Мы отправились из Гранады в Кастилию вечером, чтобы избежать жары. Путешествие предстояло утомительное: недели езды верхом на жесткой спине мулов. Когда мы выехали на извилистую горную дорогу, спускавшуюся в долины Андалусии, я оглянулась.

Стены Альгамбры на холме в сумеречном свете обрели аметистовый оттенок. Над ее башнями простиралось фиолетовое небо, испещренное похожими на стеклянные блестки звездами. Вдоль дороги стояло несколько крестьян, махая нам на прощание; в деревнях лаяли собаки. Нынешний конец лета ничем не отличался от прошлых, словно на следующий год мы собирались вернуться сюда, как обычно. Затем мы миновали груду камней на обочине, где, как говорили, Боабдиль в последний раз взглянул на Гранаду и заплакал.

Как и он, я думала, увижу ли когда-либо мой заветный дворец.

Три недели спустя мы добрались до засушливых равнин Кастилии и города Толедо. Город возвышался на скалистом холме над рекой Тахо, лучи закатного солнца падали на прекрасное скопление белых и охряных зданий, увенчанное собором. Мне всегда нравились узкие кривые улочки и запах свежего хлеба по утрам, цветы во дворе за воротами монастыря, великолепные арки в стиле мудехар, с высеченными на них тайнами побежденных мавров.

Теперь же город казался мне тюрьмой, где мое будущее решалось без моего участия. Толедо являлся официальной резиденцией кастильских кортесов, совета вельмож и чиновников, которых избирал каждый крупный город Кастилии. Моя мать основательно урезала власть кортесов, прекратив царившую до ее вступления на престол анархию, однако ей все так же приходилось обращаться к этому органу за одобрением налогов и прочих крупных расходов, а также королевских союзов и присвоения титулов ее наследникам.

Именно кортесы одобрили мою помолвку.

Пока мы ехали по крутой дороге в сторону алькасара, я молчала, плотно сжав губы. За все время пути я почти не разговаривала, и мое раздражение лишь усилилось, стоило мне оказаться внутри старого замка: похожей на пещеру мрачной норы с постоянно сырыми стенами. После заросших олеандром двориков Альгамбры здесь мне было тяжело дышать. И что еще хуже, здесь начались мои серьезные уроки французского, которые давал лишенный чувства юмора учитель. Он читал бесконечные лекции и заставлял меня ежедневно декламировать гласные.

Он муштровал меня четырежды в день, и акцент его казался мне столь же прокисшим, как его дыхание. С холодным наслаждением я коверкала глаголы, наблюдая, как он бледнеет от ярости. Пока однажды сквозь звуки его занудной речи со двора замка не пробился стук копыт.

Подбежав к узкой амбразуре, я изогнула шею, чтобы сквозь оконную щель разглядеть прибывших.

– Мадемуазель, – сердито заявил учитель, – asseyez-vous, s’il vous plaît!

Но я уже приметила покрытых алыми попонами жеребцов и поспешно выбежала из класса, оставив ошеломленного учителя стоять с раскрытым ртом.

Сбежав по каменной лестнице, я увидела впереди группу кастильских вельмож, которые направлялись в сторону sala mayor, главного зала. Развернувшись кругом, я подобрала громоздкие юбки и бросилась в галерею менестрелей. Если удастся добраться до него раньше матери, убедить его…

Я вполголоса выругалась: придворные уже собрались в зале. Войти туда без сопровождения я не могла и присела за ширмой, отделявшей галерею от зала. Со двора входили вельможи моего отца.

Увидев с ними его самого, я облегченно вздохнула.

От красного плаща на его плечах пахло так же, как и от него самого: лошадьми, вином и его потом. Сапоги на мускулистых ногах прирожденного наездника были забрызганы грязью. Невысокий ростом, он тем не менее будто бы возвышался над всеми остальными. Вот он снял шляпу, открыв коротко подстриженные черные волосы. Держа шляпу в одной руке и уперев другую в бок, он окинул взглядом кастильских вельмож, улыбнулся и взревел:

– Изабелла, mi amor, я дома!

Я прижала ладонь ко рту. Как же ненавидели придворные подобные его возгласы! Он всегда появлялся так, демонстрируя бескрайнюю любовь к жене и презрение к жестокому кастильскому этикету. Для грандов при дворе моей матери то был еще один признак его арагонской неотесанности. Их лица помрачнели.

Мне не требовалось напоминаний матери, что кастильские вельможи не одобряют ее мужа. Пока мои родители не поженились, Арагон и Кастилия были отдельными королевствами и порой враждовали. Арагон, несмотря на меньшие размеры, владел островами и землями на Средиземном море и имел огромное влияние, в то время как Кастилия занимала бо́льшую часть Центральной Испании, соответственно имея бо́льшую власть. Союз моих родителей объединил королевства, хотя их брачный договор сохранял за Арагоном право на собственные выборные представительные органы. После смерти родителей мой брат Хуан становился первым правителем обоих королевств, и продолжение его рода гарантировало, что Испания никогда больше не разделится. До этого же мой отец являлся королем-консортом Кастилии и полноправным королем Арагона, о чем никому и никогда не позволял забыть. Подобная уступка со стороны матери лишь усиливала неприязнь к нему кастильских вельмож.

За прошедшие годы я слышала и другие рассказы, не предназначавшиеся для моих ушей. В том, что отец неравнодушен к женщинам, можно было не сомневаться: мать взяла ко двору его внебрачную дочь Иоанну и сделала архиепископом его внебрачного сына. Но несмотря на подобные грешки, их браку можно было только позавидовать. Мать никогда ему не перечила, и их встречи всегда приносили неподдельную радость. Отец был не прочь повеселиться, обожал непристойные шутки и хороший кубок хереса, проводил немало времени в обществе детей. Но никто другой не любил его так, как я.

Сквозь ширму я видела, как отец снимает плащ и заводит разговор с доверенным советником матери, тощим Сиснеросом. Его вельможи стояли в стороне от кастильцев, что свидетельствовало о взаимной неприязни. Затем вошла мать с моими сестрами. Отец тотчас же оставил Сиснероса и направился к ней. Он наклонился к матери, и ее бледные щеки залил румянец. Казалось, будто в зале нет больше никого, будто они – единственные влюбленные во всем мире. Рука об руку они прошли к возвышению. Отец улыбался, глядя на кланяющихся кастильцев.

Я едва не растаяла за ширмой. Если бы я только могла выйти замуж за такого мужчину, как мой…

– А где же, скажите на милость, Хуана? – эхом отдался в зале голос матери.

Быстро разгладив помятые юбки, я спустилась в зал.

Увидев меня, отец широко улыбнулся. Он сбрил бороду, и лицо его покрывал бронзовый загар, придавая ему облик искателя приключений. Не осмеливаясь взглянуть на мать, я подошла к подножию возвышения и присела в реверансе:

– Я так рада вас видеть, Su Majestad.

– Ваше величество?! – воскликнул он. – Что это значит, madrecita? От тебя мне не нужны никакие церемонии.

– Фернандо, – упрекнула его мать, – перестань ее так называть. Она вовсе не твоя мамочка. – С этими словами она дала знак вельможам отойти, оставив меня на коленях. – Можешь встать. Не стану портить радость от возвращения твоего отца расспросами, где ты была.

– Вероятно, пыталась подкупить конюха, – усмехнулся отец, – чтобы взять жеребца, сбежать обратно в Гранаду и спрятаться там, будто разбойница. Что угодно, лишь бы не выходить замуж за Габсбурга, да?

Я не удержалась от улыбки.

– Она просто невозможна, – заявила мать. – Слишком горяча и своевольна. А ты, муж мой, поощряешь ее, хотя сам должен быть примером.

– Ты в ее возрасте была такой же, – рассмеялся отец. – Тебе ли ее винить? Она испанка до мозга костей, и ей не хочется никуда уезжать с иностранцем, точно так же, как не хотелось и тебе.

Я едва не рассмеялась вместе с ним. Папа мне поможет. Он положит конец этой гнусной помолвке.

Отец протянул руку:

– Пойдем прогуляемся наедине.

Он подмигнул матери. Хмурое выражение исчезло с ее лица, и она подозвала моих сестер:

– Подождем вас в галерее.

Мы с отцом вышли во двор.

Белое раскаленное солонце обжигало булыжники двора. Поежившись, я пошарила в кармане в поисках ленты, чтобы завязать волосы. Отец протянул руку и свернул копну волос в узел у меня на затылке.

– Я часто делал так со своей матерью, – пробормотал он. – У нее были волосы как у тебя, густые, словно грива кобылицы. Единственная ее гордость – после любви ко мне, конечно.

Я бросилась в его объятия:

– Я так по тебе скучала…

– Я тоже по тебе скучал, madrecita.

Почувствовав, как его мозолистые пальцы поглаживают мою шею, я сглотнула унизительные слезы, постоянно в последнее время подступавшие к глазам, и отстранилась:

– Не видела в зале Хуана. Он не приехал с тобой?

– Я оставил его отдыхать в Сеговии, хотя ты наверняка будешь рада узнать, что в Арагоне он произвел немалое впечатление. Он настолько потряс мои кортесы своей эрудицией, что они лишились дара речи, а это с ними бывает редко. Но возвращение в Кастилию его утомило.

Я понимающе кивнула. Здоровье Хуана постоянно внушало тревогу. В Кастилии женщина могла унаследовать трон, как моя мать, но Арагон придерживался положений салического закона, запрещавшего передачу престола по женской линии. Если, не дай бог, Хуан умер бы, не успев жениться и дождаться сына, Кастилия и Арагон могли снова разделиться.

– Во имя всех святых, тут жарко, как в аду. – Отец прикрыл глаза рукой. – Пойдем в тень, пока ты вся не покрылась веснушками. Зачем нам пятнистая невеста?

Я отвернулась, но он взял меня за подбородок и вновь повернул к себе:

– Ты что, плачешь?

– Пыль, наверное, – пробормотала я, утирая глаза. – Терпеть не могу это время года в Кастилии. Повсюду пыль и насекомые.

– Что верно, то верно, – заметил отец, ведя меня к скамейке в тени ворот.

Я присела рядом, почти физически ощущая исходящую от него бычью силу.

Отец откашлялся.

– Я должен поговорить с тобой кое о чем очень важном.

Он пристально посмотрел на меня. На его виске виднелся сморщенный шрам, и из-за косоглазия, которое передалось по наследству и мне, хоть и в меньшей степени, казалось, будто он все время щурится. И тем не менее я считала его самым красивым мужчиной на свете, ибо когда он смотрел на меня, создавалось впечатление, будто он не хочет видеть больше никого и ничего.

– Знаю, союз с эрцгерцогом тебя не радует. Твоя мать говорит, что ты очень расстроена и все свободное время бродишь, словно потерянная душа.

– Какое свободное время? – мрачно усмехнулась я. – У меня едва находится минутка в уборную сходить. Я только и делаю, что пытаюсь учить французский и совершенствоваться в музыке и танцах.

– Значит, вот где ты была – учила французский? Ну давай же, открой передо мной свою душу. Ты же знаешь, я не стану тебя бранить.

Слова его пробили защиту, которую я выстроила внутри себя, как только узнала о приближающейся свадьбе.

– Я никому не хочу доставлять хлопот, – дрогнувшим голосом сказала я. – Понимаю, насколько важен этот брак.

– Но, как говорит твоя мать, ты предпочла бы выйти замуж за испанца?

– Испания – моя родина. Не могу даже представить, что пришлось бы уехать. А если я выйду за эрцгерцога, этого не миновать.

Отец вздохнул:

– Как бы вы с матерью ни отличались друг от друга, у вас есть одно общее: Изабелла тоже любит Испанию всем сердцем. Иногда, пожалуй, больше, чем что-либо другое на свете.

В голосе его послышалась давняя боль.

– Значит, мы не так уж похожи. Ибо больше всего на свете я люблю тебя.

– Ты достойна своего имени. – Отец улыбнулся, обнажив неровные зубы. – Ты не только похожа на мою мать, но и предана точно так же, как и она.

– Правда?

Мне нравилось, когда меня сравнивали с моей тезкой, покойной королевой. Хотя она умерла еще до моего рождения, ее любовь к Арагону и моему отцу была известна всем. Говорили, будто она стремилась к браку моих будущих родителей еще за долгие годы до их встречи, предвидя, что вместе их ждет более великая судьба, чем по отдельности.

– Да, правда. Для моей матери не было ничего важнее в жизни, чем преданность стране. Она говорила мне, что это единственная любовь, которая остается навеки. – Отец погладил меня по руке. – Так что, если не хочешь выходить замуж за эрцгерцога, мы не станем тебя принуждать. Сколь бы ни был важен этот брак, я не потерплю, если он сделает тебя несчастной.

Я молчала, размышляя над его словами. Ждала величайшего облегчения, но оно не приходило.

– Мама говорила, что Франция угрожает Арагону и мы должны показать нашу силу. Это действительно так?

– Ах, madrecita, какое это имеет значение? Если ты этого не хочешь, пусть все остается как есть.

– Но это имеет значение. Для меня. Я хочу понять.

– Ну хорошо. – Отец потер подбородок. – Ты знаешь, что, хотя мы с твоей матерью – титулованные монархи Испании, мое королевство Арагон остается независимым. Но на самом деле наш союз должен сохраняться ради блага страны. Это должен обеспечить твой брат, но еще недавно Арагон и Кастилия были заклятыми врагами и гранды строили заговоры против короны и кортесов.

– Да, я знаю, – кивнула я. – Но потом вы с мамой поженились и сделали Испанию сильной.

– Верно, но некоторые рады были бы нашему падению, чтобы ввергнуть страну в беззаконие. Мы отобрали свободы у знати, уменьшили владения и заставили грандов поклясться в верности нам, поставив ее выше собственных интересов. И тем не менее мы не добились бы успеха без их поддержки, и многие готовы заключить за нашей спиной союз хоть с самим Люцифером, лишь бы сокрушить нашу власть. К тому же Арагон когда-то в борьбе за Неаполь проиграл Карлу Французскому.

– Но ты же отвоевал его назад. Неаполь теперь твой, по договору.

– Как ни прискорбно, договоры во многом зависят от того, кто их подписывает. Будучи в Арагоне, я получил известие о смерти моего старого врага Карла. Своим наследником он назвал двоюродного брата Луи Орлеанского. Луи – истинный Валуа, и понятия совести для него не существует. Он презирает мои права на неаполитанские владения и уже объявил, что готов сражаться за эту землю. Любая война, которую он начнет за Неаполь, станет войной против Испании.

Я тут же вспыхнула:

– Если он объявит войну, мы победим его, как победили мавров!

– Увы, все не столь легко. Неаполь – ворота к африканским торговым путям. Он далеко, и Луи знает, что мы не можем позволить себе вести войну на два фронта, не опустошив казну и не открыв Арагон для атаки французов. Не забывай, Арагон граничит с Францией и Италией. Луи может провести свои войска прямо через мое королевство. Боюсь, как только его коронуют, он именно так и поступит. Он заставит нас разделить наши силы, а у нас нет ни денег, ни людей.

Я сжала кулаки, представив, как орды французов вторгаются в королевство отца – так же, как с незапамятных времен, движимые неутолимой жаждой разрушений и крови.

– На самом деле все просто, – продолжал отец. – Мы с Изабеллой израсходовали казну на Крестовый поход против мавров, а кортесы как с той, так и с другой стороны отказываются одобрить дальнейшее повышение налогов. Они в своем праве – от их имени говорит простой народ, и, в отличие от других монархов Европы, мы правим с их согласия. Испания отдала все, что у нее есть, а война стоит денег, и немалых. Отсюда и браки с Габсбургами.

– Габсбурги дадут нам денег на войну с Францией? – Я нахмурилась.

– Не деньги. Безопасность. С помощью браков мы заключим с ними союз. Поверь мне: Луи дважды подумает, прежде чем выступить против нас, если будет знать, что Габсбурги на нашей стороне. Император осмотрителен – он друг для всех, но никому не доверяет. В данный момент он расположен к нам, но, если Луи убедит его поддержать французов, вместе с Габсбургами они могут доставить Испании немало хлопот.

Я задумалась. В отличие от сестер, редко выглядывавших за двери покоев, я всегда интересовалась происходящим при дворе. Часто мне удавалось подслушать разговоры вельмож, что хотя Испания и обширна, казна ее никогда не полна до краев, а Реконкиста еще больше ее истощила.

– А земли адмирала Колона? – спросила я. – Разве там нет золота?

– Этот шарлатан? – Отец шумно выдохнул уголком рта. – В Новом Свете, как он его называет, ему не удалось найти ничего, кроме горстки кишащих москитами островов. Возможно, он и заслужил титул за открытие земли за океаном, но есть ли там золото – пока неизвестно.

Я восхищалась тем, насколько различались характеры моих родителей. Для матери Новый Свет Кристобаля Колона представлял собой тысячи языческих душ, ожидавших слова Божьего; для отца же он означал лишь чрезмерные расходы, которые следовало бы направить на защиту Испании.

– Только матери про это не говори, – подмигнув, добавил он, словно прочитав мои мысли. – Она мне голову оторвет. Она убеждена, что однажды Колон найдет город с вымощенными золотом улицами, на которых толпы дикарей требуют Сиснероса и его молитв.

Я рассмеялась, впервые за несколько недель почувствовав, как тревога оставляет меня.

– Вот так-то лучше, – одобрил отец. – Такой я и хочу тебя видеть. Тебе следует почаще смеяться, дочь моя. Полезно для твоей души. – Он помолчал. – Теперь ты понимаешь, почему этот брак столь важен?

– Да, понимаю. Взяв меня замуж за Филиппа и выдав его сестру за Хуана, Габсбурги поддержат нас, и Франции придется договариваться с нами, вместо того чтобы просто объявить войну.

– Верно. Кто же сможет лучше научить фламандского эрцгерцога жизни в этом мире, чем ты?

Я с трудом подавила желание поступить так, как хочет отец. Хоть я и надеялась на облегчение, передо мной стоял трудный выбор.

– Я сделаю все, что смогу, чтобы помочь Испании, – рискнула я.

– Да, но тебе вовсе незачем приносить себя в жертву. Мы найдем тебе мужа-испанца, а пошлем… кого ты предлагала? Ах да – твою сестру Марию. Она тоже инфанта, и, как ты говорила матери, Филипп даже не заметит разницы.

– Мария? – Я закатила глаза. – Да она вообще ничего в этих делах не смыслит. Она попытается утешить Филиппа псалмами и вышиванием и в конце концов утомит его до смерти.

Отец усмехнулся:

– Следует понимать, что ты все же хранишь тайную привязанность к нашему прекрасному эрцгерцогу?

– Ха, да он ничего для меня не значит. – Я взяла отца за руку. – Но я сделаю это ради Испании, папа. Ради Испании я выйду за него замуж.

– Madrecita?.. – прошептал он, целуя меня в губы. – Сегодня ты дала мне немалый повод для гордости.

Когда мы вошли в галерею, мать, сидевшая в кресле, подняла взгляд. Исабель и Мария шили рядом; у их ног Каталина играла клубком с рыже-черным котенком.

– А, вот и вы, – сказала мать. – Хорошо погуляли? Иди к нам, Хуана. Твой отец даже не успел помыться и переодеться. Отпусти его к оруженосцу. Потом поужинаем всей семьей в моих покоях, хорошо?

Кивнув, я направилась к креслу, взяла пяльцы и начала вдевать нитку в иголку.

– Ну? – прошипела Исабель, наклонившись ко мне. – Собираешься выходить замуж или нет?

– Да, собираюсь, – прошептала я в ответ. – И не желаю больше слышать об этом ни слова до самой свадьбы.