Королева Екатерина Парр

Миссис Эллен, постучав, входит с рюмкой ликера на подносе.

— Повар попросил меня передать это вам, сударыня, — произносит она своим кротким голосом.

— Благодарю вас, миссис Эллен. Хорошо, что вы зашли. Я хотела спросить, всем ли вы здесь довольны.

— Ах, сударыня, — сияет няня, — мне ни в одном доме не жилось так чудно, как здесь. И, наблюдая за Джейн с тех пор, как она приехала в Челси, я удивляюсь переменам, что произошли с ней, сударыня. Дома она часто дулась, замыкалась, дерзила, а здесь повеселела.

— Я рада это слышать, — говорю я.

— Это оттого, что у вас в доме благополучие, ваше величество. Джейн расцвела под вашей опекой.

— Когда Джейн приехала, я о ней беспокоилась, — говорю я. — Она была точно мышонок, все сжималась и молчала, даже хуже, чем раньше. А теперь я слышу, что она громко смеется, да и в спорах не уступит. И больше не шарахается прочь от милорда, как вначале. Я заметила, что она успешно развивает свое остроумие. Готова поклясться, ей нравится с ним флиртовать, что его весьма забавляет. Вчера он говорил ей, какой она стала красавицей, а она так и зарделась, но думаю, она и в самом деле начинает в это верить.

Миссис Эллен улыбается:

— Меня тоже очень радуют эти перемены. Мне здесь нравится. А если Джейн счастлива, то и я тоже.

Признаться, я еще не встречала няни, которая бы так любила своего воспитанника.

— Мне приятно, что вы нашли новую подругу в лице Кэт Эшли, — говорю я.

Миссис Эшли — гувернантка леди Элизабет. Подобно миссис Эллен, эта добрая душа всецело предана своей воспитаннице, так что у обеих женщин есть много общего. Когда юные леди заняты уроками, можно увидеть миссис Эллен и миссис Эшли, сидящих вместе в гостиной или в саду за стаканчиком ликера и тарелкой засахаренных фруктов. Иногда я и сама к ним подсаживаюсь. Здесь у нас свободная обстановка. Мне когда-то так надоели придворные церемонии, что в собственном доме я требую соблюдать лишь необходимый минимум королевского этикета.

И все-таки я, как королева, не могу настолько пренебречь своим положением, чтобы поделиться с этими женщинами моими страхами. Некоторую дистанцию поддерживать нужно. Мне не подобает поверять такие вещи подчиненным.

Однако если так все и будет продолжаться, то я сойду с ума.

— Доброе утро, Кэт! — кричит милорд, врываясь ко мне в уборную, он весь светится радостью. Внезапно он замирает. — Ты не заболела, милая?

Я вытираю рот. Чувствую ужасную слабость.

— Возможно, я выгляжу нездоровой, Том, но со мной все хорошо. Даже замечательно. Понимаешь?

— Хочешь сказать, что ты счастлива, любовь моя? — бормочет он, нежно целуя меня в лоб. — Ты ведь была счастлива со мной сегодня ночью, а? И стесняться тут нечего.

Несмотря на одолевающую меня тошноту, я улыбаюсь его простодушию. Он совсем меня не понял.

— Что я пытаюсь объяснить тебе, Том, так это что я, кажется, беременна.

— Вот это новость, Кэт! — кричит он, снова меня целуя, на этот раз — яростно в губы, хватает на руки и начинает кружить.

— Прошу вас, милорд, прекратите, ради малыша, — смеюсь я, видя, как он взбудоражен.

Каждый мужчина, какого бы звания он ни был, хочет сына-наследника, и Том не исключение. Пять минут спустя он уже строит радужные планы на будущее, будущее нашего сына, которое он рисует себе полным богатств и почестей.

— На крестины мы устроим пышный прием, — заявляет он. — Я приглашу самого короля!

Он до того обрадовался вести о своем скоро предстоящем отцовстве, что я не могу поделиться с ним своими глубокими страхами.

Когда он, насвистывая, уходит в конюшни, я накидываю халат поверх сорочки и иду в комнату свекрови, почтенной леди Сеймур. Это мудрая старая женщина, которой, похоже, недолго уже осталось жить на белом свете, но она родила десятерых детей и должна понимать, как я себя чувствую.

— Сударыня, какая честь, — говорит она, поднимаясь, прямая как аршин, со своего кресла. Даже в этот ранний час она полностью одета и ни один волосок не выбивается у нее из прически.

— Миледи, — начинаю я, — я принесла вам чудесные новости. Я беременна.

И заливаюсь слезами.

— Ваше величество, пожалуйста, сядьте! — восклицает леди Сеймур. — Что с вами? Что-то случилось?

— Нет, кажется, все хорошо, — плачу я. — Но я боюсь. Мне тридцать шесть лет, и это мой первый ребенок.

— Ну успокойтесь же, сударыня, — твердо говорит моя свекровь. — Если вы будете волноваться, это может навредить ребенку.

— Вы, вероятно, считаете меня трусихой, — всхлипываю я. — Королева Англии не должна себя так вести. Я ведь не юная девочка. Но я знаю, что роды опасны для здоровья любой женщины и чем она старше во время первого зачатия, тем опаснее. Бог свидетель, как я боюсь за себя, но еще больше я боюсь за ребенка. Я хочу жить, чтобы растить мое дитя и направлять его. Мне невыносимо думать, что он останется сиротой в этом неспокойном мире.

— Вы, возможно, удивитесь, но так чувствует большинство женщин, — говорит леди Сеймур. — Это естественно, и вы должны совладать с собой. У вас будет все самое лучшее, что только можно купить за деньги, или я не знаю своего сына. Молитесь о счастливом исходе, ибо вы в руках Божьих, как и ваше дитя. И помните, что волнения матери вредны для нерожденного ребенка. Так что ваш долг — побороть свои страхи и думать о хорошем. Сударыня, простите меня за прямоту, но я говорю с вами как с собственной дочерью, а не с королевой.

— Вы так добры, миледи, — говорю я, немного успокоившись и приободрившись. — Я последую вашему совету и положусь на Господа.

В последующие дни и недели, хотя я изо всех сил гоню страхи прочь, меня одолевают черные мысли. Беременность, оказывается, нелегкое дело. Меня постоянно мучает усталость, донимает тошнота, меня больше не привлекают объятия Тома. Есть и другая причина для моих дурных предчувствий, хотя признаться в этом — значит выказать себя пустой кокеткой. Но, подобно всем женам на пороге среднего возраста и начинающим дурнеть, я страшусь, что беременность плохо отразится на моем лице и фигуре.

У моих, казалось бы, надуманных страхов есть еще одна причина. И это, я уверена, не просто мои фантазии. У меня рвется сердце, когда я сознаю, что Том охладел ко мне. Да, он по-прежнему ласков и вежлив, но из его любви исчезла страсть. Я напоминаю себе, что многих женщин мужья вообще никогда не любили, или жестоко с ними обращались, или приводили любовниц, и что во многих отношениях мой брак очень удачен. И все же мы столь пылко предавались любви в первые месяцы нашего брака, что нежность и уважение — плохая этому замена.

Какая же мука думать о том, что я потеряла!

Но это еще не все мои горести. Ибо нам с милордом было оказано великое доверие, которое, если мои страхи оправданны, безвозвратно обмануто. Потому что я почти не сомневаюсь, что муж испытывает любовное влечение к леди Елизавете.