Еще один великолепный жаркий день. Сегодня утром королевские глашатаи объявили жителям Лондона, что Джейн стала королевой, и из Байнардс-Касла донесся звук фанфар. А днем она торжественно отправится в лондонский Тауэр, где согласно традиции должна жить до коронации. Мы все должны выглядеть наилучшим образом, и мама приказала Эллен принести мое подвенечное платье.

В полдень Пембрук требует подать лодку, которая отвезет нас в Тауэр. У Придворных ворот нас встречает лейтенант, сэр Джон Бриджес, за которым мы следуем к цитадели Цезаря. Никогда еще ко мне не относились с таким почтением и церемонностью, и только теперь я начинаю осознавать, как это восхитительно — быть сестрой королевы.

Мы торжественно поднимаемся в палату Совета, которую переделали под приемный зал, поставив там трон с балдахином. Здесь ждут все члены Тайного совета, а вместе с ними — важные пэры. Они низко кланяются, и я настолько проникаюсь судьбоносностью происходящего, что меня бросает в дрожь. Но рядом стоит Гарри, он крепко держит меня за руку. В короткой накидке и дублете из алого дамаста, отороченном черным бархатом, он выглядит необыкновенно красивым.

Входит моя сестра под руку с Гилфордом. Перед ними идет маркиз Винчестер, а сзади следует наша мать — она несет шлейф платья Джейн. Нет, вы только представьте себе: наша преисполненная гордыни мать прислуживает дочери и сама в роскошном одеянии выглядит как настоящая королева.

При появлении Джейн мы все низко кланяемся, а когда она усаживается на трон под роскошным балдахином, украшенным гербом Англии, низко склоняется перед нею и Гилфорд. Я радуюсь за сестру и за Англию, а еще я, честно признаться, завидую Джейн: многое бы я отдала, чтобы сейчас оказаться на ее месте. Ах, как бы мне хотелось быть королевой — больше всего на свете!

А тем временем вокруг творятся новые чудеса! Наш отец и Нортумберленд становятся на колени перед королевой Джейн, официально приглашая ее в Тауэр и в ее королевство. А вот и еще один повод, чтобы возгордиться: вздорный Гилфорд, обращаясь к моей сестренке, каждый раз кланяется ей чуть ли не до пола. Вот что значит иметь власть над сильными мира сего! Потом мы все процессией движемся вслед за Джейн по древней лестнице в старую часовню Святого Иоанна Евангелиста, где будет проведен благодарственный молебен. Я от всего сердца приношу Всемогущему Господу самую горячую благодарность за ту великую удачу, что выпала нашей семье. После этого мы торжественно возвращаемся в палату Совета.

Теперь маркиз Винчестер приносит новой королеве для осмотра королевские регалии. Я глаз не могу оторвать от золота, бриллиантов и других драгоценных камней, которые блестят, сверкают и словно бы подмигивают нам в солнечных лучах, проникающих сюда через узкие окна. Я в жизни не видела такого великолепия. Я замечаю, каким жадным взглядом смотрит наша мать на королевские регалии. Именно этого она и добивалась для Джейн все последнее время.

— Для меня большая честь возложить на вас эту корону, мадам, — говорит маркиз, поднимая бесценную диадему.

— Нет! — внезапно резко заявляет Джейн. — Я не буду ее надевать.

— Снова она взялась за свои глупости, — ворчит миледи, и я не могу с ней не согласиться. Да что такое происходит с моей сестрой: почему она не может с благодарностью принять доставшееся ей великое счастье?

— Простите, ваше величество, но мне хотелось увидеть, насколько идет вам корона, — в замешательстве возражает маркиз.

— Я не буду ее надевать, — повторяет Джейн.

— Ваше величество может сделать это без всяких опасений, — настаивает маркиз.

— Хорошо, — неловко соглашается Джейн, и Винчестер надевает корону ей на голову.

Удивительно, как внезапно похорошела моя сестренка: благодаря своему тихому, не бросающемуся в глаза достоинству она выглядит необычайно величественно. И опять я не могу подавить в себе желание оказаться на ее месте: эх, вот бы хоть разок надеть эту прекрасную корону! Все присутствующие разражаются аплодисментами. Дело сделано, назад пути нет. Джейн — законная королева, и, слава богу, Англия теперь избавлена от католической угрозы.

Опускается вечер. Мы все приглашены в цитадель Цезаря, на большой пир в честь восшествия Джейн на трон. Столы обильно уставлены вкуснейшими блюдами, вино льется рекой. Играют менестрели, а позднее, когда стол уберут, будут танцы. Гул стоит невыносимый, и от великого множества потеющих в своих шелковых и бархатных одеяниях людей в зале очень душно. У меня просто голова идет кругом от множества комплиментов, рассыпаемых мне придворными, причем каждый стремится превзойти предыдущего, чтобы завоевать мою благосклонность. Я даже поверить не могу, что это на меня обращено столько внимания, ибо прежде всегда считала себя человеком весьма незначительным. Но теперь я — сестра королевы и волей-неволей думаю, что если вдруг Джейн сложит с себя корону, то и сама могу оказаться на троне. Нет, я не желаю зла сестренке, ни в коем случае не желаю, но я же прекрасно знаю ее и чувствую: корона ей ни к чему, не нужна Джейн никакая корона. И я не могу удержаться от крамольной мысли: если бы сегодня на троне сидела я, то я бы смотрела на мир куда более счастливыми — да что там говорить, просто восторженными — глазами.

Гарри сидит рядом со мной. Он немного пьян, и его руки все время мимоходом задевают то мою грудь, то колени. Однако Пембрук, к моему удивлению, смотрит на это снисходительно. Я чувствую, что краснею под пристальным взглядом свекра.

Гарри шепчет мне на ухо:

— У меня есть потрясающая новость, моя Катерина. Мне сегодня позволено прийти в твою спальню. Отец наконец-то согласился консумировать наш брак.

Сердце так и поет у меня в груди.

— Ты рада? — нетерпеливо спрашивает он.

Я хихикаю:

— Еще бы! Да я просто ощущаю райское блаженство!

Гарри снова целует меня — на сей раз смелее. А я ловлю себя на мысли, что, пожалуй, Бог одарил меня более щедро, чем Джейн: пусть она и королева, зато у меня есть то, чего нет у нее, — любящий и любимый муж. Гарри улыбается мне во весь рот, глаза его светятся счастьем, и я невольно думаю: «Какой красивый, благородный король получился бы из него — не то что этот олух Гилфорд!»

Внезапно аристократическое собрание смолкает — в зал входит какой-то человек. На нем зелено-белая ливрея — цветá Тюдоров. Незнакомец смело подходит к столу для почетных гостей, отвешивает поклон и заявляет:

— Дамы и господа, прошу минуту внимания! Меня зовут Томас Хангейт, я привез письмо от королевы Марии! Выслушайте, что пишет ее величество.

Пока он достает письмо из сумки, в зале стоит мертвая тишина. И только Нортумберленд злобно вопрошает:

— Где сейчас находится Мария?

— В Кеннингхолле, в Норфолке, где она была провозглашена королевой, — невозмутимо сообщает ему Хангейт. — Ее величество адресовала свое письмо Тайному совету: она шлет привет всем его членам и напоминает о воле своего покойного отца, короля Генриха Восьмого, которую тот выразил в Акте о престолонаследии. Согласно этому документу она является законной наследницей, как это известно всему миру, так что вам не стоит ссылаться на свое неведение в данном вопросе. Королева Мария не сомневается, что Сам Господь поможет ей и укрепит в ее неоспоримом праве на английский престол.

Лицо герцога наливается бешенством, он судорожно цепляется руками за подлокотники.

Не сводя взгляда с Нортумберленда, господин Хангейт продолжает:

— Ее величество полагает странным, что Совет не известил ее о смерти короля, ввиду чрезвычайной важности этого вопроса. Но, зная вас как людей мудрых и рассудительных, она выражает надежду, что впредь вы будете служить ей верой и правдой. — Он снова кланяется лордам, после чего продолжает: — Позвольте заметить, что королеве Марии известно о ваших колебаниях, однако она от души надеется, что вы заботились исключительно об интересах государства. Ее величество не может допустить и мысли о том, чтобы члены Совета руководствовались злыми намерениями. А потому можете не сомневаться, милорды, что она милостиво относится к вашим деяниям и готова полностью и по доброй воле простить их, дабы избежать кровопролития и насилия. Королева полагает, что вы в полной мере оцените ее снисходительность и добросердечие. В связи с чем просит и требует, чтобы вы, милорды, в духе верности Господу и ее величеству, в духе чести и преданности, обеспечили ее законное право на трон, которое должно быть провозглашено в столице нашего государства городе Лондоне и других местах! Да не обманете вы тех ожиданий, которые Божьей милостью королева Мария на вас возлагает!

В ответ на речь посланника воцаряется испуганное молчание, и лишь герцогиня Нортумберленд нарушает его, громко воскликнув:

— Милорд, я полагала, что вы послали людей, дабы захватить принцессу Марию!

— У принцессы Марии нет армии, которая могла бы поддержать ее смелые заявления, — с трудом удерживаясь в рамках вежливости, говорит Нортумберленд.

Однако, похоже, он выдает желаемое за действительное, поскольку Хангейт тут же парирует:

— Это не так, милорд. Ее величество собрала немало преданных ей джентльменов и разослала письма-призывы во все города королевства. Более того, она дала всем знать, что сохранит в Англии религию, установленную ее братом, и не станет производить жестких изменений.

— Дайте мне это письмо и убирайтесь, — говорит Нортумберленд, и Хангейт уходит, непочтительно ухмыляясь, к великому неудовольствию милорда.

— Она буквально вытащила ковер из-под ног герцога, — бормочет Пембрук. На его лице растерянное выражение. Гарри мрачно кивает. — Ее заявление о терпимости к протестантам многим придется по душе. Теперь Марию больше не будут считать врагом истинной веры.

— Как бы не так! — в ярости восклицает моя мать. — Можно подумать, я ее не знаю. Да Мария — настоящая фанатичка. Не успеет корона оказаться на ее голове, как всю эту пресловутую терпимость как ветром сдует.

А вот моя сестра Джейн за все это время не произнесла ни слова. Я искренне верю, что для нее королевский титул не слишком важен, а потому и новый неожиданный поворот в этом деле ее мало волнует.

— Я заверяю ваше величество, что принцесса Мария — одинокая женщина, не имеющая ни друзей, ни влияния. Она ни в коей мере не может угрожать вашему законному праву на трон, — обращается к Джейн герцог.

Его слова подтверждают и несколько членов Совета. Моя сестра наклоняет голову, но ничего не говорит в ответ.

Нортумберленд поворачивается, подзывает стражника и приказывает:

— Арестуйте этого Хангейта и бросьте в темницу за дерзость!

У меня на глаза наворачиваются слезы. Вторжение Хангейта испортило всем настроение, атмосфера праздника бесследно испарилась. Торжество явно закончилось: герцог поднимается и просит членов Совета следовать за ним.

— Мы должны составить документ, дезавуирующий все претензии принцессы Марии, — говорит он им.

Со скрежетом отодвигаются стулья и скамьи: лорды удаляются в палату Совета. Я ничуть не сомневаюсь, что они проявят решительность и немедленно покончат с внезапно возникшей угрозой.

Члены Совета долго не возвращаются. Мы с Гарри сидим рядом с герцогиней Пембрук, прихлебывая вино, приправленное пряностями, — его принесли тем, кто остался за столом.

Джейн уходит в спальню. Прежде чем удалиться в королевские палаты, она проходит мимо кланяющихся и шаркающих ногами придворных, тепло обнимает и целует меня.

— Спокойной ночи, сестренка, — говорит Джейн тихим голосом, не позволив мне присесть в реверансе. — И помни: мне эта корона не нужна, так что она никогда не встанет между нами. Прошу тебя, помолись за меня. Члены Совета хотят сделать Гилфорда королем, но я никогда на это не соглашусь. Так что проси Господа, пусть даст мне силы воспротивиться.

— Непременно, — обещаю я, а про себя думаю, что, если бы меня вдруг сделали королевой, я бы ни за что не отказала в короне Гарри. Но сейчас меня больше волнует другое.

— А что, если принцесса Мария будет продолжать упорствовать в своих претензиях? — обращаюсь я к мужу и свекрови. — Надеюсь, у нее не так уж много сторонников?

— Мы должны молиться, чтобы этого не случилось, — отвечает Гарри. — Не переживай, дорогая. У нас много чего впереди, особенно сегодня ночью.

Его слова успокаивают меня. Я молода и влюблена, и моему счастью ничто не может помешать.

Члены Совета наконец возвращаются, и Пембрук со строгим лицом присоединяется к нам.

— Сегодня я должен остаться здесь, в Тауэре, — говорит он. — В королевских покоях разгорелась свара не на шутку. Джейн наотрез отказалась назвать Гилфорда королем, и его мать вне себя от бешенства. Откровенно говоря, я бы предпочел находиться где-нибудь в другом месте. Но вы должны вернуться в Байнардс-Касл.

Графиня зовет свою горничную и просит принести ее плащ.

Зал пустеет, придворные расходятся — оставаться более не для чего. Граф провожает нас к Придворным воротам, где уже ждет лодка. По пути меня внезапно охватывает приступ страха, накатывает непреодолимое желание бежать со всех ног. Я не могу объяснить это логически, потому что страх мой какой-то неопределенный и, кажется, совершенно не связан с судьбоносными событиями последних дней. Скорее это… Неужели предчувствие чего-то дурного? Меня пробирает дрожь. К счастью, волна паники быстро отступает. Наверное, всему виной сегодняшние обильные возлияния.

Когда лодка подплывает к пристани, Пембрук бормочет:

— А теперь послушайте, что я вам скажу. Боюсь, мы попали в скверную ситуацию. Марию в народе всегда любили. А твоя сестра, Катерина, совершенно никому не известна. И принимали ее сегодня весьма прохладно. Все считают, что она — игрушка в руках Нортумберленда, а его, как известно, не слишком жалуют. Да еще это письмо от принцессы Марии: оно раскололо членов Совета. Во время заседания я почувствовал некоторое охлаждение со стороны части лордов, а кое-кто даже открыто высказывал свои подозрения: дескать, Нортумберленд хочет посадить на трон Гилфорда. Когда я покидал палату Совета, граф Эрандл отвел меня в сторону и сказал, что, на его взгляд, когда герцог станет не только лордом-президентом Совета, но еще и свекром королевы, его высокомерие возрастет стократ. А потом Винчестер признался мне, что поддерживает Нортумберленда только потому, что боится за собственную шкуру. Не сомневаюсь, что некоторые лорды сейчас выжидают, куда ветер подует.

— А вы, сэр? Какова ваша позиция? — спрашивает Гарри, глядя на отца встревоженным взглядом.

Граф хмурится.

— Не думаю, что в данной ситуации благоразумно окончательно и бесповоротно связывать себя с Нортумберлендом, — бормочет он. — Если возникнет необходимость, я с ним порву. Но пока об этом еще рано говорить. Я тоже считаю, что лучше выждать: посмотрим, как будут развиваться события.

Я помалкиваю. Нетрудно догадаться, что Пембрук не питает особой привязанности ни к Нортумберленду, ни к Марии, а уж тем более к Джейн. Этот человек думает только о себе, о своем будущем влиянии и процветании. И это становится еще очевиднее, когда он безжалостно заявляет:

— Гарри, ты должен забыть о том, что я говорил тебе прежде. Потому что все изменилось. И я категорически против консумации твоего брака. Если Нортумберленд проиграет, мы не должны оказаться связанными с домом Саффолков.

При этих словах меня охватывает самый настоящий ужас. Ужас и бешенство. Неужели мои чувства ему совершенно безразличны? Как он смеет так пренебрежительно говорить о моей семье! И не слишком ли безнадежно смотрит свекор на будущее? Мария лишена поддержки, и Нортумберленд отправил за ней своих людей, так что в скором времени она может оказаться его пленницей, и уже никто не посмеет оспорить законное право Джейн на трон. И вот тогда придет мой звездный час: я обязательно напомню милорду Пембруку, как он оскорбил сестру самой королевы. Но когда еще это будет? А пока я в отчаянии, с трудом сдерживаю слезы; нет, я не доставлю графу этого удовольствия — он не увидит, как я плачу.

Гарри сверкает глазами. Я с волнением слышу, как он срывающимся шепотом говорит:

— Катерина — моя жена, и я ее люблю! Вы, сэр, не имеете права разлучать нас таким образом. Нас обвенчали!

— Подобного рода союзы заключаются из политических соображений, мой мальчик, — ровным голосом говорит граф. — Любовь не в счет. Если нам придется выпутываться из этих уз, ты еще поблагодаришь меня. Когда брак не консумирован, его легко расторгнуть.

Теперь я горько плачу, и меня уже не волнует, видит кто-нибудь мои слезы или нет.

— Но я не хочу расторгать брак! — кричит Гарри, и гребцы в лодке испуганно смотрят на нас. — Я хочу, чтобы Катерина стала моей женой, — никого другого мне не нужно! Даже если бы я ее не любил, то и тогда не смог бы найти себе пары лучше. Вы только подумайте, из какой она семьи!

— Лучше подумай о том, что вскоре она может стать дочерью и сестрой государственных изменников, ты сопливый дурак, — бормочет его отец.

Тут я обретаю голос, ибо не могу допустить таких оскорблений в адрес своей семьи.

— Они не изменники, милорд, — произношу я сквозь слезы, — а люди, радеющие за веру, которую вы исповедуете! Моя сестра вовсе не хотела этой короны. Джейн приняла ее только потому, что считает: такова воля Господня. И еще потому, что она сможет сохранить в стране истинную религию.

Пембрук смотрит на меня так, словно на него вдруг зарычала мышь. А я чувствую, как во мне кипит кровь — кровь королей и принцев, короля Генриха и короля Эдуарда, всех великих монархов вплоть до Вильгельма Завоевателя и Альфреда Великого. Я не позволю, чтобы на меня смотрели как на пустое место! Не сомневаюсь, родители гордились бы мной, будь они здесь, и не меньше моего были бы оскорблены словами графа.

— Божья воля в этом деле еще не очевидна, — рычит Пембрук, — а до тех пор, девочка, ты будешь вести себя смирно и молиться о счастливом исходе. И запомни: никто в этом доме не смеет оспаривать мои приказы. Возможно, вам придется потерпеть всего лишь несколько дней.

У Гарри такой вид, будто он сейчас тоже заплачет — от ярости и разочарования. Он с трудом держит себя в руках. Молча помогает мне и матери сесть в лодку, а потом обессиленно падает на подушки. Лодка опасно раскачивается, ударяясь о пристань.

— Терпение, дети мои, — пытается успокоить нас графиня.

Но мы и так терпели уже слишком долго. И на протяжении всего короткого пути по залитой лунным светом Темзе Гарри сидит с каменным лицом, а я безнадежно рыдаю.