Глава 42

Вместе с Элой Махелт преклонила колени у могил своих предков в церкви августинского приората в Браденстоке и почтила их память. Джон Фицгилберт и его жена Сибилла лежали под украшенными резьбой плитами из пурбекского камня, рядом с ними покоился их старший сын. Прадед и прабабка Махелт и Элы, Уолтер Солсбери и Сибира де Чауорт, тоже покоились здесь, вместе со своими родственниками.

Махелт уделила особое внимание могиле своей бабки Сибиллы, которую тоже вынудили отдать маленького сына в заложники. Ребенок пережил испытание и вырос, чтобы стать отцом Махелт. Но о чем думала Сибилла, когда ее мальчика забрали враги? Ее сердце тоже умерло в груди? Отец Махелт редко рассказывал о пережитом, но другие любили посмаковать историю о том, как его едва не повесили. Махелт старалась не задумываться об этом, но ее сны превратились в кошмары.

За месяц, прошедший после захвата Фрамлингема, ничего не было решено. Гуго и его отец подтягивали ресурсы со своих земель, которые еще не были захвачены или разграблены. Они отправили Иоанну послания, чтобы выиграть время, в которых сообщали, что обдумывают свое положение. Роджер оставался заложником в Норидже, но Махелт вынашивала кое-какие идеи и прибыла в Браденсток, дабы поразмыслить над ними у могилы бабки. Она привезла марку серебра для раздачи милостыни и оплатила четырнадцать фунтов воска для свечей. Махелт поцеловала венок из весенних цветов в знак своей личной мольбы и благоговейно возложила его на могилу бабки. Несколько влажных светлых лепестков упало на резной камень. Перекрестившись, Махелт встала и вышла из церкви под бледное апрельское солнце. Эла последовала за ней, и женщины мгновение постояли, наслаждаясь ласковым теплом и глядя на прекрасный вид, открывавшийся с возвышенности, на которой располагалась церковь.

– Как графиня? – спросила Эла через мгновение.

– Немного лучше, но все еще нездорова… – покачала головой Махелт. – В основном из-за переживаний.

– Очень жаль, – искренне произнесла Эла. – Она добрая и ласковая леди.

– Несомненно.

Махелт подумала о своей свекрови. Искра, которой та обладала, когда Махелт впервые ее увидела, почти погасла, сменившись тупой усталостью. Каждый новый день был для Иды испытанием. Лучше всего она чувствовала себя в обществе детей, качая Изабеллу на коленях, рассказывая Гуго истории и подкармливая его леденцами. Она также продолжала шить, но механически, чтобы успокоиться, подобно тому как Гуго сосал большой палец.

– Я хочу попросить вас кое о чем. – Махелт закусила губу.

– Конечно, если я смогу помочь… – Эла сжала руку Махелт. – Вы же знаете.

– Как вам известно, мой сын до сих пор пленник в Норидже, – глубоко вдохнула Махелт. – Прошел уже месяц, как он попал к коменданту.

– Да, – ответила Эла с сочувствием, но не без опаски. – Мне очень жаль. Я бы не хотела подобного опекуна для моего Уильяма или Ричарда.

Махелт помедлила, потому что собиралась просить кузину о большом одолжении.

– Не мог бы ваш муж подать королю прошение об опеке над Роджером и поселить моего сына с его кузенами в Солсбери?

Эла была поражена, но быстро пришла в себя.

– Не знаю… – нахмурилась она. – У меня создалось впечатление, что Уильям и Гуго поссорились не на шутку.

– Это правда, но мой сын важнее их ссоры.

Эла сощурилась, внезапно кое-что заподозрив.

– Я надеюсь, вы обсудили это с Гуго?

Махелт выпятила подбородок.

– Гуго знает, что я приехала к вам, – холодно сказала она.

– Не только, чтобы навестить и почтить память наших предков?

Махелт наблюдала, как пушистые облака плывут по небу, подобно стаду кочующих овец. Затем повернулась к Эле и умоляющим голосом произнесла:

– Вы мать и моя родственница. Если бы мой сын был с вами, я знаю, вы бы его не обидели. Я боюсь дурного обращения с ним. Я знаю, что мой брат пострадал от рук короля… больше, чем осмелился рассказать нашим родителям… и знаю, как Иоанн обошелся с теми валлийскими мальчиками в Ноттингеме. Мне страшно подумать, что видит мой сын и что он слышит под опекой людей, которых интересуют лишь грабеж и пытки. Ида посоветовала обратиться к вам. Обычно у нее нет собственного мнения по вопросам политики, но она настаивала, чтобы я завела этот разговор.

Эла выглядела встревоженной, но в конце концов кивнула.

– Посмотрим, что можно сделать, – сказала она, участливо обняв Махелт.

– Спасибо! – Махелт ощутила прилив надежды, но не позволила ей укорениться. Когда-то она верила, что попросить – значит получить, но не теперь. От той веры ничего не осталось.

Отстранившись, Эла произнесла:

– Я рассказала Уильяму, как Иоанн поступил со мной в Мальборо.

Махелт давно хотела ее расспросить, но полагала, что лучше дождаться, пока Эла сама заведет об этом речь.

– Что он сказал?

– Он разозлился и расстроился, но, поразмыслив, решил, что бессмысленно бушевать, подобно разъяренному быку, и усугублять положение. – Эла вскинула голову, и в ее орехово-серых глазах сверкнула гордость. – Муж говорит, что теперь его верность принадлежит мне и Господу, но не его брату… – Она поджала губы. – Люди считают меня нежной и кроткой. Но они не понимают, насколько я тверда в своих решениях. Меня поддерживает вера в мужа, Господа и Пресвятую Богородицу.

Лишенная подобной веры, Махелт промолчала. Она стала сильнее, преклонив колени у могил женщин, которые сумели вынести то, для чего недостаточно простой отваги. Махелт поклялась не опорочить их родство и найти в себе силы выжить.

Роджер стучал зубами и дрожал так сильно, что ему казалось, будто кости в его теле тоже дребезжат друг о друга. У него не было приличного плаща, чтобы защититься от холодного весеннего дождя, который хлестал как из ведра. Его лучший плащ с теплой подкладкой остался во Фрамлингеме, когда его забрали в Норидж. Роджеру не нравился комендант Нориджа Харви Белесет, который грубо обращался с ним и запирал на замок, когда не заставлял чистить упряжь или убирать нечистоты. Однажды Роджера выволокли из темницы, и Белесет заставил его наблюдать, как вешают мятежников, намекая, будто то же может случиться с ним или его семьей, если король пожелает. Мальчик тосковал по матери, бабушке, брату Гуго и даже по малышке Изабелле, хотя она плакала и плевалась молоком почти каждый раз, когда ее брали на руки. Роджер нуждался в улыбках, похвалах и утешениях. Он отчаянно скучал по отцу, умевшему развеять любые его страхи. Он все время страдал от голода и жажды. Белесет не забывал его кормить, но в основном хрящами и жидкой кашей – достаточно, чтобы продержаться, но удовольствия мало. Роджер хлебал отвратительное месиво, твердя себе, что солдаты едят то же самое и что с ним обращаются как с другими людьми. Это очень напоминало истории дяди Ральфа о французском плене.

Вчера днем явился мужчина с приказом отвезти Роджера из Нориджа в какое-то место на юге под названием Сэндвич. За ним пришел широкоплечий седобородый наемник по имени Фольк де Броте, который взял его под мышки и поднял на уровень глаз. Хватка наемника была такой же крепкой и грубой, как он сам.

– Одно лишнее слово, сопляк, одна жалоба, и ты закачаешься в петле, ясно? – предупредил он.

Роджер не испугался, кивнул и дерзко посмотрел в черные глаза верзилы. Когда де Броте опустил его на землю, недовольно ворча, Роджер потер покрытые синяками руки, лишь когда тот отвернулся.

Они провели в пути полтора дня. Прошлой ночью они поставили палатки у обочины. Роджер помог развернуть полотно и набрал дров. В некоторых отношениях ему даже нравилось находиться с мужчинами и притворяться взрослым. Он помогал ухаживать за лошадьми, следил за костром и помешивал похлебку. Де Броте покрикивал на него издалека и пнул вполсилы, проходя мимо, но в остальном оставил в покое, за что Роджер был ему благодарен. Он слышал, как наемник жалуется своему товарищу, что он не нянька и что сопровождать щенка – ниже его достоинства. Роджер полагал оскорблением для своего положения находиться на попечении столь неотесанного человека и всячески старался его избегать, а когда это было невозможно, держался холодно.

Постепенно он начал узнавать знакомые места. Тропинку, ведущую к площадке для игры в мяч, заросли орешника, где его собака затравила лису, дуплистое дерево, где он устроил убежище прошлым летом. Хотя Роджер промерз до костей, его распирало от радости по мере приближения к Фрамлингему. Возможно, его собираются вернуть матери, Гуго и малышке-сестре? Возможно, его отец тоже будет там? Он хотел спросить де Броте, но передумал, бросив взгляд на поджатые губы наемника, окаймленные синеватой щетиной.

Дождь продолжал лить, стекая по затылку Роджера, капая с волос и заливая лицо. Мальчик пососал мокрый рукав, чтобы утолить жажду. Впереди показался замок, на его зубчатых стенах кишели люди, похожие на муравьев. Де Броте, ехавший впереди на огромном жеребце в яблоках, развернулся и присоединился к Роджеру.

– Промокший крысенок, – ухмыльнулся он. – Не очень-то ты похож на наследника Биго. Больше на оборванца с рыбацкой лодки.

Роджеру очень нравилось плавать на рыбацких лодках, но он понимал, что на этот раз его оскорбили, и держал язык за зубами. Он замерз и устал. Ноги заледенели и в то же время горели, натертые седлом. Зная, что де Броте наблюдает за ним, Роджер вздернул подбородок и притворился, будто въезжает во Фрамлингем как его лорд и хозяин. Наемник фыркнул и кисло улыбнулся.

Ворота замка были открыты, но хорошо охранялись, и они въехали во двор, в котором все были заняты делом. Де Броте повернулся в седле, чтобы получше разглядеть переполненный двор. Роджер почувствовал, что его что-то беспокоит. Мальчик исподтишка осмотрелся, и его охватило странное тревожное чувство при виде такого множества незнакомцев в родном доме. Слипающимися от холода и голода глазами он посмотрел на мужчину, идущего через двор, и смутно узнал его. У того были блестящие черные волосы и великолепный зеленый плащ с большой золотой брошью на плече. Де Броте, спешившись, что-то неразборчиво пробормотал и опустился на колено.

– Милорд, – неохотно произнес он.

Мужчина жестом велел ему встать и взглянул на Роджера яркими карими глазами. Его лицо было искажено от ярости.

– Господи Иисусе, приятель, почему у этого ребенка нет приличного плаща?

– Дождь ему не повредит, – пожал плечами де Броте. – Мне же не повредил в его возрасте. Только крепче станет.

– Или подхватит воспаление легких. Вы же знаете, насколько он важен.

– Успокойтесь! – прорычал де Броте. – С мальчиком все в порядке… в отличие от моего зада. – Потирая упомянутый зад, он махнул конюху, чтобы тот забрал его лошадь.

Роджер спешился со своего пони и едва не упал, потому что его ноги онемели и оцепенели от холода. Он вцепился в уздечку, закусил губу и зажмурился, чтобы сдержать постыдные жаркие слезы. Мужчина в красивом плаще подозвал слугу, и Роджера закутали в толстое кусачее одеяло и поспешно отвели в комнату в сторожевой башне. Обернувшись, он увидел, как де Броте и лорд в плаще разговаривают на повышенных тонах. Слов он разобрать не мог, но их сопровождали резкие, отрывистые жесты.

Солдат, которому поручили заботиться о Роджере, посадил его на скамью перед камином с горящим торфом и налил миску куриного бульона из котла над огнем. Роджер обхватил горячую миску руками, и его пальцы начало покалывать, когда к ним вернулась чувствительность. Мальчик едва успел сделать обжигающий глоток чудесного жирного супа, когда в комнату вошел темноволосый мужчина. От его плаща слегка пахло ладаном.

– Ты знаешь, кто я? – сухо спросил он.

Нахмурившись, Роджер собирался покачать головой, но, заметив длинные ножны на поясе мужчины, начал что-то смутно воспоминать.

– Мой дядя Фицгенри, – медленно произнес он. – Мой дядя Длинный Меч.

В уголках глаз мужчины собрались морщинки.

– Умный мальчик. А ты мой племянник.

Роджер разглядывал его со смесью подозрительности и любопытства.

– Что вы делаете во Фрамлингеме? – Чувствительность возвращалась к рукам и ногам Роджера, причиняя немалые страдания, и ему хотелось гримасничать от боли, но он знал, что отважные рыцари не выказывают слабости.

– Я остановился здесь по пути к королю, кроме того, во Фрамлингеме есть люди, с которыми мне нужно поговорить.

– Я тоже еду к королю, – сообщил Роджер.

– Знаю. – Длинный Меч повернулся к оруженосцу, вошедшему в комнату. – Разыщи пареньку сухую одежду, да побыстрее.

Роджер сделал еще глоток бульона и пристально посмотрел на Длинного Меча:

– Вы знаете, где моя мама?

– В Лондоне, с остальными твоими родными, – ответил его дядя. Потом, немного поразмыслив, добавил: – Они в безопасности.

– Вы их видели?

– Нет, но поверь мне, им ничто не угрожает.

Роджеру хотелось, чтобы ему тоже ничто не угрожало. Конечно, выглядеть смелым здорово, и живое воображение вкупе с упорством помогали ему продержаться. Но силы были на исходе. Мальчик тосковал по мягкости любящей руки, которой не находил. Высоко вскинув голову, сдерживая слезы, он вложил всю свою гордость во взгляд, брошенный на дядю.

У Длинного Меча засосало под ложечкой, потому что у мальчика был взгляд его деда, великого Уильяма Маршала. Пристальный, оценивающий. Вернулся оруженосец с одеждой, и Длинный Меч наблюдал, как Роджер отставляет недопитый бульон и начинает снимать мокрую одежду. Ткань липла к телу, и мальчик сильно дрожал, так что дело продвигалось очень медленно, но Длинный Меч разглядел и одобрил гордость и решимость его усилий.

– Джентльмен не должен одеваться без посторонней помощи. – Он махнул рукой оруженосцу. – Так будет правильнее.

Роджер подозрительно посмотрел на дядю, опасаясь снисходительного отношения, но затем кивнул и позволил юноше помочь ему надеть чистую рубашку, котту и чулки. Одежда оказалась ему велика, но была сухой и теплой – на время сойдет. При виде худенького бледного тела племянника Длинный Меч испытал укол боли. Пусть они с Гуго в ссоре – ребенок остается его родственником, хрупким маленьким мальчиком. А как много хрупких маленьких мальчиков умерло в последнее время! Глядя, как Роджер допивает суп у огня, Длинный Меч потягивал вино и размышлял о своем новом подопечном. Мальчик обладает прекрасными манерами и обаянием. Как ни досадно, но приходится признать, что Гуго неплохо его воспитал.

– Де Броте передал тебя под мою опеку на остаток пути к королю, – произнес Длинный Меч, когда Роджер поставил миску. – После этого тебя отправят жить с твоими кузенами, пока ты не сможешь вернуться к семье.

В глазах Роджера вспыхнула искра.

– Моими кузенами Ранульфом и Мари?

– Нет, моими детьми, – покачал головой Длинный Меч. – Моему сыну Уильяму пять лет, и у него есть брат примерно одного возраста с Гуго.

Перед его мысленным взором возник образ светловолосого второго сына Гуго и неприятный инцидент, ставший причиной разрыва их отношений. Длинный Меч до сих пор считал случившееся нелепостью. Он ни за что не причинил бы вреда своему племяннику. Игра, то была всего лишь игра. Он знал, когда следует остановиться… в отличие от Иоанна. Длинный Меч поджал губы. Старые мосты еще стояли, но опоры прогнили, и если хочешь думать о будущем, их нужно разрушить и воздвигнуть новые.

Роджер начал клевать носом. Длинный Меч велел оруженосцу разложить в его собственной комнате для мальчика постель и подогреть ее горячим камнем.

Роджер моргал, глядя на Длинного Меча, словно совенок.

– Вашему сыну нравится играть в рыцарей?

Длинный Меч улыбнулся.

– Это его любимая игра, – ответил он, и ему стало грустно, поскольку он так мало виделся со своими детьми, что толком не знал, нравится Уильяму играть в рыцарей или нет.

Эла подняла глаза от алтарного покрывала, над которым трудилась, чтобы посмотреть в окно на детей, играющих во дворе. Они соорудили лодочки из коры и соломы и запускали их в лошадиной поилке, полностью погрузившись в игру. Стоял теплый весенний день, солнце припекало в укрытых от ветра местах. Невозможно было поверить, что неделю назад на вершину холма обрушилась ужасная буря, разрушив одно из зданий во дворе и вырвав дубовую дранку из крыши конюшни, оставив дыры, словно проеденные молью. Та же буря раскидала английский флот, защищавший побережье от французского вторжения. Уильям написал ей, что не был на борту корабля в ночь бури, за что Эла благодарила Господа, но все равно волновалась, потому что заметила напряжение в словах мужа. Защита рухнула, и если бы французы высадились, Солсбери оказался бы прямо у них на пути, будучи всего лишь укрепленным дворцом, а не могучей крепостью.

Дети бросили свои лодочки и принялись гоняться друг за другом. Роджер ловко ходил колесом, и кузен пытался ему подражать, хотя был младше и хуже развит физически. Эле приходилось нелегко с ее юным племянником. Он носился вихрем и обладал поистине неисчерпаемой энергией и любопытством. Казалось, ему нужно попробовать все одновременно. Во многих отношениях он напоминал Эле Махелт. Роджер обладал кипучей энергией и любил командовать. Зато в нем не было злобы и мелочности, и он не дулся и не ныл. Мальчик был отважен и добросердечен. И горд, но, когда Эла отринула приличия и приголубила его, не отстранился, а притих в ее надежных и ласковых объятиях, смаргивая слезы.

Эла вернулась к шитью, но не успела сделать и нескольких стежков, как услышала стук копыт. Подняв глаза, она увидела, как ее муж и его свита галопом въезжают во двор на взмыленных конях. Сердце Элы забилось сильнее. Отложив шитье, она отдала несколько отрывистых приказаний служанкам и поспешила вниз, чтобы поприветствовать мужа.

Длинный Меч бросился к ней, и по его лицу – напряженному и встревоженному – стало ясно, что случилось нечто исключительной важности.

– Милорд… – Эла опустилась в реверансе.

– Миледи жена. – Длинный Меч поднял Элу и поцеловал ее руки и губы. – Людовик высадился в Англии, и король отступил в Винчестер. Маршал посоветовал ему поставить все на карту в одном решающем сражении. Кентербери сдался французам, и сейчас Людовик осаждает Рочестер с лондонскими баронами.

Эла изучала его лицо.

– И что теперь делать?

Уильям продолжал держать ее за руки.

– Я не могу выстоять против французов, – сказал он. – В отличие от Маршала, у меня нет земель на окраинах Уэльса или в Ирландии, куда можно отступить или отослать семью на случай нашего поражения. Мне остается лишь сдаться Людовику. – Он сжал руки жены и заглянул ей в глаза. – Когда я преклонил перед вами колени и дал клятву верности, я говорил серьезно. Я буду служить вам в первую очередь, выше вас для меня только Бог. Я хочу, чтобы вы собрали вещи и уехали с детьми в Лондон. Там безопасно, по крайней мере пока.

Эла подняла руку, которую Длинный Меч все еще сжимал, и с участием погладила его по щеке.

– Я знаю, как это сложно для вас. – Длинный Меч всегда ценил свое положение при короле, и попрощаться с ним было нелегко. Эла видела, как на его шее бьется жилка и как он напряжен.

Длинный Меч страдальчески улыбнулся:

– Де Варенн, Арундел, Омаль и Альбини считают так же. Мы должны выступить единым фронтом и предложить свои мечи. – Он покачал головой. – Это несложно, любовь моя. Сложно было до сих пор и сложно будет порвать связь с честными людьми, которые по-прежнему следуют за моим братом. Я знаю, так лучше для нас, и потому мне легко.

Гуго вышел из своего шатра и, подбоченясь, изучал стены Винчестера. Защитники расхаживали по зубчатым стенам и осыпали дождем камней и арбалетных стрел всякого, кто подходил слишком близко. А также комьями навоза и нечистот. Вчера одному из рыцарей Биго попали дерьмом прямо в плечо. Могло быть и хуже: он мог погибнуть, но вычищать человеческие испражнения из звеньев кольчуги – полезный урок.

Людовик захватил Рочестер без труда и перебрался в Лондон, где ему официально, под общее ликование предложили корону. В соборе Святого Павла устроили великое шествие, и бароны, восставшие против Иоанна, преклонили колени перед Людовиком, который поклялся вернуть им их добрые законы и утраченное наследие. Оттуда они поскакали в прибрежные земли. Райгит, Гилдфорд и Фарнхем покорились, и они теперь разбили лагерь под стенами Винчестера. Иоанн сбежал перед их появлением, но прежде поджег окраины. Пламя перекинулось на город, превратив его в дымящиеся руины, но замок и крепость епископа в Вулвси продолжали держаться под командованием Савари де Молеона. Людовик установил осадные машины, и стены обстреливали уже десятое утро. Ходили слухи, что де Молеон послал к Иоанну за разрешением капитулировать.

– Осталось недолго, – заметил Ральф, присоединившись к Гуго. Он завтракал ломтем хлеба, в который был завернут сыр с голубыми прожилками. – Хочешь?

Гуго принял отломанный Ральфом кусок.

– Думаешь, уже сегодня?

– Не исключено. Мы поставили их на грань капитуляции. Вероятно, на стенах прольется немного крови. – Ральф прожевал и сглотнул. – Помнится, когда мы с Длинным Мечом защищали одну крепость в Пуату, то завязали камни в рыбацкую сеть и сбросили на нападающих. Жуткое зрелище.

– Остается надеяться, что они подобного не замышляют. – Гуго разглядывал брата.

Оправившись от плена, Ральф снова, даже перед лицом большой опасности, стал оптимистом и искренне наслаждался жизнью. Гуго покачал головой, но все же неохотно улыбнулся.

– Как тебе Людовик? – Ральф засунул в рот остатки хлеба и смахнул крошки с рук.

– Что касается деловых качеств, он достаточно хорош, – пожал плечами Гуго. – Людовик не святой, но намного лучше, чем его альтернатива. Но мы должны следить за своими землями и привилегиями, чтобы он не отнял их в пользу своих французских лордов.

– Вы с папой так хорошо разбираетесь в законах, что нас вряд ли ограбят, – улыбнулся Ральф.

– Однако ослаблять бдительность нельзя.

Первый камень вылетел из осадной машины и обрушился на укрепления замка, и без того изрядно поврежденные. Удар выбил облачко пыли, и каменные осколки полетели во все стороны, будто стрелы.

– Неплохо прицелились, – отметил Ральф. – Но надо немного выше. В следующий раз попадут.

Гуго согласился, и они обернулись на суматоху у входа в лагерь. Гуго прищурился, чтобы лучше видеть.

– Флаги перемирия, – произнес он.

– Господи помилуй, это… Посмотри на щиты! – Ральф покраснел, указывая пальцем. – Это Длинный Меч и де Варенн.

У Гуго засосало под ложечкой, когда он увидел въехавших в ворота.

– Похоже, они собираются сдаться Людовику, – радостно произнес Ральф. – Отличная новость! Боже праведный… с ними Арундел и Альбини! – Он вытянул шею. – Никогда бы не подумал, что Длинный Меч на такое способен.

– Солсбери лежит у Людовика на пути, – пришел в себя Гуго. – Длинный Меч капитулировал, прежде чем мы осадили его. Так он сохранит свои земли. Кроме того, ему нужно поквитаться с Иоанном.

– А кому не нужно? И за что же на него осерчал Длинный Меч?

– За жену, – ответил Гуго.

– Хочешь сказать, Иоанн и Эла… – Ральф выглядел изумленным.

– Дело дошло до угроз и оскорблений, пока Длинный Меч был в плену.

– Зачем он это сделал? – скривился от отвращения Ральф. – При Бувине Длинный Меч сражался за Иоанна как лев.

– Из ревности, – объяснил Гуго, наблюдая за своим единоутробным братом на мощном коне в яблоках. – Он хотел, чтобы Длинный Меч принадлежал только ему, и Эла была помехой.

– Иногда я задаюсь вопросом, правильно ли мы поступаем, – произнес Ральф, – а потом, услышав нечто подобное, избавляюсь от сомнений.

– Это также вопрос власти. Возможности уничтожить нечто, принадлежащее другому. Я удивлен, что Длинный Меч продержался так долго, но, вероятно, ему нужно было рассчитать момент ради Элы. – Гуго поджал губы, поскольку эти слова напомнили ему, что его собственные расчеты оказались неверны и порушили его жизнь, как политическую, так и семейную. Махелт до сих пор почти не разговаривала с ним. – Нас позовут на совет, – коротко сказал он и махнул оруженосцу, чтобы тот принес его портупею.

Гуго стоял среди баронов, которые уже сражались за Людовика, и наблюдал, как французский принц принимает капитуляцию и клятву верности четырех лордов, что явились к нему на поклон. Людовик прекрасно знал, как с ними обходиться. Он участливо улыбался и был любезен. Он был необычайно вежлив, и Гуго видел, что просители начали расслабляться. В особенности учтивость Людовика обнадежила Длинного Меча. Он ступал по знакомой почве и говорил на знакомом языке. Из павшего врага Длинный Меч превратился скорее в дорогого союзника, немного опоздавшего на встречу. Людовик предложил им взять вещи и людей и разбить лагерь бок о бок. Поклонившись Людовику, Длинный Меч встретился глазами с Гуго, и мгновение они изучали друг друга, прежде чем отвернуться. Гуго знал, что рано или поздно заговорить придется, но все, что он скажет, будет вымученным и неестественным. Кто-то должен сделать первый шаг. Гуго закусил губу. После происшествия с маленьким Гуго он поклялся не иметь ничего общего со своим единоутробным братом, но не мог игнорировать его здесь, в лагере Людовика.

Размышляя, Гуго вернулся в свой шатер, затем остановился и посмотрел на пустое пространство рядом с ним. Лишив себя возможности передумать, он отправил Ральфа сообщить Длинному Мечу, что рядом с лагерем Биго есть свободное место.

– Сомневаюсь, что он найдет жилье в городе, половина которого сгорела дотла, – сказал он.

Лицо Ральфа просветлело, и он охотно умчался исполнять поручение. Гуго потер виски и вздохнул.

Начали прибывать рыцари Длинного Меча в сопровождении вьючных лошадей и грузовых повозок. Гуго указал им на свободное место и перебросился парой слов с камергером Длинного Меча. Краем глаза он увидел коренастого черно-белого пони и повернулся в изумлении и потрясении.

– Роджер?! – Гуго не верил собственным глазам.

Его сын ловко спрыгнул с пони и побежал к нему с радостным криком. Гуго схватил его, поднял на руки, и Роджер едва не задушил отца в объятиях.

– Дядя Длинный Меч сказал, что мы едем к тебе! – Голос Роджера звенел от возбуждения. Лицо мальчика было румяным и оживленным, темные волосы блестели, как у матери, и пахло от него травами и чистотой.

– Неужели? – с трудом вымолвил Гуго.

Мысль о том, что Роджер – заложник короля, стала для него неутихающей болью, особенно острой из-за чувства собственной вины. Увидев Роджера здесь, такого бойкого и полного жизни, Гуго едва не расплакался от радости, облегчения и угрызений совести.

– Что ты делаешь у дяди? – Он поставил Роджера на землю.

– Я его паж, – решительно ответил мальчик.

– В смысле, как ты оказался на его попечении? – Подняв взгляд, Гуго увидел, как Длинный Меч приближается к ним, знакомый зеленый плащ развевался за его плечами, солнце играло на оковке длинных ножен на бедре.

– Он приехал за мной, – объяснил Роджер.

– Смотрю, вы воссоединились. – Длинный Меч остановился в нескольких футах от Гуго и сложил руки на груди. – Как видите, он цел и невредим и полон жизни.

Гуго заметил новые морщинки, залегшие в уголках глаз и у рта Длинного Меча, и тени над обтянутыми кожей скулами, говорившие о недостатке сна.

– Несомненно, но мне хотелось бы знать, как он оказался под вашей опекой.

– А вы не знаете? – Темно-карие глаза Длинного Меча были настороженными и удивленными.

– Естественно, иначе бы не спрашивал, – коротко ответил Гуго.

Длинный Меч потер затылок.

– Это женщины договорились, – произнес он. – Ваша жена попросила мою забрать Роджера в наш дом и проследить, чтобы ему не причинили вреда. – Его губы искривились в горькой улыбке. – По крайней мере, ваша жена полагает, что мне можно доверить мальчика. Неудивительно, что она решила не спрашивать вас.

У Гуго перехватило дыхание от такого предательства.

– Махелт попросила вас забрать его?

– Она попросила Элу, когда ездила в Браденсток, и Эла согласилась и написала мне. А я согласился, потому что Эла – моя возлюбленная жена… и мой суверен. Моя верность принадлежит ей, и я сделаю все, о чем она ни попросит.

– Поскольку ваша верность больше не принадлежит вашему брату королю?

Длинный Меч смерил его тяжелым взглядом.

– Нет, – произнес он, – больше не принадлежит… и, полагаю, вам известно почему.

Все еще не оправившись от потрясения, что Махелт обратилась к Эле, не посоветовавшись с ним, Гуго только молча кивнул.

– Эла говорит, вы позаботились о ней в то время, и я благодарен. – Длинный Меч покраснел.

– Я сделал это не ради вас, а ради Элы.

– Я понимаю, но все равно благодарен вам.

– Благодарите, если хотите, но это лишнее, – отмахнулся Гуго. – Я же благодарен вам, что мой мальчик жив и здоров.

Глаза Длинного Меча блеснули.

– Итак, полагаю, мы заключили перемирие.

– Глупо было бы его не заключить, – сухо кивнул Гуго.

У всех на виду братья обнялись и поцеловали друг друга в знак мира, и хотя жест выглядел натянутым, он был искренним. Длинный Меч занялся своими делами, но прежде, чем уйти, взъерошил темные волосы Роджера.

– Ты славный парнишка, племянник, – заметил он. – Мне приятно твое общество. – (Роджер улыбнулся и отвесил ему безупречный поклон.) – Он очень быстро усвоил хорошие манеры, как только ему показали пример, – хохотнул Длинный Меч.

Гуго сощурился:

– Мой сын обладал хорошими манерами и до того, как попал к вам, но пришивать побрякушки к добротной одежде всегда было вам по душе.

Длинный Меч удивился и слегка обиделся:

– Я хотел его похвалить.

– О да, – выдохнул Гуго. – Не сомневаюсь.