Книга: Чаша и крест
Назад: 27
Дальше: 29

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

28

Брат Эдмунд сосредоточенно, не перебивая, выслушал мой рассказ о том, как я дважды услышала пророчества, толкнувшие меня в объятия неизведанного рока. Прервал только один раз, когда я сказала, что сестра Элизабет Бартон в точности повторила слова другой провидицы, Матушки Шиптон из Йоркшира: «Бычок под телочку лег — поп, береги свой лоб».
— Я уже слышал что-то в этом роде, — сказал он. — Продолжайте.
Когда я закончила, брат Эдмунд долго молчал, уставившись на покрытую грязью стену в узеньком переулке, и едва заметные морщинки вокруг глаз его проступили отчетливей. Потом он повернулся ко мне и спросил:
— Вы верите в это?
Я глубоко вздохнула:
— Сама много раз задавала себе этот вопрос, обдумывала все: и отречение сестры Элизабет, и объяснения Гертруды, почему та отреклась. И возможность того, что Оробас — шарлатан, а маркиза хорошо ему заплатила за этот спектакль. Все это так терзает меня… Сама не знаю, где правда. Хожу кругами и ничего не понимаю.
Я положила ладонь ему на руку:
— Скажите мне, брат Эдмунд, только честно, что вы сами об этом думаете. Такие пророчества действительно бывают?
— О, что касается пророков, провидцев, колдунов и некромантов, то их полно, и все они заявляют, что знают будущее, — ответил брат Эдмунд. — Но насколько все это правда… кто его знает. Конечно, мошенника распознать легко, он тянет звонкую монету из легковерных людей. Но то, что вы сейчас рассказали… мне кажется… — И тут, к моему изумлению, брат Эдмунд заулыбался. Я-то думала, что мой друг испугается, а он вместо этого — на тебе, развеселился. — Знаете, сестра Джоанна, а по-моему, в этом что-то есть.
Я прямо рот от изумления раскрыла.
— И вы считаете, я действительно должна попытаться что-то сделать?
— Ну да. Я понимаю, почему вам не по себе. Разумеется, все это выглядит очень загадочно, но, с другой стороны… Подумайте сами: если это правда, то кто тогда, если не вы? Вдруг вы и есть та самая?
— Та самая? — тупо переспросила я.
Он схватил меня за обе руки и тряхнул, но не сердито, а в радостном возбуждении:
— Ну да, та самая, кто восстановит монастыри!
Лицо моего друга моментально преобразилось. Оно так и кипело страстью. Говорил мне брат Эдмунд приблизительно следующее. Теперь он уже не доминиканский монах, у него все позади, но в душе так и остался монахом. В этом его призвание. Пускай нас силой заставили расстаться с нашей мечтой. Однако теперь получается, что еще не все потеряно, возврат к прежней жизни возможен. Почему я не принимаю вызов судьбы, отчаянно вопрошал мой друг, не бросаюсь ей навстречу? Ведь пророчество ясно говорит о том, что можно восстановить в Англии монастыри, и я должна с радостью следовать ему.
Подобный напор испугал меня.
— Нет-нет, я не могу. — Я резко отстранилась от брата Эдмунда, больно ударившись спиной о кирпичную стену.
В конце улочки послышался дружный хохот:
— Вот это дело, парень, засади ей прямо у стенки!
Брат Эдмунд сразу сделал шаг назад. Щеки мои вспыхнули.
Продолжая гоготать, незнакомцы пошли прочь.
Я откашлялась и примиряюще сказала:
— Но я ничего не понимаю в этих пророчествах. Мне они представляются полной бессмыслицей. Все эти птицы и звери… Больше похоже на шараду… Почему нельзя было сказать прямо?
— Да потому, что пророчества несут с собой опасность. — Теперь брат Эдмунд говорил уже гораздо спокойнее. — Король это знает, поэтому и боится их, ненавидит и хочет искоренить. Недаром Генрих объявляет пророчества «кознями дьявола». Боится, вдруг предсказания о том, что может случиться в будущем, распространятся среди его подданных и подвигнут людей на отчаянные, безрассудные поступки. Вы знаете, что такое шифр? — (Я покачала головой.) — Шифрами пользуются в переписке, например, дипломаты или политики, а также шпионы, которые на них работают. Это необходимо, чтобы никто чужой не понял, о чем идет речь… ведь письмо всегда можно украсть и воспользоваться информацией в своих целях. А звери, птицы, растения, насекомые — это все символы, за ними стоят люди и события. Но шифр работает, только когда обе стороны знают ключ к нему: и тот, кто отправляет послание, и тот, кто его получает.
— В том-то и беда, — сказала я, — что у меня нет ключа.
— Ну, полагаю, расшифровать пророчества будет не так уж и трудно. — Брат Эдмунд сощурился. — Что там сказала Матушка Шиптон? «Бычок под телочку лег — поп, береги свой лоб». Так, кажется? Это известное пророчество, которое все толкуют так: католикам придется худо, если Анна Болейн станет командовать королем Генрихом.
И тут у меня в мозгу словно бы двери распахнулись.
— Так, значит, бычок — это король! — воскликнула я. — Но Оробас сказал: «Хочешь осадить быка — поищи медведика». Медведь — этот тот, кто осадит короля Генриха. Но кто он, этот самый «медведик»? — Я вздрогнула, мне стало страшно. — Неужели я? Вы думаете, такое возможно?
Брат Эдмунд минуту подумал, потом покачал головой:
— Ей-богу, не знаю.
— Да и вообще, почему именно я? Кто, интересно, избрал меня для каких-то там подвигов и прочего? Сестра Бартон сказала: «Ты — та, кто пойдет по следу». Гертруда утверждала, что я стану спасительницей истинной веры в Англии. Оробас намекал на то, что будущее всего государства зависит от неких моих поступков. Но у меня нет ни сил, ни власти, ни влияния в обществе. Да и, кроме того… я просто боюсь. Смелости у меня маловато.
Брат Эдмунд улыбнулся:
— Вот с последним заявлением я бы поспорил. — Он закусил губу. — Почему выбор пал именно на вас, сестра Джоанна? Лично мне приходят в голову два объяснения. Во-первых, вы принадлежите к роду Стаффордов, а стало быть, у вас есть связи. Я знаю, вы сожалеете о том, что в жилах ваших течет благородная кровь, но именно это обстоятельство дает вам возможность бывать при дворе, рядом с королем и Кромвелем, если только вы захотите этого.
— Не захочу, — мрачно сказала я. — Ну а какова вторая причина?
— Вы — монахиня доминиканского ордена. Не исключено, что, когда вы встретились с сестрой Элизабет Бартон, она, с ее талантом прозревать будущее, уже тогда знала, что вы со временем вступите в наш орден.
— Допустим, но я все равно не вижу связи. Почему именно монахиня доминиканского ордена должна стать орудием, исполняющим пророчество? Существует много других орденов, в которых монахи гораздо лучше разбираются в подобного рода мистике.
— Ну, в нашем ордене тоже присутствует весьма глубокая мистическая струя, — стоял он на своем. — Мы полностью отдаемся служению Богу. К нам приходят знание, мудрость, понимание, которые невозможно приобрести с помощью интеллекта. В том числе и способность заглянуть в будущее.
— Значит, любой доминиканец может стать пророком? — потрясенная, спросила я.
— Нет-нет-нет, не любой, конечно. Истинной способностью видеть будущее обладают очень немногие. Ах, если бы нам только добраться до библиотеки какого-нибудь доминиканского монастыря! Можно было бы попробовать отыскать ключ, чтобы разгадать эти предсказания. Там, где нет знания, царит страх.
А что, брат Эдмунд, пожалуй, прав. Хватит увиливать, пора собраться с силами и вступить на путь, предсказанный в пророчествах. Обязательно надо поскорее расшифровать их смысл: знание наверняка придаст мне уверенности.
Хорошо бы, конечно, посетить библиотеку, но…
— Если разрушены монастыри, то наверняка разорены и библиотеки, — сказала я.
— А вы знаете, какой самый большой доминиканский монастырь? — спросил брат Эдмунд. — Блэкфрайарз — монастырь Черных Братьев. И между прочим, его здание перешло в личную собственность короля. Так что в тамошней библиотеке еще вполне могут храниться книги.
— А вам приходилось бывать в этом монастыре?
Он кивнул:
— Еще бы, я там четыре года проработал. Давайте-ка сначала сходим туда, а потом уже отправимся в Линкольнс-Инн. Это совсем рядом.
Новая цель придала нам сил, и мы уже совсем с другим настроением встали в очередь желающих попасть на высокий, шестьдесят футов над водой, Лондонский мост. Заплатили за право перехода и в толпе других людей медленно двинулись через реку. Проход был такой узкий, что нас постоянно задевали с грохотом несущиеся вперед фургоны и телеги.
Едва ступив на северный берег, мы услышали громкие выкрики:
— Куда едем? Лошадь нужна? Или, может, лодочка… Кому нужна лодочка? Всего несколько пенсов — и вас доставят, куда пожелаете! — Этими словами немолодой горбун приветствовал каждого пешего путешественника, сходящего с моста.
— Благодарю вас, сэр, но до монастыря Черных Братьев мы доберемся пешком, — вежливо отказался брат Эдмунд.
Горбун рассмеялся.
— Ну кто же ходит в Блэкфрайарз пешком? — воскликнул он и отошел от нас.
— Что он хочет этим сказать? — спросила я.
— Сами увидите, — ответил брат Эдмунд, и по лицу моего друга было заметно, что он уязвлен.
И я увидела. Блэкфрайарз, или монастырь Черных Братьев, — самая большая доминиканская обитель в Англии, это настоящее чудо христианского мира. Два века насельники этого монастыря не подчинялись английским правителям, светским или церковным, не подчинялись самому королю, но одному лишь Папе Римскому. Самой мне пока еще ни разу не довелось здесь побывать, что очень удивило брата Эдмунда. Однако если человек принадлежит к благородному семейству, это еще не значит, что он должен знать Лондон как свои пять пальцев. Признаться, в столице было немало мест, о которых я и понятия не имела. Добравшись до монастыря, мы прошли через огромную арку (на ней на фоне звезд и белых лилий были вырезаны славный герб доминиканцев и слово «Veritas») и вышли на мощенный камнем огромный двор, такой же большой, как и двор в Винчестер-Хаусе. Слева стояла сторожка привратника, а за ней располагались громадный, с множеством окон замок, церковное кладбище и ряд хозяйственных построек. И все это было окружено высокими каменными стенами. Действительно, в такое величественное место надо являться не пешком, а в карете или паланкине, на худой конец — верхом на лошади.
Мы нашли привратника, краснолицего детину лет сорока; он сидел один в сторожке и горланил песни.
— Знакомьтесь, это господин Джон Портинари, — представил его брат Эдмунд, — бессменный привратник монастыря Черных Братьев: он уже много лет исполняет эту обязанность.
— И горжусь этим, да, горжусь! — вскричал господин Портинари, грохнув кулаком по столу. — Какое счастье, друзья мои, что вас не было здесь, когда трусливый настоятель подчинил нас воле Кромвеля. В конце концов тут осталось всего шестнадцать братьев — можете в это поверить? Шестнадцать! А прежде их были сотни! Но все разбежались кто куда. Да, кстати, вы ведь тоже нас покинули, брат Эдмунд. Я слышал, что вы перешли в Кембридж, а после того как и там монастырь распустили, вас, кажется, отправили в Дартфорд?
— Все правильно, и я польщен, что вы помните меня и следите за моими перемещениями. Мы с сестрой пришли из Дартфордского монастыря.
— Я всегда старался не упускать из виду братьев, которые подавали большие надежды. — Он с интересом посмотрел на меня. — Ага, а это, значит, она и есть? Я помню, вы рассказывали мне, что ваша родная сестренка — монашка в Дартфорде.
Я ждала, что брат Эдмунд поправит привратника, но он этого не сделал. Когда в прошлом году мы совершали путешествие в Мальмсбери, то выдавали себя за брата с сестрой, чтобы не возбуждать в людях любопытства и не привлекать излишнего внимания. Возможно, и сейчас лучше было избрать ту же тактику, хотя, признаться, я очень не любила говорить неправду.
— Мы хотели вечером зайти в монастырь: помолиться и посетить библиотеку, — сказал брат Эдмунд. — Это возможно?
— Возможно ли это? — Привратник так и просиял. — Будучи здесь должностным лицом, я с превеликой радостью разрешу вам прогуляться по Блэкфрайарзу и даже провести в стенах обители ночь… но только при одном условии: если вы выпьете со мной монастырской мадеры из погребов настоятеля.
Брат Эдмунд попытался было отказаться, но Джон и слышать ничего не хотел. Он до краев наполнил кубки для нас обоих. Я отхлебнула сладкой густой мадеры и сразу почувствовала, как по всему телу разлилось тепло. У меня во рту давно уже крошки не было, а это вино оказалось куда крепче, чем разбавленное водой земляничное, которое я иногда употребляла.
Я посмотрела на брата Эдмунда и увидела, что щеки его порозовели: вино и ему ударило в голову.
— Через час стемнеет, а у нас еще дел по горло, — вставая, сказал он. — Спасибо за угощение, но…
— Подождите, побудьте со мной еще немного, — умоляющим голосом проговорил Портинари. — Я так давно не сидел со старыми друзьями, надо же вспомнить былые славные денечки. Завтра я последний день исполняю тут обязанности привратника: все, кончилась моя служба, расстанемся и, боюсь, никогда больше не увидимся. Давайте-ка я вам еще налью…
Недаром говорят, что сердце не камень. Брат Эдмунд снова сел, и они ударились в воспоминания о прежних временах, когда могущество монастыря Черных Братьев было притчей во языцех.
Наконец привратник встал, качнулся, зазвенел ключами и пошел открывать дверь в часовню. С удивлением и благоговением вступила я под широкие арочные своды, подпираемые массивными колоннами. Пламя свечей скудно освещало высокие росписи и позолоту. Здесь, как в никаком другом месте, я чувствовала, сколь высоким авторитетом пользовался орден доминиканцев. Вожди его были советниками многих королей Европы. Ученые монахи переводили античные документы, в которых открывалась мудрость ушедшего мира, позволяя нам понять, о чем размышляли Аристотель, Вергилий, Ливий и Плиний. Настоятели щедро предоставляли средства архитекторам и музыкантам, устраивали изысканные сады, оплачивали работу величайших в мире художников. Знаете, где была написана «Тайная вечеря» Леонардо да Винчи? На стене трапезной монастыря в Милане, и не какого-нибудь, а доминиканского.
Мы остановились перед входом в трапезную, которая была раз в десять больше той, где мы вкушали пищу в Дартфорде. Привратнику очень хотелось показать нам знаменитые окна. Великолепие этого помещения, венчаемого рядами окон в западной стене, не могло не вызвать в душе моей чувства глубочайшего смирения. Сквозь стекла сочился серовато-багровый сумеречный свет, невольно навевавший меланхолию. Привратник упомянул, что под конец тут осталось всего шестнадцать братьев. Да здесь могло разместиться несколько сотен монахов.
На дальнем столе я заметила деревянную миску с недоеденным завтраком, одинаковым для всех, кто живет в монастыре. Глядя на черствые ломти хлеба, я поняла, что вижу остатки последних совместных трапез братьев-доминиканцев. И представила себе, что из этой миски ел какой-нибудь монах, слишком старый и настолько подавленный происходящим, что не смог даже одолеть порцию каши. Он отодвинул миску, кряхтя, встал, пересек мощеный двор и навсегда покинул монастырь, унося за спиной узелок со своими нехитрыми пожитками.
— Сестра, вы где? — заорал привратник уже с другой стороны трапезной, прерывая мои грезы. — Мы переходим в большую залу.
По сравнению с действительно огромными залами, которые мне пришлось повидать за свою жизнь, в том числе и в особняках Кортни и Говардов, это монастырское помещение казалось маленьким.
— Здесь дважды устраивали заседания парламента, и именно тут в присутствии двух кардиналов проходил процесс по делу о разводе между королем Генрихом Восьмым и его супругой Екатериной Арагонской, — сообщил брат Эдмунд.
— Все прошло, былое величие миновало, — печально проговорил привратник. — Несокрушимый монастырь Черных Братьев уничтожен, и кем? Правнуком уэльского конюха.
— Нет-нет, господин Портинари, нельзя говорить так о короле. И не стоит предаваться унынию: встряхнитесь и глядите веселей! — сказал брат Эдмунд.
Привратник кивнул:
— Вы всегда были прекрасным монахом, брат Эдмунд. Говорили, что вы могли бы стать величайшим доминиканским ученым в Англии. А вместо этого вы теперь служите аптекарем в каком-то захудалом городишке! Это же трагедия, черт бы меня побрал! А вы еще меня успокаиваете!
Брат Эдмунд стоял не шелохнувшись. Света было слишком мало, чтобы разглядеть выражение его лица, но в этом не было никакой нужды. Я и так всегда знала, что в душе моего друга пылает огонь, что он жаждет подвигов, хочет очень многого достигнуть в жизни. Вслух брат Эдмунд всегда твердил, что, мол, врачевание больных — это высокая миссия и он обрел в этом истинное призвание. Но, зная его честолюбивую натуру, я, откровенно говоря, сильно в этом сомневалась.
Господин Портинари, кажется, понял, что задел больное место брата Эдмунда, и заявил:
— Что-то я разболтался, сам не знаю, что несу. Это все вино, надо поменьше пить. Пойду-ка я лучше спать. — И он с трудом заковылял к выходу. — Увидимся поутру, брат, и вам, милая сестра, спокойной ночи. Я закрою ворота на замок. Ни одна живая душа вам не помешает.
Наступила тишина. Только где-то в дальней комнате слышалась неразборчивая мелодия — привратник, видно, решил спеть перед сном еще парочку песен. Потом все стихло.
Мы с братом Эдмундом остались в монастыре одни.
Назад: 27
Дальше: 29