— Спрашивают, нет ли у нас в продаже духов, — сказала Адриенна, поднявшись в квартиру, где я осматривала работу декоратора.

Надо было одобрить новую меблировку, осмотреть objets d’art и прочее, чтобы квартира наконец стала тем местом, где иногда можно жить. В первый раз в жизни передо мной было не полностью меблированное и устроенное кем-то пространство, а как бы чистое полотно, с которым я могла делать все, что придет в голову. Это будет мое особое обиталище, где можно будет укрыться от треволнений, связанных с работой, жизненных передряг, и, честно говоря, слушала я ее вполуха.

— Там пришли американцы, — повторила Адриенна, — скупают у нас все, что есть, и спрашивают, почему у нас нет в продаже духов.

Я поморщилась, перелистывая образчики обоев:

— Потому что у нас не сувенирный киоск. В Париже сотни магазинов, где продаются тысячи вариантов самых ужасных духов, такие американцам очень нравятся. Отправь их туда. — (Адриенна повернулась и пошла.) — И не давай им никакого кредита. Пусть платят сразу, наличными. Если нет в Париже постоянного адреса, никакого кредита. Иначе не выставить счет, уедет — и поминай как звали. Поняла?

— Да, Габриэль.

Она ушла, скорбно опустив уголки губ, как часто с ней бывало в последнее время; надежда выйти за Нексона, как и прежде, все никак не сбывалась, и Адриенна постоянно хандрила.

Я закурила и подошла к окнам, которые недавно расширили. Здесь было довольно уютно, и места, казалось, не намного больше, чем в моих апартаментах в «Рице». Смогу ли я здесь спать — это уже другой вопрос. Размышляя об этом, я бросила взгляд на сумочку, лежащую на одном из кресел в стиле ампир, которое оставил мне дизайнер для пробы.

Нет. Я отвернулась. Днем ни в коем случае, тем более на работе.

Эликсир Миси стал моим талисманом. Регулярный сон восстановился, не столь глубокий, как до гибели Боя, но уже гораздо лучше. Я даже стала немного злоупотреблять, с первоначальных пятнадцати капель поднявшись до двадцати, потом до двадцати пяти, и это приводило меня в состояние оцепенения. Я погружалась в какую-то темную пропасть, без снов, без видений. Просыпалась я вялая, еще несколько часов ходила, пошатываясь, как хмельная; в конце концов я смирилась с таким распорядком и являлась в ателье только в полдень — к великой радости для всех работников, разумеется.

Вспомнив про американцев, сметающих внизу все с моих полок, я усмехнулась. После войны они буквально наводнили Париж; куда ни глянешь, всюду слышится их противная, скрипучая, гнусавая речь, я уж не говорю о жутких попытках говорить на ломаном французском. Они колонизировали почти каждый район города: Латинский квартал, Монмартр, Сен-Жермен, они пожирали бесконечное количество бифштексов и pomme frites, они швыряли свои доллары направо и налево, словно выращивали эту зелень у себя на полях. Деньги, деньги, деньги… У них были бесконечные ресурсы, у них были преимущества во всем: в строительстве, в автомобильной промышленности, в сталелитейной и железнодорожной индустрии, да и во всем остальном, что можно было разрабатывать и использовать, они превратили свою огромную страну в бездонные золотые копи. Вспомнив, как Бой частенько говорил, что Америка — это проститутка, ради доллара готовая на все, я громко рассмеялась. Что ж, это меня вполне устраивает. Благодаря им мои и без того уже доходные заведения и мою репутацию игнорировать больше нельзя.

Я фыркнула, погасила сигарету и кликнула собак, которые тут же прибежали из других комнат. Духов, значит. Будто они в этом понимают, будто способны оценить приличный, тонкий запах. Небось думают, что eau de toilette, которую продают в местных аптеках, — это и есть духи!

Тем не менее, спустившись вниз, чтобы взглянуть, сколько выручки принесли мне сегодня американцы, я все никак не могла избавиться от этой мысли.

Parfum от Шанель. А что, может быть, в этом что-то есть?

— Мне пришла в голову одна мысль, — сказала я через несколько недель, сидя за обеденным столом с Мисей и Жожо. — А что, если создать собственные духи? Под своим именем?

Я снова стала посещать непринужденные сборища, где бывали все те же сомнительные личности: Кокто, Пикассо, его жена Ольга, ну и целая толпа других периодически сменяющихся лиц; они сидели на диванах, бродили по дому, выпивали и спорили об искусстве. У нас образовался тесный кружок, членов которого связывал бунтарский дух и любовь к искусству. Лично для меня все это было окрашено в синий, кремовый и коралловый. Вечера у Сертов никогда не были скучными или слишком эстетскими. После обычных споров о ценности и смысле искусства и о том, насколько оно способно преобразить мир, разговоры не поднимались выше таких проблем, как арендная плата за мастерскую или способ проникнуть в наиболее модный ночной клуб; горячо обсуждали также, кто с кем спит и кто угощает самым вкусным коктейлем.

Мне очень нравилась естественность и непринужденность наших встреч. Мне так хотелось, чтобы все проходило легко, доставляло удовольствие и так же легко забывалось. Чем меньше я думала, тем реже возвращалась мыслями к Бою. Конечно, мысли о нем никуда не делись, он всегда был со мной, образ его таился в укромных уголках моей души. Но я хотя бы не видела его в каждом встречном, перестала, затаив дыхание и с бьющимся сердцем, оборачиваться на людной улице или в ресторане, мельком увидев высокую фигуру мужчины с темными волосами. Были дни, когда я даже почти не плакала. Состояние мое достигло той стадии, когда память о Бое словно впиталась под кожу, как татуировка, стала такой частью моего существа, которая всегда хранится в закоулках памяти. Но меня все еще преследовал стойкий, невыветривающийся запах его тела, он исходил от его пуловера, который я сохранила у себя, и простыней, на которых мы с ним спали в последний раз; они так и остались нестираными. Это был тонкий аромат мыла и кожи, мускусного запаха, слегка окрашенного лимоном, он уже становился как бы тенью духа, который я тщетно пыталась вызвать.

Запах, аромат. Вот он снова здесь. Почему это вдруг я решила заняться чем-то столь неуловимым?

— Духи, — пропищал Кокто. — L’eau de Coco! — Тут он увидел мою недовольную гримасу и ухмыльнулся. — Нет-нет, ты, пожалуй, права. Пошловатое название. А как бы ты сама назвала их?

Он всегда проявлял интерес к тому, что я говорю. Мозги у него были как у сороки. Недавно он увлекся радикальными теориями психоанализа Фрейда, а вместе с ними поэзией Рембо. Хотя его ядовитый язычок частенько безжалостно жалил Мисю, Кокто нравился мне все больше: из всех завсегдатаев Сертов он был один из немногих, кто серьезно интересовался модой.

— Еще не знаю, — ответила я. — Пока это так, мечты.

— Кажется, Пуаре продавал духи, не помните? — сказал Кокто. — «Nuit de Chin», «Lucreze Borgia» и еще какие-то. Помню, он устроил грандиозную презентацию первых своих духов. Не думаю, что он много заработал на них, но для его клиентов они стали чем-то вроде de rigueur.

— Да-да, от них так несло… — Я даже содрогнулась.

Великий мастер по части лести своим клиенткам, Пуаре переживал последнюю стадию упадка. Потеря клиентуры довела его до ручки. У него осталась жалкая горстка напудренных дам, золотые деньки которых далеко в прошлом. Эти дамы все еще были верны его излюбленному изречению: чем роскошней и дороже наряд, тем состоятельней ты выглядишь. Однако молодое поколение — дочери и внучки его клиенток — почти все сбежало ко мне.

— Чистой прибыли духи дают мало, это верно, — согласилась я, — да и конкурентов много. Может, и правда идея так себе.

Так это или не так, Мисе, видимо, было все равно, она уже зевала.

— Не слишком увлекайся новыми прожектами, дорогая, я хочу, чтобы ты сшила мне подвенечное платье. И в наше свадебное путешествие в Италию ты поедешь с нами, правда, Жожо?

Я вздрогнула, повернулась, чтобы посмотреть на Серта, полулежащего на диване рядом со мной и попыхивающего сигариллой. Он был толстым маленьким гномом, покрытым черной жесткой растительностью, даже на тыльной стороне его заляпанных краской ладоней, за исключением абсолютно лысой головы. Я обожала его. Он был воплощением родной почвы, земли, где он родился, грубой и простой, и в то же время удивительно эрудированным, причем без малейшего стремления демонстрировать это. И очень терпеливый и настойчивый. Еще бы, куда он денется, если живет с Мисей.

— Значит, ты в конце концов попросил ее руки, — сказала я.

Мися доставала его уже много месяцев, хотела официально оформить их отношения — и вовсе не потому, как я подозревала, что ее заботили эти формальности. Смерть Боя так потрясла ее, что она задумалась о своем будущем. Поскольку, в отличие от меня, сама она не умела заработать себе на жизнь, при отсутствии завещания или бумаги о полюбовном урегулировании отношений она рисковала остаться ни с чем. Серт зарабатывал деньги заказами, и приглашение американского миллионера Рокфеллера поработать в Нью-Йорке еще оставалось в силе.

— Она достала меня, — добродушно ответил Серт. — Моя Тоша не понимает слова «нет» и никогда не могла понять. — Он лукаво улыбнулся. — Ну вот, теперь и ты это знаешь. Так что пакуй чемоданы, едем в Венецию.

— Да, но когда же свадьба? Я до сих пор про нее ничего не слышал! — вскричал Кокто.

Никто из остальных, сидящих в комнате, не обратил на новость никакого внимания. Пикассо был увлечен разговором с каким-то танцором из «Русского балета», его жена Ольга уселась к нему так близко, что легко можно было подумать, она сидит у него на коленях, — очень забавная картина. А у ее по-мужски привлекательного Пабло глаза были как у блудливого кота.

— Я и тебя собиралась пригласить, — сказала Мися. — На свадьбу. Не в Италию.

Кокто недовольно надул губы:

— Я же маленький. Легко помещусь в чемодане.

Но Мися уже смотрела на меня:

— Мы женимся в июне, а потом почти сразу поедем в Италию. Тебе это удобно, дорогая?

Перспектива создавать для нее платье меня мало устраивала, даже захотелось сказать, что я совсем не умею шить. Серт тоже это понимал. Он оскалился, демонстрируя желтые от табака зубы.

— В июне я никак не могу, — сказала я, стараясь говорить примирительным тоном, хотя на душе у меня стало несколько легче. — Я должна быть в Биаррице, уже запланировала поездку. Давно там не была, надо присмотреть за своим maison, и Марта Давелли хочет там со мной встретиться. Пробуду до конца июля.

Мися бросила на меня сердитый взгляд. Ее раздражало любое упоминание о других моих друзьях.

— Но ты мне ничего об этом не говорила.

— Выскочило из головы. Прости, Мися. Но все равно я смогу сшить тебе платье.

— Нет-нет. — Она махнула рукой, брякая многочисленными браслетами. — Мы подождем.

— Чего подождете? — Я снова посмотрела на Серта.

— Пока ты не сможешь, — объяснил он. Потом наклонился ко мне ближе. — Ей бы надо выйти не за меня, а за тебя. Если тебя нет рядом, я для нее ноль без палочки.

Он произнес эти слова добродушно, без малейшего недовольства. Я рассмеялась и потянулась за сигаретами, а он вскинул брови и самодовольно откинулся назад.

На следующий день я позвонила Марте и подтвердила, что к концу месяца буду в Биаррице.