– Будучи архиепископом Кентерберийским, я нахожусь вне юрисдикции короля! – Обычно сдержанное лицо Бекета горело яростью.

Генрих подался вперед на троне.

– Томас, вы обвиняетесь не как архиепископ, а как мой бывший канцлер, – любезным голосом сообщил он. – А теперь, если вы снизойдете и объясните мне и этому суду, как расходовались деньги, которые проходили через ваши руки, мы покончим с этим делом.

Бекет с ненавистью посмотрел на него.

– Я полагаю, ваше величество, что вы намерены уничтожить меня! – выдохнул он.

– Я? – удивился Генрих. – А мне показалось, что меч не в моей руке.

Бекет вытянул губы, потом повернулся к священникам, рассевшимся за его спиной по церковному рангу.

– Собратья! – воскликнул он. – Умоляю вас дать мне совет и помочь. Я прошу вашей поддержки.

Последовало смущенное шевеление, клирики заерзали на скамьях, глядя вниз и в целом стараясь избегать взгляда молящих глаз архиепископа. Только епископ Фолио смотрел на него сверлящим взглядом.

– Вы собственным упрямством довели себя до этого! – обвинил он Бекета. – Но если вы покоритесь королю в его законных требованиях, то мы со своей стороны будем целиком и полностью лояльны вам.

Бекет был потрясен.

– Ваше величество, – сказал он, снова обращаясь к Генриху, который смотрел на него неумолимым взглядом, – есть у меня время, чтобы обдумать мое положение и приготовить ответ на ваш вопрос?

– Конечно, – ответил Генрих. – Я же не чудовище. Я разумный человек. Но только выкиньте из головы всякую мысль о том, чтобы покинуть королевство. Вы даете слово?

– Да, ваше величество, – со смирением ответил Бекет. – Даю слово.

Алиенора стояла на коленях в своей часовне. Теплые лучи свечей играли на расписанных статуях Девы Марии с Младенцем, и Богородица, казалось, улыбается печально, с легким упреком.

На аналое перед королевой лежало письмо, которое она получила сегодня, – официальное извещение от Людовика о браке ее дочерей: Мария выходила замуж за графа Шампанского, а Алиса – за графа Блуаского. Первое, о чем подумала Алиенора: неужели ее маленькие девочки стали молодыми женщинами девятнадцати и четырнадцати лет, да еще к тому же теперь и женами? В это невозможно поверить!

В последнее время Алиенора редко вспоминала о дочерях, даже лиц теперь не могла вспомнить, хотя они, конечно, сильно изменились за те годы, что она их не видела… И все же Алиенора здорово расстроилась из-за того, что ее не пригласили на свадьбы. Причина, конечно, на поверхности: Людовик считает ее плохой, равнодушной матерью, которая не задумываясь бросила дочек, чтобы выйти замуж за любовника. Что ж, она докажет ему, что он не прав. Она напишет письма дочерям, выразит свою радость, поздравит их с браком, пошлет теплые пожелания. Молчанию нужно положить конец. Алиенора и в самом деле обделила дочек любовью – все чувства достались другим ее детям, которых ей позволили растить с младенчества. Она напишет письма сегодня же. И даже если не получит ответа, совесть ее будет чиста.

Когда Бекета снова вызвали ко двору, Алиенора сидела на своем почетном месте рядом с королем. Она услышала резкое дыхание архиепископа, когда тот, демонстративно облаченный в богатые одеяния с епископальным крестом в руке, вошел в зал, хотя обычно этот крест нес перед ним один из монахов.

– Почему он это делает? – прошептала она, потрясенная вызывающим видом Бекета, который, казалось бы, должен был искать расположения Генриха.

– Я думаю, Томас пытается найти у Церкви защиту от моей воли, – зло сказал Генрих.

Епископ Фолио, сидевший на ближайшей скамье, поднял голову и довольно громко произнес:

– Он всегда был глупым, таким и останется!

Бекет кинул на него взгляд, полный ненависти.

– Ну, Томас, что ты можешь сказать в свою защиту? – спросил Генрих, вперившись своими серыми глазами в прежнего друга.

– Ваше величество, я пришел напомнить вам, что вы сами давно освободили меня от всех моих обязанностей канцлера, – заявил Бекет, с вызовом глядя на короля.

– Кровь Господня! Ты что, каждый раз будешь отказывать мне в моем праве вершить суд?! – взорвался Генрих.

– Я думаю, ваше величество, здесь больше злого умысла, чем правосудия, – ответил Бекет, а когда Генрих принялся осыпать его проклятиями, архиепископ набросился на своих священников: – Я запрещаю вам присутствовать на судилище надо мной!

Генрих вскочил на ноги. Алиенора поймала себя на том, что крепко вцепилась в подлокотники трона. Она готова была голыми руками убить Бекета. Как он смеет так провоцировать Генри?! Генри, который столько сделал для него, который так его любил.

Генрих сошел с возвышения, приблизился к Бекету и стал к нему лицом к лицу.

– На сей раз ты зашел слишком далеко, Томас! – прорычал он. – Теперь, милорды и епископы, вы собственными глазами видите его злобу. Он бросает вызов не только королю, но и самому Папе. Теперь слушайте меня. Вы все напишете его святейшеству о том, что этот священник нарушил не только принесенную клятву поддерживать законы Англии, но и попросите Папу лишить этого человека его должности.

Пока Бекет собирался с мыслями, в зале воцарилось испуганное молчание.

– Вы все это подстроили, верно? – бросил он королю, отступая.

Генрих вернулся на возвышение и сел на трон. Его трясло от гнева.

– Ты… – Король брызгал слюной и едва мог говорить. – Ты змея! Милорды, мы немедленно приступаем к суду. Этот священник сам признаётся в своих преступлениях.

– Я не стану присутствовать на вашем суде! – загремел в ответ Бекет. – Вы не имеете права. Один Господь может меня судить!

Держа перед собою большой золотой крест, он вышел из зала под яростные крики: «Предатель! Предатель!»

Алиенора не могла уснуть. Памятные события этого дня снова и снова возникали перед ее мысленным взором. Наконец она поднялась с кровати, закуталась в отороченный мехом халат, пошуровала пылающие угли в жаровне, потом села на кресло рядом с окном, через которое были видны звезды, мерцавшие над спящим городом. Окно выходило на куртину замка и во внутренний двор, где стражники грели у костра руки, постукивая ногами о влажную землю. Один из стражников ходил по стене. Королева увидела, как он кинул взгляд куда-то вдаль, а потом исчез в дверях, которые вели к противоположной башне и идущей от нее стене.

В этот момент она заметила две темные фигуры в капюшонах, появившиеся на внешней стороне замка. Видимо, они вышли через неохраняемую теперь тайную дверь, которая находилась почти точно под ней. Алиенора с интересом вгляделась в них, потом поняла, что это монахи. Ей оставалось только догадываться о том, чту они могли делать там после запретного часа, – может быть, их вызывали из ближайшего монастыря к кому-то заболевшему, и теперь они возвращались домой. А может, это были монахи из свиты Бекета, сбежавшие на часок-другой, чтобы провести время в таверне или борделе Нортгемптона. Фигуры исчезли в ночи, и Алиенора забыла о них. Она задула свечу и забралась под одеяло. Теперь, дай Бог, удастся заснуть.

– Бекет бежал, – сообщил Генри неделю спустя, ложась в кровать к Алиеноре.

Неожиданно разбуженная, она попыталась осознать смысл его слов, а кроме того, была удивлена появлением мужа в своей спальне. Теперь он приходил к ней не так часто, как ей хотелось бы. К тому же за обедом Генри сильно напился, и Алиенора даже опасалась, что он упадет без памяти со стула. Но вскоре она поняла, что муж не ищет с ней телесных радостей – он пришел поговорить о последних преступлениях Бекета.

– Так он бежал? – переспросила она.

Неудивительно. Теперь никакой поступок Бекета не удивил бы ее.

– Да. Оделся как монах и перебрался на другую сторону Канала. Он думает, что теперь в безопасности. Но я с ним еще не покончил! – Эти слова Генри не проговорил – прошипел.

– Но ты, слава богу, избавился от него, – язвительно сказала она.

– Может, и так, но освободилась ли Англия от архиепископа? – возразил Генри.

Алиенора согласилась с ним – в словах мужа есть резон.

Она вздохнула. Видеть Генри было для нее радостью. Она тосковала по его теплу, по взрывам страсти, которые бросали их в объятия друг к другу, по сонному ощущению умиротворенности и довольства, которое наступало потом, когда страсть стихала. Ведь старость не за горами, и ничего с этим не поделать. Обворожительная красота ее молодости начинает увядать, а Генри еще мужчина в самом соку. Он легко возбудим. Уж она-то это знала и нередко спрашивала себя, не ищет ли муж сексуального отдохновения на стороне. Доказательств у нее не было, но здравый смысл и недвусмысленные, неосторожно сказанные кем-нибудь слова, не предназначенные для ее ушей, но все же ею услышанные, подсказывали, что это более чем вероятно. И тем не менее Алиеноре была невыносима мысль том, что Генри неверен ей. Но, горько думала она, это ведь о многом говорит, когда муж приходит к тебе в постель только для того, чтобы поговорить о друге, который стал теперь злейшим врагом.

Нет уж, в спальне Бекет не сможет одержать над ней победу. Алиенора была опытной женщиной, и в ее распоряжении имелось соответствующее оружие. С соблазнительной улыбкой она оперлась на локоть так, чтобы сорочка на ней раскрылась, обнажив пышные груди.

– Так ты хочешь поговорить? – пробормотала Алиенора, но встревоженные глаза мужа, горевшие серым пламенем, внезапно ярко зажглись, и он потянулся к ней, уткнулся лицом в ее шею, принялся жадно целовать, а руки начали обшаривать ее тело.

Генри был из тех мужчин, которые быстро переходят к делу, и несколько мгновений спустя они уже переплелись телами, как делали это в прежние времена, воспламенились страстью, как воспламенялись бессчетное число раз. В это мгновение Алиенора хотела лишь одного: почувствовать его в себе и никогда не выпускать.

Когда немного спустя они разделились и Генри лежал рядом, переводя дыхание, она повернулась к нему лицом:

– Ты говоришь, что Бекет оделся монахом?

– Да, – проворчал Генрих.

– Странно, – проговорила Алиенора, – но несколько ночей назад – это случилось после твоего разговора с Бекетом – из окна своей спальни я видела, как из замка выходили два монаха. Я еще подумала: что это они делают? Ты не считаешь…

– Бог мой, это наверняка был он! – воскликнул Генрих и сел на кровати. – Бекет исчез в ту самую ночь. Почему ты ничего не сказала?

– А о чем я должна была сказать? Я не думала, что это имеет какое-то значение. И понятия не имела… Да что говорить, я о нем и не вспоминала до этой минуты. – Алиенора поняла, что бормочет невпопад.

– Да, конечно, – согласился Генрих, возвращаясь на подушку рядом с ней. – Откуда ты могла знать? – Тело его было напряжено, рядом с ней лежал уже не любовник, а человек, которого мучает боль. – Богом клянусь, я его найду! – пробормотал он. – Нет такого места в христианском мире, где Бекет мог бы спрятаться от меня.

Генрих снова был далеко от нее. Его мысли блуждали где-то за морем, там, куда бежал Томас. Он снова был одержим одним: как отомстить беглому изменнику-епископу. Генрих лежал рядом с женой, уставившись серыми безумными глазами в сводчатый потолок, даже не чувствуя ее рядом. Это было бесполезно. На сердце у Алиеноры было тяжело, и она повернулась к мужу спиной, сделав вид, что уснула.