— Принцесса, ответьте. Они снова здесь. Они ждут.

Голос настоятельницы доносился до меня, словно с другого берега широкой реки. Я медленно отвернулась от алтаря в часовне Санта-Ана, возле которого стояла на коленях. Сюда я приходила каждый день после похорон брата, ища утешения, которое никак мне не давалось.

Судя по ее непреклонному виду, я поняла — на этот раз она не примет ответа «нет». Я решила искать убежища в монастыре Санта-Ана в Авиле, несмотря на страх Беатрис перед чумой и требование Каррильо исполнить свой долг. Я видела, как тело моего брата перевозили во францисканский монастырь в Аревало, как его заворачивали в саван, пока монахи пели заупокойную молитву. После того как его погребли во временной нише, я оплатила строительство надгробного памятника и отправилась в замок, чтобы сообщить печальное известие матери. Мать посмотрела на меня пустым взглядом, повернулась и молча направилась назад в свою комнату. Зная, что горе придет к ней позже, ввергнув ее в безутешную бездну, я распорядилась через Беатрис, чтобы мать никогда не оставляли одну, даже ночью, на случай если она попытается что-то с собой сделать.

Меня нисколько не волновало, что Авила сейчас под карантином, — столь отчаянно хотелось бежать. Как оказалось, болезнь затронула лишь беднейшие кварталы города, и сестры приняли меня с распростертыми объятиями, прекрасно понимая, как могли только монахини в эти дни суеты и горя, что больше всего я сейчас нуждаюсь в уединенном месте для размышлений.

Заключенная за запертыми на засов воротами, я носила белые траурные одежды, отказалась от всех радостей жизни, подобно монахиням, что следовали лишь ежедневному колокольному звону. Оцепенение, сковавшее меня после смерти брата, вскоре сменилось глубокой скорбью. Я вспоминала, каким он был, когда мы вместе росли в Аревало, и в какой восторг приводила его окружавшая природа; вспоминала его увлекавшимся охотой мальчишкой, что обладал даром усмирять лошадей и собак; и наконец, мятежным принцем, которым теперь ему предстояло остаться навсегда.

Постепенно я смирялась со случившимся. Ко мне приходило понимание, что нужно как-то жить дальше, и для меня это был самый тяжелый вопрос. Но по мере того, как проходила боль, я каждую ночь лежала без сна, размышляла, что делать, и боролась с парализующим страхом при мысли, что Каррильо стремится с моей помощью завладеть властью, а Энрике собирает армию, чтобы низвергнуть новую королеву, пока Вильена и остальные гранды строят планы, как меня уничтожить.

Я достаточно много читала о нашей истории, чтобы понять: даже притом, что наследование по женской линии в Кастилии, в отличие от Арагона, не запрещалось, никто на самом деле не верил, что женщина способна править. Те немногие, кому это удалось, сталкивались с безжалостным сопротивлением, жертвуя всем ради сохранения хрупкой власти. В конечном счете никто из них не прожил счастливую жизнь; все заплатили дорогую цену за право называться королевой.

Не требовал ли Господь того же и от меня?

Вопрос этот жег меня, словно каленым железом. Если я откажусь от прав наследницы Энрике, соглашусь подтвердить клятву, принесенную Иоанне как принцессе, я повергну Кастилию в хаос, отдав ее на растерзание таким, как Вильена. Они посадят Иоанну на трон после смерти Энрике и выдадут ее замуж за какого-нибудь принца, которым смогут манипулировать, разграбляя королевство, словно собственную кладовую, пока не останется вообще ничего. Но если я решу сражаться, мне придется на всю жизнь заклеймить Иоанну позором незаконного происхождения. Мне придется противостоять тем же силам, которые сделали врагами моих братьев и которые уже слишком дорого обошлись Кастилии.

Ни одна из возможностей меня не радовала. Однако после месяца молитв и личных терзаний, после постоянных отказов сеньорам, что еженедельно приходили к дверям монастыря, требуя аудиенции со мной, я наконец поняла неизбежную истину.

То, чего мне хотелось, не имело никакого значения. Не сейчас, когда на карту поставлено столь многое.

Я посмотрела на настоятельницу, которая относилась ко мне с такой заботой, ни разу не пыталась давать советы, но при обращении называла меня принцессой, — титулом, предназначавшимся законной наследнице, — всегда подтверждая этим, как, по ее мнению, я должна поступать.

— Сегодня я с ними увижусь, — сказала я, и настоятельница, кивнув, отправилась готовить комнату, где мне предстояло встретить свою судьбу.

Я преклонила колени и встала.

В этот день я должна была стать настоящей принцессой, но лишь на моих условиях.

В приемной на втором этаже монастыря ждали Каррильо, епископ Мендоса, которого я рада была увидеть, и секретарь за столом, вооружившийся пером и бумагой. Хотя Мендоса и исполнял роль советника Энрике, я не забыла ту доброту, которую он ко мне проявил. Четвертым оказался не кто иной, как Вильена, чрезмерно надушенный и одетый в черный с золотом бархат. Желтые глаза его сверкали, словно он собирался получить некую награду. Неужели он и впрямь думал, будто я счастлива его видеть после того, что он совершил?

Каррильо поспешил ко мне.

— Мы так рады найти ваше высочество в добром здравии, — сказал он, склонившись над моей рукой.

Его уважительные манеры застигли меня врасплох; при виде того, как кланяются остальные, вся моя уверенность куда-то исчезла. Я опасалась, что не сумею отстоять свои права перед этими людьми, после того как мною столь долго пренебрегали.

— Мы тревожились за вас, — проговорил Вильена заботливым тоном, никак не подходившим его холодному взгляду. — Боялись, что ваше высочество может на неопределенный срок забыть о своих обязательствах.

Я вспомнила тот день, когда они с Хироном ворвались в зал в Сеговии, угрожая Энрике, и поняла — он вовсе не уверен, что я не ввяжусь в драку. Явился, чтобы оценить мою готовность и выяснить все мои слабые и сильные стороны. Вне всякого сомнения, он уже предназначил меня в жены кому-то еще; я представляла себе его ухмылку, с которой он мне об этом сообщит. В конце концов, однажды меня без долгих разговоров уже убрали с дороги, открытой для любых его амбиций. Я вспомнила, что у него есть сын. Возможно, Вильена начал строить планы, намереваясь в будущем обвенчать мальчика с Иоанной? Вполне логичный шаг, если он подкупил кого-то в Карденьосе, чтобы тот подсыпал яд в кубок моего брата…

При мысли об этом мои кулаки непроизвольно сжались и слова сами собой сорвались с губ:

— Я никогда не забывала о своем священном долге, сколь бы недостойной его себя ни считала. Я предавалась не удовольствиям, но размышлениям о событиях, приведших меня на этот путь. Хотя я оплакиваю своего покойного брата, инфанта Альфонсо, как преданная сестра, могу сказать, что все обдумала и верю всей душой: пока жив король Энрике, никто другой не может претендовать на его корону. Возможно, будь у Альфонсо наставники получше, он понял бы то же, что и я, и тирания не разделила бы королевство, а народу его не пришлось бы столь страдать. Подобное неугодно самому Господу, и я считаю, что именно оно привело к гибели Альфонсо.

Я замолчала и перевела дыхание. Каррильо попятился, но я заметила тень одобрения во взгляде Мендосы и нескрываемую ярость в глазах Вильены.

Я продолжила, прежде чем кто-либо успел мне помешать:

— И потому прошу вас, сеньоры, с должным смирением — верните королевство моему брату дону Энрике и восстановите мир в Кастилии. Меня вполне устроит титул принцессы Астурийской, наследницы трона, и пусть продлится правление нашего монарха короля Энрике.

Дело было сделано. Я стояла, высоко подняв голову, посреди мертвой тишины. Первым ее нарушил Мендоса:

— Ваше высочество, вы мудры не по годам. Вы действительно желаете, чтобы мы передали ваше мнение королю?

— Да, — ответила я.

Он кивнул и направился к выходу. Секретарь, что записывал мои слова на пергаменте, поспешил за ним. За ними, коротко поклонившись, последовал Вильена. Я не сомневалась, что Мендоса сделает все возможное, чтобы передать мои истинные слова Энрике, не исказив их ради очередного гнусного заговора, на что вполне был способен заблудший разум Вильены.

Архиепископ Каррильо долго смотрел на меня, сузив глаза, прежде чем кисло усмехнуться:

— Отличная работа. Ты меня почти убедила. Даже дипломат не справился бы лучше — выиграла для нас время, нужное для разработки дальнейших планов.

Подойдя к креслу, освободившемуся после секретаря Мендосы, я спокойно села. Каррильо достал из сумки пачку бумаг и бросил передо мной на стол:

— Это письма из разных городов, с предложениями поддержать твои претензии на трон. Сеговия, естественно, пока пребывает в нерешительности, но, уверен, как только ты заявишь о своих намерениях, она последует примеру остальных. Твой брат боролся за справедливость и…

— Я уже заявила о своих намерениях, — ответила я, не глядя на письма.

Каррильо фыркнул:

— Этому глупцу Вильене — возможно, но ты же не бросишь все то, за что мы боролись последние четыре года. Альфонсо не мог умереть напрасно.

— Альфонсо умер, поскольку ему не позволил жить Господь. — Я резко встала, повернувшись к нему лицом. — Господь покарал его, ибо он желал занять трон законного короля. То был Божий гнев, и я, монсеньор архиепископ, не стану его на себя навлекать.

Он плотно сжал губы. Я внезапно вспомнила тот день, когда он пришел ко мне в монастырский сад. Каким неукротимым он казался! Тогда я его боялась, а отчасти продолжала бояться и сейчас, но теперь я знала — если покажу свой испуг, это ничем мне не поможет. Каррильо питался моими страхами. Все его существование зависело от моей покорности.

— Хочешь сказать, ты на самом деле имела в виду то, что говорила? Действительно готова от всего отказаться из-за каких-то девичьих представлений о гневе Божьем?

— Называйте как хотите. Я не стану лгать и не стану поводом для дальнейших раздоров. Если мне предстоит унаследовать трон, я должна взойти на него с чистой совестью, а не ценой крови невинных жертв.

— Совестью! — Он ударил кулаком по столу. — Как насчет совести Энрике, а? Как насчет того вранья, что он говорил, лживых заявлений, что он провозглашал? Он забрал тебя у матери, чтобы запереть во дворце, объявил наследницей бастарда и, возможно, отравил твоего брата. Хочешь, чтобы его шлюха-королева украла у тебя то, что принадлежит тебе по праву?

Я взглянула на его сжатый кулак, на мгновение вспомнила бросающую в дрожь сцену из детства — человека за троном моего отца, который протягивает руку, касаясь его плеча… А потом вспомнила самого Каррильо, чья рука лежала на плече Альфонсо, когда вокруг нас рушился мир, уводя брата от меня к мятежу, восстанию, гражданской войне и хаосу.

К смерти.

Мне не хотелось разделить судьбу отца или братьев, превратиться в марионеточного правителя, в добычу таящихся за спиной теней. Но именно таковой могла стать моя судьба, если я тщательно не выберу путь, которым буду следовать начиная с сегодняшнего дня. Каждый мой шаг мог привести к славе или трагедии; любой мой выбор имел свои последствия. Судьба моя находилась в моих собственных руках.

— Вы забыли, с кем разговариваете, — наконец сказала я. — Теперь я наследница Кастилии и вполне могу принимать решения самостоятельно.

Я уже направилась к двери, когда услышала, как он проговорил сквозь зубы:

— Если ты откажешься поддержать нашу цель, на какую защиту с моей стороны сможешь рассчитывать? Будь ты наследницей или нет, за тобой все равно придут, заставят выйти замуж за португальского принца и отправят в изгнание до конца жизни. Ты никогда не будешь здесь править, ибо за тебя уже все решили.

Помедлив, я снова повернулась к нему:

— Если хотите меня защитить — заключите договор с Энрике, гарантирующий мои права. Я хочу подписать его лично, так что никто не сможет обвинить меня в предательстве. Вы можете также помочь мне обзавестись собственным домом, отдельно от дворца. Я не желаю там жить.

Судя по его хмурому взгляду, он не ожидал, что сегодня кто-то станет им командовать.

— Что-нибудь еще?

Я помолчала, мысленно слыша голос Фернандо — столь отчетливо, будто он стоял рядом со мной.

«Будьте смелой, Изабелла».

— Да. — Я взглянула в глаза архиепископу. — Вы сказали — меня заставят выйти замуж против моей воли. А если я поставлю в договоре с Энрике условие, что любой мой предполагаемый брак должен быть одобрен как мной лично, так и кортесами?

— Одобрен? — усмехнулся он. — Никто еще никогда не слышал, чтобы принцесса решала, за кого ей выйти замуж. Королевские союзы основываются на политической необходимости, а не на личном желании.

— Не смею спорить, — ответила я.

Меня удивило, сколь спокойно звучал мой голос, несмотря на отчаянно колотящееся в груди сердце. Впервые я произнесла вслух то, что до сих пор было лишь тайной возможностью.

— Естественно, политическая необходимость стоит для меня на первом месте. И потому — кто мог бы стать лучшим моим супругом, нежели принц Арагонский?

Глаза Каррильо расширились.

— Он просто идеален, — добавила я. — Мы почти одного возраста, и в наших жилах течет общая кровь. Он такой же испанец, а не иностранец, желающий присоединить Кастилию к своему королевству. Он уже воин, возглавил войска в защиту своей страны; он может защитить меня, так же как и я его. Если Кастилия и Арагон объединятся, Франция дважды подумает, прежде чем напасть, и у меня будет командующий для моих войск, когда возникнет такая необходимость. Возможно, мне не позволят носить доспехи или отправиться на поле битвы, но я хочу, чтобы ко мне относились с должным уважением. И он наверняка достоин того, чтобы…

— Никогда, — прервал меня Каррильо. — Еще ни один арагонец не считался достойным в Кастилии — по крайней мере, того положения, на которое ты хочешь его возвести.

Улыбка исчезла с моего лица.

— Я считаю его достойным. Этого достаточно. Или вы думаете так же, как и остальные?

Каррильо погрузился в молчание:

— Даже если бы я так думал, — наконец сказал он, и мне показалось, что я заметила на его губах язвительную улыбку, — какая, по сути, разница? Похоже, ты уже все сама решила.

Он поднял руку, не давая мне возразить.

— Собственно, я не имею ничего против. Это прекрасный выбор. Все знают, что король Хуан хотел подобного союза много лет, и Кастилия только приобретет, если сам принц считает так же…

— Он так считает, — сказала я. — Я знаю.

— Тогда к чему откладывать? — тихо сказал Каррильо, наклонив голову. — Мы добавим к договору условие, которое ты предлагаешь, и отправим королю Хуану личное письмо. Пусть все идет так, как предначертано судьбой.

Он поклонился, и я едва подавила готовый вырваться смех. Я с трудом могла поверить, что отдала сейчас свой первый приказ в роли будущей королевы Кастилии.