опустилась на колени, чтобы вручить императрице дар – золотой реликварий в форме скипетра, украшенного рубинами и сапфирами. Внутри стержня, за хрустальной дверцей, хранились мощи святого Марциала.
– Госпожа, – произнесла Алиенора почтительным, но отнюдь не раболепным тоном, – мать, королева, императрица, примите в знак моего уважения.
Императрица приняла дар с искренним удовольствием и одобрением. Взяв руки Алиеноры в свои, она поцеловала невестку, в свою очередь дав официальное обещание.
– Теперь ты моя дочь, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить тебя и твои владения. – Она указала Алиеноре на кресло слева от себя, после чего возобновила службу.
Генрих послал жене взгляд, полный гордости и нежности, Алиенора вернула его, чувствуя радость и подъем в душе.
На официальной трапезе по случаю приезда Алиеноры, герцогини Нормандской, обе женщины продолжали присматриваться друг к другу. Алиенора нашла свою свекровь надменной и чопорной, но не сварливой мегерой, какую ожидала встретить. Императрица явно гордилась Генрихом. При взгляде на сына ее глаза зажигались особым огнем, но она не старалась оттеснить Алиенору, скорее наоборот – приняла ее в качестве подходящей пары для своего старшего сына.
– Мир труден для женщин, рожденных для высокого положения, – сказала императрица, обращаясь к Алиеноре, когда они ужинали молодой говядиной в перечно-тминном соусе, – в чем вы, должно быть, не раз убеждались.
– Вы правы, мадам, – усмехнувшись, согласилась Алиенора.
Морщины вокруг рта Матильды стали заметнее.
– Я сражалась всеми доступными средствами, чтобы сохранить свои притязания на Англию и Нормандию. Теперь дело Генриха – продолжить эту борьбу, чтобы забрать корону, которая по праву принадлежит ему, как когда-то принадлежала мне. – Она многозначительно взглянула на сына. – И наша задача – помочь ему в этом стремлении.
Алиенору не запугал властный тон императрицы. Если только Матильда не собиралась вмешиваться в дела Аквитании или вставать между нею и Генрихом, она была готова сохранять дипломатический мир.
– Я окажу ему любую помощь, какая только понадобится, – ответила Алиенора.
После трапезы семейство удалилось в покои императрицы для более неформального общения. Алиенора вспомнила о покоях Людовика в Париже, когда увидела, что бо́льшую часть убранства составляли кресты, молитвенники и религиозные предметы. Свекровь оказалась женщиной набожной, и служение Богу для нее были не пустые слова.
Здесь же присутствовали и братья Генриха. Жоффруа примирился со всеми, и потому с ним обращались вежливо, но это не означало, что Алиенора простила его за ту попытку захватить ее. Она не могла заставить себя проникнуться к нему симпатией. Если пес укусил один раз, то второй возможности ему уже не дают. Никто ни разу не упомянул о неудавшемся похищении, но все об этом помнили, и это создавало напряжение, а братья так и пылали враждебностью. Гильом, самый младший, показался ей достаточно приятным, хотя не шел ни в какое сравнение с обаятельным, энергичным Генрихом. Казалось, будто весь родительский огонь ушел на то, чтобы выковать первого смышленого ребенка, а другим достались лишь хвост и осколки кометы.
– Так ты говоришь, что нечасто проводила время со сводными братьями? – поинтересовалась Алиенора у Эммы.
Молодая женщина нравилась ей с каждым днем все больше. Несмотря на тихий нрав, та обладала игривостью и острым восприятием.
Эмма покачала головой:
– Мы встречались только на Пасху и Рождество, да и то не всегда. Времени на меня у них не было, а если и находилось, я старалась их избегать.
Алиенора вздернула брови.
– Я единственная дочь у нашего отца, пусть и незаконнорожденная, а потому могла привлечь его внимание тем, чем они не могли. Довольно часто, когда им казалось, что отец не смотрит, они дергали меня за волосы и всячески насмехались. – Она скорчила гримаску. – Но если он все-таки замечал, им здорово попадало, после чего я избегала их еще старательнее.
– Теперь, когда ты живешь у меня в доме, они смогут дразнить тебя лишь на свой страх и риск, – твердо заявила Алиенора.
Эмма разрумянилась:
– Только не думайте, будто я жалуюсь или выдумываю небылицы… или не могу за себя постоять.
– Ничего подобного я не думаю. Я рада твоему обществу, но защищаю тех, кто мне служит.
– Я не хочу, чтобы из-за меня у вас с братом были неприятности, – быстро сказала Эмма. – Он проявлял ко мне доброту не менее часто, чем дразнил.
– Одно не оправдывает другое, – ответила Алиенора, но улыбнулась Эмме ободряюще. – Неприятностей не будет. Я хорошо знаю суть мужчин, хотя у меня нет братьев.
– Суть мужчин? – Рядом с ней появился Генрих и взял ее под локоток. – Это вы о чем? – весело поинтересовался он, но во взгляде его промелькнула настороженность.
– Я интересовалась у твоей сестры, как себя чувствует единственная девочка среди толпы братьев.
Генрих усмехнулся:
– Привилегированно, во всех смыслах.
– Ты часто дергал мои косички, – напомнила Эмма, – и швырял в меня лягушками.
– А еще катал тебя на своем пони и возил в торговые ряды Анжера, чтобы купить ленточек и пирожков.
– Это правда. Я уже сказала госпоже герцогине, что ты был добр ко мне.
– А я сообщила Эмме, что теперь, когда она живет в моем доме, может больше не беспокоиться о своих косичках и не бояться лягушек – зато ленточки и пирожки останутся.
Генрих удивленно посмотрел на жену:
– Это что – предостережение?
Алиенора вздернула брови:
– Это вам решать, муж мой.
Генрих хотел было ответить, но тут дворецкий привел в комнату какого-то путника средних лет в промокшем дорожном плаще.
– Кто это? – спросила Алиенора.
– Мой дядя Рейнальд, граф Корнуэльский. – Шутливое настроение Генриха мигом исчезло, он насторожился, как терьер, взявший след. – Что он здесь делает?
Алиеноре не раз доводилось слышать, как Генрих с любовью отзывался о дяде, своем главном оплоте в Англии. Незаконнорожденный сын прежнего короля Генриха от одной из многочисленных любовниц и преданный поборник императрицы. Граф совершил опасную морскую переправу в ненастную погоду, а это означало, что все серьезно.
Граф направился прямо к сводной сестре-императрице и опустился перед ней на колено. Алиенора сразу отметила сильное сходство между ними – одинаковый пронзительный взгляд серых глаз, одинаковые решительные подбородки.
Матильда поцеловала брата и подняла с колен, а тот сразу повернулся, чтобы поздороваться с племянниками и Алиенорой. Он кольнул ее своей бородой, когда поцеловал в щеку в официальном приветствии, губы у него были ледяные.
– Что произошло? – спросил Генрих, сразу переходя к делу.
Взяв у слуги кубок пряного вина, Рейнальд подошел к горящему камину.
– Защитники Уоллингфорда в отчаянии, – заговорил он. – Если ты не приедешь сейчас, мы потеряем наш плацдарм в Англии. Отступать дальше нам некуда, а если оставить это дело до весны, то будет слишком поздно. Даже такие стойкие воины, как Джон Маршал, держатся из последних сил. Мы близки к победе, но рискуем потерять все, за что боролись. Стефан остался один, он сейчас уязвим из-за смерти жены, которая и была его хребтом, но эта потеря также означает, что он бросил все силы на последнюю попытку сломить нас. Ты нам нужен. Я бы ни за что не вышел в море в такое время года, если бы не важность и срочность твоего приезда. Ты же знаешь, как я ненавижу воду.
Генрих, ни секунды не колеблясь, кивнул:
– Я поеду. Начну сборы немедленно, и отчалим, как только буду готов.
Алиенора почувствовала гордость за своего молодого мужа. Перед ним возникла проблема, и он тут же бросился ее решать. Она также заметила, как старшие мужчины ему подчинялись. Он обладал уверенностью, которая была не просто врожденной чертой характера, а пришла с опытом.
На лице Рейнальда Корнуэльского постепенно проступал румянец, взгляд стал менее напряженным.
– Графу Лестеру не терпится встретиться с тобой. Быть может, удастся уговорить его не вмешиваться в конфликт или перетянуть на свою сторону. То же самое с Арунделом, но они и шагу не ступят, если лично не повидаются с тобой. Их тревожит идея принять наследника Стефана в качестве будущего короля.
– Ничего удивительного, – бросил Генрих, скривив губы.
– Тебе нужно раз и навсегда доказать всем, что ты единственный кандидат на трон. Это тот случай, когда тебя ждет либо успех, либо провал.
– До сих пор я не знал провалов, – ответил Генрих, – и не намерен узнать их сейчас. Не такое будущее я планирую для своей династии.
Генрих допоздна обсуждал план действия со своими рыцарями и воинами. Алиенора ушла спать и скоро погрузилась в глубокий сон, но проснулась, когда муж вернулся перед рассветом. Ее сразу затошнило, и она бросилась в уборную, где долго стояла над дырой, пока ее рвало желчью.
Генрих, в одной рубашке и подштанниках, поспешил к жене и придерживал ей волосы у лица.
– Что случилось? – всполошился он. – Позвать твоих женщин?
– Ничего не случилось, – задыхаясь, ответила Алиенора, когда смогла говорить. – Наоборот, я подозреваю, что все очень хорошо. – Желудок еще бунтовал, но ей удалось выпрямиться. – Не принесешь мне вина?
Он тут же исполнил просьбу и себе налил бокал при свете единственной лампы. Алиенора пила мелкими глотками, не торопясь, а Генрих смотрел на нее с вопросом во взгляде, ожидая, что она заговорит, хотя, как подозревала Алиенора, уже обо всем догадался.
– Пока мало прошло времени, но, кажется, я ношу ребенка, – объяснила она. – Я пропустила два кровотечения, а последние несколько дней чувствую себя неважно. Похоже, наши молитвы о наследнике услышаны как раз накануне твоего отъезда. Я, разумеется, надеюсь, что меня стошнило не по другой причине.
Генрих отставил бокал, потом забрал у нее вино и нежно заключил жену в объятия.
– Чудесная новость. Ты знаешь когда?
– В конце лета или в начале осени, я не совсем уверена.
– Ты делаешь мне честь. – Он ласково ее поцеловал. – И правильно поступила, что рассказала мне сейчас.
– Лучше так, чем писать тебе в Англию.
– Это великий дар. – Лицо его осветилось улыбкой. – Теперь у меня больше оснований добиться успеха ради моего сына.
Алиенора прикусила губу. Не каждый ребенок – сын, но каждый мужчина ждет, что его жена исполнит свой долг, родив именно сына.
– Есть какой-нибудь способ избавиться от тошноты?
– Пища, – ответила Алиенора. – Простая еда. Немного сухого хлеба с медом.
Генрих направился к двери и гаркнул приказ. Заспанный слуга, пошатываясь, ушел, а затем вернулся с тарелкой хлеба и горшочком меда. Все это Генрих взял из его рук и поднес жене. Сидя скрестив ноги на кровати, он кормил ее маленькими кусочками и смотрел, как женщина их проглатывает. В паузах Алиенора чувствовала то тошноту, то голод, и все закончилось тем, что она, как ненасытная обжора, съела все до последней крошки. Генрих взял ее руку и слизал мед с пальцев, отчего у нее по спине пробежала дрожь.
– Приляг. – Он похлопал по постели с радостным блеском в глазах.
Алиенора искоса взглянула на него, но послушалась.
Генрих снял со своей шеи цепь с золотым крестом и, зажав цепь пальцами, покачал над животом жены.
– Если мальчик – крест качается вверх-вниз, если девочка – из стороны в сторону.
Алиенора рассмеялась:
– Где ты научился этим женским поверьям?
– Моя мама показала мне, когда носила Гильома. Я был очень маленький, но помню, как она позволила мне сделать это – хотя и на большем сроке.
– Ну и как, сработало? – Она смотрела на блестящую цепь в его руке, зависшую над ее животом.
– Сработало. – Он с трудом улыбнулся. – Я, разумеется, предпочел бы, чтобы оба моих брата родились девочками, но так можно только предсказать, а не поменять пол ребенка.
Цепь начала медленно раскачиваться, подобно маятнику, с каждым разом увеличивая размах.
– Мальчик, – объявил Генрих с довольным смехом. – Крепкий и здоровый мальчик. Я ни минуты не сомневался.
Алиенора удивилась:
– Неужели?
Генрих покачал головой:
– Людовику силенок не хватило завести от тебя сыновей, а мне хватит – хоть на целую династию!
– А что, если бы он закачался не вдоль, а поперек? – спросила Алиенора. – Что, если бы крест предсказал девочку?
Генрих пожал плечами:
– Тогда в следующий раз родился бы мальчик. Это лишь вопрос времени. Девочки тоже важны. Только неуверенный в себе мужчина беспокоился бы о таких пустяках. – Он надел крест на ее шею, добавив: – Носи его и думай обо мне, – и лег рядом, натянув одеяло на них обоих и положил руку ей на живот, как бы защищая и одновременно предъявляя свои права.
Алиенора заснула не сразу, все гладила руку Генриха, лежавшую у нее на животе, и размышляла, какой семьей они станут. А затем дотронулась до креста, который он надел ей на шею, и улыбнулась.
