Глава 30

Дым ладана призрачно клубился в лучах солнечного света, струящегося сквозь арочные окна собора, и радужные пылинки искрились на толпе, стоящей в огромном нефе. Махелт вместе с матерью, братьями и сестрами явилась засвидетельствовать, как Стефан Лэнгтон, ныне архиепископ Кентерберийский, официально снимет отлучение с короля Иоанна и примет его обратно в лоно Церкви.

Иоанн поклялся на Библии любить и защищать Церковь, чтить законы своих предков и не употреблять власть во зло. Махелт слушала и думала, что все это прекрасно, но в действительности слова не значат ничего, поскольку Иоанн соблюдет клятвы, только если его припереть к стене. Сейчас он клянется с подкупающей искренностью, потому что ему хочется отправить армию за Узкое море и ударить по французам, пока они не оправились от поражения. Длинный Меч уже вернулся во Фландрию с заданием помогать ее графу и не давать армии Филиппа заскучать.

Лэнгтон наклонился, чтобы получить поцелуй мира от короля. Он уже сделал это на ступенях собора, но сейчас повторил перед Господом и святым Свитуном. Выражение лица Лэнгтона было назидательным, а поджатые губы придавали ему то педантичный, то чопорно удивленный вид. Архиепископу нравилось наставлять, указывать и поучать, он полагал себя человеком рассудительным и уравновешенным, которому многое предстояло привести в порядок.

Выстояв мессу, король, архиепископ и помогавшие ему епископы вышли через западную дверь. Затем Иоанн и Лэнгтон в третий раз обменялись поцелуем мира перед толпой свидетелей, чтобы ни у кого не оставалось сомнений в полном согласии сторон.

Махелт, пройдя вместе с матерью сквозь прохладный полумрак собора и оказавшись под слепящим июльским солнцем, прикрыла глаза рукой. Ее отец стоял рядом с королем, как и свекор, приехавший из Фрамлингема ради такого случая. Лицо Роджера Биго было синевато-багровым от жары, поскольку он настоял на том, чтобы надеть подбитую горностаем мантию. Ида отсутствовала – здоровье графини оставляло желать лучшего, и путешествие могло подорвать ее силы. Обязанности графини Норфолк временно исполняла Махелт.

Уилл подошел к ней, оставив компанию юнцов и рыцарей постарше, в том числе зятя Махелт Ранульфа Фицроберта и бывшего мятежника Юстаса де Весси, прощенного и восстановленного в правах.

– Королю стоило бы податься в странствующие певцы, – насмешливо пробормотал Уилл. – Все его обещания – ложь, лишь бы сорваться с крючка и убедить нас выступить на Пуату. Но они не пойдут ему во благо.

– Мир пойдет во благо всем нам, сын мой. – В остром взгляде его матери чувствовалось предупреждение.

– Не всем! – фыркнул Уилл. – Потому что не все его увидят.

– Радуйся, что с интердиктом покончено и у кормила власти надежный архиепископ, – с нарочитой безмятежностью ответила Изабелла.

– И прогнивший король. Как я могу этому радоваться? И вы, матушка?

– Я не сказала, что нужно этому радоваться. Я сказала, что архиепископ Лэнгтон надежен. Он поможет нам обрести недостающее равновесие. Твой отец тоже здесь, и все это лишь на пользу стране и нашим землям.

– Но не отцу, уверен, даже если он этого не видит. А он никогда этого не видит.

– Граф Пембрук давно не был в Англии. И рад вернуться. В Ирландии он только выжидал.

– Уж лучше в Ирландии, – сверкнул глазами Уилл. Заметив знакомых, он извинился и отошел, чтобы побеседовать с ними.

Изабелла вздохнула и, наморщив лоб, посмотрела сыну вслед:

– Боюсь, пребывание в заложниках испортило его кроткий нрав.

– Не уверена, что он когда-либо им обладал, – ответила Махелт и прикусила язык, чтобы не рассказывать лишнего: о том, как душа ее брата закалилась и наполнилась горечью. Она любила мать и доверяла ей, но кое-что касалось только ее и Уилла.

– Ты тоже, дочь моя, – проницательно улыбнулась Изабелла. – Я боялась за Биго не меньше, чем за тебя, когда ты отправилась к ним.

Махелт покраснела. Она не знала точно, что именно известно матери о ее тайной помощи Уиллу в первые дни ее брака. Возможно, это лучше вовсе не обсуждать.

– Гуго хорошо обращается со мной, – нехотя засмеялась она, – и я люблю его всем сердцем. С его отцом… мы пришли к пониманию… или перемирию – скорее к перемирию. – Махелт с сочувствием взглянула на свекра, похожего на вареного рака. – Мать Гуго я обожаю, но тревожусь за нее. Графиня опасно заболела зимой, и мы боялись, что она умрет. Сейчас ей немного лучше, но не настолько, чтобы она могла исполнять какие-либо обязанности, за исключением самых необременительных.

– Мне очень жаль, надеюсь, графиня скоро поправится.

Махелт кивнула в знак согласия:

– Свекровь заболела перед самым визитом короля во Фрамлингем, и мне пришлось сыграть роль хозяйки. – Она огляделась по сторонам, чтобы убедиться, что их никто не подслушивает, и тихо сказала: – Король… когда он приезжал… предложил мне раздвинуть перед ним ноги.

Ее мать резко втянула воздух:

– Он не…

– Нет! – отрезала Махелт с яростным презрением. – Я схватила его за орешки и чуть не открутила их. – (Изабелла прижала ладонь ко рту и приглушенно ахнула.) – Понимаете, он думал, что застал меня одну и я паду его жертвой, но это он пал моей.

– Хорошо, что ты смогла защититься, но будь осторожна, потому что Иоанн постарается отомстить. – Изабелла беспокойно нахмурилась. – Гуго знает?

– Да, но мы никому не рассказывали, даже его отцу, и вряд ли король обсуждал это со своими дружками. Он объяснил свое недомогание потертостями от седла. – Во взгляде Махелт вспыхнула затаенная злоба. – Гуго отрезал бы ему все, что осталось, если бы король не находился под крышей Фрамлингема и все его рыцари и наемники не разбили лагерь в нашем дворе. Гуго говорит, мы должны вести игру осторожно и не быть дураками.

– У него умная голова на плечах.

Несмотря на жаркий день, Махелт задрожала.

– Я ненавижу Иоанна, – призналась она.

– Он помазанник Божий! – Изабелла предупреждающе подняла указательный палец. – И даже если тебе не хочется сидеть с ним за ужином или проводить время в его обществе, ты должна помнить, что он умен и коварен. Игру надо вести ловко и осмотрительно… Гуго и твоему отцу это прекрасно известно.

– Мама…

– Я понимаю. – Изабелла сжала руку дочери. – Но ты должна руководствоваться разумом, а не сердцем. Довольно об этом, к нам идет архиепископ. – Она почтительно присела в реверансе.

Махелт ничего не ответила и последовала ее примеру. Она сомневалась, что сумеет руководствоваться разумом, а не сердцем. Если цена дипломатии – проглотить ненависть к Иоанну, у нее может не найтись нужной монеты в кошельке.

Махелт накрутила прядь волос на указательный палец и вытянула ноги к камину. В поздний вечер Винчестер был погружен в темноту, не считая мерцания звезд и редкого проблеска сигнального костра или фонаря стражника. Все в доме давно отправились спать, но она ждала Гуго, который ушел, чтобы обсудить вопросы государственной важности со своим отцом и другими баронами, в том числе ее братом и архиепископом Кентерберийским. Ее отец находился в другом месте, нес службу королю. Доброй и заботливой жене положено ждать своего мужа, но Махелт не смыкала глаз не только из чувства долга. Ее снедало любопытство.

Они с матерью провели вечер вместе, обмениваясь свежими сплетнями, пока их дети играли. Ансель и Джоанна были одних лет с сыновьями Махелт. Остальные ее сестры то играли, то сплетничали, по настроению. Когда Махелт в последний раз их видела, они были детьми. Теперь у тринадцатилетней Беллы начала округляться фигура, и девочка, со своими льняными волосами до талии и темно-синими глазами, обещала стать украшением семьи. Сибире исполнилось двенадцать, а крошка Ева стала длинноногой восьмилеткой. Гилберт и Уолтер из озорных мальчишек превратились в подростков с ломающимися голосами и отсутствием интереса к женской компании. Гилберт собирался стать священником и уже наметил целью сан епископа, а Уолтер был неугомонным, словно жеребенок весной.

Мужчины еще не вернулись, когда ее мать отправилась спать, и лишь далеко за полночь, услышав шум во дворе и лай псов вперемешку с отрывистыми тихими приказами, Махелт очнулась от дремы. Потирая глаза, она подошла к открытым ставням. При свете фонаря в руках оруженосца она увидела, как Гуго желает доброй ночи отцу, а Трайпс и еще несколько домашних собак вертятся у них под ногами.

Когда Гуго ступил на внешнюю лестницу, ведущую в комнату, Махелт поспешно вернулась на скамью, чтобы он не застал ее глазеющей из окна, словно жена-наседка.

– Еще не спите? – удивился Гуго, открыв дверь. – Я думал, вы давно в постели.

Размахивая хвостом, едва не сбивая самого себя с ног, Трайпс покружил вокруг Махелт и Гуго и плюхнулся перед углями.

Махелт встала со скамьи.

– Я не устала. – Она сняла с мужа шляпу и поцеловала его в щеку, заметив при этом, что он держит кусок пергамента.

– И разумеется, ваше любопытство здесь ни при чем? – весело сморщился он.

Махелт состроила рожицу:

– Ну разумеется, нет. Не хотите вина?

– С меня хватит, – покачал головой Гуго. – Я и так уже выпил слишком много. – Он сел на кровать, и Махелт опустилась на колени, чтобы снять с мужа сапоги.

– Тогда, быть может, расскажете мне, как все прошло? Что это у вас в руке?

Гуго оглянулся, чтобы проверить, не шпионят ли слуги, и протянул жене пергамент.

– Будущее, – сказал он.

Махелт взглянула на пергамент. Почерк не принадлежал писцу, более того – она заподозрила руку свекра. Махелт заметила, что в нескольких местах слова соскребли и заменили на новые, но весь документ, хотя и не совсем безупречный, был вполне разборчивым. Лицо Махелт краснело по мере того, как она читала пункты: «Король Иоанн признает, что не станет арестовывать без суда, брать мзду за отправление правосудия или отказывать в правосудии». Она вскинула глаза на мужа и вернулась к пергаменту: «Мы будем назначать судей, констеблей, шерифов и иных чиновников лишь из тех, кто знает закон королевства и имеет желание его добросовестно исполнять. Я признаю, что мои подданные не обязаны воевать за пределами Англии, за исключением Нормандии и Бретани. Если кто-то должен выставить десять рыцарей, его бремя следует облегчить по совету моих баронов. Мы полностью отстраним от должностей бейлифов приближенных Джерарда Д’Ати, чтобы впредь они не занимали никакой должности в Англии, а именно Энжелара де Сигоня, Питера, Гая и Эндрю де Шансо, Гая де Сигоня, Джеффри де Мартиньи, Филиппа Марка, его братьев, его племянника Джеффри и весь их род. Мы немедленно вернем сына Лливелина, всех валлийских заложников и все грамоты, выданные нам в обеспечение мира». Махелт пришлось поднять глаза и вытереть слезы, но она яростно кивала и сияла от гордости. Конечно, написать легко. Заставить Иоанна согласиться будет сложнее.

– Уберите его в ларец в сундуке с оружием, – сказал Гуго. – Как видите, мы сегодня не только пили и переливали из пустого в порожнее. Теперь, когда Лэнгтон вернулся, мы приступим к делу всерьез. Это всего лишь грубый черновик, предстоит еще много работы, но когда она будет закончена, у нас появится собственная хартия, и что бы ни случилось, мы свяжем короля ее условиями. – Лицо Гуго покраснело, пока он говорил. – Это не мятеж и не измена. Сегодня в соборе Иоанн поклялся исправиться, и эти пункты послужат его исправлению.

Махелт забрала пергамент и спрятала его в деревянный ларец в сундуке с оружием. Последний запирался на два замка, чтобы уберечь от острого оружия шаловливые маленькие ручонки. Вернувшись к кровати, Махелт встала на колени рядом с Гуго. Если прежде она испытывала беспокойство и нетерпение, сейчас ее переполняли предвкушение и возбуждение.

– Мой отец знает?

– Мы попросили Уилла рассказать Уильяму Маршалу, когда тот вернется от короля. Чтобы усадить Иоанна за стол переговоров, нужны разумные люди в его окружении. Даже лучше, что ваш отец будет знать, но участвовать, так сказать, с другой стороны.

Махелт расстегнула золотую брошь и распустила завязки рубахи.

– Думаете, Иоанн согласится?

Гуго запустил пальцы в длинные темные волосы жены, усадил ее на себя и поцеловал. Его губы были теплыми и отдавали вином, и Махелт вздрогнула от удовольствия. Она надеялась, что муж выпил не слишком много.

– Не сразу, – ответил Гуго между поцелуями, выгибая спину и ахая, – но мы его заставим. Мы не позволим королю отделаться пустыми обещаниями.

Махелт протянула руку и с радостью убедилась, что ее надежды на сегодняшнюю ночь не беспочвенны. Член Гуго был твердым, как копье.

– Как и вам, – хохотнула она, задыхаясь, и оседлала мужа.

Уилл посмотрел на отца и глубоко вздохнул. Он лавировал в опасных водах.

– Вы говорили, что короля необходимо обуздать. Вы сами стали жертвой его злобы… Мы все пострадали.

Было уже поздно, они сидели вдвоем в Винчестерском доме Маршала, в отгороженной ширмой комнате позади зала. Все остальные давно отправились спать. Глаза Уилла горели от усталости. А под глазами его отца залегли темные круги – у него тоже выдался непростой день. Однако ни один из них не мог отправиться спать, пока перед ними лежал черновик хартии. Уилл злился, что его выбрали для разговора с отцом. Уж лучше это сделать кому-нибудь постороннему, поскольку теперь все усложняли отношения отца и сына. Уиллу пришлось просить отца выслушать, и они поменялись ролями.

– Но тайком встречаться с людьми, участвовавшими в мятеже против короля, – скверный способ! – резко ответил Уильям Маршал.

– Председательствовал Лэнгтон. Явились Роджер и Гуго Биго. Только потому, что среди нас де Весси, Фицуолтер и де Куинси, этот документ еще не призыв к мятежу. В его основе – хартия первого короля Генриха.

Уилл пристально и решительно смотрел на отца, давая понять, что не пойдет на попятный. Ему двадцать три года, он взрослый и независимый человек.

– Эти люди не отступятся, сир.

– Я бы не был так уверен. Саэру де Куинси нельзя доверять в беде, и я не стал бы водить с ним компанию.

– Иоанну тоже, – возразил Уилл.

На щеке Уильяма Маршала прорезалась складка. Он резко повернулся к графину и налил обоим вина.

– Ты не обязан участвовать в этом, – сказал он. – Ты можешь вернуться домой, прийти в себя и остепениться.

Уилл принял вино, чтобы выказать смирение, но лицо его было таким же непреклонным, как у отца.

– При всем моем уважении, уже слишком поздно. Сир, вы должны меня выслушать. Если… если говорить откровенно, почему бы вам не уступить? – Слова были сказаны, и Уиллу стало не по себе.

– Никогда не думал, что мой собственный сын присоединится к мятежникам, – с усталым отвращением произнес Уильям Маршал. – Это все равно что смотреть в разбитое зеркало.

Уилл мысленно вздрогнул, но не показал виду.

– Мы хотим лишь справедливого правления.

Его отец покачал головой и протянул руку к свитку. Хотя он не умел читать, печати он различал, даже знал каждую наизусть. Уилл с волнением следил за ним. У Уильяма Маршала была превосходная память – ему достаточно услышать что-либо лишь раз, чтобы запечатлеть это в памяти. Если Уилл неправильно его понял, все рухнет. Отцу достаточно передать документ Иоанну и предупредить его.

– Вы хотите противостоять этим людям? – спросил Уилл, стараясь говорить уверенно.

– Я бы противостоял каждому в отдельности, если бы пришлось, – ответил Уильям Маршал, – но дело не в этом. Дело в противостоянии измене. Я всегда старался защитить свою семью. Я разрабатывал планы и собирал секретные сведения, но никогда не плел заговоры по углам… Никогда!

Уилл сглотнул:

– Итак, вы хотите противостоять и мне как предателю?

– А я должен благословить тебя на заговор за спиной короля? Вы ничем не лучше того, кого стремитесь низвергнуть!

Уилл побледнел, но держался твердо.

– Да простит вас Господь и да простит Он меня. Разве вы не видите? – Уилл умоляюще протянул руку. – Вы не можете противостоять этому. С нами не только названные здесь лица. Есть и другие, великое множество. Я пришел к вам сегодня ночью, чтобы попросить расчистить дорогу и помочь убедить короля не противиться. Разве его действия не растоптали ваше сердце и вашу честь? Что будет, если дойдет до войны? На чью сторону вы встанете, если страну засыплет пеплом? Останетесь марионеткой тирана-короля или благодаря своей проницательности найдете верный путь?

Уильям Маршал молча подошел к стене и, сжимая кулаки, тупо уставился на драпировку. Уилл знал, что причинил отцу боль, но он причинил боль и себе. Он чувствовал себя освежеванным, искалеченным, и корнем всех бед снова был Иоанн.

Уильям Маршал развернулся, и если прежде он выглядел усталым, то теперь – изможденным.

– А какой из путей верный? – спросил он. – Сомневаюсь, что это известно Юстасу де Весси, или Саэру де Куинси… или даже милорду Норфолку, хотя, полагаю, его знания закона оказались бесценными.

Уилл собрался с духом:

– Сир, как я уже говорил, с нами не только де Весси и Фицуолтер. Ваши знания тоже бесценны. Вспомните условия хартии. Можете ли вы искренне возразить против них? Разве вы не хотите изгнать де Сигоня и подобных ему? – Уилл невольно содрогнулся. – Разве вы не хотите защитить женщин и положить конец беспочвенным арестам?

– Да, конечно хочу, и условия хартии достойны того, чтобы их обсуждать, но открыто. – Отец взялся за переносицу и вздохнул. – Я не отрицаю, что в списке есть люди с добрым именем, но есть и другие, которые постоянно строят козни. Они рассматривают хартию не как способ ограничить невоздержанность короля, а как первый шаг к замене Иоанна королем Франции или его сыном и защите собственных мелочных интересов, а это, сын мой, измена, в какие одежды ее ни ряди.

– Вот почему я пришел к вам, сир. Вы один из немногих, к кому Иоанн прислушается. Вы можете убедить его подписать хартию, а это успокоит умы и даст нам свод правил, которых можно будет придерживаться.

Его отец снова покачал головой:

– Даже если ты считаешь меня упрямым стариком, я считаю тебя наивным юным глупцом. Поскольку ход делу уже дан, о нем необходимо заявить публично, чтобы все узнали условия. Я маршал короля. Мой долг – давать ему непредвзятые советы и держать его сторону. Несмотря на любые невзгоды. Подумай об этом, Уилл. Как следует подумай, потому что однажды это бремя ляжет на твои плечи.

– Вам тоже следует поразмыслить, отец. – Уилл посмотрел на дверь. – Мне пора, уже очень поздно. – Он повернулся и опустился перед отцом на колени в знак уважения и долга.

– Здесь найдется кровать. Ты можешь остаться… Это твой дом.

Уилл мгновение помедлил. Соблазн был столь велик, что причинял почти физическую боль. Опуститься на мягкий матрас, вдохнуть запах чистых простыней и поверить, что он дома и завтра все будет хорошо. Но он не поддался слабости и встал.

– Нет, у меня есть дом в городе, и мне лучше уйти. – Под этой крышей он всего лишь ребенок, а сейчас ему нужно твердо знать, что он уже взрослый.

Отец кивнул и на мгновение сжал сына в крепких объятиях, которые были и проявлением любви, и наказанием. Когда Уильям Маршал отпустил сына, Уилл вышел из комнаты и не оглянулся, как ему ни хотелось это сделать. Отец считает происходящее частью юношеского безрассудства, но он ошибается. Это убеждения взрослого мужчины.