Ладлоу, март 1502 года
— Хочу просить тебя познакомиться с одной леди. Она мне друг и хочет стать другом и тебе, — произнес Артур, тщательно подбирая слова.
Придворные дамы, как всегда умирающие от скуки, притворяясь, что поглощены рукоделием, вытянули шеи и навострили уши, тогда как Каталина сравнилась белизной с полотном, которое вышивала.
— Милорд? — встрепенулась она. Утром, когда они проснулись, он об этом молчал. Более того, она не ожидала увидеть его до самого ужина. Нежданное появление принца в комнатах жены могло означать, что что-то произошло. — Леди? Кто же это?
— Возможно, ты что-то слышала о ней от других, но я прошу тебя помнить, что она искренне желает тебе добра.
Каталина вскинула голову. Горло перехватило. На мгновение, на одно страшное мгновение она подумала, что он хочет представить ей свою бывшую любовницу, хочет, чтобы она включила ее в свой штат, сделала своей придворной дамой, и тогда они, ее муж и его любовница, смогут продолжать свою связь.
Если я права, и он ведет к этому, я знаю, как сыграть свою роль. Мне ли не знать! Мне ли не помнить, как мою матушку донимали придворные красотки, перед которыми не в силах был устоять батюшка, помилуй его Господь. Снова и снова нам приходилось быть свидетелями тому, как он начинал оказывать знаки внимания новой красавице, появившейся при дворе. И всякий раз матушка вела себя как ни в чем не бывало, каждой девушке давала приданое и выдавала замуж за подходящего придворного, которого всячески подводила к мысли увезти свою новобрачную куда-нибудь подальше. Это случалось так часто, что при дворе даже шутили: если девушка хочет выйти замуж с приданым и благословением королевы и отправиться жить в какую-нибудь отдаленную провинцию, ей только и нужно, что встретиться взглядом с королем… И глазом моргнуть не успеешь, как уже едешь прочь от Альгамбры на добром коне с новым гардеробом в придачу…
Я хорошо усвоила, что разумная женщина, если случается так, что ее муж уделяет внимание другой даме, отводит глаза и с достоинством переносит свое унижение. Чего делать ни в коем случае не следует, так это следовать примеру моей сестрицы Хуаны, которая позорит себя и всех нас заодно тем, что устраивает истерики, визжит и угрожает соперницам расправой!
— В этом нет проку, — как-то сказала мне матушка, когда один посол как-то рассказал нам об ужасной сцене, которую Хуана устроила при нидерландском дворе. Кричала при всех, что обрежет любовнице мужа волосы, кидалась на нее с ножницами в руке, потом стала грозить, что заколется сама… — Если жаловаться, становится только хуже. Ведь узы брака нерушимы. Если муж ведет себя неподобающе, тебе все равно рано или поздно придется принять его в свою жизнь и свою постель, что бы он ни натворил. Ты королева, а он король, вам приходится делать все вместе. Если он позабыл свой долг по отношению к тебе, это не причина, чтобы ты пренебрегала своим долгом. Как ни больно, ты всегда остаешься его королевой, а он — твоим супругом.
— Что бы он ни натворил? — переспросила я. — Как бы себя ни вел? Значит, он свободен, а ты в неволе?
Она пожала плечами:
— Узы брака священны. Что соединил Бог, человеку не разорвать. Муж может быть нехорош, и все-таки это муж.
— А если он захочет себе другую жену?
— Захочет другую — получит ее, или она откажет ему. Это их дело, дело их совести, — твердо сказала мать. — Твое дело — держаться с достоинством. Что бы ему ни вздумалось, что бы ей ни хотелось, все равно ты его супруга и королева.
Вспомнив этот совет, Каталина посмотрела в лицо своему мужу.
— Всегда рада знакомству с вашими друзьями, милорд, — проговорила она, надеясь, что голос ее не дрожит. — Однако вам известно, что у меня маленький штат. Ваш отец настоял на том, что у меня не может быть больше придворных, чем сейчас. Денежного содержания мне не выдают. У меня нет средств, чтобы платить еще одной даме. Короче говоря, я не в силах включить в свой штат никого, даже вашу добрую знакомую.
При упоминании о придирках короля Генриха насчет приданого Артур поморщился.
— Нет-нет, ты меня не поняла. Речь отнюдь не о том, чтобы пристроить кого-то в штат, — торопливо сказал он. — Речь о леди Маргарет Пол, которой не терпится с тобой познакомиться. Она наконец-то дома.
Святая Мария, Матерь Божья! Это даже хуже, чем если бы речь шла о его любовнице! Леди Маргарет Пол! Я знала, что мне придется столкнуться с ней когда-нибудь. Ведь это ее дом, и я втайне надеялась, что она не вернется, пока мы здесь. Я думала, она избегает меня из ненависти, как я ее — от стыда. Леди Маргарет Пол — сестра того бедного мальчика, графа Уорика, обезглавленного, чтобы очистить мне путь к престолу. Мне и моему потомству. Я с ужасом думала о том, как посмотрю ей в глаза. И всем святым молилась, чтобы этого не произошло…
Он заметил гримаску ужаса на ее лице.
— Прошу тебя! Она была в отъезде, потому что ее детям требовался уход. В противном случае она непременно была бы здесь, чтобы приветствовать нас, когда мы сюда прибыли. Я же говорил, что она вернется, вот она и вернулась и хочет поскорей выразить тебе свое почтение. Сэр Ричард — добрый друг нашего короля, мой советник и смотритель этого замка. Нам нельзя не ладить.
Она протянула к нему дрожащую руку, и он тут же подошел ближе, не обращая внимания на заинтересованные взгляды придворных.
— Я не могу! — прошептала она. — Истинный крест, не могу. Ее брата казнили из-за меня. Я знаю, что на этом настояли мои родители. Я знаю, что он был невинен, невинен, как дитя, а его держали в Тауэре, чтобы он не мог заявить о своих правах на престол. Он мог бы спокойно жить, но мои родители потребовали его смерти. Она должна меня ненавидеть.
— Да не ненавидит она тебя! — со всей искренностью сказал он. — Поверь мне, Каталина, ни за что на свете я не допущу, чтобы тебя обижали. Она не ненавидит ни тебя, ни меня, ни даже моего отца, а ведь Уорика казнили именно по его приказу. Она принцесса и не хуже тебя знает, что такое политика. Это был не твой выбор и не мой. Ей известно: твои родители хотели, чтобы путь к трону для тебя был свободен, так же как мой отец готов любой ценой устранить всех моих соперников. Она давно смирилась.
— Смирилась? — недоверчиво переспросила она. — Как может она смириться с убийством брата, к тому же наследника престола? Как может приветствовать меня с открытым сердцем, зная, что он умер ради моего удобства? Когда мы потеряли нашего брата Хуана, для нас померк весь мир, все наши надежды рухнули. Матушка до сих пор убивается. Как может леди Маргарет, потеряв брата по моей вине, смириться с этим? Как может не ненавидеть меня?
— Она мудрая женщина и с покорностью принимает свою судьбу, — объяснил Артур. — А радость и счастье находит в своем супруге, сэре Ричарде Поле, доверенном друге моего отца, и в том, что живет здесь, пользуясь всеобщим уважением и тем, что я у нее в друзьях и ты, я надеюсь, будешь тоже. — Он взял ее за руку. — Ну же, Каталина! Будь смелой, любовь моя. Она тебя ни в чем не винит.
— Как может она меня не винить! Кровь Эдуарда Плантагенета на моих руках! На нашем браке печать его проклятья…
Артур даже отшатнулся. Он еще не видел ее такой расстроенной.
— Господи, Каталина, неужели ты считаешь нас проклятыми? Ты никогда об этом не говорила!
— Разве легко произнести такие слова?
— Но ты думала об этом?
— С того момента, как мне сказали, что его казнили из-за меня.
— Любовь моя, так ты и впрямь считаешь, что мы прокляты?
— Этот грех — на нас.
Он постарался перевести разговор в шутку:
— Ну, уж нет! Ты не можешь не знать, что мы счастливчики! — Он склонился к ней и сказал так тихо, чтобы слышала только она: — Разве утром, просыпаясь в моих объятиях, ты чувствуешь себя несчастной?
— Нет, конечно же, нет… — неохотно призналась она.
— Разве ночью, когда я вхожу к тебе, на твоей коже пылает печать греха?
— Н-нет, — вздохнула она.
— Вот видишь! Мы не прокляты, — уверенно заключил он. — Напротив, на нас благословение Божье. Каталина, душа моя, верь мне. Леди Маргарет простила моего отца, и, уж конечно, ей и в голову не приходит винить тебя. Клянусь тебе, у нее золотое сердце. Пойдем же, я представлю ее тебе.
— Только чтобы больше никого не было, — поставила она последнее условие.
— Хорошо. Она сейчас в комнатах смотрителя замка. Мы тихонько пойдем вдвоем.
Она поднялась с кресла, оперлась на его руку.
— Мы пройдемся с принцессой, — обратился он к свите, — а вы оставайтесь здесь.
И они вышли, провожаемые недоуменными, а отчасти и недовольными взглядами, и скоро оказались на узкой винтовой лестнице. Артур шел впереди, Каталина следовала за ним, медля у каждой амбразуры в толще стены, глядя на долину, где река Тим, выйдя из берегов, серебряным озером затопила луга. Было холодно даже для марта в Уэльсе. Каталина поежилась, словно от дурного предчувствия.
— Мужайся, любовь моя, — сказал Артур, глядя на жену. — Твоя матушка держала бы голову высоко.
— Она-то это все и затеяла, — сердито отозвалась Каталина. — Думала, мне во благо. Однако из-за этого погиб человек!
— Она сделала это из любви к тебе, — не поленился он сказать ей еще раз. — И никто тебя не винит.
Теперь они оказались как раз под покоями Каталины. Недолго думая, Артур постучал в толстую деревянную дверь и, услышав отклик, вошел.
Квадратная комната окнами на долину, с деревянными панелями и гобеленами по стенам, в точности повторяла гостиную Каталины этажом выше. У огня сидела дама, которая при их появлении встала. На ней было светло-серое платье, голова прикрыта серым покрывалом. Лет ей было около тридцати, и, глянув на Каталину с дружеским интересом и мягкой, усталой улыбкой на устах, она сделала глубокий реверанс.
Несмотря на то, что пальчики Каталины судорожно вцепились в руку мужа, Артур отстранился и отступил к самому порогу. Каталина, поглядев на супруга с упреком, сделала ответный реверанс, не такой, впрочем, глубокий. Из поклона обе дамы встали одновременно.
— Я так рада нашей встрече, — любезно начала леди Пол. — Примите мои извинения, ваше высочество, что я не смогла приветствовать вас по приезде. Увы, захворал один из моих сыновей, и я не могла отойти от его постели.
— Ваш супруг проявил все возможное гостеприимство, — ответствовала Каталина, едва шевеля языком.
— Надеюсь, что это так, поскольку я оставила ему длинный список поручений. Мне так хотелось, чтобы в комнатах ваших высочеств было тепло и уютно. Прошу вас, скажите мне, если в чем-то возникнет нужда, хоть малейшая. В Испании мне бывать не привелось, так что я плохо представляю себе, что именно могло бы доставить вам удовольствие.
— Не беспокойтесь, прошу вас… все в совершенном порядке…
Леди Пол внимательно посмотрела на принцессу:
— В таком случае надеюсь, вы будете счастливы с нами.
— Я тоже… — выдохнула Каталина. — Однако…
— Да, ваше высочество?
— Известие о кончине вашего брата доставило мне огромное огорчение, леди Пол, — словно бросаясь в воду, выпалила Каталина. Лицо ее, до того белое от волнения, запылало румянцем. Уши горели, голос дрожал. — Огромное…
— Это была большая потеря — и для меня, и для всей семьи, — спокойно ответила леди Пол. — Но что поделаешь! Такова жизнь!
— Я боялась, что мой приезд сюда напомнит вам об этой потере…
— У меня и в мыслях не было, ваше высочество, полагать, что вы к этому причастны. Когда нашего дорогого принца Артура обручили, король Генрих должен был позаботиться о том, чтобы обезопасить свое наследие от возможных посягательств. Я, конечно, знала, что мой дорогой брат никогда бы не стал нарушать спокойствие Тюдоров, однако они-то этого не знали. А потом, ему попался на пути этот злосчастный и злонамеренный молодой человек, который сбил его с толку, и они затеяли глупый заговор… — Голос леди Пол дрогнул. Она помолчала, собираясь с силами. — Прошу меня простить, ваше высочество, мне все еще нелегко говорить об этом. Он был словно невинное дитя, мой братец. Этот нелепый заговор — как раз свидетельство его невиновности, а не злой воли. У меня нет сомнений, что он сейчас с Господом, с такими же невинными душами, как он сам… — Она мягко улыбнулась. — В этом мире мы, женщины, часто оказываемся бессильны перед властью мужчин. Уверена, вы не желали зла моему брату, так же как уверена в том, что он не держал бы зла ни против вас, принцесса, ни против нашего дорогого принца Артура… Что поделаешь, моему отцу также приходилось предпринимать жестокие меры, и видит Бог, он сполна заплатил за это. Его сын, хотя невиновный, пошел путем своего отца. Упади монета другой стороной, все могло быть иначе!
Каталина слушала, приоткрыв рот.
— Я знаю, что мои отец и мать хотели удостовериться в том, что у Тюдоров нет соперников. Я знаю, что они сообщили об этом королю Генриху, — выговорила она так, словно делом ее жизни и смерти было убедить леди Пол в своей невиновности.
— И я бы сделала так, будь я на их месте, и отвечала только бы перед Богом, — ответила та. — Дорогая моя, поверьте, я не виню ни вас, ни ваших родителей. Не виню и нашего короля.
— Мне всегда казалось, что гибель вашего брата на моей совести.
Леди Пол покачала головой.
— Это не так, — твердо сказала она. — Грешно винить себя за деяния других. Вашему исповеднику следовало бы сказать вам: такие мысли суть проявления гордыни. Не стоит брать на себя чужие грехи.
Тут Каталина решилась поднять глаза и встретилась взглядом с леди Пол, увидела ее улыбку и неуверенно улыбнулась в ответ. На это леди Пол протянула ей руку, как сделал бы мужчина, желающий скрепить дело рукопожатием.
— Видите ли, ваше высочество, — сказала она, — я и сама была принцессой королевской крови, последней из рода Плантагенетов. С младенчества росла под покровительством короля Ричарда вместе с его сыном. Кому, как не мне, известно, что в мире происходит много такого, что нам, женщинам, неподвластно. Тут и воля твоего мужа, и твоих родителей, и твоего короля, и твоего Бога. Никто не вправе корить принцессу за деяния короля. Разве мы можем этому противостоять? Или хотя бы изменить что-то? Нет, мы можем лишь подчиняться.
Каталина, ладонь которой сжимала теплая сильная рука, окончательно успокоилась.
— Боюсь, я не всегда послушна, — призналась она.
Леди Пол рассмеялась:
— О да, надо быть дурочкой, чтобы совсем не думать о себе! Подлинное послушание мужу возможно только тогда, когда ты втайне думаешь, что на самом-то деле знаешь все лучше его, но осознанно склоняешь голову. Если же это не так, то тогда это просто податливость, которая есть свойство любой придворной пустышки. Как вы полагаете?
И Каталина — впервые за все пребывание в Англии! — рассмеялась на слова англичанки:
— Ну, я никогда не метила в придворные пустышки!
— Я тоже, — улыбнулась Маргарет Пол, урожденная Плантагенет и принцесса королевской крови, а теперь смиренная жена, прозябающая в глуши тюдоровского Уэльса. — Я всегда знала, глубоко в сердце, что я — это я, какой бы титул мне ни присвоили.
Поразительное дело! Женщина, оказаться лицом к лицу с которой я так боялась, сделала замок Ладлоу для меня настоящим домом. Теперь леди Маргарет Пол мне друг и компаньонка, замена матушке и сестрам. Сейчас я понимаю, что всегда жила в мире, в котором преобладали женщины: королева-матушка, мои сестры, наши придворные дамы, даже служанки нашего сераля. В Альгамбре мы жили почти в изоляции от мужчин, в комнатах, выстроенных так, чтобы женщинам было удобно и приятно, чтобы они могли бегать по дворикам и стоять на балконах в полной уверенности, что за ними никто не подсматривает. Конечно, мы посещали двор нашего отца и совсем не прятались от чужих взглядов, и потому знали — самые красивые комнаты и лучшие сады в Альгамбре предназначались для женщин.
Странно было, приехав в Англию, оказаться в мире, где преобладают мужчины. Конечно, мне выделены апартаменты и штат придворных, однако всякий может явиться ко мне, когда ему вздумается, и испросить аудиенции. К примеру, сэр Ричард Пол или любой из придворных Артура приходят, не предупредив заранее, и думают при этом, что оказывают мне любезность! Кажется, англичане считают это нормальным, когда женщины и мужчины перемешаны. Я еще не видела здесь дома, где имелась бы женская половина, и женщины не прячутся под покрывалом, как делали мы в Испании. Даже путешествуя, не прячут лиц, даже среди незнакомцев! Королевская семья открыта всем взорам. Никому не известные мужчины могут разгуливать по королевскому дворцу, если им, конечно, хватило соображения уговорить стражу впустить их. Могут толпиться вблизи приемной королевы и в любое время застать ее проходящей мимо, пялиться на нее, словно они приближенные или члены семьи. Большой зал, комнаты королевы, часовня — все открыто любому, у кого есть приличная шляпа и плащ и кто может сойти за джентльмена. Дамы вольны ходить куда вздумается, лица их открыты каждому взору. Поначалу я думала, что это признак свободы, и очень этому радовалась, но потом поняла, что, хотя англичанки не прячут лиц, таких вольностей, что позволяются мужчинам, они разрешить себе не могут, им положено хранить молчание и подчиняться.
Теперь, когда леди Маргарет вернулась и заняла свои комнаты этажом ниже меня, замок, кажется, перешел в руки женщин. Вечера в большом зале стали менее воинственными, даже вкус блюд изменился. Трубадуры принялись петь больше о любви, чем о битвах, французская речь вытесняет валлийскую.
Наши комнаты расположены так, что целый день мы ходим вверх-вниз по лестнице, чтобы повидаться. Когда Артур и сэр Ричард охотятся, замок больше не кажется необжитым, ведь его хозяйка дома. В отсутствие мужчин это не пустынное место, где все томится в ожидании их возвращения, — нет, это теплый, уютный дом, деятельно занятый своей жизнью.
Мне так недоставало старшей подруги! Мария де Салинас — моя ровесница и так же глупа, как я, она подружка, а не наставница. Донье Эльвире, которую моя матушка назначила занять свое место, на мой взгляд, недостает сердечного тепла, хотя я пыталась полюбить ее. Она строга со мной, ревниво борется за свое на меня влияние, честолюбиво стремится распоряжаться всем при дворе. Они с мужем, моим дворецким, не прочь были бы командовать и мной тоже. Я усомнилась в ее рассудительности с того первого вечера в Догмерсфилде, когда она не распознала в короле короля. Да и сейчас она норовит остеречь меня от излишнего сближения с Артуром, как будто это грех — любить мужа, как будто я могу перед ним устоять! Она хочет устроить здесь в Англии маленькую Испанию, хочет, чтобы я оставалась инфантой. Но я твердо знаю, что моя задача — стать в Англии англичанкой.
Донья Эльвира не хочет совершенствоваться в английском. Притворяется, что не понимает по-французски, когда на нем говорят с английским акцентом. Валлийцев третирует с полным презрением, словно они сущие варвары. Сказать по чести, порой она ведет себя с каким-то беспримерным величием, гордости в ней больше, чем даже в моей матушке. Не могу ею не восхищаться, но любить, признаться, тоже не могу.
Леди Маргарет, которую воспитывали как племянницу короля, говорит по-латыни так же бегло, как я. Мы болтаем по-французски, она учит меня английскому, и, когда мы спотыкаемся на слове, которого нет в языках, известных нам обеим, устраиваем мимические представления, порой уморительные. Она просто рыдала от смеха, когда я пыталась изобразить несварение желудка, а когда она взялась показывать мне, как по формальному протоколу строится английская полевая охота, задействовав в этом всех придворных дам и их служанок, сбежалась охрана, решив, что на нас совершено нападение.
Каталина решила, что с леди Маргарет она может поговорить о своем будущем и о свекре, в присутствии которого всегда чувствовала себя неловко.
— Король был не в духе, когда мы уезжали, — сказала она. — Из-за приданого.
— В самом деле? — отозвалась Маргарет.
Дамы сидели у окна, ожидая мужчин с охоты. Погода стояла самая промозглая — выходить не хотелось. Маргарет сочла за лучшее оставить без ответа болезненный вопрос касательно приданого Каталины; она уже слышала от своего мужа, что испанский король преуспел в искусстве двурушничества. Он согласился дать за инфантой значительное приданое, а затем послал ее в Англию лишь с половиной денег. Вторую, предложил он, можно восполнить драгоценной посудой и сокровищами, которые она привезла с собой как домашнюю утварь. В гневе король Генрих потребовал полной выплаты обещанного. Фердинанд любезно ответил, что инфанту снабдили вещами самыми лучшими, Генрих может выбирать, что ему нравится.
Неладное это дело, так начинать супружество, которое, как ни крути, только и зиждется что на жадности, амбициях да еще на страхе двух государей перед Францией. Каталина попала в тиски между двумя бессердечными властителями. Маргарет догадывалась, что и в замок Ладлоу Каталину с супругом послали для того, чтобы вынудить ее пользоваться своей утварью и тем самым понизить её цену. Оставь король Генрих их при дворе в Виндзоре, Гринвиче или Вестминстере, принцесса ела бы там с его блюд, и тогда ее отец мог бы утверждать, что испанская золотая посуда совсем новая и может идти в счет приданого. Но теперь они каждый вечер царапают серебряными ножами испанские золотые тарелки, и каждая царапина, нанесенная небрежным ножом, мало-помалу портит добро, снижает его стоимость… Короче говоря, Фердинанд, конечно, хитер, но и Генрих Тюдор парень не промах!
— Он сказал, что я ему как дочь, — осторожно начала Каталина. — Однако как я могу быть ему дочерью, если мой долг — повиноваться родному отцу? Мой же отец велит мне не пользоваться моей посудой и отдать ее королю в счет моего приданого. Поскольку приданое не выплачено, король посылает меня сюда без провизии, не платит мне моего содержания и не принимает добро, которое я ему предлагаю.
— А что говорит об этом испанский посол?
— От него толку нет, — скорчила рожицу Каталина. — Он мне не нравится. Он еврей, но выкрест. Испанец, но уже давно живет здесь. Сдается мне, он служит Тюдорам, не Арагону. Конечно, в свое время я напишу отцу, что де Пуэбла не надрывается у него на службе, но пока что посоветоваться мне не с кем. Что до моих придворных, то донья Эльвира и казначей не перестают вздорить. Она советует заложить посуду и драгоценности, чтобы выручить за них деньги и отдать приданое, а казначей клянется, что не выпустит их из виду, пока не передаст королю.
— А вы не спрашивали принца, как, по его мнению, следует поступить?
Каталина ответила не сразу, тщательно подбирая слова:
— Видите ли, это дело между его отцом и моим. Я не хочу, чтобы оно вставало между нами. В этой поездке принц оплатил все мои дорожные расходы. Вскоре ему придется заплатить жалованье моим придворным, а мне понадобятся новые платья. Я не хочу просить у него денег. Не хочу, чтобы он считал меня жадной.
— Вы влюблены в него, верно? — с улыбкой спросила Маргарет и увидела, как вспыхнуло личико принцессы.
— О да! Очень!
— Вот счастье-то! — мягко произнесла леди Пол. — Быть принцессой и влюбиться в мужа, за которого вышла по приказу! Да вы счастливица, Каталина!
— Я знаю. Я думаю, это знак особого Божьего ко мне благоволения.
Леди Пол помолчала, дивясь на величие притязаний, но не стала вразумлять принцессу. Радужные обольщения юности и так скоро рассеются, сами по себе.
— И что, есть уже признаки?
Каталина недоуменно вскинула бровь.
— Я о ребенке. Наследнике. Вы ведь знаете, каких признаков следует ждать?
— Да, знаю, — вспыхнула Каталина. — Матушка мне рассказывала. Но пока их нет.
— Ну, вы еще так недавно женаты, — утешила леди Маргарет. — Но если б вы ждали ребенка, думаю, вопрос с приданым решился бы сам собой. Все было бы у ваших ног, если б вы носили следующего принца Тюдора.
— На мой взгляд, мне должны платить содержание, есть у меня ребенок или нет, — заметила Каталина. — Я принцесса Уэльская и должна поддерживать свой статус.
— Сущая правда, — сухо кивнула леди Маргарет. — Но кто скажет об этом королю Генриху?
— Расскажи мне историю.
Была полночь. Замок спал. В полной тишине звучали только их тихие голоса.
— О чем же сегодня?
— Что-нибудь про мавров.
Каталина задумалась ненадолго. Он лежал, раскинувшись на кровати, но, когда она шевельнулась, чтобы набросить пеструю шаль на голые плечи, подвинул ее поближе к себе, пристроил так, чтобы ее голова легла ему на грудь, провел рукой по густым рыжим волосам, собрал их в кулак.
— Я расскажу тебе про одну оттоманскую султаншу, — сказала она. — Это не сказка. Эта подлинная история. Она жила в гареме. Ты ведь знаешь, что у мавров женщины живут отдельно от мужчин?
Он кивнул, глядя, как играет отблеск свечи на ее шее, на впадинке между ключиц.
— Она выглянула из окна. На реке был отлив, и городская ребятня возилась в воде. Дети скатывались по скользкому глинистому склону прямо в реку, кувыркались, измазанные грязью с головы до ног, и видно было, до чего им весело и привольно. Султанша хохотала, глядя на них, приговаривая, как жаль, что она сама не может поиграть так же.
— Потому что ей нельзя выйти?
— Да, никак нельзя. Ну, ее служанки сказали об этом евнухам, охранявшим гарем, те — великому визирю, великий визирь — султану, и, когда она отошла от окна и направилась в свой приемный зал… угадай, что там было?
Улыбаясь, он покачал головой:
— Что?
— Только представь. В гареме был большой зал с колоннами и полом из розового мрамора с прожилками. Так вот, по приказу султана туда принесли большие бутыли с душистым маслом. Всем парфюмерам города было велено доставить во дворец розовое масло, целые корзины розовых лепестков и сладко пахнущих трав. Все это перемешали, из масел, трав и лепестков получилась густая ароматная смесь, и эту смесь толстым слоем разлили по всему полу. Султанша и ее служанки разделись, оставшись в одних рубашках, и принялись с разбегу скользить по этой душистой «грязи», резвиться, брызгаться розовой водой, и весь вечер они шалили, как дети…
Он зачарованно слушал.
— Как это прекрасно!
Каталина довольно улыбнулась.
— А теперь твоя очередь. Теперь ты расскажи мне историю.
— Я не знаю историй. А те, что знаю, все про войны и победы.
— Именно такие ты больше всего любишь, когда я их тебе рассказываю.
— Да, кстати, твой отец снова затевает войну.
— Правда?
— А ты что, разве не слышала об этом?
Она покачала головой:
— Испанский посол иногда передает мне записки с новостями, но пока об этом ни слова. Это что, Крестовый поход?
— Экий ты кровожадный солдатик Христа! У неверных поджилки трясутся! Нет, не Крестовый. Дело куда менее героическое. Твой батюшка, нам на удивление, вступил в союз с французским королем Людовиком. Похоже, они собираются вместе войти в Италию и поделить добычу.
— С Людовиком? — удивилась Каталина. — А я-то думала, они кровные враги…
— Похоже, французский король не очень разборчив в союзниках. Сначала турки, теперь твой отец…
— Ну, уж лучше отец, чем турки, — вступилась за своих Каталина.
— Но отчего твой отец вступает в союз с нашим врагом?
— Думаю, оттого, что ему всегда хотелось заполучить Неаполь, — доверительно сказала она. — Неаполь и Наварру. И, так или иначе, он их получит. Я его знаю. Он играет с дальним прицелом и, как правило, добивается своего. А откуда у тебя это известие?
— От отца. Похоже, он опасается, что они позовут его присоединиться. Он недолюбливает французов почти так же, как шотландцев. Мы очень разочарованы, что твой отец с ними столковался.
— Напротив, твой отец должен быть доволен, что мой держит французов на юге. Он оказывает вам услугу.
Он рассмеялся:
— Ах ты, стратег! Что бы мы без тебя делали!
— А твой отец не хочет к ним в долю?
— Нет, насколько я знаю, — покачал головой Артур. — Его главная задача — чтобы в Англии был мир. Война — это беда для страны. Ты сама дочь солдата и знаешь это лучше меня. Отец говорит, ничего нет хуже войны.
— Да он и участвовал-то всего в одной битве! Но бывает так, что ты не можешь не воевать. Когда перед тобой враг, ты должен его разбить.
— Из-за новых земель я воевать бы не стал, — признался он. — Только чтобы защитить наши границы. И наверно, придется воевать с шотландцами, если моя сестра их не усмирит.
— А готов ли твой отец к войне?
— Он поручил Говардам сторожить север. И ему доверяют все северные лендлорды. Он укрепил замки и поддерживает Великую Северную дорогу в порядке, так что при нужде по ней могут пройти солдаты.
Каталина немного подумала и продолжила:
— Знаешь, если уж воевать, то лучше первым вторгнуться на территорию врага. Тогда король может сам выбрать время и место битвы и его труднее принудить к обороне.
— В самом деле?
— Мой отец так говорит, — кивнула она. — Самое главное, говорит он, чтобы армия уверенно двигалась вперед. Перед тобой мирная, не разоренная страна, в которой много припасов. Армия делает дневные переходы и крепка духом: солдаты видят, что дело идет вперед. И нет ничего хуже, чем неспособность решиться на битву.
— Да ты и стратег, и тактик! Жаль, что мне не выпало провести детство в военных лагерях, как тебе!
— Ты ничего не потерял, — ласково сказала она. — Потому что все, что я знаю, и все, что у меня есть, твое. И если тебе и твоей стране потребуется, чтобы я воевала, я буду воевать!
Холода становились все сильнее, и бесконечные дожди перешли сначала в град, а потом в снег. Но даже сейчас это не звонкая морозная зима, а низко стелющийся туман под покрытым тучами небом с порывами мокрого снега, который комьями налипает на ветви деревьев и стены зданий, а еще мутит воду в реке, делая ее похожей на шербет.
Когда Артур идет в мои комнаты, он скользит вдоль укреплений, как на коньках, и сегодня, когда он пошел назад к себе, мы испугались, что нас раскроют: он поскользнулся на свежем льду, упал и выругался так громко, что часовой на ближней башне высунул голову и прокричал: «Кто идет?» — и мне пришлось крикнуть в ответ, что это я вышла покормить птиц. Тут Артур засвистал, шепнув мне, что он малиновка, и мы расхохотались так, что едва унялись. Думаю, часовой догадался, в чем тут дело, да и выходить на мороз ему совсем не хотелось.
А сегодня Артур поехал верхом взглянуть на место для новой мельницы — там река разлилась, запруженная снегом и льдом. Мы с леди Маргарет остались дома и играем в карты.
Здесь зябко и серо, воздух пропитан влагой, даже стены плачут от сырости, но я счастлива. Я люблю его, я бы жила с ним где угодно, а потом придет весна, а за ней — лето, и я знаю, что мы будем счастливы всегда.
Поздно ночью в дверь постучали. Каталина открыла:
— Ах, любовь моя! Что ж так долго?
Войдя в комнату, он сразу ее поцеловал. От него пахло вином.
— Никак не мог отделаться, три часа кряду пытался от них уйти и не мог. — Подхватил ее на руки, отнес на кровать. — Расскажи мне историю.
— А спать?
— Нет. Лучше спой мне о том, как мавры потерпели поражение под Малагой.
— Под Альгамой! — рассмеялась она. — Ладно, спою тебе несколько куплетов, а всего их там сотня, наверно.
— Спой все сто.
— Ночи не хватит!
— Этой не хватит — допоешь в другой раз, — легко вздохнул он. — Слава богу, нам предстоит еще много, много ночей.
— Это запретная песня, — сказала она. — Ее запретила сама моя матушка.
— Как же ты ее выучила? — удивился он.
— От служанки. У меня была нянька, мориска, временами она забывала, кто она и кто я, и пела.
— Что такое мориска? И почему песня запрещена?
— Мориска — это мавританка. Мы зовем так арабов, которые остались в Испании. Они не такие, как те, что живут в Африке. А когда я уехала, они стали называть себя «мидаххан» — то есть «тот, кому дозволили остаться».
— Дозволили?! На их собственной земле? — возмутился он.
— Это не их земля! Она наша. Испанская земля.
— Да они жили там семьсот лет! Вы, испанцы, еще пасли скот в ваших горах, а они уже строили дороги, замки и университеты. Ты сама мне так говорила!
— Ну и что? Теперь она наша.
Он хлопнул в ладоши, как султан:
— Спой мне, Шахерезада. И по-французски, дикарка, чтобы было понятно для меня!
Каталина в знак покорности сложила руки, как для молитвы, и низко ему поклонилась.
— Вот это мне нравится! Что, научили в гареме?
Она улыбнулась, откинула голову и запела, переводя на ходу:
Старик спрашивает калифа:
«Что за странный крик?» Увы, Альгама!
Увы, друзья мои, христиане взяли Альгаму!
Белобородый имам отвечает:
«Это твоих рук дело, о калиф!
В недобрый час казнил ты благородных Абенсеррахов».
Увы, Альгама! Недолго осталось Гранаде, халифату, даже самой твоей жизни!
Увы, Альгама!
Каталина умолкла.
— Так оно и случилось. Халифат пал. Кончилось тем, что бедный Боабдил вышел из Альгамбры, из Красной крепости, про которую говорили, что она никогда не падет, с ключами на шелковой подушке, склонился в поклоне перед испанскими королями, отдал им ключи и уехал прочь. Говорят, на горном перевале он обернулся, чтобы бросить последний взгляд на свое прекрасное королевство, и заплакал, и его мать сказала ему: «Плачь, сын мой, как женщины плачут, над тем, что не смог удержать, как мужчина».
Артур по-мальчишески расхохотался:
— В самом деле? Так и сказала?
— И ничего смешного! — мрачно произнесла Каталина.
— Я о том, что именно так отозвалась бы и моя бабушка! — с восторгом сказал он. — Благодарение Господу, мой отец получил свою корону! Если бы не так, бабушка отбрила бы его не хуже, чем мать Боабдила. «Плачь, как женщина, о том, что не смог удержать, как мужчина!»
Каталина прыснула тоже.
— Представь, ехать в изгнание с матерью, когда она на тебя злится!
— Представь, навсегда утратить Альгамбру!
Он притянул ее к себе, поцеловал и скомандовал:
— Никаких сожалений!
— В таком случае развлеки меня! Расскажи о своих родителях.
Недолго подумав, он начал:
— Мой отец родился наследником Тюдоров, но перед ним в очереди были еще десятки охотников заполучить трон. Его отец хотел назвать его Оуэном, Оуэном Тюдором. Хорошее валлийское имя. Однако он умер еще до его рождения, пал в битве. Его матушке было всего четырнадцать, когда она его родила. Она имела на этот счет свое мнение и нарекла его Генрихом, потому что это королевское имя. Понятно, о чем она тогда думала, сама еще девочка и уже вдова… Шансы моего отца взлетали и падали с каждой битвой. То он был сыном правящего дома, то надо было бежать, спасаться… Его дядя Джаспер Тюдор — ты его помнишь — остался ему верен, а потом разразилась последняя битва, и мы проиграли, и нашего короля казнили. На трон вступил Эдуард VI, а мой отец оказался последним в роду. Ему грозила такая опасность, что дядя Джаспер тайком вывез их с бабушкой из замка, где их держали, и они бежали в Бретань.
— Там было безопасно?
— Более-менее. Рассказываю, что каждое утро, проснувшись, он ждал, что его выдадут Эдуарду. И как-то король Эдуард прислал гонца, что отец должен вернуться в Лондон, что его ждет теплый прием, что ему подыщут невесту. Отец сделал вид, что согласен вернуться, однако уже в дороге он сказался больным, и ему снова удалось бежать. Потому что в Лондоне его ждала неминуемая смерть.
— Да, он ведь тоже был претендент…
Артур ухмыльнулся:
— Я же тебе говорил! Вот почему он так не любит эту братию, претендентов. Претендент опасен, если удача на его стороне. Если б его поймали тогда, он оказался бы в Тауэре и наверняка бы погиб. Как потом бедный Уорик. Но он притворился хворым, бежал и оказался во Франции.
— Французы его не выдали?
— Вот еще! — рассмеялся Артур. — Они ему помогали! Тогда он представлял собой опасность для Англии, так что, понятное дело, они его поддерживали. В те времена французам было выгодно ему помогать, ведь он был не король, а претендент…
Каталина, дочь короля, заслужившего похвалу самого Макиавелли, согласно кивнула.
— А потом?
— Эдуард умер молодым, в расцвете лет, оставив наследником сына. Его брат Ричард сначала действовал как опекун, а потом потребовал трон для себя и заточил своих маленьких племянников, сыновей Эдуарда, в лондонский Тауэр.
Каталина кивнула, эту историю она слышала еще в Испании.
— Они вошли в Тауэр и больше из него не вышли, — мрачно сказал Артур. — Спаси их Господь, бедняжек, никто не знает, что с ними сталось. Злое деяние отвратило народ от Ричарда. Тогда призвали из Франции моего отца. То было бабушкиных рук дело, она договорилась с лордами, обрабатывая их поодиночке. Она это умеет. Они с герцогом Бэкингемом вместе подготовили почву для вторжения. Мой отец обязан им троном. Но сначала он отправил послание моей матери, в котором сообщил ей, что возьмет в жены, если завоюет престол.
— Значит, он был влюблен в нее? — с надеждой спросила Каталина. — Она такая красивая!
— Нет, он ее даже не видел никогда! Он же был в изгнании большую часть своей жизни. Это был брак по расчету, затеянный их матушками, потому что они знали, что, если поженить этих двоих, все увидят, что наследник Йорков женился на наследнице Ланкастеров, а значит, войне конец. Моя бабушка по матери к тому же понимала, что это единственный способ себя обезопасить. В общем, бабушки обделали это дело, как две ведьмы над котлом с варевом. Обе они такие, что не дай бог им поперек слово сказать…
— Так он ее не любил? — огорчилась Каталина.
— Увы, — усмехнулся Артур. — Ничего похожего на роман. И она его тоже не любила. Но они знали, как следует поступить. Когда мой отец вторгся в страну, побил Ричарда и на поле брани нашел корону Англии, он знал, что женится на принцессе, займет престол и положит начало новой династии.
— Но разве у нее было не больше прав на престол? Ведь она прямая наследница своего отца, короля Эдуарда, ее дядя погиб в бою, а братья умерли!
— Да. Она была старшей из принцесс.
— Так почему же она сама не села на трон?
— А ты бы села? Ах ты, мятежница! — рассмеялся Артур и поцеловал ее сладкие губы. — Нет, в Англии такое не проходит. Правящих королев у нас не бывает. Девочки не наследуют корону, они не могут занять престол.
— А если у короля только дочки?
Он пожал плечами:
— Это трагедия для страны. Тебе придется родить мне мальчишку, любовь моя. Иначе нельзя.
— А если будет только одна девочка?
— Она выйдет за принца, король назначит его консортом, и они будут править вместе. Как твоя матушка. Она правит наравне с мужем.
— В Арагоне — да, а в Кастилии это он правит наравне с ней. Кастилия — ее страна, а Арагон — его.
— Ну, в Англии на это никогда не пойдут, — сказал Артур.
Каталина возмущенно вскинула голову, причем притворялась только наполовину.
— Вот что я тебе скажу, дорогой мой! Если у нас родится только один ребенок и это будет девочка, то она станет королевой и будет править не хуже любого короля!
— Вот еще новости! Мы тут, знаешь ли, не верим, что королева сумеет защитить страну так, как положено королю!
— Сумеет! — горячо сказала она. — Ты бы видел мою матушку в доспехах! Я могу защитить страну. Я знаю!
С улыбкой он покачал головой:
— А если в страну вторгнется враг? Ты не сможешь командовать армией!
— Почему это не смогу? Смогу!
— Английские солдаты не станут подчиняться женщине. Это немыслимо.
— Они станут подчиняться своему командиру, — вспыхнула Каталина. — А если не станут, значит, их плохо выучили!
Он рассмеялся.
— На самом деле главное — выиграть сражение, — уже мягче продолжила Каталина. — Главное — защитить страну. Не важно, кто во главе армии. Главное, чтобы армия подчинялась.
— Ну, хорошо. Как бы то ни было, моей матушке даже в голову не пришло претендовать на трон. Она вышла замуж за моего отца и стала королевой Англии по праву его супруги. Таким образом, план моей бабки удался. Отец получил трон, завоевав его, а к нам он перейдет по наследству.
Каталина кивнула:
— Матушка говорит, это полдела — занять трон. Главное — его удержать.
— Мы удержим, — уверенно сказал он. — Мы сделаем из Англии великую страну, ты и я. Построим дороги и рынки, церкви и школы. По береговой линии поставим кольцо крепостей, выстроим корабли.
— Установим правосудие, как у нас в Испании, — подхватила Каталина, с удовольствием переходя к теме, по которой у них не было никаких разногласий. — Чтобы ни один человек не смел жестоко обращаться с другим, чтобы каждый знал, что может пойти в суд и его там услышат.
Он поднял кубок, салютуя.
— Знаешь, пора нам это все записать. И подумать о том, как приступить к делу, чтобы наши планы сбылись.
— Пройдут годы и годы, прежде чем мы взойдем на престол.
— Кто знает! Упаси Бог, я высоко чту родителей и не хочу власти раньше, чем сочтет нужным Господь. Но когда-то, со временем, мы с тобой станем королем и королевой, и отчего нам наперед не обдумать, кто войдет в круг наших придворных, кого мы изберем себе в советники, как сделать эту страну истинно великой державой. Если это мечты, то мы можем, как сейчас, по ночам обсуждать их. Но если это план, следует записать его днем, предложить на обсуждение, спросить совета, подумать, как воплотить в жизнь.
— Может, мы можем делать это после того, как окончатся наши дневные уроки? — схватилась за эту мысль Каталина. — Может, нам помогут? Твой наставник, к примеру, и мой исповедник?
— И еще мои советники, — прибавил он. — А начать можно здесь, в Уэльсе. Это ведь мои владения, и я вправе затевать всякие начинания — в разумных пределах, конечно. Можно, к примеру, построить несколько школ. Можно даже дать заказ на строительство корабля. В Уэльсе есть верфи, отчего не построить здесь оборонительные суда?
Как девочка, она захлопала в ладоши, воскликнув:
— Можно начать здесь наше правление!
— Да здравствует Каталина, королева Англии! — весело подхватил он, но при звуке этих слов сделался серьезным. — Знаешь, любовь моя, тебе предстоит часто это слышать. Vivat! Vivat Catalina Regina!
Это захватывающе интересно — придумывать, какую страну мы создадим, какими правителями станем. Это как приключение. Естественно, на ум нам приходит Камелот. Дома книга о рыцарях Круглого стола была в числе самых моих любимых, зачитанный ее экземпляр я нашла и в Англии, в библиотеке короля Генриха.
Я знаю, что история про Камелот — всего лишь выдумка, такая же идеальная и неправдоподобная, как о влюбленных трубадурах, о сказочных замках, о разбойниках, сокровищах и джиннах. Но есть что-то непреодолимо заманчивое в мысли о том, что можно править, опираясь на справедливость, на доверие людей. Это больше чем просто сказка.
Мы с Артуром унаследуем огромную власть, его отец позаботился об этом. Унаследуем при полном согласии народа, который короля если не любит, то уважает, и уж точно никто здесь не хочет возврата к бесконечной распре. В англичанах укоренился непреодолимый страх перед гражданской войной. Если мы взойдем на трон, отчего бы не сделать Англию великой страной…
Эта великая страна будет союзницей Испании. Наследник моих родителей — сын Хуаны, Карл. Он будет императором Священной Римской империи и королем Испании. Он мой племянник, мы будем дружить как родственники. Это будет сильный союз — Испания и Англия. Никто не сможет нам противостоять, мы поделим между собой Францию и большую часть Европы. А потом мы выступим против мавров, поборем их, и перед нами откроется весь Восток: Персия, Оттоманская империя, Индия, даже Китай…
Порядок жизни в замке переменился. Солнце повернуло на весну, и юные принц с принцессой устроили в комнатах ее высочества кабинет, подтащили большой стол ближе к окну, в которое светили закатные лучи, развесили по стенам карты Уэльса.
— Такое впечатление, что вы затеваете военную кампанию, — смеющимся голосом сказала леди Маргарет Пол.
— Принцессе лучше бы отдохнуть, — не обращаясь ни к кому в отдельности, неодобрительно молвила донья Эльвира.
— Что, ваше высочество нездоровы? — быстро спросила леди Маргарет.
Каталина с улыбкой потрясла головой, она уже привыкла к тому, что ее самочувствие вызывает повышенный интерес. Покуда она не сможет сказать, что носит под сердцем наследника Англии, не будет ей покоя от людей, заботливо осведомляющихся, как она себя чувствует.
— Я не устала, — сказала она. — И завтра, если вы не против, мне бы хотелось проехаться, взглянуть на поля.
— Поля? — изумилась леди Маргарет. — В марте? Пахать начнут не раньше чем через две недели. Да там сейчас и смотреть не на что!
— Мне нужно учиться, — пояснила принцесса. — Там, откуда я родом, летом такая сушь, что приходится копать канавы, чтобы доставлять воду от каналов к корням растений. Когда мы ехали сюда и я увидела дренажные канавы на ваших полях, я была так невежественна, что решила, будто они для того, чтобы доставлять воду! — И рассмеялась при этом воспоминании. — А потом принц сказал мне, что они, напротив, отводят воду с полей. Я поверить этому не могла! Так что лучше давайте съездим, и вы мне все расскажете.
— Королеве не обязательно рыскать по полям, — проворчала донья Эльвира. — С какой стати ей знать, что выращивают крестьяне?
— Королева должна знать все, что происходит в стране, — сердито ответила Каталина. — Как иначе ей править?
— Уверена, что вы станете отличной королевой Англии, — примирительно сказала леди Маргарет.
Каталина просияла.
— Я буду очень стараться, — кивнула она. — Стану заботиться о бедных, помогать церкви, а если мы вступим в войну, буду сражаться за Англию так же, как моя матушка сражалась за Испанию.
Планируя наше с Артуром будущее, я позабыла свою тоску по родине. Каждый день мы придумываем, что и как можно улучшить, какие законы принять. Читаем книги по философии и политической истории, обсуждаем, можно ли доверить людям свободу, следует королю быть добрым тираном или он должен отказаться от власти. Мы говорим о моей родине, о моих родителях, которые считают, что страна зиждется на одной церкви, одном языке, одном законе. Однако вдруг правы были мавры, полагавшие, что можно создать страну на основе одного закона, но при многобожии и многоязычии, верившие, что людям хватит здравого смысла выбрать лучшее.
Мы ссоримся, спорим. Иногда хохочем, порой дуемся друг на друга. Но всегда Артур — мой любимый, мой муж, а теперь еще и мой друг.
В маленьком садике замка Ладлоу, устроенном вдоль восточной стены, где на аккуратных грядках росли травы для поварских нужд и целебные растения леди Маргарет, Каталина беседовала с одним из садовников. Артур заметил ее, возвращаясь с исповеди из круглой часовни. Он свернул к садику и, подойдя ближе, понял, что она, помогая себе жестами, пытается втолковать что-то садовнику. Артур улыбнулся.
— Ваше высочество! — склонился он перед ней в формальном поклоне.
Она сделала низкий реверанс, радостно глядя ему прямо в лицо:
— Сир!
Садовник шлепнулся на колени прямо в грязь.
— Можешь встать, — разрешил принц и повернулся к жене: — Что-то я сомневаюсь, милая принцесса, что в это время года вам удастся отыскать здесь красивые цветы…
— Я пытаюсь сказать ему, что хорошо было бы вырастить салат, — ответила она. — Но он ничего не понимает!
— И я тоже не понимаю. Что такое салат?
— Moretum, — подумав, сказала она по-латыни. — Салат.
— Да что же это такое?
— Это растения, которые растут в земле. Их можно есть сразу, сырыми, — пояснила Каталина. — Я хотела попросить садовника посадить салат для меня.
— Вы едите растения сырыми? Не варите?
— Конечно. Отчего ж нет?
— Оттого, что в нашей стране, если есть еду сырой, непременно заболеешь!
— Но ты же ешь яблоки!
— Как правило, все-таки вареные или сушеные, — помотал он головой. — И потом, это ведь плод, а не листья. А какой именно овощ ты бы хотела вырастить?
— Латук-салат, — сказала она.
— Латук? Никогда о таком не слышал!
— Я знаю, — вздохнула она. — Тут, кажется, никто не слышал об овощах. Латук похож на… — Она стала рыться в памяти, вспоминая название того вареного месива, которое им как-то подали на ужин в Гринвиче. — Критмум! Морской укроп! Из того, что вы едите, это ближе всего к латуку. Но латук едят сырым, он хрустящий и сладкий.
— Овощ? Хрустит?
— Да, — терпеливо сказала она.
— И у вас в Испании это едят?
Она едва не расхохоталась, такое отвращение было написано у него на лице.
— Да. И тебе тоже понравится!
— И что, это можно выращивать здесь?
— Думаю, он как раз пытается объяснить мне, что нет, нельзя. Он о таком никогда не слышал. У него нет семян. Он не знает, где найти семена. Он не думает, что они взойдут здесь. — И она подняла глаза на голубое небо, усеянное рваными дождевыми тучами. — И наверно, он прав, — с тяжким вздохом добавила она. — Думаю, латук любит солнце.
Артур повернулся к садовнику:
— Ты когда-нибудь слышал о растении по имени «латук»?
— Нет, ваша милость, — кланяясь, сказал тот. — Сожалею, ваша милость. Наверно, это испанское растение. Звучит не по-нашему. А что, ее королевское высочество говорит, они там едят траву? Как наши овцы?
У Артура дрогнула губа, но он сдержался.
— Нет, думаю, это растение лекарственное, но я спрошу.
Он повернулся к Каталине и взял ее за руку.
— Знаешь, летом тут иногда бывает солнечно и даже жарко. Так жарко, что приходится прятаться в тень. Правда!
Она недоверчиво окинула взглядом раскисшую землю и наливающиеся чернотой тучи.
— Нет, не сейчас, — оценил он ее скепсис. — Летом. Бывает, эта стена так нагревается, что не прикоснуться. Поверь, мы выращиваем здесь клубнику, малину и персики. Все, что растет у вас в Испании.
— Неужели все? И апельсины?
— Почему нет? — с апломбом признал он.
— Лимоны? Оливки?
— Конечно!
— Финики?
— В Корнуолле, — ответил он с каменным лицом. — Там, в Корнуолле, еще теплее…
— Сахарный тростник? Рис? Ананасы?
Артур хотел было сказать «да», продолжить игру, но не выдержал, расхохотался, и Каталина тоже согнулась от смеха и приникла к нему.
Когда они отсмеялись, он оглядел внутренний двор крепости:
— Пойдем-ка мы с тобой погуляем, пока нас не хватились, — и с этими словами повел ее вниз по ступенькам к стене, где прятались небольшие воротца для вылазок.
Узкая тропа по склону холма сбегала от замка к реке. Несколько овец при их приближении разбрелись, пастушок лениво махал хворостиной, бредя следом. Артур обнял жену за талию, и они пошли нога в ногу.
— На самом деле мы растим персики, — говорил он, — а все другое, что ты называла, конечно, нет. Но твой латук, какой он там есть, я уверен, здесь вырастет. Только и нужно, что садовник, который привезет семена и уже имеет опыт выращивания этих чудес. Отчего бы не написать вашему садовнику в Альгамбру и не попросить его прислать тебе кого-нибудь?
— Я что, могу послать за садовником? — недоверчиво переспросила она.
— Любовь моя, ты же будущая королева Англии! Пошли хоть за батальоном садовников!
— Нет, правда?
Он счастливо рассмеялся, на нее глядя.
— Ах, это просто чудесно! Но где мы устроим сад? Там, у стены, совсем нет места, и если мы хотим выращивать фрукты и овощи…
— Да ты же принцесса Уэльская! Можешь устраивать свой сад, где твоей душеньке угодно! Забери под это хоть весь Кент, если хочешь!
— Кент?
— Там растут яблони и хмель. Я думаю, можно попробовать и латук…
— Надо же, мне и в голову не приходило послать за садовником! — смеялась от счастья Каталина. — Вот если б мне хватило ума привезти его сразу! Столько никчемных камеристок и ни одного садовника!
— Можешь обменять его на донью Эльвиру.
Она расхохоталась еще пуще.
— О, господи, вот счастье! — просто сказал он. — Как я тебя люблю! У тебя будет все, что ни попросишь, всегда. Я обещаю.
— Я напишу Хуане, — решила она. — В Нидерланды. Ее тоже, как и меня, занесло на север христианского мира. Она должна знать, что растет при здешних погодах. Пусть поделится опытом.
— И тогда мы попробуем твой латук! — Артур галантно поцеловал кончики ее пальцев. — Будем есть его целыми днями, как овцы, которые щиплют траву…
— Расскажи мне историю.
— Нет, теперь твоя очередь.
— Хорошо, но сначала расскажи еще раз, как пала Гранада.
— Расскажу, только прежде объясни мне кое-что.
Он переменил позу, сам лег поудобней и ее уложил головой себе на плечо. Щекой она чувствовала, как мерно вздымается его гладкая грудь, слышала ровное биение его сердца.
— Я тебе все-все объясню, — с улыбкой в голосе сказал он. — Я сегодня необыкновенно мудр. Ты бы слышала, как я нынче после ужина вершил суд!
— Ты такой справедливый, — признала она, — мне нравится, как ты рассуждаешь…
— Ни дать ни взять Соломон. Меня нарекут Артур Добрый…
— Артур Мудрый!
— Артур Великолепный!
Каталина хихикнула.
— Но сначала поясни кое-что, что я слышала о твоей матушке.
— Да?
— Одна придворная дама, из англичанок, рассказала, что королева была обручена с тираном Ричардом. Мы говорили по-французски, и, может быть, я что-то недопоняла.
— А, ты об этом… — мотнул он головой.
— Так это правда? Я тебя не обидела?
— Нет-нет, что ты. Слухи не утихают.
— Так это было или не было?
— Кто знает? Только матушка и Ричард могли бы сказать наверняка. Однако Ричард мертв, а матушка хранит молчание.
— Расскажешь? — робко попросила она. — Или об этом лучше не говорить?
Он повел плечом.
— Ну, есть две версии, одна — официальная, вторая — нет. Согласно первой, моя бабка с дочерьми скрылись в монастыре. Выйти оттуда они не могли, потому, что их сразу бы арестовали. Ричард заточил бы их в Тауэр, как сделал уже с младшими принцами. Люди не знали, живы ли принцы, но, поскольку никто их не видел, предполагали, что нет. Моя матушка, тогда она звалась Елизавета Йоркская, написала моему отцу, — ну, то есть моя бабка заставила ее ему написать, — просила прийти в Англию с войском, спасти ее, они поженятся, и тогда Ланкастеры породнятся с Йорками, ну, ты знаешь…
— Да, ты уже рассказывал. Это отличная история. А другая версия?
Не выдержав, он хмыкнул:
— Ну, она довольно скандальная. Поговаривают, вовсе не в монастыре они были, а прибыли во дворец. Супруга короля Ричарда умерла, он искал себе другую жену. Матушка приняла его предложение. Согласилась выйти за своего дядю, тирана, человека, который убил ее братьев…
— Не может быть! — вскрикнула Каталина и в ужасе зажала себе рот.
— Во всяком случае, так говорят. И будто бы было даже еще хуже. Будто бы они с Ричардом сговорились, еще когда жена его была жива, лежала на смертном ложе. Вот, дескать, почему такая неприязнь между королевой и миледи матушкой короля. Моя бабка не доверяет матушке, но никогда не признается почему.
— Как она могла? — недоумевала Каталина.
— А что ей было делать? — возразил Артур. — Встань на ее место: она принцесса Йоркская, отец мертв, мать — враг короля, скрывается в убежище, которое все равно, что тюрьма, не лучше Тауэра. Хочешь жить — ищи милости короля. Хочешь, чтобы в тебе видели принцессу, — добивайся его признания. Хочешь быть королевой Англии — отдай ему свою руку.
— Но разве она не могла… — начала было Каталина и смолкла.
— Нет, — покачал он головой. — Неужели ты не видишь? Другого выбора у нее не было. Хочешь жить — подчинись королю. Хочешь стать королевой — выйди за него замуж.
— Она могла собрать армию и повести ее за собой!
— Это ты о себе говоришь! Матушка — она другая. И потом, это же Англия…
Каталина помолчала.
— Какое счастье, что мне, дабы стать королевой, пришлось выйти за тебя!
— И, слава Богу, мы довольны нашей судьбой! — подхватил он. — Потому что нам так и так пришлось бы жениться, и ты стала бы королевой независимо от того, нравлюсь я тебе или нет, верно?
— Да уж, — согласилась она. — У принцесс выбор весьма ограничен. Но скажи, вот твоя бабушка, миледи матушка короля, сама придумала устроить этот брак. Отчего ж потом она не простила королеву Елизавету? Она ведь сама все затеяла и знала, с кем имеет дело…
— Возможно, дело в том, что когда-то моя бабка по матери считалась самой одиозной женщиной в Англии.
— А где она сейчас?
Он пожал плечами:
— Некоторое время была при дворе. В молодости признания была красавица, кстати, та еще интриганка. Миледи матушка короля обвинила ее в плетении заговоров против отца, и отец предпочел ей поверить.
— Но ведь ее не убили? Не казнили?
— Нет. Просто отправили в монастырь, и при дворе она больше не бывает.
Каталина была ошеломлена:
— Одна твоя бабка заточила другую, мать королевы, в монастырь?!
Артур мрачно кивнул:
— Именно так. И пусть это будет тебе уроком, любовь моя. Миледи матушка короля не потерпит при дворе никого, кто вздумает покуситься на ее власть. Смотри не переходи ей дорогу!
— Да ни за что! Я боюсь ее до смерти!
— Я тоже! — расхохотался он. — И предупреждаю тебя, она не остановится ни перед чем, чтобы укрепить власть своего сына и своей семьи. Перед этим все меркнет. Она считается только с сыном. Не любит ни меня, ни своих мужей, никого — только его одного.
— Тебя не любит?!
Он покачал головой.
— Она и его-то не любит, в том смысле, какой в это слово вкладываешь ты. Он — это тот мальчик, который, по ее мнению, был рожден стать королем. Почти в младенчестве она отослала его от себя, ради его безопасности. Проследила, чтобы он не умер в детстве. Позаботилась, чтобы возмужал и потребовал себе трон. Она может любить только короля. Ну, хватит об этом. Ты должна спеть мне свою песню.
— Которую?
— А есть еще одна про падение Гранады?
— Да их десятки, я думаю.
— Спой какую-нибудь, — скомандовал он.
Подсунул себе под спину еще пару подушек, а Каталина встала перед ним на колени, тряхнула головой, откидывая назад массу рыжих волос, и тихо, сладко запела:
Плач стоял над Гранадой, когда солнце садилось.
Кто-то взывал к Троице, кто-то Аллаху молился,
Тут раскрывали Коран, там обнимали крест,
Церковный колокол и маврский горн звучали окрест.
Те Deum Laudamus! — лилась песнь над Альгамой,
Оземь летели полумесяцы с минаретов Альгамбры,
Возносили гербы Арагона, прославляли Кастильи мощь…
Один король — победитель, другой, плача, уходит прочь.
Артур долго молчал. Она улеглась рядом с ним, уставилась в вышитый балдахин над кроватью.
— Так всегда и бывает, верно? — заметил он. — Восхождение одного означает падение другого. Я буду королем, но только после того, как умрет мой отец. И с моей смертью взойдет на престол мой сын.
— Как мы его назовем? Артур? Или в честь твоего отца Генрихом?
— Артур — хорошее имя, — сказал он. — Отличное имя для новой королевской династии. Артур правил в Камелоте, я буду править в Англии. Зачем нам еще один Генрих? Довольно моего брата. Давай назовем его Артур, а его старшая сестра будет Мария.
— Мария? А я хотела назвать ее Изабеллой, как мою мать.
— Следующую назовем Изабеллой. Но наш первенец будет Мария.
— Первым будет Артур!
Он потряс головой:
— Сначала Мария, чтобы мы освоились с девочкой.
— Что значит «освоились»?
— Ну, все это. — Он повел рукой. — Крещение, роды, кормилица, колыбельки… Вся эта суета. Моя бабка написала целую книгу про то, как и что полагается делать. Ужасно сложно. И если сначала появится Мария, мы поймем, как лучше устроить хорошую детскую, и, когда в следующий заход ты родишь сына и наследника, уложим его в уже готовую колыбельку.
Привстав на локоть, она повернулась к нему в шутливом негодовании:
— А, так ты намерен учиться быть отцом на моей дочери!
— Ну, ты же не хочешь, ничего еще не умея, начать сразу с сына! Он будет роза из роз Англии. Ты будешь с великим почтением обращаться с моим бутончиком, моим цветочком…
— Ну, тогда она будет Изабелла. Раз она будет первая!
— Мария, в честь Царицы Небесной.
— Изабелла, в честь королевы Испанской.
— Мария, в благодарность за то, что ты дана мне. Дар небес.
Каталина приникла к нему.
— Изабелла, — сказала она прямо ему в поцелуй.
— Мария, — шепнул он прямо ей в ухо. — И давай-ка сейчас ее сделаем.
Рассвет. Я уже не сплю. Мало-помалу распеваются птицы. Сквозь оконную решетку виден клочок голубого неба. Может, выдастся теплый денек. Может, наконец, пришло лето.
Рядом со мной ровно дышит во сне Артур. Мое сердце полнится любовью к нему. Ласково касаюсь его кудрей. Любопытно, любила ли когда-нибудь женщина мужчину так, как его люблю я. Вторую руку я кладу себе на живот. Что, если там уже таится дитя, принцесса Мария, роза Англии?
Слышу, как ходит прислуга в моей передней, приносит дрова разжечь камин, выметает вчерашнюю золу. Артур спит как ни в чем не бывало. Я нежно касаюсь его плеча.
— Вставай, соня! Слуги уже пришли, тебе пора!
Плечо у него холодное, влажное.
— Любовь моя, ты здоров?
Открывает глаза, улыбается:
— Что, неужели утро? Что-то я так устал, что проспал бы еще целый день…
— Вставай-вставай!
— Ох, что ж ты не разбудила меня раньше! Я так люблю тебя, а уже утро, и мы встретимся только вечером!
— Не мучь меня. Я тоже проспала. Мы очень поздно уснули, а теперь тебе нужно идти.
Он прижимает меня так, словно не в силах от меня оторваться, но я слышу шаги постельничего, сейчас тот принесет горячей воды. Я делаю попытку встать. Это словно сорвать с себя кожу. Внезапно до меня доходит, как горячо его тело, как сбиты простыни.
— Ты весь горишь!
— Это от желания, — улыбается он. — Придется пойти на мессу, остудиться.
Он встает с постели, набрасывает плащ на плечи. Его покачивает.
— Ты не заболел?
— Пустяки, слегка кружится голова, — отвечает он. — Ослабел от желания, и все ты виновата. Ну, увидимся в церкви. Молись за меня, душа моя.
Я тоже вскакиваю, отодвигаю задвижку с дверцы, ведущей на укрепления. Нетвердым шагом он спускается по каменным ступенькам. Выйдя на воздух, распрямляет плечи. Быстро оглядываю комнату. Нет, никто не узнает, что он был здесь. Через мгновение слышу стук в дверь. Это донья Эльвира в сопровождении камеристки, а за ней две служанки, одна с кувшином горячей воды, вторая с платьем, которое я сегодня надену.
— Долго спите, ваше высочество, переутомились, похоже, — с неудовольствием замечает донья Эльвира, однако я настроена так мирно, что не снисхожу до ответа.
В церкви они не более чем обменялись взглядом. После мессы Артур поехал кататься, а Каталина, позавтракав, отправилась к своему исповеднику. Сидя перед окном, они читали вслух послания святого Павла.
Каталина уже закрыла книгу, когда вошла леди Маргарет Пол.
— Принц просит вас прийти к нему в комнаты, — сказала та.
— Что-то случилось? — тут же поднялась Каталина.
— Боюсь, его высочество нездоров. Всех, кроме ближайших слуг, отослал прочь.
Сопровождаемая доньей Эльвирой и леди Маргарет, Каталина проследовала в гостиную принца, как всегда переполненную просителями и любопытными, и сквозь расступившуюся толпу прошла к двойным дверям, ведущим в его личные апартаменты. Артур, очень бледный, сидел в кресле у камина. Донья Эльвира и леди Маргарет остались у двери, а Каталина стремительно приблизилась к мужу:
— Что стряслось, любовь моя?
Он с усилием улыбнулся:
— Думаю, небольшая простуда. Не подходи ближе, я не хочу, чтобы ты заразилась.
— У тебя жар? — осторожно спросила она с мыслью о потливой лихорадке, которая является с жаром и уходит, забрав с собой жизнь.
— Нет, знобит.
— И неудивительно, в этой стране — всегда либо снег, либо дождь!
Он опять вымученно улыбнулся:
— Леди Маргарет, нужно послать за врачом!
— Уже послали, ваше высочество, — ответила та.
— Прошу вас не поднимать суматохи, — сердито сказал принц. — Просто я хотел поставить вас в известность, принцесса, что не смогу с вами поужинать.
Они встретились глазами. «Как нам побыть вдвоем?» — спрашивал взгляд.
— А нельзя ли нам сделать это здесь? — спросила Каталина. — Мы же можем поесть вдвоем, раз вы неважно себя чувствуете?
— Отличная мысль, — одобрил он.
— Соблаговолите сначала принять доктора, ваше высочество, — посоветовала леди Маргарет. — Пусть он скажет, что вам можно есть и безопасно ли принцессе находиться рядом с вами.
— Принц не болен! — убежденно сказала Каталина. — Он просто устал! Это все из-за холода… или сырости. Вчера было прохладно, а он полдня катался верхом!
Раздался стук в дверь, и следом голос:
— Ваше высочество, прибыл доктор Бирворт!
Артур жестом приказал впустить доктора.
— У его высочества озноб и слабость, — взволнованно кинулась к врачу Каталина, щебеча по-французски. — Он болен, да? Я так не думаю. А что думаете вы, доктор?
Лекарь низко поклонился сначала ей и Артуру, потом леди Маргарет и донье Эльвире.
— Прошу прощения, я не понимаю, — смущенно сказал он по-английски, обращаясь к леди Пол. — Что изволит спрашивать ее высочество?
В отчаянии стиснув руки, Каталина попробовала произнести то же по-английски:
— Принц…
Леди Маргарет пришла к ней на помощь.
— Принц нездоров, — сказала она.
— Могу я поговорить с его высочеством с глазу на глаз? — осведомился врач.
Артур кивнул, попытался подняться с кресла, пошатнулся. Врач поспешил поддержать его, и так, опираясь на его руку, Артур прошел к себе в опочивальню.
— Он не может быть болен, — по-испански сказала Каталина донье Эльвире. — Он прекрасно себя чувствовал прошлой ночью. Утром, правда, сказал, что ему жарковато, но это оттого, что он устал! А сейчас едва стоит на ногах! Нет, он не может быть болен!
— Отчего же не заболеть, когда вокруг такая сырость! — мрачно заметила дуэнья. — Чудо, что вы сами не простудились! Чудо, что мы вообще тут живы!
— Он не болен, — твердила Каталина. — Он просто переутомился. Очень много ездил вчера верхом. А было ветрено, и ветер холодный…
— Холодный и влажный ветер смертельно опасен…
— Прекратите! — прижала руки к ушам Каталина. — Больше ни слова! Он просто устал! Ну, может, простудился. Незачем каркать про смертельную опасность…
Леди Маргарет, выступив вперед, мягко коснулась ее руки.
— Потерпите, принцесса, — сказала она. — Доктор Бирворт хороший лекарь, он знает принца с детства. Принц — крепкий юноша, здоровье у него отличное. Беспокоиться не о чем. Если понадобится, пошлем в Лондон за личным лекарем короля. Скоро все будет в порядке.
Каталина кивнула и села у окна. Небо клубилось тучами, солнце скрылось. Снова дождило. Каталина смотрела, как мелкие капли ползут вниз по стеклу окна, и старалась не думать о брате, который умер, не дождавшись рождения своего первенца, — проболел всего несколько дней и умер, и никто так и не сказал, что с ним случилось.
— Ничего подобного с нами не произойдет, — в страхе прошептала она. — Здесь совсем другое дело. Хуан всегда был хилый и слабенький, а Артур — нет, Артур сильный.
Доктор Бирворт пробыл в опочивальне, как показалось, нескончаемо долго, а когда, наконец, вышел, Артура с ним не было. Каталина, вскочившая с места, едва дверь распахнулась, увидела, что Артур, полураздетый, лежит на кровати и, похоже, спит.
— Предписываю постельный режим, — сказал врач. — Принц переутомился, отдых не повредит. Пусть его высочество уложат в постель, да так, чтобы не потревожить.
— Так он болен? — вмешалась Каталина, медленно говоря по-латыни. — Aegrotat? Серьезно болен?
Лекарь развел руками.
— Его лихорадит, — с трудом выговорил он по-французски. — Я приготовлю питье, чтобы жар спал.
— Вам известна эта болезнь? — вполголоса спросила леди Маргарет. — Это ведь не потливая лихорадка, верно?
— Упаси нас Господь, нет. И в городе, насколько я знаю, подобных случаев нет. Настоятельно рекомендую полный покой и сон. Я сейчас пойду, приготовлю лекарство и сразу вернусь.
— Что он говорил? Что говорит? — не расслышав, волновалась рядом Каталина.
— Все то же, — успокоила ее леди Пол. — Что это не лихорадка и что нужен покой. Сейчас я распоряжусь, чтобы его раздели и уложили. Если станет лучше, вы сможете с ним поужинать. Ему будет приятно.
— А куда это доктор?.. Он должен остаться здесь и присматривать за принцем!
— Не волнуйтесь, ваше высочество. Приготовит снадобье и вернется. За принцем будет самый хороший уход, не сомневайтесь. Мы любим его так же, как вы.
— Это я знаю, просто… А доктор надолго ушел?
— Нет, он ведь знает, что нужен здесь. А потом, видите, принц спит. Сон — лучшее лекарство. Выспится и будет совсем здоров, и вы вместе поужинаете.
— Думаете, он поправится?
— Через несколько дней все пройдет, — уверила ее леди Пол.
— Я посижу с ним, пока он спит, ладно? — как маленькая, попросила Каталина.
Леди Маргарет, приоткрыв дверь, сделала знак свите принца, распорядилась, что следует делать, и, миновав толпу, повела принцессу к ее апартаментам.
— Пойдемте, ваше высочество. Погуляем немного во дворике, а потом я пойду, посмотрю, удобно ли устроили нашего принца.
— Нет, давайте вернемся, — возразила Каталина. — Я хочу подежурить там, пока он спит.
Леди Маргарет глянула на донью Эльвиру.
— Прошу прощения у вашего высочества, но разумнее соблюдать осторожность на тот случай, если окажется, что у принца все-таки лихорадка, — медленно произнесла она по-французски в расчете на то, что ее поймет донья Эльвира. — Не прощу себе, если с кем-то из вас что-то случится.
Донья Эльвира, поджав губы, вышла на шаг вперед. Леди Маргарет знала, что на дуэнью можно положиться.
— Но вы сказали, у него лишь небольшой жар! Значит, мне можно к нему!
— Давайте подождем, что скажет доктор, — понизила голос леди Маргарет. — Если вы понесли, дорогая принцесса, нам, ведь ни к чему, чтобы дитя заразилось, не так ли?
— Но я с ним поужинаю?!
— Если он будет в силах.
— Но он захочет меня увидеть!
— Не сомневаюсь, — улыбнулась леди Маргарет. — Полегчает ему — и непременно захочет. Проявите терпение, дорогая моя.
Каталина кивнула:
— Если я сейчас уйду, вы дадите мне слово, что будете рядом и не покинете его ни на минуту?
— Сделаем так: я немедля иду к нему, а вы прогуляетесь на свежем воздухе, а потом к себе — шить или читать. Хорошо?
— Хорошо! — как пай-девочка, послушно кивнула Каталина. — Я к себе, а вы к нему!
— Вот и отлично, — ласково улыбнулась ей леди Маргарет.
Этот садик — словно тюремный двор. Я хожу — круг за кругом, — а мелкий дождь моросит, осыпает слезами грядки с лечебными травами и все окрест. И в комнатах у меня не лучше, не выношу, когда там кто-то есть, и когда одна, тоже не выношу. Придворных выгнала в приемную, их трескотня раздражает, но одиночество тяготит. Так хочется, чтобы кто-то взял меня за руку и говорил, что все будет хорошо и Артур выздоровеет.
По узкой каменной лестнице спускаюсь к круглой часовне, где теплится огонек перед алтарем. Поглубже засовываю остывшие руки в рукава, обнимаю себя за плечи и хожу. Тридцать шесть шагов от двери до двери. Бреду, как ослик на привязи, и молюсь, но не знаю, слышит ли Бог мою молитву.
— Я Каталина, инфанта Испанская и принцесса Уэльская, — напоминаю себе. — Я Каталина, возлюбленная Господом, одаренная особой Его милостью. Со мной не может случиться плохого. Это Господня воля, чтобы я вышла замуж за Артура и объединила королевства испанское и английское. Бог не попустит, чтобы со мной случилось дурное или с Артуром. Я это знаю. Господь благоволит к нам с матушкой. Этот ужас послан мне в испытание. Нет-нет, я твердо знаю, ничего плохого случиться со мной не может…
Каталина маялась у себя в комнатах, каждый час посылая кого-нибудь справиться, не лучше ли стало ее супругу. Поначалу ей докладывали, что он еще спит, что доктор приготовил целебное питье и стоит в изголовье принца, дожидаясь его пробуждения. Позже, в три пополудни, сообщили, что больной проснулся, но жар не спал, а, напротив, усилился. Снадобье он принял, так что теперь следует ждать облегчения. Но в четыре ему сделалось хуже, и доктор предписал другое питье. Ужинать принц не будет, только выпьет немного эля да лекарства от лихорадки.
— Пойдите узнайте, могу ли с ним повидаться! — послала Каталина придворную даму-англичанку. — Поговорите с леди Маргарет. Она обещала, что я смогу с ним поужинать. Напомните ей.
Та пошла и вернулась мрачнее тучи.
— Положение ухудшилось, ваше высочество. Послали за королевским лекарем в Лондон. Доктор Бирворт недоумевает, почему жар никак не спадает. Там леди Маргарет, и сэр Пол, и сэр Уильям Томас, и сэр Генри Верной, и сэр Ричард Крофт… Все сидят в приемной, но вам туда нельзя… Говорят, принц бредит…
— Пойду, помолюсь, — решила Каталина, накинула покрывало на голову и снова направилась к часовне.
К ее неудовольствию, перед алтарем, низко склонив голову, молился духовник Артура, а вдоль стены понуро сидели представители городской знати. Каталина проскользнула в храм, опустилась на колени и, опершись подбородком на сплетенные пальцы рук, вгляделась в поникшие плечи священника, нет ли признаков, что его молитвы услышаны. Нет. Она прикрыла глаза.
«Господи милосердный, спаси Артура, спаси моего дорогого мужа. Он еще так молод! У нас совсем не было времени побыть вместе. Ты же знаешь, какое королевство мы создадим, если Ты его пожалеешь! Ты же знаешь, какие у нас планы, какой храм мы выстроим на этой земле, как устрашим мавров, как защитим наши пределы от шотландцев. Господи милосердный, помилуй моего Артура, пусть он вернется ко мне! Позволь мне родить от него детей, доченьку Марию и сыночка Артура, который станет третьим римско-католическим королем из рода Тюдоров в Англии. Господи милосердный, спаси и помилуй его! Святая Дева Мария, моли Бога о нас! Добрый Иисус, помоги нам! Это я, Каталина, прошу об этом, прошу от себя и от имени матушки, Изабеллы Кастильской, которая всю жизнь верно служила Тебе, Господи! Ты любишь ее, и Ты любишь меня, я знаю! Молю Тебя, не покинь меня в вере!»
Стемнело, но Каталина молилась самозабвенно, не замечая бегущих минут. Очнулась она, когда донья Эльвира коснулась ее плеча:
— Инфанта, вам нужно подкрепиться и немного отдохнуть…
Каталина подняла к дуэнье бескровное лицо:
— Что слышно?
— Говорят, принцу хуже.
«Господи милосердный, спаси его, спаси меня, спаси Англию. Сделай так, чтобы он поправился…»
Утром доложили, что ночь прошла спокойно, однако слуги вопреки тому поговаривали меж собой, будто дела плохи. Принц весь полыхает огнем, у него бред. Иногда ему кажется, что он в своей детской с сестрами и братом, иногда мнится ему венчание и сам он, весь в белом шелку, а иногда, и это самое чудное, он вроде бы бродит по этому дворцу испанских королей, как его там… Альгамбра? Бормочет про какой-то Миртовый дворик, про зеркало вод, в котором отражаются золотые строения, про то, как солнечным днем кружат над водой стрижи.
— Я должна его видеть, — в полдень заявила Каталина леди Пол.
— Ваше высочество, не исключено, что это потливая лихорадка. Не дай бог, подхватите эту заразу. Мой долг — беречь.
— Ваш долг — мне повиноваться! — вспыхнула Каталина.
Леди Пол, сама урожденная принцесса, не дрогнула.
— Мой долг — служить Англии, — сказала она. — И если вы носите наследника Тюдоров, мой долг — служить этому ребенку, равно как и вам. Не спорьте со мной, ваше высочество. Если угодно, можете взглянуть на его высочество, но на расстоянии. Не подходите близко к кровати.
— Ну, хорошо же, пойдемте уже, наконец! — как маленькая, сказала Каталина. — Я только взгляну на него, и все!
Леди Маргарет поклонилась, и они направились к королевской опочивальне. Народу в приемной стало еще больше, чем раньше, поскольку по городу пронесся слух, что жизнь принца в опасности; люди стояли молча, так, словно все страшное уже случилось. Они молились за розу Англии. Признав Каталину, хотя ее лицо было скрыто под кружевной мантильей, некоторые посылали ей свое благословение. Один горожанин вышел вперед и преклонил перед ней колено.
— Благослови вас Господь, ваше высочество, — сказал он. — Даст Бог, поправится его высочество принц, и снизойдет на вас милость Божья!
— Аминь, — ледяными губами выговорила Каталина и пошла дальше.
Двойные двери во внутренние покои стояли настежь. В углу кабинета была устроена аптека: на столе стояли большие стеклянные банки, в которых держали разные целебные вещества, ступка с пестиком, весы, разделочная доска, — и рядом застыла группа людей в костюмах из грубого сукна, как полагается лекарям. Каталина огляделась, ища взглядом доктора Бирворта.
— Доктор!
Тот тотчас приблизился и опустился на одно колено. Лицо его было мрачно.
— Ваше высочество!
— Как здоровье моего мужа? — четко и медленно произнесла она по-французски.
— Сожалею, ему не лучше.
— Но и не хуже, верно? Он поправится?
Лекарь помотал головой.
— Il est trés mal, — сказал он просто.
Каталина слышала его слова, но не могла уяснить себе их значение, словно забыла язык. Она повернулась к леди Маргарет:
— Он говорит, принцу лучше?
Та покачала головой:
— Говорит, хуже, ваше высочество.
— Но у них есть чем ему помочь? Есть лекарства? — И, обратясь к лекарю, повторила то же по-французски.
Тот указал на заставленный аптекарской утварью столик у него за спиной.
— Ах, если б у нас был здесь арабский лекарь! — вскричала Каталина. — Мавры — величайшие медики, им нет равных! У них были лучшие медицинские школы до того, как… Ах, если б я только догадалась привезти с собой доктора!
— Мы делаем все, что в наших силах, — сухо сказал доктор Бирворт.
Каталина попыталась улыбкой загладить свою резкость:
— Не сомневаюсь. Просто я очень испугана… Что ж! Могу я его повидать?
Леди Маргарет и лекарь обеспокоенно переглянулись.
— Взгляну, не спит ли его высочество, — сказал Бирворт и вошел в опочивальню.
Каталина терпеливо ждала. Не верилось, что только вчера утром он выскользнул из ее постели с упреком, что она не разбудила его раньше и они не успеют заняться любовью. А теперь он болен и нельзя даже коснуться его руки!
Доктор приотворил дверь.
— Соблаговолите остаться на пороге, ваше высочество, — сказал он. — Во имя вашего собственного здоровья и во имя ребенка, которого вы, возможно, носите в себе, остерегайтесь подходить ближе.
Каталина быстро прошла к двери. Леди Пол сунула ей в руку мешочек с ароматными травами. Каталина сразу поднесла его к носу. В полутемной комнате так остро пахло немочью, что слезились глаза.
Артур, в ночной рубашке, раскинулся на постели. Лицо его горело, светлые волосы потемнели, взмокли от пота. Он казался гораздо старше своих лет. Впалые щеки, глаза ввалились, подглазья черные.
— Ваша супруга пришла навестить вас, ваше высочество, — негромко произнес доктор Бирворт.
У Артура задрожали ресницы, он приподнял голову и сощурился, чтобы лучше разглядеть бледную от ужаса Каталину на фоне освещенного прямоугольника дверного проема.
— Любовь моя, — прошептал он. — Amo.
— Amo, — так же шепотом отозвалась она. — Мне не разрешают подойти ближе.
— Не подходи, — еле слышно сказал он. — Я люблю тебя.
— И я! — Изо всех сил она старалась не разреветься. — Ты поправишься?
Не в силах говорить, он покачал головой.
— Артур! — требовательно сказала она. — Ты должен поправиться!
Он бессильно откинулся на подушки:
— Я постараюсь, любимая. Буду стараться. Для тебя. Для нас.
— Может быть, ты чего-нибудь хочешь? Я могу что-то для тебя сделать? — Она огляделась вокруг.
Нет, ничего она не может. Нет ничего, что могло бы помочь. Вот если бы она привезла с собой арабского лекаря, если б ее родители не закрыли мавританские университеты, если бы церковь позволяла изучение медицины и не называла знание ересью…
— Я хочу только одного, — почти неслышно сказал он. — Жить с тобой.
Каталина подавила рыдание:
— А я — с тобой!
— Довольно, ваше высочество, принцу нужен отдых, — вмешался врач.
— Позвольте мне остаться! — шепотом закричала она. — Прошу вас! Умоляю! Позвольте мне побыть с ним!
Леди Маргарет, мягко обняв за талию, потянула ее от порога.
— Позже придете еще, ваше высочество, — пообещала она. — А сейчас пусть он поспит.
— Я вернусь! — крикнула Каталина в полумрак спальни и успела заметить легкое движение руки, сказавшее ей, что принц ее слышал. — Я буду рядом!
Она снова пошла в часовню молиться, но молитва не шла на ум. Перед ее глазами стояло его белое лицо на белых подушках. Они прожили вместе так мало дней и еще меньше ночей были любовниками… Они дали клятву, что будут вместе всю жизнь, в горе и радости, и вот она стоит на коленях и пытается молиться, чтобы он выжил…
Не может быть, только вчера еще он был здоров! Это какой-то страшный сон, ночной морок, еще минута — и я проснусь, он поцелует меня и скажет: «Глупенькая!» Так не бывает, чтоб человек был здоров, здоров и вдруг, ни с того, ни с сего, болен! Не может быть, чтобы в мгновение болезнь съела силу и красоту… Я скоро проснусь. На самом деле ничего этого нет. Молиться не получается, но это не важно, потому что на самом деле я сплю. Молитва во сне силы не имеет. И болезнь, которая снится, тоже вздор. Я не суеверная дурочка, чтобы верить снам. Я сейчас проснусь, и мы вместе посмеемся над моими страхами…
Когда колокол пробил, что пора ужинать, она поднялась с колен, окунула пальцы в святую воду, перекрестила себя и с еще влажным лбом направилась в покои принца. Донья Эльвира не отходила от нее ни на шаг.
Во всех комнатах толпился народ, людей еще больше прибавилось, и мужчин, и женщин. Никто не произносил ни звука. Перед принцессой все тихо расступались, давая дорогу. Не поднимая глаз, она прошла сквозь толпу, мимо стола с аптечной утварью, к самой двери опочивальни.
Стражник отступил в сторону. Каталина легонько постучалась и, не дожидаясь ответа, открыла дверь.
Лекари толпились вокруг кровати. Артур сильно кашлял — так, словно в горле его кипела вода.
— Madre de Dios, — пробормотала Каталина. — Матерь Божья, спаси его…
Доктор Бирворт услышал, обернулся. Лицо его было бледно.
— Держитесь подальше, ваше высочество! Это потливая лихорадка!
Донья Эльвира при этом устрашающем заявлении схватилась за юбку Каталины и сделала шаг назад, готовая оттащить ее от опасности.
— Отпустите меня! — Каталина вырвала платье из рук дуэньи и недрогнувшим голосом сказала: — Оставьте нас. Обещаю, что близко не подойду, но я должна с ним поговорить!
— Принцесса, он слишком слаб…
— Я сказала, уйдите!
Лекарь понял, что спорить с ней бесполезно. Низко опустив голову, он вышел из опочивальни, остальные за ним. Каталина сделала жест рукой, донья Эльвира отступила. Принцесса перешагнула порог и плотно прикрыла за собой дверь.
Артур протестующе застонал.
— Я не подойду, милый, — уверила она, — но нам необходимо поговорить!
Его лицо блестело от пота, мокрые пряди прилипли ко лбу, словно дождливым днем он вернулся с охоты. Круглое юное лицо осунулось, щеки ввалились. Болезнь высасывала из него жизнь.
— Amo, — жарко прошептал он почернелыми, растрескавшимися губами.
— Amo, — ответила она.
— Я умираю, — просто сказал он.
Она не прервала его, не возразила. Только выпрямила спину, сопротивляясь смертельному удару.
— Но ты… ты должна стать королевой Англии, — прерывисто выговорил он.
— Что?!
— Любовь моя, обещай мне! Ты дала клятву слушаться и подчиняться…
— Сделаю все, что скажешь.
— Выйди замуж за Гарри. Стань королевой. Роди наших детей.
— Что?! — У Каталины ноги подкосились и голова закружилась от шока. Она едва понимала, о чем он.
— Англии нужна великая королева, — медленно, внятно, почти по складам выговорил он. — Особенно если королем станет Гарри. Он в короли не годится. Ты должна его научить. Построй мои форты. Построй мой флот. Построй оборону против шотландцев. Роди мне дочь Марию. Роди сына Артура. Сделай так, чтобы я продолжал жить…
— Любовь моя…
— Послушай меня, — с видимым усилием шептал он. — Укрепи Англию, как я хотел… Сохрани ее для наших детей…
— Я твоя жена! — выкрикнула она. — Не его!
Он кивнул:
— Вот, я как раз об этом. Скажи им, что это не так.
— Я тебя не понимаю!
— Скажи им, я не смог этого сделать. Сделать тебя женщиной. Скажи им, я оказался бессилен. А потом выходи за Гарри.
Пошатнувшись, Каталина схватилась за ручку двери, чтобы не упасть.
— Да ты же его ненавидишь! Ты не можешь желать, чтобы я изменила тебе с Гарри! Он всего лишь ребенок! А потом, я люблю тебя…
— Послушай, он будет королем! Ты выйдешь за него и станешь королевой. Пожалуйста! Ради меня!
Дверь за спиной Каталины приоткрылась, и голос леди Маргарет произнес:
— Вы не должны утомлять его, принцесса…
— Мне нужно идти, — с отчаянием сказала Каталина, обращаясь к распростертому телу.
— Обещай мне…
— Я вернусь. Тебе станет лучше, и мы еще поговорим.
— Прошу тебя…
Леди Маргарет снова открыла дверь и взяла Каталину за руку.
— Ваше высочество… Умоляю вас… — тихо сказала она. — Ради его же блага, дайте ему отдохнуть…
Послушно повернувшись к двери, растерянная Каталина в последний миг обернулась и посмотрела на мужа. Жадно поймав ее взгляд, Артур слегка приподнял ладонь, лежавшую на парчовом одеяле.
— Обещай, — настойчиво сказал он. — Каталина. Прошу тебя. Ради меня. Обещай. Не сходя с этого места, обещай мне, любимая.
— Обещаю! — вырвалось у нее.
Со вздохом облегчения он уронил руку на постель.
Это были последние слова, которыми они обменялись.