Книга: Летняя королева
Назад: Глава 43 Божанси, апрель 1152 года
Дальше: Глава 45 Пуатье, май 1152 года

Глава 44
Пуатье, апрель 1152 года

Алиенора сжимала в руке запечатанное письмо, понимая, что это последняя минута, когда можно передумать. Она стояла у окна в ожидании гонца, глядя на прекрасный весенний день. Все зеленело и расцветало. Прошло несколько дней после годовщины смерти отца, который по-прежнему занимал ее мысли. Как и Жоффруа де Ранкон, хотя он слег в могилу холодной осенью. Остались лишь болезненные воспоминания, но она должна жить в реальном мире, а не в мечтах. Действительно пришло время начать новый этап, а что могло быть лучше апрельской свадьбы с молодым человеком, который сам находится в весенней поре жизни?
Дворецкий объявил о приходе гонца, и она со вздохом отвернулась от окна. Слуга по имени Санчо стянул с головы шапку и опустился перед ней на колени. Она выбрала именно его для этого поручения, считая, что он надежный, осторожный и умный. Само письмо было составлено таким образом, что если бы посланника все-таки схватили, то на сторонний взгляд оно не содержало никаких новостей, хотя Генрих все бы понял. Посомневавшись еще немного, она велела молодому человеку подняться и отдала ему послание.
– Доставьте это Генриху, графу Анжуйскому. Сделайте так, чтобы его получил только он, и никто другой.
– Мадам… – Санчо наклонил голову.
– И отдайте ему это. – Алиенора протянула гонцу мягкую замшевую перчатку для соколиной охоты. – На словах скажите, что я надеюсь, она в будущем ему пригодится. Вот вам серебряный на расходы во время пути. Поезжайте быстро, но не рискуйте. Это все.
Из окна она наблюдала, как он взлетел в седло резвого жеребца, который ни секунды не стоял на месте. Он еще не раз сменит лошадей в пути, останавливаясь только на ночлег, когда не сможет скакать. В зависимости от местонахождения Генриха тот получит письмо дней через десять, самое большее, а это означало, что у нее оставалось меньше трех недель на организацию свадебного пира.

 

Генрих находился в Лизье, где следил за подготовкой к вторжению в Англию. Весеннее утро началось со стука топоров и острого запаха горячей сосновой смолы. Корабли, солдаты и припасы уже были готовы к летней кампании за проливом.
Ему было всего два года от роду, когда умер его дедушка король Генрих I и трон захватил Стефан де Блуа. Теперь ему девятнадцать, он герцог Нормандии, граф Анжу и вполне готов исправить ситуацию. Он знал, что его сторонники в Англии пребывают в отчаянии после семнадцати изнуряющих лет беспокойства, но ему также известно, что Стефан стареет и его бароны уже задумываются о будущем. Некоторые из них с осторожностью обращались к Генриху, рассматривая его как потенциального лидера вместо сына Стефана Эсташа, который не пользовался популярностью. Генрих был готов сделать все, что в его силах, чтобы привлечь на свою сторону этих людей.
Он оторвался от счета за последнюю партию лошадей и увидел, что к нему приближается дворецкий с идущим чуть позади гонцом. Лицо у вновь прибывшего было обветренное, усталое, но глаза блестели.
– Сир, – произнес он с южным акцентом и склонил колено, – моя госпожа, герцогиня Аквитанская, шлет вам привет.
– А ты кто? – строго спросил Генрих, старавшийся запоминать лица и имена – могло пригодиться.
– Санчо из Пуатье, сир.
Генрих жестом велел ему подняться.
– Что ж, Санчо, полагаю, ты привез мне не только привет от своей госпожи.
Гонец достал из потертой сумки письмо и охотничью перчатку:
– А еще, сир, герцогиня велела мне сказать, что, если вы захотите навестить ее на Троицу, она с удовольствием поедет с вами на охоту и обсудит дела, представляющие обоюдный интерес.
Правитель Нормандии пронзил гонца острым взглядом и только потом посмотрел на печать, прикрепленную к письму плетеным шелковым шнурком. На воске отпечатался образ стройной женщины в платье с длинными рукавами. В правой руке она держала лилию, а на запястье левой примостился сокол.
Генрих прочел послание и, подняв голову, оглядел шумящий лагерь. С теперешним планом придется повременить – письмо Алиеноры того требовало. Брак с ней не затрагивал его чувств, зато имел прямое отношение к династии и власти. Прочитав письмо повторно, он испытал особое удовольствие. Он и раньше был почти уверен, что она согласится, но в глубине души сидело сомнение – ведь женщины такие непостоянные существа. Амлен рассказал ему о глупой и жалкой попытке Жоффруа похитить Алиенору по дороге в Пуатье. Генрих решил, что поставит брата на место, как только разберется с более важными делами.
Приостанавливать подготовку к вторжению в Англию не имело смысла. Он поедет, женится на Алиеноре, а его офицеры тем временем продолжат работу. Генрих задумчиво примерил охотничью перчатку, сжимая и разжимая кулак. Ему ударил в нос запах новой кожи, резкий и слегка отдающий металлом, и по какой-то причине он почувствовал голод, словно не ел целую неделю.
Герцог послал за Амленом, который находился где-то в лагере, и когда брат появился, оторвавшись от испытания новой осадной машины, Генрих велел ему готовиться к поездке в Пуатье.
– Я теперь жених, так что мне нужен шафер, – сказал он.
Амлен сложил руки на груди:
– Но как же Англия?
– Мы заручимся поддержкой богатой Аквитании. От этого Англия только выиграет.
– Людовик будет недоволен, – заметил Амлен.
Генрих взмахнул рукой, словно прихлопнул муху:
– С Людовиком я разберусь. Я его успел изучить, а вот он меня – нет.
– По закону тебе следует спросить его позволения как сюзерена, – настаивал Амлен.
– Ты шутишь! – Генрих стукнул брата кулаком в перчатке. – Узнав, что дело решенное, Людовик даст согласие, но с моей стороны было бы безумием обращаться к нему с подобной просьбой заранее. Чтобы схватить момент, нужно его опередить. – Он взглянул, как расположено солнце. – Сегодня ехать уже поздно, но мы успеем подготовиться, чтобы выехать с рассветом, – поскачем без передышки.

 

Тем же вечером у себя в спальне Генрих проверял небольшой багаж, который намеревался взять с собой в Пуатье. Ехать предстояло быстро и налегке, но он освободил место для подходящего наряда к свадьбе и подарка для невесты. В кожаном футляре поблескивали два драгоценных браслета, усеянные сапфирами, изумрудами и горным хрусталем. Это была часть немецкого наследства, принадлежащего его матери. Она отдала ему драгоценности на финансирование его военной кампании, но он решил, что они сослужат лучшую службу в качестве подарка невесте.
В комнату вошла Элбурга, ее густые пепельные волосы были убраны с лица и завязаны красной шелковой лентой. На руках она укачивала младенца. Опустившись на табурет, она расстегнула лиф и приложила ребенка к груди.
Генрих наблюдал, как младенец жадно сосет белую полную грудь с коричневым соском.
– Этот ребенок настоящий пьяница, – шутливо и нежно заметил он, поскольку это был его первенец, служивший доказательством, что его семя достаточно сильное и способно зачать здорового ребенка мужского пола.
Сын, которого окрестили Жоффруа, родился семь недель назад. Церковь запрещала мужчине близость с женщиной, пока она кормит грудью, но у Генриха не было времени на соблюдение таких строгих правил, тем более что он считал их выдумкой напыщенных священников, а не велением самого Господа, поэтому повсюду возил с собой Элбургу с ребенком для удобства и компании.
Женщина улыбнулась. У нее были красивые белые зубы и полные губы.
– Он ненасытен, как все мужчины, – сказала она и ласково погладила тонкие золотистые кудряшки младенца.
Генрих расхохотался:
– Признаю, как раз сейчас я тоже ненасытен, но мне нужно совсем другое.
Как только Элбурга покормила ребенка и уложила в колыбель, Генрих отвел женщину в кровать и зарылся лицом в ее чудесные волосы. Занятие любовью несколько пригасило его энергию и на минуту успокоило. Он лежал, довольный, рядом с любовницей, подложив под голову руки. Она коснулась пальцами его живота и слегка подергала за кудрявую дорожку, растущую от пупа вниз.
– Мне придется тебя оставить ненадолго, – произнес он. – Но ты все равно согревай для меня постель.
Она подняла голову:
– Я думала, что поеду с тобой!
– Милая, я говорю не об Англии. Сначала у меня есть дело в Пуатье. Я буду навещать тебя с ребенком, когда смогу, но, вероятно, придется отсутствовать какое-то время. Не волнуйся, тебя хорошо обеспечат, пока меня не будет.
– Но я думала… – Она села и посмотрела на него широко открытыми серыми глазами.
– Я женюсь, любимая, – неохотно признался Генрих, – на бывшей королеве Франции герцогине Аквитанской. Когда дама такого ранга и состояния присылает тебе предложение, то от него не отказываются.
Настороженность и страх послышались в ее голосе, когда она переспросила:
– Женишься?
Генрих скорчил гримасу. Он не понял, отчего она так всполошилась, и потому почувствовал раздражение:
– Я уже сказал, что позабочусь о тебе, не волнуйся.
Элбурга отвернулась, закусив губу:
– А она красива?
Он слегка дернул плечом:
– Ее внешность мало что значит. Главное, кто она и какими землями владеет. А тебя я выбрал ради тебя самой. – Галантное замечание Генриха не противоречило истине, но он воспользовался им, рассчитывая успокоить женщину. Удовлетворив свой плотский голод, герцог мысленно уже унесся в Пуатье. Он любил Элбургу, любил ребенка, но они отходили на второй план, если дело касалось его амбиций. – Поспи, – сказал он, обнимая ее за талию. – Не важно, что я беру себе жену, – не смешивай удовольствие и дело.
– Я мать твоего первенца, – напомнила она строптиво и гордо.
– Да, конечно. – Он гладил ее по волосам, а сам думал о будущем и тех золотых перспективах, которые открыло перед ним письмо герцогини Аквитанской.

 

– Ну как? – Алиенора повернулась к Амарии, раскинув руки в стороны, чтобы показать великолепное красное платье из дамаста, расшитое золотыми орлами.
Ей только что доложили, что прибыл Генрих в сопровождении небольшой свиты и его проводили в отведенные ему покои.
Амария присела в поклоне:
– Возможно, вы больше не королева, но все равно вы ею остаетесь – пусть не Франции, но зато Аквитании.
Алиенора невесело улыбнулась:
– И возможно, однажды я стану королевой Англии. А теперь пойдем посмотрим, что этот будущий так называемый муж может мне сказать.
Вассалы и слуги Алиеноры опустились на колени при ее появлении. Рауль де Фей и Хью де Шательро проводили Алиенору до кресла на высоком постаменте, где к ним присоединились Жильбер, престарелый епископ Пуатье, и архиепископ Бордо. Когда все было готово, она велела привести в большой зал Генриха с его свитой.
Тот явился с красным лицом после недавнего умывания и мокрыми волосами, потемневшими от воды. На нем была туника из синей шерсти с алой отделкой, расшитой полудрагоценными камнями. Рядом с ним в одежде придворного стоял молодой человек, в котором Алиенора узнала Амлена Фиц-Каунта.
Генрих вышел вперед и, опустившись на колено, склонил голову:
– Мадам, я мчался во весь опор.
– За что я вас благодарю, – официально ответила она. – Добро пожаловать в Пуатье, сир.
Он посмотрел на нее снизу вверх, и впервые Алиенора увидела его глаза при дневном свете: прозрачно-серые с зелеными крапинками в глубине, они смотрели умно и пронзительно. На светлых ресницах словно осела золотая пыль. У него оказалась гладкая белая кожа, квадратный подбородок и мягкая бородка рыжевато-золотистого цвета. Он обладал красотою молодости, хоть был уже не мальчик. Генрих лишь вступал во взрослую жизнь, и это вызвало у нее страх.
– Надеюсь сделать вас не только герцогиней Нормандии и графиней Анжу, но со временем и королевой Англии, – сказал он самоуверенно.
Алиенора вскинула брови:
– Ну а я больше чем надеюсь сделать вас моим консортом, герцогом Аквитании.
Они оценили друг друга острыми взглядами. Не поднимаясь с колена, Генрих взял ее руку и прижал к своим губам, и пока не отпустил ее, успел надеть на оба запястья браслеты, привезенные в дар.
– Это первый подарок из многих, которые последуют в будущем. Я имею в виду не только драгоценности и золото, но империю и престиж. – Говоря это, он повысил голос, чтобы донеслось до всех, кто находился в зале.
До Алиеноры долетел одобрительный гул вассалов. Именно это они желали услышать. Она осталась довольна, но, в свою очередь, насторожилась. Ей был не нужен муж, отнимающий у нее власть, в то же время она нуждалась в сильном человеке, способном подтвердить свое слово делами. Ей также был не нужен хвастливый мальчишка, который только обещает, но ничего не делает. Впрочем, Генрих на такого не походил. Его взгляд говорил о решительности гораздо более взрослого человека.
Она посмотрела на браслеты. Драгоценности, чтобы украсить королеву, или новые оковы? Алиенора наклонилась и поцеловала его в лоб.
– Ловлю вас на слове, – произнесла она и подняла его с колен, тогда весь зал взорвался приветственными криками.
Остаток дня заняло официальное пиршество. Алиенора обратила внимание, что Генрих ведет себя слишком бурно, словно не в силах сдержать бьющую через край энергию, но в то же время ему удавалось быть очаровательным и любезным. Он находил нужные слова для каждого, будто видел его насквозь. Молодой человек напоминал ей прядильщицу перед корзинкой с необработанной шерстью, которая скручивает нити политики, вытаскивая из нее понемножку материала. Неужели ему всего девятнадцать? Она взглянула на его руки, когда он разламывал хлеб. Левую украшал великолепный перстень с сапфиром. На правой через тыльную сторону ладони тянулась царапина, ноготь на мизинце был черный – видимо, от удара. Это руки человека, привыкшего крепко держать поводья, направляя своего коня туда, куда ему нужно.
– Вы были гораздо сдержаннее, когда приезжали в Париж с отцом.
Генрих потянулся к своему бокалу:
– И на то была весомая причина. Я не хотел вызвать подозрений, ведь мы тогда пытались договориться о перемирии, – и без того трудное дело, чтобы Людовик учуял какой-то подвох.
– Волк в овечьей шкуре?
– Лучше сказать – лев в обличье ягненка.
Алиенора рассмеялась. Он хоть и молод, но за словом в карман не лезет и отпускает уместные замечания – таким талантом Людовик никогда не обладал.
Генрих откинулся на спинку стула, примостив бокал на золотой пряжке пояса.
– Я сожалею об одном: что не могу остаться в Пуатье и вести себя, как подобает молодожену. Меня ждет неотложное дело в Нормандии, а также трон, которого необходимо добиться в Англии.
– В самом деле, жаль, – согласилась Алиенора.
Сама же при этом подумала, что сможет править в своих владениях и чувствовать себя в безопасности, потому что станет замужней женщиной. Она действительно получит свободу.
– Я вернусь, когда сделаю все, что должен, и мы тогда лучше узнаем друг друга. – Он улыбнулся ей. – Я никак не мог отложить теперешнюю нашу встречу до более удобного момента.
– Если бы вы не приехали, то более удобного момента могло и не наступить, – сухо бросила она.
– Я понимаю. – Он весело сверкнул глазами. – Но я ведь ответил на ваш зов, и я признаю важность этого союза – для нас обоих.
Позже начались танцы, и когда Алиенора взяла за руки Генриха, между ними проскочила искра. Он оказался хорошим танцором – энергичным и в то же время гибким. Жених был выше ее, но ненамного, и они двигались слаженно, посылая друг другу многозначительные взгляды, полные желания и вызова.
Вассалы Алиеноры, нагрузившись к этому времени вином, продемонстрировали здоровые мужские танцы, принятые у местных. Генрих легко освоил трудные шаги. Алиенора заметила, с каким удовольствием он движется, нимало при этом не смущаясь. Он мог посмеяться над собой, если путал движения, или наспех поклониться под аплодисменты, если ему все удавалось. Людовик никогда бы даже не попытался присоединиться к такому занятию. Веселье Генриха оказалось заразительным, и в какой-то момент Алиенора так расхохоталась, что уже держалась за бока. Очень давно она не испытывала ничего подобного, и это ее испугало. Но остановиться было трудно, и у нее на глазах выступили слезы. Когда танец закончился, она решила уйти.
Генрих поклонился:
– Увидимся утром, мадам. – Взгляд его вспыхнул. – А завтра нам уже не придется желать друг другу спокойной ночи.
Лицо Алиеноры обдало жаром.
– Да, – сказала она и удалилась с придворными дамами, чувствуя смятение.
Его прикосновения сегодня вечером взволновали ее больше, чем она ожидала. Впрочем, Алиенора давно уже спит одна, а он вроде бы искренне в ней заинтересован. И дело тут не только в политике. Если Генрих не окажется полным мужланом в спальне, то брачная ночь обещает быть приятной.
Пока дамы стелили постель и зашторивали окна, она опустилась на колени перед маленьким алтарем и помолилась, надеясь, что сделала все правильно перед Богом и Аквитанией. Ей хотелось заключить союз равных, чтобы они с Генрихом соединили свои умения. Она стремилась заполучить для своего дома единомышленника и поддержку. Ей хотелось детей: сыновей и дочерей, которые в итоге примут на себя ее роль.
Прежде чем подняться с колен, она поклялась сделать этот брак хорошим. На этот раз ей все удастся.

 

Генрих, не нуждаясь в долгом сне, ушел к себе гораздо позже. Он продолжал общаться с баронами из Пуату, находя с ними общие интересы и решая, кому можно доверять, а к кому стоит присмотреться. Герцог намеренно действовал открыто, ясно давая понять, на что способен, словно предупреждая, что с ним шутки плохи, хоть он и молод.
В конце концов он ушел спать и даже помолился перед сном – наспех, но тем не менее искренне. Генрих поблагодарил Господа за неожиданный подарок. Алиенора оказалась привлекательной, хоть и на девять лет старше, а еще она его заинтриговала. Она была совершенно не похожа на Элбургу. Впрочем, одна из них – любовница, другая – жена, их отношения к нему нельзя сравнивать.
Вспоминая, как поначалу с неохотой думал об этом браке, он печально улыбнулся. Быть мужем Алиеноры и герцогом Аквитанским может оказаться не так уж плохо – во всех смыслах.
Назад: Глава 43 Божанси, апрель 1152 года
Дальше: Глава 45 Пуатье, май 1152 года