Глава 25
«Любой человек, вне зависимости от происхождения, заслуживает знать, кто он и откуда».
Во время бешеной скачки слова Сесила эхом отдавались в моем сознании. Ближе к ночи я решил дать передохнуть Шафрану. Выбрав в лесу подходящую прогалину с мелководным ручейком, я снял с коня седло и уздечку, обтер его бока тряпкой и отпустил щипать траву:
– Отдыхай, друг мой. Заслужил.
Сам я уселся среди папоротника и вытащил из сумки золотой лепесток с рубином. Теперь понятно, что он означает. Я боролся с желанием отшвырнуть вещицу прочь и забыть навсегда о ее существовании. Но кого я этим обману? Уж точно не себя.
Если Стоукс не лгал, пути назад нет. Я должен узнать всю правду. Мне предстояло понять и принять нечто необъятное и слишком важное. Я в долгу перед самим собой – хотя бы за те бесконечные детские попытки понять, кто я. И я в долгу перед женщиной, что спасла мне жизнь, – перед мистрис Элис. Она откуда-то знала все и сумела уберечь меня от сестры-убийцы.
Лепесток блестел на моей ладони. Я – Тюдор. Один из них, сын младшей сестры Генриха VIII, брат герцогини Саффолк, дядя Джейн Грей, двоюродный брат королевы Марии. И Елизаветы. В наших жилах течет одна кровь.
На глаза навернулись слезы. Как она выглядела, моя мать, которой я никогда не видел? Была ли она красива? Может быть, у меня ее глаза, нос или рот? Почему она носила меня втайне? Чего она боялась, скрывая меня? И что произошло бы со мной, будь она жива? Роза Тюдоров… знак розы.
Я размахнулся. Выбросить лепесток, никогда не говорить о нем ни единой душе. Лучше оставаться слугой на конюшне, бастардом и найденышем, чем родиться втайне, расти в забвении и всю жизнь провести в тени и страхе, скрывая от всех правду. И все же я не решался разжать пальцы. Этот лепесток таил в себе нечто, неразрывно связанное со мной. Он был частью меня, и я не мог отказаться от этой части. Да поможет мне Бог.
Я завернул вещицу в надушенный платок Кейт и затолкал обратно в сумку. Мои пальцы наткнулись на сборник французских псалмов, похищенный из библиотеки Дадли, и я неожиданно приободрился. Все-таки, кроме злополучного лепестка, есть еще кое-что на память о мистрис Элис.
Прикончив остатки черствого хлеба и сыра, я улегся на папоротник и смежил веки. Заснуть не получалось. Мне все мерещилась морщинистая рука, что вложила в мою ладонь подарок чрезвычайной ценности.
На горизонте лишь брезжил рассвет, а я уже продолжал свой путь через поля, усеянные увядшими золотыми ирисами. Я запретил себе думать обо всем случившемся. Так я добрался до реки Орр. На крутом противоположном берегу возвышался замок Фрамлингем. Все его тринадцать башен и громадные стены окружали три крепостных рва. Охотничий парк издали напоминал стальное море. Переправившись через реку, я понял, что иллюзию создавали сотни пушек и мушкетов, сваленные в кучи булыжники, срубленные и ободранные деревья. Я позволил Шафрану перейти на легкий галоп – он уже чуял конюшни, овес и долгожданную передышку.
Стража остановила меня на подъезде к замку. После не слишком любезного допроса меня заставили спешиться, назвать свое имя и ждать дальнейших распоряжений. Наконец страже доложили, что Рочестер приказал мне явиться в замок. Взвалив сумку на плечо и взяв под уздцы Шафрана, я устало поплелся к далекому строению, заслонявшему собой полнеба. На меня никто не обращал внимания, люди вокруг были поглощены работой. Слышалась грубая брань вперемешку с собачьим лаем, мычанием коров и возгласами мальчишек и женщин.
Как ни странно, я чувствовал душевный подъем. За короткое время в замок стянулось множество простолюдинов и солдат окрестных лордов, готовых сражаться за свою законную королеву. Меньше чем за семьдесят два часа Марии удалось собрать армию. По крайней мере, здесь все шло по плану.
Во внутреннем дворе было не протолкнуться. Среди множества людей я заметил спешившего мне навстречу Рочестера. Он обливался потом, но в целом выглядел совсем другим человеком.
– Мастер Бичем! – Он радостно потряс мою руку. – Мне доложили, но я сначала не понял, что это вы. По счастью, ваши друзья оказались рядом. Оставьте лошадь конюхам и пойдемте со мной. Ее величество жаждет видеть вас.
За спиной Рочестера раздетые по пояс и страшно перемазанные Перегрин и Барнаби были заняты важным делом: толкали пушку к кузнецу для починки. Поймав мой взгляд, они оживленно замахали руками. Я рассмеялся.
– Как я рад, что вам удалось спастись, – искренне сказал я Рочестеру.
– О, все могло быть иначе, если бы не вы. Мы обязаны вам многим. После того как мы разделились, люди Роберта Дадли преследовали нас долгие мили, пока не поняли свою ошибку. Затем он повернул и устремился за нами. Но, Создателю, его схватили.
Улыбка сползла с моего лица.
– Схватили?
– Да. Разумеется, вы пока не знаете.
Рочестер вел меня к зданию из красного кирпича, по обе стороны от которого располагались фахверковые жилые помещения.
– Похоже, лорд Роберт понял, куда мы направляемся, и решил привести подкрепление. Он думал, у нас не хватит сил, чтобы выдержать осаду. – Рочестер хмыкнул. – Признаться, мы и сами не ожидали, что сын старого Норфолка ждет нас здесь с целой армией. Но он ждал, а минувшей ночью подтянулись еще пять тысяч. Молва о бедственном положении королевы шла впереди нее, и вот полюбуйтесь! Люди прибывают сюда со всей Англии. Словно сам Господь взирает на нее с небес.
– Воистину, – согласился я. – Вы упомянули лорда Роберта…
Я не мог не думать о Елизавете, о том, как она стояла передо мной в той комнате. «Мне не хотелось бы, чтобы он пострадал», – сказала она тогда. Удивительно, но и мне не хотелось бы. Возможно, из-за того, что Роберт приходился мне кем-то вроде брата. К тому же Елизавета права, – конечно, он был Дадли до мозга костей, но в этом не было его вины. Роберт лишь жертва своего происхождения.
– Он добрался до Кингс-Линна, – откликнулся Рочестер. – К тому времени несколько из его людей откололись. Прибыв на место, он обнаружил, что его солдаты тоже разбежались. Ему пришлось скрываться самому. Он нашел убежище на кладбище Святого Эдмунда. Его посланник ускользнул, но сам он был схвачен бароном Дерби. По иронии судьбы он пытался спрятаться в руинах того самого аббатства, которое некогда разрушил его отец.
– И… а что его ожидает?
Рочестер засопел:
– Ее величество примет решение о его судьбе, как только займет трон. В любом случае ему не позавидуешь. В лучшем случае будет гнить в Тауэре до конца своих дней. В худшем – отправится на плаху со всей сворой изменников. Что до меня, я бы казнил его. Ах, но ее величество будет счастлива видеть вас. Она спрашивала о вас несколько раз.
Моего воодушевления как не бывало. Мне следовало бы радоваться вместе с Рочестером: делу Дадли все-таки нанесен чувствительный урон. Без Роберта арест Марии становился практически невыполнимым предприятием. Вместо этого я чувствовал, как на меня наваливается непреодолимая усталость. Сейчас я бы все отдал за горячую ванну, постель и возможность на время забыть о существовании всех и вся. И меньше всего хотелось думать о Елизавете. Как я ей скажу?
Мы вошли в дом, вскарабкались по крутой лестнице и оказались в скромно обставленной гостиной. Мария ждала нас там. Она была одета в простое черное платье и гейбл, казавшийся слишком массивным для ее хрупких плеч. Словно не замечая его тяжести, Мария нервно мерила шагами комнату и отрывисто диктовала что-то взволнованному секретарю. Бедняга с трудом поспевал за потоком слов, слетавших с ее губ.
– …В связи с чем, милорды, как ваш законный суверен, мы требуем, чтобы, во имя вашей собственной чести и безопасности ваших особ, немедленно по получении сего письма вы провозгласили нас королевой в нашей столице Лондоне. Ибо мы не покинули наше королевство, и подобное не входит в наши намерения, но изъявляем готовность умереть за то, что сам Господь предназначил нам защищать.
Рочестер прокашлялся.
– Ваше величество, – низко поклонился я.
Мария порывисто повернулась и вгляделась в мое лицо, моргая и недоуменно морщась. Видимо, она очень близорука, сообразил я. Наконец она протянула ко мне руки:
– Ах, это мой таинственный друг. Встань, встань же. Ты как раз вовремя. Мы тут объявляем войну Нортумберленду.
– Поистине это хорошие новости, ваше величество.
Марию воодушевили многочисленные заверения в верности. Однако от моего внимания не укрылись ее измученный вид и мешки под глазами, – похоже, она уже давно не спала и плохо ела.
– Хорошие новости? Больше, чем просто хорошие! – Она коротко рассмеялась. – Нашему гордому герцогу больше нечем гордиться. Расскажи ему, Уолдегрейв.
Она нетерпеливо сжимала руки и сияла, как школьный учитель, внимающий прилежному школьнику. Секретарь отрапортовал:
– Шесть городов с гарнизонами герцога присягнули на верность ее величеству и предложили артиллерию, продовольствие и людей. Ее величество также отправила в Совет прокламацию с требованием…
Мария, прервав его на полуслове, оживленно подхватила:
– С требованием разъяснений, почему они до сих пор не провозгласили меня своим законным сувереном. Я также потребовала ответа, почему они осмелились вручить престол моей кузине. И знаете, что они ответили? – Она сгребла бумагу со стола. – Они говорят, мой брат изменил порядок престолонаследия. Якобы он отрицал мое право на корону, поскольку всерьез сомневался в законности моего рождения.
Мария в ярости отшвырнула письмо:
– Он всерьез сомневался!
Она зловеще расхохоталась, и от ее смеха у меня волосы зашевелились на затылке.
– Скоро они поплатятся за это. Еретики и предатели – вот они кто, все до единого. И я буду обращаться с ними подобающим образом, когда пробьет час.
За вспышкой последовало молчание. Она окинула пристальным взором всех присутствующих и наконец остановилась на мне:
– Ну? Ты посланец Совета. Что скажешь?
Это было в точности как в усадьбе Хаддлстона. Только теперь Барнаби вряд ли придет мне на выручку. Даже Рочестер, как назло, отступил назад. У меня противно забурчало в животе. В конце концов, сколько можно доказывать свою преданность? С другой стороны, Мария не могла знать, кому я служу. С чего бы ей доверять незнакомцу – тем более после всех выпавших на ее долю испытаний.
– Ваше величество, – осторожно произнес я, – не позволите ли вы взглянуть на послание к Совету?
Она кивнула, и я, взяв бумагу в руки, быстро пробежал ее глазами. Мария не сводила с меня взгляда.
– Те лорды, послание которых я доставил, – они здесь упоминаются?
– Нет, как видишь.
Голос королевы звучал по-прежнему жестко, но поза уже не была такой напряженной. Мария приблизилась ко мне, бросив остальным:
– Оставьте нас. Я желаю поговорить с нашим другом наедине.
Кажется, я прошел испытание. Правда, мрачные предчувствия меня так и не покинули. Совет безжалостно преследовал Марию за веру. В глазах королевы я все еще связан с этими еретиками и предателями, и это обстоятельство навлекает на меня нешуточную угрозу.
Мария стояла возле стола.
– Я начинаю всерьез задумываться, кто же ты такой. Ты явился неизвестно откуда и отказался назваться. Затем рисковал жизнью, чтобы помочь нам бежать. Ты достаточно благонадежен, раз тебе доверяют секретные письма. При этом притворяешься, будто ничего не смыслишь в вещах, о которых должен знать многое. Мне хотелось бы понять, наконец, с кем я имею дело.
Я судорожно сглотнул и заговорил, взвешивая каждое слово:
– Ваше величество, поверьте, я слишком незначительная особа. Я всего лишь выполнял то, за что мне заплатили. А что до риска – не стану скрывать, люди лорда Роберта еще до моего появления приняли решение оставить его. И да будет вам известно мое имя: Дэниел Бичем.
– Оно мне известно, правда не от тебя. – Мария нервно вертела в пальцах перо. – Но почему именно тебя избрали для передачи этого послания? Ведь там были и другие, кого я знаю лично.
«Я люблю сестру, но она слишком недоверчива. Жизнь ее научила» – ведь так, кажется, говорила Елизавета.
– Ваше величество, должно быть, знает, как устраиваются подобные дела, – выдавил я улыбку. – Я уже выполнял такие поручения, а тут мне предложили хорошую плату… сами лорды были не расположены ехать. Мало ли что приключится в дороге. А я не связан лично ни с одним из них.
– Иными словами, – хмыкнула она, – ты расходный материал. Безвестный молодой человек, работающий за деньги.
– Как и большинство безвестных молодых людей, ваше величество, – несмело вставил я.
– Я не очень-то смыслю в молодых людях, Бичем. Но чутье подсказывает мне: ты нечто большее, чем хочешь казаться. Впрочем, довольно. – Она подняла руку. – Прекращаю дознание. Барнаби Фитцпатрик очень высокого мнения о тебе, и ты доказал свою преданность. Разумеется, при моем дворе тебя всегда ждет радушный прием, когда я стану королевой. Ибо я стану королевой, в этом нет никаких сомнений. Гордыня герцога – ничто против воли Господа.
– Мои молитвы с вами, ваше величество.
Ее слова звучали убедительно. Мария Тюдор, что бы ни говорили о ней, не ведала страха. Дадли определенно недооценивали не только Елизавету.
Сдержанно улыбаясь, Мария уселась в кресло. Она словно отдалилась, ее мысли в этот миг были заняты чем-то более важным, чем беседа с безвестным молодым человеком.
– Уверена, ты не будешь в обиде: сейчас у меня нет возможности наградить тебя по заслугам. Но даю торжественное обещание – твой труд и верность будут оплачены сполна, как только я займу трон. Пока же, если что-то понадобится, дай знать Рочестеру.
Я низко поклонился. Аудиенция явно закончилась, но желание воспользоваться редким случаем удерживало меня на месте. Может быть, стоит попробовать?
– Я не жду никаких наград от моей королевы, – торжественно произнес я, изумляясь собственному спокойствию. – Но простит ли ваше величество мою дерзость, если я осмелюсь задать вам несколько вопросов?
– Да? – Она смотрела на меня без раздражения, но с любопытством.
– Вы бесконечно снисходительны, ваше величество, – сказал я уже не так уверенно. – У вашего отца, короля Генриха Восьмого, было две сестры. Герцогиня Мария Саффолк – она была младшей?
– Все верно. Маргарита Дуглас, королева Шотландии, была старшей.
– Ваше величество, не сочтите за праздное любопытство: вашу тетушку Марию Саффолк – ее действительно называли Розой Тюдоров?
Мария смотрела на меня с особым выражением лица – и в этот момент была похожа на сестру. У Елизаветы подобный взгляд говорил о врожденной проницательности. У Марии же он скорее свидетельствовал о природной доброте – качестве, увы, сильно пострадавшем за годы преследований и предательств. Наконец она кивнула:
– Это известно немногим, но ты прав, именно так ее и называли в кругу семьи. Откуда ты узнал?
Я сглотнул и облизал пересохшие губы.
– Случайно услышал при дворе. Просто досужий разговор.
– Разговор? О да, моя тетя Мария очень любила поболтать.
Она замолчала и погрузилась в свои мысли, но затем сказала:
– А меня ведь назвали в ее честь. Она была подобна ангелу – и лицом, и сердцем. Я ее обожала. И отец тоже. Это он придумал называть ее Розой.
Сколько печали в ее словах… Красавица, ангел душой и телом.
– Но откуда такой интерес к истории нашей семьи? – насторожилась Мария. – Необычно для человека твоего положения.
Я поперхнулся, но, как ни странно, сумел соорудить подходящее объяснение:
– О, это лишь любительское исследование. Меня всегда интересовали королевские генеалогии.
– Что ж, похвально, – тепло улыбнулась мне Мария. – Продолжай.
– Мне, конечно, известно о дочери Марии Саффолк. А были ли у нее сыновья?
– Были, двое. Обоих звали Генрихами. Оба умерли мальчиками. Один – в тысяча пятьсот двадцать втором году, второй – на год позже ее, в тысяча пятьсот тридцать четвертом. Герцог Саффолк потерял наследников и сам скончался в тысяча пятьсот сорок пятом году. Сыновья от последующего брака ненадолго его пережили.
– А как умерли они? – спросил я, ощущая неприятный холодок на спине.
Мария помолчала, вспоминая.
– Кажется, это была потница, хотя дети ведь так легко умирают от разных болезней. – Она вздохнула. – Я припоминаю, что, кажется, моя кузина Фрэнсис ухаживала за мальчиками во время болезни. Сама она уже переболела потницей и не боялась заразиться. Их смерть стала для Фрэнсис серьезным ударом – терять братьев невыразимо тяжело.
Я едва не расхохотался. Надо же, все наследники мужского пола умерли детьми! Так вот как герцогиня получила все свое состояние. Неужели кто-то считает это простым совпадением?
Нужно задать Марии главный вопрос – не важно, какую боль причинит мне ответ.
– А Мария Саффолк, ваше величество? Как она умерла?
– Мне говорили, от лихорадки. Она уже была больна… Страдала каким-то вздутием и прочими недугами. Она была совсем не старой, моего возраста. В последние месяцы ее жизни мы виделись нечасто. Она осуждала политику моего отца и предпочла покинуть двор, удалившись в свое поместье в Восточной Англии. – В голосе Марии неожиданно прозвучал гнев. – Немногие скорбели о ней. Она скончалась в июне – все с нетерпением ждали, когда разродится эта Болейн.
Она умолкла, и было видно, какая борьба происходит внутри ее. В том злополучном июне было брошено в землю семя раздора между Марией и ее младшей сестрой.
– Но я знаю кое-какие подробности, – неожиданно сказала Мария. – Прошло несколько недель после похорон Чарльза Саффолка, и ко мне явился его оруженосец. Очень преданный человек и очень достойный. У него еще был такой ужасный шрам от виска через всю щеку. Я спросила его, откуда это. Он ответил, что служил в армии во время Шотландской кампании. Бедняга, похоже, искренне скорбел о своем господине. Но главное, он принес драгоценность, завещанную мне Марией. Я храню ее. Лист золотого артишока. Подарок этого румяного юнца, Франциска Первого. Он-то и подстроил брак с Чарльзом Брэндоном, когда скончался ее первый супруг Людовик Двенадцатый.
Казалось, я рассыпаюсь на куски – так сильно дрожали мои колени.
Мария усмехнулась:
– Драгоценность значила для тети многое. Это было практически все, что она имела, когда ей наконец позволили вернуться в Англию. Отец был так разгневан ее вторым браком, что грозил бросить и Марию, и Брэндона в Тауэр. Потом он остыл, но наложил на супругов огромный штраф. Они так и не смогли его выплатить до конца, хотя Марии пришлось заложить все ее драгоценности. Но не эту. Она однажды призналась, что артишок – свидетель лучшего и худшего в ее жизни, радости и печали. Она очень дорожила им.
Мария вдруг осеклась и встревоженно взглянула на меня:
– Бичем, все хорошо? Ты очень побледнел.
– Это от усталости, ваше величество, – выдавил я. – Не знаю, как благодарить ваше величество за оказанную милость. Все это чрезвычайно важно для меня.
– О, рассказ доставил мне удовольствие. Я давно не предавалась воспоминаниям о любимой тете. Возможно, однажды ты напишешь для меня историю нашей семьи, а я с радостью оплачу тебе этот труд. – Она многозначительно подняла палец. – И у тебя наконец появится вполне достойный источник дохода.
– Почту за великую честь, ваше величество, – произнес я, натянуто улыбаясь.
Какое счастье, что в гостиной царил полумрак.
– С вашего позволения, могу ли я теперь удалиться?
– Разумеется. – Она протянула мне руку для поцелуя. – Полагаю, те, кто заплатил тебе, ожидают ответа. Приходи завтра. Тогда будет видно, смогу ли я составить его.
– Ваше величество. – Я припал губами к сухой руке, унизанной кольцами.
Рочестер отвел меня в четырехугольный двор, где стояла лохань. Я разделся и, тщательно прикрывая родимое пятно, помылся мутноватой водой. Затем, поднявшись по лестнице, я оказался в комнате с остывшей едой и постелью. Аппетита не было – да и появится ли он теперь? Тем не менее я заставил себя поесть досыта. Организм, в конце концов, не виноват в моем душевном смятении.
Поев, я уселся на соломенный тюфяк и вытащил свою драгоценность. Вещица сияла на ладони, точно звезда. Удивительно, как я мог перепутать? Я потрогал кончиком пальца выпуклые прожилки, словно они были живые. Он проделал столь долгий путь через Ла-Манш, из Франции. Его так бережно хранили в течение целой жизни. Я покосился на свой собственный знак розы – знак, который некогда носила моя мать.
«Об этом знали только близкие Марии».
«…После похорон Чарльза Саффолка… ко мне явился его оруженосец».
Довольно, нужно поспать. Я спрятал свою драгоценность за подкладку плаща и нырнул под грубое одеяло. Засыпая, я подумал: вот, наверное, удивится Кейт, когда узнает, что это не лепесток, а лист.
